Школьник

Ярко освещенный школьный коридор будто пульсировал от энергии. Ослепительные лучи солнца, пробивающиеся через высокие окна, рисовали на линолеуме золотистые дорожки, по которым носились стайки взъерошенных учеников.

Учителя, с лицами, покрасневшими от бессилия, в сотый раз за день взывали к порядку и просили не носиться, сломя голову, но их голоса тонули в этом бурлящем котле подростковой энергии.

Воздух был густ от смеха, споров и едва уловимого аромата школьных завтраков.

Я стоял, прислонившись к прохладной стене, чувствуя, как шероховатая поверхность цепляется за ткань рубашки и давит на лопатки. Уголки губ непроизвольно дрогнули, когда я поймал взгляд друга — этот знакомый блеск в его глазах, смесь упрямства и детской наивности, всегда вызывал у меня улыбку.

Он нервно переминался с ноги на ногу, пальцы то и дело тянулись поправить воротник.

— Че, опять будешь ей про сочинение затирать? — вырвалось у меня, и собственный голос прозвучал каким-то неестественно звонким в этой толчее.

— Кис, я же серьёзно его сдавать планирую.. — Он закатил глаза так выразительно, что мне на мгновение показалось — они вот-вот останутся смотреть в потолок. Когда он повернулся, солнечный луч скользнул по его лицу, высветив мелкие веснушки у переносицы.

— Да нахрена тебе это надо, Хенкалина? — Я нарочно растянул слова, чувствуя, как в горле застревает комок чего-то горького. — Неужели попытаешься вырваться из-под крыла отца, который спит и видит тебя в полицейской форме?

— Вообще-то он меня не заставляет. — Его голос дрогнул, будто гитарная струна, которую задели неосторожно.

— Ага, — я кивнул, и смешок вырвался сам собой, резкий и невесёлый. — Что ещё расскажешь? Будь его воля, он бы и Оксанку в полицию определил, если б она так не упёрлась в плавание.

— Она сама решила здесь остаться, — он вздохнул, и в этом звуке было столько усталости, что мне на мгновение стало неловко.

— Девушка, которая мечтала о спортивной карьере, сама решила остаться в нашем задрипанном городишке, а не ехать в Москву или Питер? — Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. — Ты сам в это веришь?

— Она сама разберётся. И мы вообще не о ней говорим. — Он резко повернулся, и тень от его фигуры легла на меня холодным пятном. — Ты уже подал документы в какие-нибудь университеты?

— А зачем? — Я усмехнулся, наблюдая, как он закатывает глаза, и в этот момент почувствовал странную пустоту в груди. — Может быть, тут останусь, с Гендосом будем бизнес развивать.

— Вы с таким бизнесом быстрее меня в полиции окажетесь и не в качестве сотрудников.

— Но ты же поможешь своим друзьям? — Я наклонился ближе, уловив запах его одеколона — что-то древесное, слишком взрослое для нашего возраста.

— Кис.. — в его голосе появились предупреждающие нотки, низкие и вибрирующие.

— Да остынь ты, я ж шучу.

— А я серьёзно, нас...

Но закончить фразу ему не дала взявшаяся словно из ниоткуда Рита. Её появление всегда сопровождалось лёгким шлейфом чего-то сладкого — то ли жвачки, то ли дешёвых духов.

— Ребят, — она ткнула локтём в мой бок, и боль резко пронзила рёбра, — вы знаете, кто это?

Мой взгляд скользнул по направлению ее жеста, и воздух словно загустел. Среди пестрой подростковой массы, как белая цапля среди воробьев, шла Она.

И не просто шла, а будто плыла сквозь толпу, которая невольно расступалась перед ней.

Солнечный свет, падающий из окна, играл в её светлых волосах, собранных заколкой, создавая эффект сияющего ореола. Каждый её шаг был плавен, но одновременно с тем в движениях нет неуверенности. Спина прямая, ни намёка на сутулость. В руках стопка книг.

— Новенькая? — мой голос прозвучал нарочито равнодушно, но горло внезапно стало сухим, но взгляд всё равно задержался на ней дольше, чем нужно.

— Смотри-ка, Кисуня заинтересовался, — захихикала Рита, и её смех прозвучал как-то слишком громко в внезапно наступившей тишине.

Её пальцы игриво сжали мой локоть, а глаза блестели с неподдельным азартом.

Даже Хенк, обычно такой невозмутимый, замер, его глаза расширились, взгляд прилип к незнакомке. Незнакомка шла по коридору с такой естественной грацией, будто вокруг было не грязное школьное пространство, а подиум. Она была абсолютно невозмутима, будто не замечала ни шёпота за спиной, ни любопытных взглядов.

Слишком... взрослая для школы. Слишком уверенная для новенькой.

Ее пиджак, слегка мешковатый, вдруг казался самым стильным предметом гардероба в мире.

— Кто это вообще? — прошептал я, чувствуя, как у меня предательски подрагивает уголок губы.

Книги в её руках выглядели потрёпанными, но аккуратными — явно перечитаны не раз. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, когда я заметил, как её собственные пальцы слегка сжимают корешок — нервно? Нет, скорее привычно, как музыкант сжимает медиатор во время игры.

— Может, это не школьница? — пробормотал Хенкин. Его голос звучал приглушённо, будто через вату. — Слишком... взросло выглядит.

— Ага, особенно в этом пиджаке, — согласился я, но тут же поймал себя на мысли, что он ей идёт. Неброский, бежевый, слегка мешковатый — но почему-то казалось, что так и должно быть. Будто она нарочно прикрылась чем-то чужим, ненужным, чтобы не привлекать внимания.

Но не выходило.

Потому что, когда она повернула голову, и свет из окна упал на её лицо, время словно остановилось, и стало ясно — внимание она привлекала всегда.

— Бля... — вырвалось у меня, и слово повисло в воздухе, грубое и неуместное, но другого не нашлось.

Ее глаза...

Они были как два осколка льда, пронзительные и такие холодные, что от них по спине пробежали мурашки. Не голубые, не серые — а какие-то прозрачные, будто морозный узор на окне ранним утром.

И взгляд... Взгляд как удар тупым предметом — не больно, но после него в голове звенит.

Она заметила, что мы пялимся, и на секунду её брови чуть приподнялись — не удивлённо, а скорее с лёгким раздражением, будто она уже тысячу раз проходила этот квест под названием «привлечь внимание местных».

Потом её губы дрогнули — не улыбка, а скорее тень улыбки, и этого было достаточно, чтобы сердце бешено заколотилось.

— Всё, ребята, — тихо прошипел я сквозь зубы, чувствуя, как что-то горячее разливается по всему телу. — Я влюблён.

Хенкин застонал так, будто ему вот-вот предстояло вытаскивать меня из очередной авантюры:

— Кис, она же...

— Совершеннолетняя? Да я и сам почти.

Рита фыркнула:

— Почти не считается.

Но я уже не слышал их. Потому что незнакомка улыбнулась — не нам, а чему-то своему — и прошла мимо, оставляя за собой лёгкий шлейф духов: не сладких, а каких-то древесных, с горьковатой ноткой, как осенний парк после дождя.

А потом повернула за угол — и исчезла.

В коридоре снова поднялся гвалт, но мне уже не до него.

— Кис... — Хенк схватил меня за плечо, и его пальцы впились в кожу почти болезненно. — Ты же не серьёзно?

Я медленно ухмыльнулся:

— А ты как думаешь?

Хенкин смотрел на меня так, будто я только что объявил, что собираюсь прыгнуть с крыши школы — без парашюта, но с бутылкой пива в руке для храбрости.

— Ты совсем еб... — начал он, но Рита резко ударила его локтем в бок.

— Борь, не порти момент, — прошептала она, прищурившись. — Это же Кисуля. Он либо натворит дел, либо сделает что-то эпичное. В любом случае — будет весело.

Я уже собирался парировать, но в этот момент из учительской вышла директриса.

— Ребята, — она хлопнула в ладоши, и звук этот прозвучал как выстрел. — Сегодня у нас важный день. В школу пришёл новый педагог — Елена Николаевна. Она будет вести английский язык у старших классов. Ведите себя прилично. Кислов, особенно ты. А теперь расходитесь, звонок через минуту.

— Кис! — Хенк дёрнул меня за рукав с такой силой, что швы затрещали, будто вот-вот разойдутся. Его пальцы впились в мою кожу сквозь ткань, горячие и влажные от нервного напряжения. — Ты вообще меня слышишь?

Я медленно перевёл на него взгляд, будто выныривая из глубокой воды. Голос Хенкина звучал приглушённо, словно через вату, а в ушах всё ещё стоял тот самый лёгкий звон — тот, что появился, когда она улыбнулась.

— А? — моё слово вылетело рассеянно, будто я всё ещё там, в том моменте, где её глаза скользнули по мне, оставив на коже жгучий след.

Хенк аж побледнел от ярости.

— Я сказал: забудь. Это учительница. — Он прошипел это так, будто боялся, что его услышат через стену. Его глаза, обычно спокойные, сейчас горели, как угли, а нижняя губа слегка подрагивала — верный признак, что он на грани.

Его слова ударили чётко, как молоток по гвоздю. Но вместо того чтобы протрезветь, я только почувствовал, как где-то под рёбрами загорается тот самый упрямый огонёк — тот, что всегда толкал меня на самые идиотские поступки.

По спине пробежали мурашки, а ухмылка сама собой растянула губы.

— Ну и что?

— Ну и то, что ты дебил! — Хенк не выдержал. Он вцепился мне в плечи и тряхнул так, что зубы клацнули, а в висках резко стукнуло. Его дыхание было прерывистым, горячим, пахнущим мятной жвачкой и адреналином. — Ты же не хочешь проблем?

Я задержал взгляд на его сжатых кулаках, на том, как напряглись сухожилия на его шее, и медленно, нарочито расслабленно ухмыльнулся.

— А разве не ради них мы всё и затеваем?

Рита, стоявшая рядом, закатила глаза так выразительно, что казалось, они вот-вот останутся в её лобной кости навсегда. Её губы сложились в кривую усмешку, а в глазах загорелся тот самый огонёк — предвкушение хаоса.

— Всё, я предупредила. — Она развела руками, и её браслеты звякнули, будто давая старт чему-то неизбежному. — Теперь наблюдаю.

Её голос звучал слишком радостно для человека, который явно предвидел катастрофу. Но в нём была и нота восхищения — чёрт возьми, она ждала этого.

В воздухе повисло напряжение, густое, как перед грозой. Хенк стиснул зубы так, что послышался скрежет, а я лишь лениво потянулся, чувствуя, как по телу разливается сладкий, запретный азарт.

Где-то за спиной, в конце коридора, скрипнула дверь кабинета английского.

И сердце снова застучало чаще.