Genshin Impact: Игра души

К Тарталье в спальню Люмин возвращается без шампанского — к тому моменту, когда у неё выходит унять дрожь в конечностях, его в бутылке попросту не остаётся

Тарталья возвращает на законное место джинсы и стоит у окна, разглядывая вечерний сад — с него можно писать в картинную галерею полотно с названием «Точно не мудак». На звук приоткрывшейся двери он оборачивается, и Люмин устало кидает ему футболку. Голый торс сейчас будет только отвлекать.

А ей нужно хотя бы попытаться удержать лицо.

— Они взяли Скарамуччу, — без утаек, равнодушным тоном говорит она. — Можешь сказать мне, о чём ты думал, когда трепался направо и налево о том, что устраиваешь со мной свидания?

Тарталья, который до этого имел наглость ей улыбаться, сдувается, как проколотый воздушный шарик. Футболку в руках комкает так растерянно, что на долю секунды Люмин даже становится его жаль: видеть Тарталью выбитым из равновесия дорогого стоит.

А ещё её мнимое спокойствие катится ко всем чертям, и с тихим, даже почти виноватым «Прости» с его стороны она начинает кипятиться сильнее нагретого чайника.

— «Прости», — передразнивает она с фальшивым смешком. — Мне грозит увольнение, придурок. Этого ты хотел добиться? Если у меня не будет полномочий тебя арестовать — можно спокойно трахаться со мной дальше?

Тарталья делает к ней шаг, почти умоляюще тянет:

— Люмин…

— Боже, заткнись.

Люмин обводит гневным взглядом спальню. Ни одной фотографии на полках, ни одной книги или любой другой личной вещи, в углу на комоде даже стоит табличка с паролем от Wi-Fi — конечно, чёрт возьми, стоило догадаться. Если бы она обратила на дом чуть больше внимания, чем на член его мнимого хозяина, она бы всё поняла и без расшаркиваний перед Кэйей.

— Забавно, — ломающимся голосом говорит Тарталья, игнорируя её приказ заткнуться, и как раз ничего забавного в его выражении лица нет, — я собирался, когда ты вернёшься, сказать…

Люмин поднимает бровь, потому что Тарталья запинается:

— Что сказать? Что я у тебя в твоём подполье что-то вроде первого места в ТОПе личных достижений? «Смотрите, я склеил шпионку»? Может, нам ещё этот секс нотариально заверить, чтобы ты его в рамочку над кроватью повесил и хвастался всем, у кого язык плохо подве…

— Сказать, что ты нравишься мне слишком сильно, чтобы я мог позволить тебе так подставиться.

Тарталья смотрит на неё просто и серьёзно — и если это у него вместо признания в любви, то Люмин так и застывает с открытым ртом.

Невероятно.

И после того, как его длинный язык сотворил такое (во всех блядских смыслах), ему хватает наглости этим самым языком делать подобные заявления.

— Но доверять мне до конца ты всё же не стал, да? — Люмин прислоняется к дверному косяку. Если Тарталья сделает к ней ещё шаг, она просто врежет ему между ног — давно пора выполнить эту угрозу. — Когда ты собирался мне сказать, что здесь не живёшь, — до или после того, как стянул бы с меня платье?

Она кипятится почти напрасно — с учётом того, что сама не верила Тарталье настолько, чтобы не попытаться провернуть трюк с жучком ещё раз. Даже теперь, когда она на эмоциях вываливает ему одно язвительное обвинение за другим, рациональная часть её (ещё не до конца отключившегося) рассудка шепчет: давай, заставь его почувствовать себя виноватым — и он никогда не поймёт, что ты сама предала его доверие.

Дура. Какая же она дура.

Вид у Тартальи действительно виноватый. Он сокращает расстояние ещё на шаг — и Люмин предупреждающе вытаскивает из-за спины перцовый баллончик. Расценив угрозу разумно, Тарталья останавливается в двух метрах.

— Для меня это тоже было намного безопаснее, — говорит он. Таким голосом психа пытаются убедить, что всё хорошо, положи нож на место, и никто не пострадает. — Я никогда не забываю, в кого я влюбился. Проблема сейчас в том, что я своими руками всё испортил, или в том, что ты хотела бы мне доверять, но не можешь?

Люмин чувствует, как рука с баллончиком начинает дрожать. Снова. Ей пора ставить в медицинскую карточку перманентный тремор.

— Оба варианта, — заявляет она отрывисто — потому что подводит и голос. Если она ещё и расплачется при нём, то в оперативном отделе с таким контролем эмоций ей точно не место. С другой стороны — какая уже разница? Утром со всем этим будет покончено. — А ещё проблема в том, что ты пытаешься манипулировать мной через банальные признания в любви. Какое клише, Аякс, ты сам себя слышишь?

На этот раз его настоящее имя слетает с губ намеренно ядовито — такая же попытка задеть, как и всё остальное. Тарталья не реагирует, в основном, наверное, потому, что со своими эмоциями справляется на порядок лучше.

— Это не манипуляция, — грустно усмехается он, — и если бы ты не налетела сейчас с обвинениями и дала мне больше времени… я бы, может, даже смог это доказать. Ты мне нравишься, маленькая шпионка, и дело тут вовсе не в твоей работе, дело в те…

— К стене, — резко командует Люмин. Как же она устала от этого цирка. — Руки на виду. Живо!

Тарталья смотрит на неё едва ли не с болью в глазах — ну каков актёр! — но слушается. Только убедившись, что расстояние и чёртова кровать со смятыми простынями не позволят ему накинуться на неё раньше, чем она среагирует, Люмин делает шаг в комнату. Не сводя с Тартальи насторожённого взгляда с перцовым баллончиком наизготовку, она (надеясь, что не краснеет, как последняя девственница) подбирает своё разбросанное по полу бельё и напоследок припечатывает:

— Заблокировать твой номер я не могу, но имей в виду, что отвечать не стану.

— Люмин… — пытается позвать Тарталья — но она только чуть громче, чем следовало бы, хлопает дверью. И, запираясь в ванной, чтобы одеться и привести себя в человеческий вид, вызывает такси.

Домой. Выплакаться, принять горячий душ, выплакаться ещё и там, а потом — спать. Завтра с утра ей придётся выслушать все эти упрёки ещё раз. Завтра с утра всё закончится. И лучше ей иметь вид приличнее, чем опухшие от слёз веки и раскрасневшиеся щёки.

Тарталья так и не выходит из спальни, и Люмин покидает дом без сопротивления. Сидя в такси, она буравит взглядом собственный телефон, но на него не приходит ни единого сообщения — ни сейчас, пока она взглядом провожает частный квартал, в котором каждый второй дом сдаётся в аренду (ещё один плевок в сторону того, какая она идиотка), ни потом, когда она забирается в горячую ванну и сидит там, пока от пара не начинает облезать кожа.

Только когда Люмин смотрит на себя в зеркало и уверяется, что в ближайшие минуты плакать не будет, она звонит Венти.

— Тот жучок, который я поставила вечером, — не здороваясь, выпаливает она, — подключись к каналу и слушай. У нас сутки, может, меньше. Если удастся что-то узнать — я хотя бы буду знать, что увольняюсь не зря.

Венти по ту сторону долго молчит. На заднем фоне что-то трещит — как будто он греет попкорн прямо на серверах. Зная Венти, это вполне в его характере. Чёрт возьми, кажется, он даже спит среди своей техники.

— Ты поставила Тарталью на прослушку? — наконец интересуется он. — Без ведома начальства?

— Варка уже в курсе, — вздыхает Люмин, — в том числе о том, какими правдами и неправдами мне это удалось. Вряд ли он будет в восторге.

— Вот это да, — Венти вдруг хихикает. — Да ты прирождённая шпионка. Такими грязными методами, прямо как во всех этих фильмах!.. Слушай, знаешь, что я думаю? Если мы действительно поймаем что-то, что поможет упечь его за решётку, тебя могут и не уволить. Ты выведешь нас на номер один в списке приоритетности, Варка тебя за такое на руках носить должен!

— Варка меня за такое возьмёт на эти самые руки и швырнёт в гроб, ещё и горстку земли сверху первый кинет, — мрачно откликается Люмин. — Венти, ещё кое-что. Я же знаю, что ты можешь подключиться ко всему, что вообще есть у меня дома. Телефон, ноутбук, камеры в подъезде — сделаешь?

— Дело пяти секунд, просто я слишком вежливый. А зачем тебе?

Люмин ловит своё отражение в зеркале, обезображенное россыпью засосов по шее и груди, и криво усмехается самой себе. В какую бы центрифугу из эмоций ни швырнул её Тарталья, Венти прав: она всё ещё шпионка. И пока до утра её не выгнали с позором, она будет выполнять свою работу. Пусть даже опыт показал, что справляется она крайне дерьмово.

— Если Тарталья заподозрит прослушку, он может явиться прямо ко мне домой. И я хочу, чтобы управление было в курсе, если возле моей квартиры чихнёт кто-то подозрительный. Нападение на сотрудника — хороший повод застегнуть на нём наручники, не думаешь?

Умом Люмин понимает: он не станет нападать. Равно как и, учитывая предыдущий способ доставки жучка домой, не станет лезть к ней в квартиру, ему просто глупо так подставляться. Но если хоть что-то из того, что он заливал ей в уши, правда… рано или поздно он не упустит шанса повидаться ещё раз.

Особенно если — когда — обнаружит жучок и поймёт, что Люмин тоже не святая.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — речь Венти сложно разобрать, потому что он набирает в рот целую горсть попкорна. — Я-то подключусь, но что мне делать с кадрами, на которых ты ходишь по квартире голая?

— Я никогда не хожу по квартире голая. Особенно если буду знать, что ты сидишь где-то у себя в серверной и ржёшь.

— Такой облом… — бормочет Венти почти расстроенно. — Ладно. Сделаю, как ты просишь. Удачи тебе завтра, ладно? В твоё утешение — не будь у меня члена, я бы тоже влюбился в такого красавчика.

— Я не влюбилась!.. — распаляется Люмин, но Венти уже отключается.

Через пять минут на телефон от него же приходит: «Только не вздумай плакать, я всё увижу». Люмин слабо улыбается, смаргивая действительно непрошенные слёзы: теперь, когда она обезопасила себя хоть так, можно и поспать.

Тем не менее сон не идёт. Люмин долго разглядывает в зеркале в ванной сначала свои засосы, пытаясь касаниями пальцев воскресить в памяти ощущения от губ Тартальи на собственной коже; потом себя саму — бледную, опухшую и дрожащую тень от той Люмин, которая шла на встречу с преступником, уверенная в том, что теперь уж точно загнала его в ловушку.

Когда все мысли сосредотачиваются на работе — легче убедить себя, что все эти свидания Люмин подводила к этому моменту. Что пыталась Тарталью очаровать, лишь бы в нужный момент получить доступ к его подноготной, а преуспела в этом настолько, что очаровалась сама.

«Я никогда не забываю, в кого я влюбился».

Интересно, думает Люмин, ворочаясь с боку на бок, это из его очередной оскароносной оперы или он ради разнообразия сказал ей правду? Тарталья не ждал от неё подвоха, он повёлся на наживку, потому что… хотел? Потому что она действительно ему нравится?

С другой стороны, какая теперь разница? Утром Люмин отстранят от должности, и всё прояснится само. Для Тартальи она уже не представляет никакой опасности, разве что собственной злостью, и он вполне может продолжать за ней увиваться без риска быть посаженным ей же за решётку… если бы не глубокая обида самой Люмин. Которая больше не позволит ей смотреть на него как на обычного парня.

Ночь проходит в тишине и бессоннице. А воскресным утром Люмин, израсходовав на шею весь свой запас тональника и намотав сверху летний шарф, приезжает в управление — возможно, в последний раз.

Отдел в количестве трёх человек встречает её без слов. Дилюк отворачивается, едва завидев её дрожащую улыбку, Альбедо смотрит с сочувствием, но ровно две долгих секунды, Кэйа молча провожает до двери в кабинет Варки и только стискивает сухой ладонью на прощание. Люмин спиной чувствует на себе его взгляд. Как же она его, наверное, подвела… их всех. Они предупреждали, сотню раз предупреждали. А что она? Вбила себе в голову, что может играть с парнем, который к ней клеится, чтобы в этом самом управлении её похвалили.

Варка ждёт её у себя за столом в полном одиночестве и только кивает на кресло напротив. У него перед глазами — её личное дело, и Люмин вдруг вспоминает тот самый день, когда Варка с закатанными глазами давал согласие на её самую первую операцию. С которой и заварилась вся эта хренова каша.

Жаль, что здесь нет Джинн, думает Люмин, присаживаясь на краешек кресла. Заместитель она прекрасный и куда более лояльный, чем строгий Варка с его соблюдением устава до последней буквы мелким шрифтом. С её невидимой поддержкой Люмин чувствовала бы себя куда более уверенно, подвигая Варке исписанную записную книжку и заполненный бланк.

— Здесь заявление по собственному желанию, — севшим голосом говорит она. — И вся информация, которую мне удалось нарыть по нашим… встречам. С Тартальей. Может быть, вам пригодится.

Варка наконец поднимает на неё взгляд из-под кустистых бровей. Строго проходится по её замотанной шарфом шее (тут не надо быть экстрасенсом, чтобы всё понять), а потом без слов, не глядя, забирает заявление, комкает и швыряет в мусорную корзину под столом.

— Не знаю, успели ли тебе сообщить, — говорит он изрядно удивлённой Люмин, — но сегодня ночью благодаря твоему жучку у нас появилась информация о том, что у Тартальи на ближайшие дни назначена встреча. С человеком, чьё имя уже фигурировало в показаниях Скарамуччи. Пока я не знаю, поможет нам это или нет, но добытые тобой сведения могут пригодиться. А это значит, — и он вдруг едва заметно улыбается, — что увольнять тебя пока ещё рано.

Люмин ёрзает на стуле, чувствуя, как её бросает в холодный пот. Если и есть в управлении человек, которого она по-настоящему боится, то сейчас он сидит прямо перед ней. А пока что он смотрит на неё вполне благосклонно.

— Я… остаюсь? — медленно, с опаской уточняет Люмин.

— Остаёшься. Но допустить тебя к полевым операциям я больше не могу, — Люмин сдавленно кивает. — Опустим тот факт, каким способом тебе досталось столько сведений, в Первую мировую агенты и не на такое шли… Хотя для справки: я это не одобряю. Поэтому из оперативного отдела тебя придётся перевести.

Всего тремя предложениями Варка даёт ей понять целую кучу вещей. Раз: он глубоко её осуждает. Два: он не тот тип начальника, который будет выговаривать ей за секс с преступником, и не тот, который будет разбираться, какие у Люмин были мотивы. У Варки есть голые факты: Люмин встречалась с Тартальей. Люмин добыла нужную информацию. Незаконно и рискованно — возможно, но если есть шанс, Варка готов за него уцепиться.

И, наконец, три: он также не тот тип начальника, который будет увольнять сотрудницу за вполне успешное, пусть и несанкционированное, задание.

— Спасибо, — шепчет Люмин, низко опустив голову. Кажется, щёки у неё горят от стыда: выслуживаться она не привыкла, но с неё камнем сваливается весь тот груз ответственности, который валялся на плечах десятью удушающими тоннами, и ему на смену приходит долгожданное облегчение.

Её не уволят. Она останется в управлении.

А Тарталью наконец возьмут за шею, и она забудет о нём, как о страшном (хотя и очень красивом) сне. И со временем даже убедит себя, что нихрена она в него не влюбилась.

— Выделим тебе место в архиве, — продолжает Варка, будто не замечая, как Люмин смаргивает злые слёзы. — Лиза будет счастлива за тобой присмотреть. А потом — кто знает? Может быть, ты даже вернёшься. Всё будет зависеть от успеха следующей операции. В которую я категорически запрещаю тебе лезть.

Люмин только кивает. Разумеется. Подальше от полевых операций, на которых она закручивает киношные романы, и весь оперативный отдел будет за неё спокоен. В работе с бумажками нет ничего захватывающего — но, по крайней мере, как любит говорить сама Лиза, «архивные записи не могут всадить в тебя пулю». И это уж точно лучше перспективы остаться без работы со строчкой в резюме «Выгнали из разведки за роман с преступником».