Часть 1
Наши прикосновения друг к другу — Это то, чему мы не можем противостоять. Ты двигаешься так, Что я ощущаю, что живу по-настоящему, Давай... Подари мне удовольствие.
***
Заебало — именно так стоит описать всё то, что происходит в этой квартире, начиная от звуков и заканчивая движениями: но нет, н е т ж е, ничего из этого не прекращается и дальше крутится как белка в колесе. Херово так крутится в общем-то, своими лапками не перебирает, просто лежит и видимо ждёт, когда вырвет — от бессилия, отвращения и чего-нибудь ещё. Как насчёт виски?Горло приятно обжигает и медленно переходит в пищевод — то, что нужно. Антон ставит почти пустую бутылку на пол и с довольным урчанием толкается бёдрами вперёд — в аккурат в поповскую задницу. Шлепок по комнате разносится, что надо — слух ласкает и по телу прогоняет приятный разряд мурашек. Пиздато. И даже сказать больше нечего. Арсений лбом своим в матрас утыкается, излюблено прогибаясь в спине. У него волосы взмокли, и капелька пота у виска бежит: зрелище то ещё — сфоткать бы да толкнуть какому-нибудь извращенцу. Ну или себе оставить. Было бы из чего выбирать.— Сильнее.Он бёдрами вертит, глубже насадиться пытается и едва от досады не скулит, потому что Антон не даёт: берёт его грубо, но размеренно — в свойственной ему манере, никуда не спешит, не торопится. Скулёж этот из него выбивает, будто ничего лучше на всём белом свете не слышал. Ещё на рингтон айфона поставь. Ах-ха, на будильник.— Пиздец ты узкий.— А ты... старайся... лучше, Тош...Шастун голову назад наклоняет и едва глаза не закатывает, ловя приход от очередного толчка. Его руки сильно в кожу на ягодицах впиваются прямо до красных пятен, которые так Арсу подходят.Поцеловать хочется до трясучки, вот только поза не особо располагает — все дела.— Быстрее... пожалуйста... — Арсения мелко потряхивает, он стоит-то еле-еле, сопротивляясь желанию тела растянуться в позе морской звезды. — Тош... — Губа сама собой прикусывается, когда Шастун входит на всю длину: яйца о бёдра ударяются звучно так, приятно — сердце бешеный кульбит издаёт, но это почти не чувствуется, не до этого сейчас.Потому что всё то, что дальше происходит, потом в воспоминаниях в запароленную папочку попадёт: Антон его в районе живота обнимает и к себе подтягивает, прижимает — чтобы кожа к коже, чтобы тело к телу.Душа к душе.Замедляется, останавливается.И только Арс чуть задом шевелит, имитируя крохотные толчки, от которых тело изнывает и нервные окончания зудят.Они рвано дышат практически в унисон, когда Шастун нежно его ушную раковину языком обводит, ласкает, передышку даёт и сбивчиво шепчет:— Какой же ты хороший, — кусает, — ебать...И то ли последнее слово его дальнейшим планом было, то ли просто для полноты картины сказано, но Шастун снова двигаться начинает — быстро, ритмично, х о р о ш о.Он скорость набирает и вколачивает так, что у Попова зуб на зуб не попадает и рот не закрывается, когда он затылком о его плечо трётся и глупости какие-то пиздит.Каждый толчок сейчас по простате приходится — видимо этот умник знает для этого нужные углы: Попов, если бы мог, растёкся от этого в херову лужицу и лыбился так, будто ему раба-фотографа подарили. Но он не может и только в родных сильных руках плывет, за картинку реальности цепляясь.Все эмоции в болезненный узел внизу живота скручиваются. У обоих. И между собой переплетаются, делая из них херовых сиамских близнецов.Пиздец-то у них общий. Да у них всё сейчас общее, куда ни плюнь.Они губами толком сцепиться не могут и поцеловаться по-человечески, хотя хочется так, что аж магнитит и искрит как в Новый год на Красной площади: левее, правее, выше, ниже, а вот в цель попасть — пиздец задачка, конечно. Антон его нижнюю губу зубами наконец цепляет, выслушивая ответное: «М-м», и всё-таки рот его победно затыкает. Поцелуй-то почти нежный, ленивый, но дышать критически нечем: нос воздух совсем не чувствует, и они бьются в своей агонии как выброшенные рыбы об лёд.Арсений-таки укладывается животом на матрас, чувствуя приятный вес чужого тела сверху. Рука простынь комкает, а глаза от удовольствия закрываются. Он ноги шире раздвигает, слишком по-блядски оттопыривая задницу вверх, чтобы Шастуну удобнее было, хотя тому и так вроде бы заебись.Попов скулит на каждый толчок и ладонью свой член обхватывает, секунды три до этого лаская пальцем головку: движения выходят не слаженными, отрывистыми, но и этого с лихвой хватает. Он кончает так бурно, что его трясет как суку последнюю, язык не ворочается и мир ему радостно ручкой на прощание машет.Кайф. Чистый кайф, как ни от чего до этого.Антон — молодец, Антон пока держится. Шастун снова тянет его на себя, обхватывая за пояс, с ума сходя от этой тактильности. Ему впитать Арса в себя хочется, поглотить до последней клетки и сожрать самую малость.— Охуенный.Шепчет куда-то в висок.Спустя пару коротких толчков замирает, впиваясь зубами в плечо Попова, глуша почему-то собственный стон напоследок.
***
Им шевелиться настолько лень, что Арсения не хватает даже на банальное «раздавишь», потому что Антон на нём сверху лежит и откровенно наличие этой проблемы не догоняет. Но потом ему видимо самому не удобно становится, и он сваливает на свободную сторону кровати. Холодную совсем.Шастун на Попова, который вообще признаки жизни сейчас не подаёт, теперь как на фарфоровую куклу смотрит и взгляд отвести не может. Небось боится, что задницу ему порвал, псих хренов. Его графскую морду луна так выгодно освещает, что Антон не удивился бы ни капли, если бы у него снова встал. Да ему голову проверить надо, но это после. Сейчас и так неплохо.Курить хочется дико, но сил на это пока нет никаких. По-хорошему бы вообще в душ отправляться пора, а потом домой: жизнь свою холостяцкую жить, пока Попов в своём семейном гнездышке окапывается и пиздит налево и направо о том, как счастлив, а потом сам же его в эту хату таскает с завидной регулярностью и бровью от стыда не ведёт.Противно всё это, но возбуждает же, блять, почему-то. От этого отмыться каждый раз хочется, соскоблить, верхний слой кожи снять и новый отрастить, хотя толку собственно, если это по какому-то идиотскому кругу всё катится? Шастун себя каждый раз натуральным вором ощущает, который на чужое добро позарился, но в добавок ещё и своё тут оставил. Ага, в Попове. Но если без шуток этих (кому они здесь всрались, шутки его?), то у него как будто часть души из грудной клетки каждый раз выдирали и вместе с завязанным презервативом под кровать выкидывали. Кто бы знал, как дерьмово так жить. Это даже не жизнь, одно наёбывание. Во всех вытекающих смыслах.Вытекающих. Он пялится на него так откровенно, а сам потряхивания скрыть пытается. У Антохи никотиново-поповская ломка, и что-то подсказывает, что часть из этого точно не лечится. У Арса даже мышцы лица расслаблены настолько, что уловить вопросительные эмоции сложно, но Шастун на ура справляется. Выучил его, но ему всё равно интересно...— Красивый ты просто. Расслабься. Не косяки твои рассматриваю, не ссы. — Антон тихо смеётся и к тумбочке тянется, а потом швыряет в Попова пачку влажных салфеток. — У тебя сперма к животу присохла, и я здесь совершенно не при чём.— Ха-ха-ха, — Арс бы похлопал, если бы ему было не настолько влом. Но на его лице пробегает тень благодарной улыбки. Салфетки — подгон своевременный и полезный, что уж там.Шастун ловко с кровати слезает, потягиваясь — надо так надо, а потом так же ловко спортивки на себя натягивает, потом ведь всё равно в душ, а на балкон с сигареткой сейчас хочется даже больше чем второй раунд с Арсением. Почему-то даже сомнений нет, что его снова в кровать затащат. Это ведь он только прикидывается сейчас трупаком, но на самом-то деле дедок ещё ого-го. На таблетках что ли сидит? Антон тихо ржёт себе под нос, придурком себя чувствуя, вот вечно его на всякую ебаназию после секса развозит — хоть для КВНа записывай.— Покуришь со мной?— Я ведь бросил.— А ты всё образ свой до идеала доводишь, чтобы фанатки слюни пускали? Бегать начал, сигаретки забросил, мне аж стыдно с тобой рядом стоять. Вдруг тень на тебя не так брошу.— Так ты не стой — полежи. — Попов на локтях приподнимается, тихо посмеиваясь. — Да и причём тут фанатки? У меня дыхалки не хватает — не вывожу. Тебе бы тоже, кстати, не помешало!Последнее слово Арсений откровенно орёт, потому что ему в лицо летит подушка, которую Шастун с подоконника спиздил.
***
Первая затяжка — и Шастун чувствует себя практически так же хорошо, как если бы ему сказали, что он выиграл миллион долларов и Мисс Мира в придачу. Хотя нахрена ему Мисс Мира, когда там, в комнате, лежит его личный раздел порнографии: растянутый и растраханный Арсений. Эта картинка удачно описывается как «увидеть и сдохнуть». Ну это если в философию углубляться, а Антон не хочет никуда углубляться: он курить хочет и на ночной город смотреть.Что и делает, собственно.Ветер прохладный дует, погода нынче не жалует, хоть и лето на дворе, а один хрен холодно. Этот умник ещё и с голым пузом выперся. Не хватает только того, кто сюда сейчас выбежит и сделает Антошке «а-та-та», но никто не появляется, а Шастун чё не мужик что ли и какую-то погоду не перетерпит?У него мысли в голове ни одной, вот реально. Они все ещё в спальне закончились, а сейчас пустота приятная накрывает и удовлетворение. Тело приятно ноет, но голова такая лёгкая, что просто кайф. От того, что это в последнее время в новинку, накрывает вдвойне.Он даже не замечает, как одна сигарета сменяется другой. Не то чтобы ему первой не хватило, просто уходить отсюда никуда не хочется. Огоньки эти московские на улице завораживают и расслабляют окончательно. Антон даже пальцы свои, не двигающиеся от холода, не замечает. А не мешало бы.— Ты замёрз. — Его сзади в тёплое кольцо рук сгребают и щекой к спине прижимаются. — И заболеть можешь.— Притащишь мне куриный бульон?— Куда тебя девать, придётся.— Тогда я не против.Шастун красивое колечко дыма изо рта выпускает. Эстетика, хули.
***
Секс в душе переоценён: скользко, неудобно, тесно. Арсений постоянно из рук выплывает, и пена в нос лезет. Ляпота.— Может это... э-э, — Шастун ему в спину вжимается и молится всем богам, о том, чтобы не наебнуться, потому что история для некролога будет так себе, хотя смешная, наверное, — домоемся и в нормальном месте продолжим, а?— Да иди ты в задницу, Шаст.— Да я как бы уже.— Идиот, — фырчит, но беззлобно вроде. Расстроенно скорее. — Сам ведь хотел.А теперь сливается.Короче говоря, идея предлагать партнёру секс прервать и продолжить чуть позже пиздец не выигрышная, если ты ему уже вставил по самые... по самые, короче.Но вообще, если по чесноку, атмосферка не самая безнадежная: водичка приятно журчит, гелем для душа вкусно пахнет и Арсений вокруг члена так охуительно сжимается, что силы воли прекратить это у Шастуна точно нет. Да и надо ли? Трахаются ведь люди так как-то и живыми-здоровыми остаются, чем они с Арсом хуже?Антон аккуратно ногами переступает, занимая наиболее удобную позицию, пока Попов от нетерпения на него агрится. Арса в очередной раз приходится приобнять, пока он сам ладонями в кафель упирается и сжимает их заметно от удовольствия, когда Шастун вновь двигаться начинает.Сначала это происходит медленно: совершенно не по накатанной и удобной схеме, приходится обстановку учитывать и за конечности свои переживать, но потом они втягиваются постепенно. Попов так точно здравый смысл куда подальше шлёт, бёдрами подмахивает совершенно не аккуратно — быстрее хочет, глубже, развязнее.— Т-ш-ш... соседи.Шастун ему пальцы к губам прикладывает, пытаясь утихомирить: Попов скулит во всё горло, но теперь, вот это номер, их послушно губами обхватывает, начиная посасывать. Антон глаза от удовольствия прикрывает. Ему подушечку пальца языком ласкают, а потом и не только её, узоры какие-то дикие вырисовывают. И это настолько хорошо, настолько правильно смотрится, что глаза себе выдрать хочется. Нельзя ему такое видеть, нельзя. Арсений сосёт так, будто засунуть антоновские пальцы в свою глотку было его высшей целью в жизни, а теперь вот он плоды пожинает и радуется. Здравствуйте, приехали.Дорожка из поцелуев по спине смазанной выходит, не полноценной. Но чем богаты, тем и рады, как говорится. Вода в рот затекает, вкус самого Арса не чувствуется, и от этого всякий смысл теряется. Они же не в гребаном кино. Антон вообще себя сейчас дураком чувствует, но делать-то что-то надо, а то получится «всунул, высунул, перекурил». Хотя так обычно и бывает, чё скрывать-то.Это Арсений такой дофига чувствительный, что особо и стараться лишний раз не надо: его рукой по спине погладишь или за сосок потискаешь — ему уже хорошо. Но Антон так не может, он больше хочет: до краёв заполнить — собой, обнимашками, поцелуями, касаниями и прочей необходимой чепухой. Он до искр из глаз всегда старается и до этого особенного «Тош» с нужной интонацией, когда Попов кончает. Слышали бы вы. А нет, это же только для избранных.Они целуются. Но на этот раз без эксцессов. Просто нежно целуются. Хотя Попову для этого шею приходится выгнуть недурно так, но оно того стоит. Определённо. Потому что Шастун в кои-то веки весь сегодняшний день рот не трахает, а именно целует — языки ласково между собой переплетаются и отлипнуть никак не могут. И даже водичку эту злоебучую перетерпеть вполне можно.А идея-то нормас была, исполнители только зря морозились.
***
Антон за всё то время, что они вместе, не гласный кодекс образцово-порядочного любовника вдоль и поперёк изучил: после десяти не звони, на сообщения отвечай сдержанно — мало ли кто случайно прочитает, а ещё иногда по телефону безо всяких «э-э, чё за хуйня?» отзывайся на «Людочка-парикмахер». Утрировано, конечно, но чем чёрт не шутит? Ах да, ещё никаких засосов, но это уже старая добрая классика.Так вот, чувствовал ли себя таким любовником Антон Шастун, когда среди ночи домой попиздовал, потому что утром прятаться в шкафу не очень-то хотелось? Отчасти да. Но и хер с ним. Хотя он всегда с ним, но это уже какой-то отсталый юмор.У него в кармане телефон запиликал. Кому ещё ночами не спится интересно? Он сообщение открыл, сдерживая порыв глаза закатить. Кто бы сомневался. Этот ебанат ему мемасик прислал. Ржачный, кстати.