Часть 18
Я, героически не хнычущий от боли, отмытый в душе от крови и грязи, бедра обмотаны полотенцем, страдал посреди моей комнаты на табуретке и позволял по-омежьи на разные лады причитающим какую-то утешающую чушь Егору и Захарке превращать меня в радиоактивного снежного барса.
Спросите, почему радиоактивного? Ларчик открывается просто. Вы снежных барсов видели когда-нибудь? Шкура белая, в коричневую пятнышку? Моя кожа — светлая, на ней ярко выделяются пятна зеленки: колени и локти ободраны, на лице два фингала разной степени свежести. Еще повезло, неплотно прикрытые рамы распахнулись наружу. Разбейся в них стекла, был бы подлинным барсом, а так — всего лишь коленно-локтевой подбарсовый мутант. Бедновато пятен, блядь. Но для модели — вполне достаточно, хуй теперь, а не подиум, внешность неисправимо подпорчена минимум на две недели.
Горе горькое. А я-то уже на контракты денежные губу раскатал…
Закончивший с моим левым локтем, — щипет — жесть, — Егор нежно чмокнул меня в губы и выпрямился.
— Пошевели пальчиками, котенок, — попросил он.
Насупленный я, прекрасно понимающий, какие именно пальчики фотограф имеет в виду, назло врагу пошевелил пальцами обеих босых ступней. Да, упертый, спасиб, жутко упертый. И сдержусь, не разревусь, ибо — викинг.
— Двигаются или нет? — Егор завладел моей ведущей, обезображенной в предплечье расползающимся синячищем рукой. — Инге, я серьезно. Если нет — необходимо ехать на рентген.
Я с шипением, — больно-больно-больно, — неторопливо сложил из пальцев левой руки кукиш и предъявил сию живописную фигуру озадаченно наблюдающим альфам.
— Поехали, — сказал, морщась. — Только оденусь. Уверен, трещину в кости обнаружат.
Ужасно тяжело быть викингом, когда ты — зашибленный табуреткой омега, сохранять спокойствие и сухие глаза. Но перед Егором разнюниваться стыдно, Егор — не Захарка.
Егор опустился передо мной на корточки, поцеловал выставленный мной кукиш и прерывисто вздохнул.
— Зачем ты в окно прыгнул, котенок? — альфа смотрел с грустью в пульсирующих бездонных зрачках. — Глупый, ты же не птичка.
Я презрительно фыркнул и отвернулся в Захаркину сторону. Конечно, не птичка — неуклюжий кусок омежьего болвана, даже нормально не сгруппировался при падении. А ведь умею, Захарка научил давным давно, еще в мою бытность сопливой мелочью. Позорище.
— Я еж, — буркнул. — Летаю низко и с пинка.
Мог и не уточнять, Егор уже успел заценить мои способности к полетам. Наверно, ржет надо мной в душе конем, воин. Эх. Бедный я, не понятый истинной парой.
Игнорируя мои угрожающе растопыренные колючки, фотограф повторно поцеловал кукиш.
— Расплети пальчики, — посоветовал альфа. — Затекут.
Япона папа, я бы расплел, но — словно заклинило. Слишком больно шевелить рукой. Точно перелом, теперь наложат до конца каникул отвратительный гипс. Обидно, подиумная карьера — коту под хвост. Звездочка Инге Фролов погас, едва затлев искрой над горизонтом, немилосердно сокрушенный навалившимися злыми обстоятельствами.
Егор, странно кривя рот, выпрямил мне пальцы, поцеловал каждый по очереди, потом — в ладонь.
— Вставай, — велел хозяйским, резковатым тоном, — чудочко. Одеться я тебе помогу.
И таки помог — натянуть боксеры, футболку и домашний спортивный костюм, после — справиться с носками и обуться. Захарка подавал вещи. Его распухающая справа челюсть мне нравилась — отличный у меня хук, мощный, в следующий раз поостережется табуретками махаться.
А дальше… Дальше эти… эти изверги под локотки бережно, словно хрупкую вазу, сопроводили меня на стоянку, к машине фотографа, загрузили на заднее сиденье и повезли в травм.пункт. Вдвоем, ага. И рентген не показал перелома — еба-на-на, ура-а-а! Гипс отменяется!
Осчастливленный диагнозом «сильный ушиб» я принял от врача травматолога рецепт на обезболивающие таблетки, запрыгнул жаждущему поздравить меня с удачей Егору на шею и… догадаетесь сами? Нервы сдали, короче.
Обратно в общагу мы прибыли уже без театральных эффектов. Я, разводящий сырость, тихо шмыгал носом, промокая слезы выданным Егором платком, и мрачно размышлял о том, как с больной рукой буду готовить. Захар молчал, Егор тоже молчал. Похоже, альфы переживали, что за мной, поскакунчиком, не уследили и я покалечился из-за пустяка.
Бла-бла-бла.
Идиотом быть не запретишь. Это я о себе, не о них. И зачем сиганул в окно, спрашивается, безмозглая, запаниковавшая омежина? Воистину, у страха глаза велики. Стыдно перед альфачами за не викинговую трусость.
У ворот общаги поджидал сюрприз — Максю принесло. Взъерошенный и бледный, моделька, по-моему, похудел и осунулся еще больше, но глазами буквально сверкал.
Перегородив своим тощим телом вход во двор, альфа, подчеркнуто не замечая моего «незаметного» экскорта, протянул… букет пунцовых полураспустившихся роз. Неоригинально, и Глеб розы притаскивал. Я бы предпочел полевые ромашки, дикий северный кот.
— Привет, — поздоровался он. — Куда пропал? На звонки не отвечаешь, смс-ки не открываешь!
У-бля, во-бля, едрическая сила, а купленный в аптеке, за компанию с обезболивающими таблетками, тест на беременность болтается в кармане нераспакованный.
— Я-то? — я спрятал левую, подвешенную на перевязь руку под полой накинутой на плечи, расстегнутой куртки. — Никуда не пропадал. Просто осваиваю новый вид деятельности — прыжки с высоты.
Макся не понял.
— С парашютом прыгаешь? — уточнил парень, округляя глаза, с оттенком уважения.
Я мотнул головой «Увы, пока не дошел до этого почетного уровня», и Макся недоуменно изогнул бровь. Объяснять ему что-либо мне не хотелось до тошноты — потеря времени. Иные заботы волновали, понасущнее. Например, питания, моего и Егора. Интересно, фотограф умеет готовить? Поможет ли на кухне в те дни, пока моя рабочая рука толком не функционирует, или свалит к папочке и придется давиться бутербродами?
Хуй тогда буду жрать бутерброды, подластюсь к Захарке, хитрожопая омежина. Без зазрения совести надавлю на жалость, мол, я бедный, несчастный инвалид, ручка болит, а супчика очень хоцца… И запеченной в духовке курочки, и картошечки-пюрешки, и котлетку, и отбивнушку, и салатик, и жареной рыбки… Я много чего ем, практически все, лишь бы домашнего приготовления!
Макся подержал-подержал букет на весу и опустил, растерянно затоптался.
— Ты мне не рад, — выдал, ссутулив костлявые плечи.
Еба-на-на, приметливый. Я действительно тебе не рад, чувак, прости. И розам твоим не рад, от слова совсем. У меня истинный альфа завелся, я теперь занятый, меченый и практически замужний. Спасибо за минувшую течку, тест на беременность карман оттягивает.
Как повежливей послать нежеланного ухажера, чтобы свалил в туман? Хамить модельке неловко — Макся не виноват, что мы не истинная пара, и ничем меня не обижал. Спас в щекотливой ситуации. Трахал, насколько силенок хватило, в гон. Обеспечил высокооплачиваемой работой. А я ему — кину букет в морду? Отличная благодарность получится.
Блядь. Я блядь, не Макся. Трусливая омежья вoблядь, прячущаяся за завесу молчания вместо того, чтобы решить возникшую проблему интеллигентно раз и навсегда. Вот чего дожидаюсь? Анорексик не исчезнет.
— Макся… — я покусал губу и, шагнув вперед, обнял модельку здоровой рукой. — Я встретил истинного. В тот же вечер, как уехал от тебя. Прямо здесь, где мы сейчас стоим, в воротах общаги. Простишь за холодность?
Моделька выдохнул сквозь зубы, посопел и отстранился, предварительно запечатлев на моей щеке невесомый поцелуй.
Отпустил?
— Серьезно? — он криво, мучительно улыбнулся. — Так тебя надо поздравить? Поздравляю.
Мдя. Что-то мне… Некомфортно. И? Бросить Егора и жить с Максей? Ох. Егор в сотни, нет, в тысячи миллионов крат дороже.
— Иди, — Макся несколько мгновений пристально смотрел мне в лицо, словно впитывал взглядом мой фингалистый облик, запоминая. — Счастливчик, — уронил розы под ноги, развернулся на каблуках и убрел, понурившийся, побитой хозяином собакой.
Букет я подбирать не стал, валяется и валяется. Проводил модельку цоканьем языка и потерянно прильнул к Егору, ища поддержки. Ободранные колени и локти горели огнем, дергало левую руку. На сердце скребли покаянные кошки.