Глава 21. Пленник, но не жертва.
Темнота. Запах металла и пыли. Вкус крови на языке.
Сознание возвращалось постепенно, как после долгого погружения в ледяную воду. Гулкий стук в висках, дыхание тяжёлое, тело словно чужое.
Лука открыл глаза. Потолок из бетона. Голые стены. Ржавая труба над головой. Он был привязан к стулу. Жёстко, безжалостно. Руки затекли, одна щека пульсировала от удара. Пальто исчезло, рубашка в крови и грязи.
Он вспомнил — как шёл на встречу. Машина. Промышленный район. Без охраны, как договаривались.
Он вошёл в ангар, увидел фигуру в тени.
— Ты один? — спросил голос.
— Как и ты, — ответил он.
Дальше — всё случилось быстро. Хлопок. Что-то ударило в шею. Парализующее. Он успел вытащить пистолет, но пальцы уже не слушались.
Последнее, что он запомнил — смех. И слова:
— Пора показать, что бывает с теми, кто нарушает старые порядки.
⸻
Сейчас он сидел, связанный, но разум его был кристально ясен.
Один из похитителей вошёл — в маске, но голос был поставленный, спокойный.
— Кастелло. Лука Кастелло. Сын великого Эмилио. Муж той самой Софии, которая слишком активно суёт нос не туда.
Лука молчал.
— Мы зададим тебе несколько вопросов. Ты будешь отвечать. Иначе — мы найдём твою жену. Знаешь, как быстро всё заканчивается, когда ставишь прицел на живот женщины?
У Луки дёрнулась челюсть. Его взгляд стал стальным. Но он не сказал ни слова.
— Молчание? Хорошо. Тогда начнём.
Удар. Прямо в живот. Глубоко. Сила — точно рассчитана, чтобы сбить дыхание, но не убить.
— Кто из советников Эмилио вёл переговоры с новой группой в Неаполе?
Молчание.
Удар. По лицу. Кровь брызнула на пол.
— Кто финансировал сделку с Марселем?
Лука засмеялся — глухо, сквозь зубы.
— Ты думаешь, я скажу тебе что-то, пока дышу?
— Я думаю, ты скажешь мне всё, когда перестанешь верить, что отсюда выйдешь.
— Тогда тебе стоит знать: умираю я молча.
Следующие часы — пытки. Методичные. Боль — по нарастающей. Ломали не только тело, но и терпение. Но Лука — не тот, кто сдается. Он знал: если заговорит — это конец не только ему. Это конец Софии. Их ребёнку. Их семье.
⸻
Он не знал, сколько прошло времени. День? Два?
Но каждую ночь, когда боль затихала и тело проваливалось в забытьё, он видел только одно лицо — её. Софию. С глазами, полными огня. С руками, сжимающими его. С голосом, который шепчет:
«Ты мой. Ты вернёшься. Я не отпущу тебя».
И он цеплялся за эти образы, как за воздух.
Он знал — она не сидит сложа руки.
Он знал — София не та, кто сдаётся.
⸻
Когда к нему снова зашли и снова задали вопрос, он поднял голову, едва держась:
— Я скажу тебе одно...
Палач наклонился ближе.
— Слушаю.
— ...когда она найдёт вас — тебе лучше умереть первым.
И тогда он снова получил удар. Но уже не чувствовал боли.
Он чувствовал только злость. И веру.
Она придёт. София. Его женщина.
И сожжёт всё к чертям — ради него.