РЕВНИВЕЦ
Нежное прикосновение пальцев её руки выдернуло меня из полудрёмы.
«Женская хитрость или нечто большее?». Мелькнула шальная мысль.
Пальцы прикоснулись к моей спине, едва дотронувшись до моей кожи, вызывая невероятное ощущение близости родного и дорогого человека. Я продолжил изображать спящего. Её рука скользнула по плечу и, поднявшись по шее, запустила пятерню в мою шевелюру.
«Ирка что ты творишь?» пронеслось в отключающемся мозге. Но с диким усилием воли я продолжал прикидываться спящим.
Пытка нежностью продолжилась. Она обняла меня, и через тонкую ткань шёлковой сорочки я почувствовал её грудь, которая прижалась к моей спине и дразнящий поцелуй мочки уха. Моё ухо обдало жарким шёпотом.
— Ген, Гена...
Я упорно молчал.
— Ген.... Я знаю, ты не спишь.... Ген.
Это было невыносимо. В конце концов, я же не железный. Всему есть предел. У каждого свой запас прочности. Перед ласковыми и волнующими прикосновениями моей жены я устоять не мог.
— Гена..., — вновь шепнула она.
— Да, - наконец я обрёл дар речи. — Что случилось?
— Я есть хочу.
Слова прозвучали невинно и жалобно. Слова, достойные если не бешенства, то злобного бессилия.
— Холодильник на кухне. – Я решил, что лучше всё сразу убить в зародыше, чем пытаться изображать какое-то подобие всепрощающего мужа.
— Ген. Я хочу с тобой. Покормишь? – Ира коснулась теплыми губами моей шеи и затихла, ожидая моего ответа.
— Ир, вот что ты от меня хочешь? Ужин же тебе не пришёлся по вкусу. Ты демонстративно отодвинула тарелку.
— Я не хотела, — шепнула она, полагая, что звучит честно.
— А через час хочешь и поэтому решила меня вытолкать из постели? —
— Поговорить со мной нормально можешь?
Вот с этого и надо было начинать! Я резко повернулся к ней, отстранив ее руки от своего лица.
— Я уже несколько дней пытаюсь с тобой нормально поговорить, но, кажется, меня не хотели слушать. Что ж сейчас произошло? К чему все эти нежности? Типа, постель всё решит, примирит?
— Ген, почему ты такой?
Она вновь попыталась коснуться моего лица, но я дёрнулся, показывая всем свои видом, что это лишнее.
— Какой?
— Злой и невыносимый! - Характеристика была, лучше не придумаешь.
— А какой я должен быть? Если перед моим носом закрывают двери кабинета, оставаясь наедине с Михалычем? У вас какие-то вселенские интриги или заговор, о котором я не должен знать? Я не понимаю, что происходит. Ты только рычишь на меня и говоришь, чтобы я от тебя отстал. Вот я и отстал. Но теперь, оказывается, я с тобой не говорю. И я злой.
— Ген, да ты ревнуешь! – я чувствовал, что она улыбается в ответ на мои слова, но мне было не до улыбок.
— Если это так называется, то да. Я ревную.
— Это был просто разговор по душам. И всё. Не стоит ревновать.
Мою бдительность хотели усыпить милыми словами и новыми нежными прикосновениями, но отвлекающий манёвр вновь не сработал. Напротив, это зацепило ещё больше.
— Отлично! С Олегом у тебя разговоры по душам. А со мной что? Почему со мной по душам нельзя поговорить?
Я действительно недоумевал. Имя Брагина всё чаще и чаще звучало из уст моей ненаглядной супруги, и это мне категорически не нравилось. К нему она бежала за советом по любому поводу, минуя меня. С ним, а не со мной, решала какие-то проблемы. Зачастую я узнавал новости самым последним в отделении, причём от самого Олега. И, конечно, это меня задевало и ранило.
— Ты же муж! — последовал до невозможности простой ответ, который подразумевал: «Ты для этих целей не годишься!».
— А вот оно что! А он что, душеприказчик? Или ты к нему на исповедь ходишь? Ну, давай, говори уже, Ир, если поговорить со мной решила, — взвился я. — Расскажи мне, кто есть муж и зачем он тебе. Какие у меня права и обязанности. Кажется, мы понимаем это по-разному.
— Знаешь, мне не до твоих истерик, — фыркнула супруга и, отстранившись от меня, прислонилась к изголовью кровати.
— А я, по-моему, тебя уже почти неделю вообще не беспокою. Ни истериками, ни проблемами, ни чем и ни как, - буркнул я в ответ и повторил за ней движение рук, скрестив их на груди.
После короткого затишья в нашей словесной перепалке, она повернулась ко мне и, как ни в чём не бывало, спросила:
— Ты кормить меня собираешься?
— Может, Брагин покормит? – огрызнулся я, чем выбесил женушку окончательно.
— Ещё слово про Брагина и..., — договорить она не успела, мои версии прилетели гораздо раньше, и они были радикальны.
— И что? Ну что? Говори... Разведёшься? Убьёшь?
— Вот сейчас, Кривицкий, действительно бы треснула бы тебя чем-нибудь тяжелым! Ревнивец нашёлся. Я тут гадаю, почему мой муженёк морду от меня воротит уже неделю. Через губу разговаривает. А он напридумывал себе Бог знает что и поверил. Мозги вообще есть?
— Вот, не поверишь, есть! – подобное она спросила зря. Мозги у меня были всегда. И бесконечное напоминание того, что я дурак, что у меня нет мозгов, достали окончательно.
— Сомневаюсь, — съехидничала она.
— Конечно, по-твоему, они только у Брагина есть. Где мне до его святейшества! — хмыкнул я.
— Достал уже своей ревностью!
С этим возгласом ко мне прилетела подушка, от которой я удачно увернулся, парировав: «Сама такая!».
— Значит, я еще и виновата? Интересный поворот. Как всегда, виноваты все, кроме тебя! — она буквально подпрыгнула на кровати и, сев на свои ноги, упёрлась кулаками в матрац.
— А что бы ты думала, если бы была на моём месте? – я попытался оставаться спокойным, но это не получалось. Наружу вырывался плохо скрываемый псих.
— Я не ты! – она повысила голос, и её глаза метнули молнии, — нечего меня сравнивать с собой! Твои подозрения уже все границы перешли.
— Сейчас не понял. Ты хочешь сказать, что ты меня никогда не ревновала? – изумился я. Её слова почему-то вызвали улыбку. Мне ли было не знать, как она бесилась из-за ревности ко мне. Едва сдерживая идиотскую ухмылочку, я поджал губы.
— Да не ревновала! – в сердцах воскликнула Егорова.
Пути назад для неё уже не было. Посмотрим, как будет выкручиваться дальше моя драгоценная!
— Ирка, не ври! Я ведь знаю, что это не так.
— Да к кому тебя было ревновать? У тебя ни одной нормальной бабы не было! — огрызнулась жена.
"Ну вот с чего у неё такие выводы? Она знала всех моих женщин? Я её вообще-то в подобное не посвящал. Может быть, я был для них не нормальным, а не они для меня".
— Ну, знаешь ли! Это ты сейчас зря сказала. Что ты сейчас имела в виду?
— Всё, поговорили!
Ира поняла – перебор. Ей действительно не надо было задевать эту тему. Глупость величайшая, но теперь уже я закусил удила.
— Получаются, только у тебя были достойные мужики. Зачем за недостойного замуж вышла?
— Кривицкий, за словами следи! – она попыталась меня урезонить, но во мне проснулся дремлющий дракон, который был готов спалить всё и всех на своём пути: — А ты за своими много следишь? Так и норовишь побольнее припечатать.
— Что такого я тебе сказала? – пожала она плечом, с которого сползла бретелька её сорочки.
Всё-таки она не до конца осознавала, когда причиняла мне боль.
— Вообще ничего. Одна сплошная милота и розовые слюни.
— Ген, ты что, белены объелся? Ты что, завёлся?
Нет, Ира определенно не понимала, что со мной происходит, полагая, что я ревную.
***
Если она сейчас не понимает сказанное, то что я дергаюсь из-за какого-то Михалыча? Может действительно всё зря. Нужно просто отпустить ситуацию и, наслаждаясь жизнью, жить дальше. Но как тут отпустишь, когда с каждым действом всё шикарнее и шикарнее? Если бы только перед моим носом захлопнули двери, уединившись в кабинете.
Последние её слова, сказанные на днях, опустили меня буквально ниже плинтуса.
— Почему ты пошёл на операцию? Почему Брагина не дождался?
Вопрос был более чем странным. Не понятно, с какой радости я должен был ждать появления хирурга общего профиля, смотря на пациента с перепаханным лицом, сломанной скуловой костью и свернутым почти до основания носом?
— Давно Михалыч челюстно-лицевым стал? — поинтересовался я в её кабинете после того, как провёл в операционной весь световой день.
— Мог бы ассистировать. Он бы всё сделал, — не отрываясь от бумаг, внесла она своё рационализаторское предложение.
— Слушай, Ирина Алексеевна, может, в следующий раз ты пойдёшь вместо меня, а я поассистирую. Что уж Брагина беспокоить? Он же у нас и чтец, и жнец, и на дуде игрец.
Она, не поняв моего сарказма, просто отмахнулась:
— Ой, да успокойся. В следующий раз советуйся только, когда на такие операции без Олега идёшь.
«Вот оно как, оказывается! Я должен советоваться с Олегом Михайловичем о том, как мне лучше нос мужику восстановить! Договорились, называется!».
Да, мне было обидно и неприятно. И это была не ревность. Даже если она так считала, то ревновал я вовсе ни её. Во мне подняла голову ревность профессиональная. Чем я хуже Брагина? Чего такого я не умею, что мне бесконечно тыкают носом, как провинившемуся щенку?
«Посмотри, как Брагин сделал! Посмотри, как Олег написал! Посмотри, какой у Михалыча случай интересный!». Слышал я изо дня в день, и моё недовольство росло в геометрической прогрессии.
— Всенепременно, Ирина Алексеевна! Ещё и у Константина Германовича разрешения спрошу. Вдруг не разрешит, — пустил я шпильку.
— Всё! Хватит дурака валять, домой пора.
Меня буквально вытолкали из кабинета, дав понять, что все мои возмущения не уместны, и именно моя заведующая знает лучше всех, кто и какую операцию должен проводить. А если она не знает, то есть такой восхитительный чувак, как Олег Михайлович, без чьего ведома я даже шаг в отделении делать не должен. Да я даже не могу его делать, потому что мне руководство не велит и жена по совместительству. Я же подкаблучник! Какое я имею право вырываться из-под её твердо стоящего на моём горле каблучка.
С утра я пытался вернуться к этой теме, но мои попытки были пресечены на корню одной единственной фразой: «Я сказала!».
И что мне оставалось?
Или закатить сцену и разругаться в пух и прах. Этого я точно не хотел.
Или уйти в глухую защиту и начать играть в молчанку, потому что смысла в моих разговорах и увещеваниях всё равно не было. Меня не слышали и не слушали.
Из двух зол я решил выбрать второй. Я замолчал и наблюдал, делая свои выводы.
Конечно, выводы были не плачевными, но и радостными я также не мог их назвать. Кроме всего прочего, начало наваливаться чувство ненужности. Всё чаще, находясь в Склифе, в голове всплывала мысль: «Господи! Зачем я здесь? Что вообще я здесь делаю, если я никому не нужен?».
***
Накануне я сидел в ординаторской в гордом одиночестве и занимался полной ерундой. Пока все оперировали, я готовил учебный план на текущий год для врачей отделения. И, конечно, первым докладчиком по теме должен был быть именно я, а никакой не Михалыч! Вот для чего нужен муж! Он должен помочь жене в подготовке персонала первой хирургии.
Мне так и заявили: «Нечего без дела по отделению шататься» и вручили талмуд со словами: «Завтра занятия проведёшь. Иди, готовься!».
И на вопрос: «Почему я?» последовал шикарный ответ: «У тебя все карты сданы, а у других неделю не писаны».
— Я виноват, что они резинщики? – изумился я, принимая из её рук кипу журналов.
— Помочь надо! — резко сказала она и уточнила: — Ясно?
— Ясно! Докатился, занимаюсь какой-то фигней! – Я недовольно буркнул, бросив все журналы на стол.
— Так, всё! Завтра занятия и зачёты. — После этих слов наш разговор не имел дальнейшего смысла. Мне был отдан приказ, как подчинённому, и я должен был его выполнить в лучшем виде.
Ну, Ирка, погоди. Будет тебе и занятие, и зачёт. Первая же не сдашь. Хочешь тему интересную? Так я специально для тебя, моя ненаглядная начальница, сделаю всё в лучшем виде. Думаю, что «Онконастороженность в экстренной хирургии» будет самое оно.
«Только не забывай, что читать я буду на своём докторском уровне, и потом не жалуйся». С этими злобными мыслями я сидел и клацал по кнопкам клавиатуры, набирая текст.
Конечно, можно было сделать проще. Гугл в помощь. В последний раз Ханина, недолго думая, зашла в Волшебные Сети, выудила нужную тему, распечатала и вуаля! Все сказали ей спасибо.
Но я решил из вредности и еврейского упрямства сделать всё, как нужно. Не знаю, кто будет оперировать, пока буду вещать прописные истины языком Гиппократа, но готовился я основательно. Полагая, что после этого у моей любимой заведующей надолго отпадёт желание просить меня о подобной помощи.
Да, я вредный, противный и обиженный еврей, к тому же ещё и муж.
Наверное, я не прав, но думаю, что моя Егорова отмочила бы что-то покруче, если бы была обижена на меня. Так что квиты!
После обеда, буквально набегу, увидев мою персону у стойки регистрации, у меня спросили: «Что прохлаждаешься? Ты всё сделал, о чём я просила?».
Мне хотелось рыкнуть: «Нет!» и добавить, что у меня ещё есть целый вечер, раз со мной особо никто не говорит, который я посвящу никому не нужной ерунде, но я стиснул зубы и просто произнёс, что Татьяна попросила моей помощи в противошоковой. После услышанного Егорова вновь отправила меня в ординаторскую, последовав за мной. И осталась крайне довольной, увидев написанный план занятий, выхватив его у меня из рук, со словами: «Ну всё, побежала», она хлопнула дверью ординаторской и вновь оставила меня наедине со своими мыслями.
«Будь она неладна со своими зачетами и занятиями!».
Думаю, что если бы я только заикнулся, что уже всё готово, мне бы тут же препоручили ещё какое-то бестолковое задание, только чтобы оградить меня от операционной. Я же слышал, что в одной из них вновь колдовал волшебник Михалыч, и Ирина Алексеевна отправлялась ему ассистировать. После этой информации я лишь тяжело вздохнул, но, чтобы не накалять и без того напряженную атмосферу, поплёлся в ординаторскую, где просто раскачиваясь на стуле, копался в телефоне и поначалу злился, а после подумал: «Чего злюсь? Деньги идут, смена стоит. Вообще всё равно! У меня есть начальство, пусть она и думает. У неё голова большая».
***
Но то, что произошло позднее, переполнило чашу моего терпения. Именно поэтому я отстранился от ласок жены, показывая всем своим видом, что всему есть предел, и я не могу просто отмахнуться от произошедшего, оставив всё за порогом, и изображать счастливого мужа, которого любит жена, а завтра вновь чувствовать свою ненужность.
Я затих. Доказывать что-либо больше не хотелось.
— Ген, ты что? Сердце? – в её голосе послышалась тревога.
— Да, сердце.... Нет, ни то, что ты думаешь. Оно болит от непонимания. Я знаю, ты беспокоишься обо мне, переживаешь, но я прошу хоть чуточку уважение. Ты понимаешь, как это больно, когда тебя не уважают? Когда с тобой не считаются... как будто я пустое место. Ты мне не доверяешь..., — сдерживаться я больше не мог. Словесный поток было не удержать, - но за столько времени ты должна уже была понять, что мне можно доверять. Делиться со мной можно и даже уважать. Ну хоть немножко, хоть чуть-чуть, самую малость. Я не знаю, как тебе это объяснить....
Всё же я нашёл в себе силы закончить душевные изливания. Тяжело вздохнув, я попытался встать с кровати. Опустив ноги на пол, я почувствовал теплую шерсть нашего питомца. Он тут же принялся тереться о мою ступню, требуя внимания.
— Ген, ты куда? – супруга попыталась удержать меня в постели, но это было лишним. Я понимал, что она голодная и без меня есть она не будет. Она ведь попросила, чтобы я её покормил, но ей я сказал, даже не знаю почему: «Курить хочу».
— Ген, какой курить? Где ты ночью сигареты возьмешь? Ты что, куришь втихаря от меня? – в голосе была уже ни тревога, а недоумение. Она была удивлена, что я от нее опять что-то скрываю.
— Не переживай, я не курю, но сейчас хочу затянуться. Лёшка пачку оставил последний раз, — честно признался я и, освободившись от её руки на своём плече, всё-таки встал с кровати. Конечно, курить я не стану, но хочется, чтобы она понервничала. Глупость с моей стороны величайшая, но я уже её озвучил.
— Не злись Ген, — она тоже соскочила с кровати, судорожно накидывая халат и пытаясь быстро запахнуть его полы.
— Я не злюсь, — выдавил я и закусил губу. Помолчав, я взглянул на неё и как можно спокойнее, несмотря на то что во мне всё буквально кипело, продолжил, - мне обидно. Понимаешь, обидно. Тебе бы не было обидно, если бы тебя ни в грош не ставили? Ты сегодня вручила мне эту подготовку врачей! Для чего? Чтобы унизить? Чтобы я заткнулся? Все работой заняты, один я, как конченый кретин, целый день твои журналы писал. Ир, мне что, больше заняться в Склифе совсем нечем?
— Ген, ну, мне нужна была твоя помощь, — семеня за мной в кухню, твердила Ирина.
Но я мало обращал на это внимания. В конце концов, я должен был ей высказать всё или же ситуация могла перейти в какие-то гипертрофированные формы. И перерасти в грандиозный скандал уже не дома, а при всех в Склифе.
— Бумажную канцелярию разгребать? Почему тогда ни твой лучший из лучших хирург всея Руси это не сделал? Он же самый крутой в отделении! Ты ему просто в рот заглядываешь.
— Ген, прекрати! — прикрикнула она, пытаясь свернуть тему. Она зябко куталась в халат и не садилась за стол, пока я подогревал ужин и гремел столовыми приборами.
— Нет, не прекращу! Сядь уже, не стой! – скомандовал я и продолжил, подавая ей подогретый макаронник с мясом индейки. — Ты вообще в курсе, что твой фаворит сегодня напорол?
— Ничего такого, чтобы я не знала, — она повиновалась моей команде и пристроилась на краешек стула.
— Да ну! — издевательски усмехнулся я. — И про перелом нижней челюсти тебе Михалыч тоже поведал?
— Да, поведал, — она оставалась спокойной, абсолютно никак не отреагировав на мою информацию, — салфетки подай.
Я выполнил ее просьбу и поинтересовался, усаживаясь напротив:
— И что же такого он тебе сказал, что ты такая спокойная, как удав?
Она взяла вилку, которую тут же со психом отбросила, и вспыхнула:
— Кривицкий! Перелом и перелом! Тебе то что? Разберутся без тебя.
— Как же! Держи карман шире! Уже разобрались на пару с Куликовым..., — зло сказал я, но поняв, что если продолжу в этом же духе, то поужинать Егоровой сегодня не светит. Поэтому я попытался запихнуть челюстно-лицевого поглубже и стать заботливым мужем, - ешь давай, а то опять всё остынет.
Но противный еврейский хирург вновь выскочил. Он был крайне недоволен и жаждал ответов. Я понимал: пока моё медицинское эго не будет утихомирено, строить из себя покорного и любящего мужа не получится.
— Ир, вот какого черта они полезли туда, куда им вообще нос не надо было совать!
— Ну, ещё скажи, что без тебя они не справятся, — она пыталась есть, но чувствовалось, что своими полуночными откровениями я испортил ей аппетит.
— И говорить не буду. Не хочу тебе больше ничего доказывать. У мужика перелом нижней челюсти в трех местах. В трех! А эти идиоты пошли на репозицию, даже снимок не сделав в трех проекциях. Ещё и на отёке! Кто так делает, Ир? Это мой пациент! Мой профиль! Вы совсем с Брагиным от звездности мозги растеряли? — я вновь начинал закипать. И не потому, что я хотел ткнуть ее носом, а потому, что понимал, мне предстояло разгребать за Михалычем последствия его необдуманных действий.
— Чё ты орёшь? Исправишь. Подумаешь, умный нашёлся, — она буквально отшвырнула вилку и уставилась на меня. В её взгляде читалась злость и больше ничего.
Если бы сейчас она могла меня испепелить, то от меня осталась лишь горстка пепла. Но, к моему счастью, такой способности у Егоровой не было. Максимум, что она могла — швырнуть в меня ужин. Но подобное я бы точно пережил.
Не знаю почему, но именно в этот момент мне стало её жалко. По сути, она не виновата в том, что случилось за её спиной. И сейчас я высказывал свои претензии даже не ей. Я говорил о том, что так в её отделение не должно быть. Я хотел донести ей только одно, если она требует что-то с меня, то и с других не мешало бы потребовать. Даже несмотря на то, что они твои любимчики.
— Ир, да причём здесь я исправлю или кто-то ещё. У мужика второй наркоз будет. Вторая операция. Я даже гарантировать не могу, что на третью не пойдём. Тебе понравилось наркоз полной ложкой хлебать? Мне помнится, ни так давно ты последствия расхлебывала. И до сих пор бывает. Или думаешь я не вижу. Я слепой. Ну да, старый слепой дурак. Ничего не видит, ничего не понимает. Разгребать только мне, старому дураку. А так-то всё нормально. — Вспомнив, что я не достал салат, я извлёк контейнер из холодильника и спросил: — Будешь?
Она молча кивнула. Я водрузил салат на стол и вновь уселся напротив нее, продолжая:
— Почему они вообще пошли без меня? Они знали, что я свободен, и сижу в ординаторской, бумажки перебираю. Как только петух в задницу клюнул, Куликов тут как тут прибежал: — Геннадий Ильич, помоги. Интересно чем, если уже чудес натворили.
Слушая меня, она медленно ковыряла вилкой содержимое тарелки. Я понимал, сейчас я не должен на нее давить. Я должен лишь донести спокойно и взвешенно информацию. Плохо, что я делаю это на ночь глядя, но другого времени у меня просто нет.
— Я ничего не знала. Олег сказал, что сложности были на операции, но всё нормально. Больной стабилен.
— Интересно, почему ты Брагину безоговорочно веришь, а меня по каждому пустяку контролируешь и чихвостишь. Я что, единственный в Склифе козёл отпущения?
— Ген, ну успокойся. Я тебя услышала. Я с ними поговорю. — Наверное, она устала от моих обвинений, а может, просто уже не хотела со мной препираться.
— Ладно, ешь, — вздохнул я. — Чай будешь?
— Да, пожалуйста, — сконфуженно попросила она, что меня напрягло. Неужели Ира начала чувствовать за собой хоть толику вины? Сделав ей чай с ромашкой и медом, как она любила, я поставил перед ней кружку и задал вопрос:
— Мне просто интересно, если бы я к тебе так же относился, как бы ты реагировала? А Егорова? Ты хоть иногда об этом думаешь? Или наши отношения по-прежнему Павлова и ее собака?
— Ген, что ты несёшь? Откуда всё это? — она вновь в упор посмотрела на меня, но в её взгляде уже не было злости. Она уже не была моей начальницей. Сейчас я видел перед собой свою Егорову.
— Оттуда! Разве я заслужил подобное отношения, Ир? — Я начал убирать со стола.
— Ген, спасибо. Было вкусно. — Она наблюдала за мной и вдруг спросила: — У нас же всё хорошо? А ты почему сам не ужинал?
— Не хочу, — успокоил её я и добавил, — Ир, я не спорю. Дома всё хорошо. Всё уже утряслось. Ты успокоилась.
Я налил себе чай, и мы, сменив дислокацию, уселись на диван, который раньше нас облюбовал Кот.
— Тебе спасибо. Чтобы я без тебя и Лёшки делала, — она уткнулась мне в плечо, и я понял, чай сегодня я не выпью. Поставив кружку на журнальный столик, я обнял жену и подумал: «Что же всё так сложно?», но вслух произнес:
— Дома нам нечего делить, — я мотнул головой, указывая в сторону умиротворенно умывающегося Кота, — если его только. Но тебя как будто подменяют в Склифе. Ты не даёшь мне работать, понимаешь?
— Я хочу, чтобы ты больше отдыхал, — тихо произнесла она, вновь обволакивая меня облаком своей заботы.
— Я тоже этого хочу для тебя. Но я понимаю, что ты не будешь меня слушать. А вот тебя мне приходится слушать и подчиняться. Ты же моё руководство. Только руководишь ты мной плохо. Из рук вон плохо, Ир. Ты полагаешь, что всё делаешь правильно?
Не ответив на мой вопрос, она произнесла:
— А тебя начмед хвалит.
— Филимонова? — на автомате переспросил я, — с чего бы это?
— Месяц сегодня закрывали, сказала, что у тебя лучше всех оформлены карты.
— Ну, это не новость. Ты же знаешь, я не люблю, когда у меня есть долги во всех смыслах.
— Знаю. Ещё она твой план занятий всем в пример поставила, — подольстила супруга.
— Так это она тебя похвалила, а не меня, — улыбнулся я.
— Нет. Я же знаю, что ты его составлял. Значит, тебя.
— Ты решила пилюлю подсластить, да?
— Я правду сказала.
— Спасибо. Завтра зачёт. Ты его не сдашь, он сложный.
— Специально сделал?
Я не стал отпираться и уверять ее, что эта было моей маленькой местью Михалычу, поэтому честно признался:
— Да. Прости. Пока сидел за этими бумажками, готов был прибить кого-нибудь.
— Понимаю. Я их сама ненавижу. Из года в год одно и тоже. И ведь уже аккредитацию ввели и всё равно мучают.
Её голова покоилась на моей груди, и я знал, что она слушает биение моего сердца. Так было всегда, когда она волновалась за меня, она делала всё, чтобы оказаться рядом, положить голову мне на грудь и услышать наше сердце. Я не сопротивлялся. Я знал, что ей это необходимо даже больше, чем мне.
— Что делать собираешься?
— Думать.
— А спать?
— Ты же знаешь, не получится.
— Утро вечера мудренее. Лучше выспаться.
— Мне нужно ход операции набросать. Подумать, как лучше остеосинтез провести. Один фрагмент практически полностью разрушен....
— Ген.
— Ммм...
— Кого возьмешь ассистировать?
— Куликова.
— Может....
— Нет, Ир, даже не заикайся. Михалыча я не возьму. Куликов — травматолог, вот и пусть помогает исправлять, что наворотили.
— Я хотела Волошина тебе предложить.
— Ир, я сказал, это будет Куликов. Точка. Мне ещё нужно подумать, что в карте написать.
— Пусть Олег пишет. Ты начнешь со своего осмотра по факту. И не вздумай ничего придумывать.
— Спасибо, облегчила жизнь.
— Ген, прости.
— За что?
- За баб. Я не хотела.
Я беззвучно рассмеялся и, ещё крепче обняв её, поцеловал в макушку.
— Егорова, проехали. Если бы я обижался на все твои слова, сказанные в мой адрес, никогда бы не стал твоим мужем. Ведь вынести тебя дано не каждому. Я эксклюзивный экземпляр. Не забывай об этом.