Глава 6. Продержимся.
Я видел изогнутый, рыжий от ржавчины конец крюка, вонзившийся в тело "Подруги Шквалов". Ещё я видел голубое небо над собой и высунувшийся из-за палубной надстройки кончик мушкетного дула - Уоткинс в своём укрытии не зевал.
Потом щёлкнул выстрел, и из этого дула заструился дымок. Где-то совсем рядом, чуть ли не надо мной, дико заверещал от боли испанец. И тогда я, решив взять с него пример, тоже заорал - хрипло и истошно - и вскочил на ноги.
Зуб даю на выбивание, если это не было самым неожиданным появлением врага за всю историю войн! Стоявший передо мной испанец даже взвизгнуть не успел - я выпустил в него пулю из пистолета, потом познакомил череп другого с лезвием моего топора, забрызгав красным всё и всех в радиусе ярда вокруг, рубанул по верёвке, державшей крюк и рухнул обратно, на палубу.
Загрохотали запоздалые выстрелы, толку от которых было ровно столько же, сколько от мозгов в голове Джека Шермана, а рядом со мной как-то обиженно зазвенел о палубу оставшийся без верёвки крюк.
Что же, для первого (как, впрочем, и для любого другого) раза - очень неплохо. Я отправил двух испанцев сторожить ворота рая. Причём сделал я это, пожалуй, стремительнее, чем чёрт выскакивает из табакерки - никто из идиотов на вражеской шхуне ничего не успел сообразить.
А как там дела у остальных?
Кажется, не хуже, чем у меня. Их кровожадность оценить я не смогу, но одно было совершенно очевидно: на вид все были целые.
На всякий случай я вполголоса поинтересовался:
- Что, чертенята, как дела у вас?
- Лично я - живее всех живых! - заявил Синглтон откуда-то со стороны моей головы, а со стороны ног донеслось приглушённое:
- И на мне ни царапины!
Кажется, нам первый раз за этот полный событий вечер повезло. В команде из четырёх человек боеспособными остались ровно четверо, беспомощный абордажный крюк одиноко лежал на нашей палубе, а вопли разъярённых врагов, наверняка, отозвались эхом в какой-нибудь пещере на другом конце острова.
Испанцы выпалили по нашему многострадальному борту из носовой пушки, но и мы не остались в долгу - одно из наших орудий было заряжено, и мы послали им горячий привет в виде тяжёлого чугунного ядра, судя по раздавшимся крикам боли, достигшего своей цели.
Ортего со всем своим бараньим стадом оказался в патовой ситуации. Теперь он прекрасно понимал, что нас всего лишь четверо. Четверо! Но так же прекрасно понимал, что новое сближение будет сто́ить новых отрубленных крюков и чьих-то жизней.
Конечно, если бы в запасе у него было лишних минут пять-десять, то он бы спокойно развернул шхуну бортом к нашей и команда просто-напросто затоптала бы нас - с таким маленьким количеством людей целый борт контролировать невозможно. Но дело было как раз таки в том, что испанская посудина уткнулась в бак "Подруги Шквалов" носом и потеряла, таким образом, главное своё преимущество - численное превосходство. С полуюта на вражескую палубу едва смогут прыгнуть пара-другая человек, остальным придётся идти вторым заходом.
На полуюте собственной шхуны для испанцев было слишком мало места. И навалиться на нас огромной толпой у них не получится.
Представляю, как колотит сейчас от злости их капитана Ортего! Если бы он мог пришвартоваться к нашей шхуне бортом...
Но разворачиваться времени у испанцев не было. Время играло нам на руку - толпа матросов с каждой минутой неумолимо приближалась.
Я видел, как они плыли - не торопливо, а степенно, я бы даже сказал, величаво рассекая воду взмахами мускулистых рук, разрезая набегавшие волны одну за другой.
Они должны успеть. Если они не успеют, то в этой бухте в живых останутся только люди, чья родина в Испании. А остальные отправятся на корм рыбам.
- Не расслабляйтесь, ребята! - негромко, но так, чтобы все, кому надо, услышали, сказал я. - Пока всё идёт как надо, но наши ещё всё-таки не пришли, а олухов на той посудине мы ох как разозлили. Чем дальше - тем будет сложнее.
Минут пять мы, обрадовавшиеся первому успеху, злые на этот мир за его жестокость и смертельно уставшие от бесконечно льющейся на этом острове крови, лежали на твёрдых досках палубы. Испанцы, гудевшие, как потревоженный улей, теперь вдруг резко замолчали, как будто язык проглотили. И это не могло не напрягать.
О расстоянии, на котором находится их шхуна, было, правда, несложно догадаться по скрипу снастей. Но повисшая над бухтой тишина всё же ощутимо давила на нервы. Враги явно что-то задумали, и я, как ни ломал голову, не мог даже примерно предположить, в чём их задумка заключается. И ведь выглянуть-то нельзя - заметят! И сразу же, уверен, начнут стрельбу...
А вдруг... Вдруг не заметят? Может быть, сто́ит попробовать? Риск, как говорится, дело благородное, а Джек Шерман никогда не считал благородство чем-то чуждым для себя.
Я полежал ещё с минуту, пытаясь успокоиться и разложить по полочкам все вихрем крутившиеся у меня в голове мысли. И наконец решился.
Больше ждать было невозможно. Я, кажется, говорил, и уже не раз, что худшее чувство на этом свете - чувство неопределённости и невозможности что-либо изменить.
А ведь именно это терзало меня сейчас, когда я, словно ягнёнок под ножом мясника, покорно лежал и ожидал своей участи.
Одним словом, всё моё существо воспротивилось бездействию, и я, выдохнув, с величайшей осторожностью сначала перевернулся на живот, а потом встал на колени и выглянул из-за фальшборта.
Нет, громового мушкетного залпа в мою глупую голову не произошло. Произошло кое-что похуже.
Я решился слишком поздно. Выгляни я на полминуты пораньше, я бы успел предупредить ребят, а они успели бы убраться подальше...
Но сейчас я прекрасно видел, что в руках собравшиеся на полуюте испанцы держали гранаты. И на концах их фитилей искрилось пламя.
Выбора у меня не было. И я, истошно заорав что-то вроде "Назад!!!" на четвереньках понёсся к люку в кубрик. Скрываться уже было незачем.
Он, этот чёртов люк, был открыт. Но чтобы нырнуть в него, мне надо преодолеть, пожалуй, ярда два, не меньше.
Сзади злорадно взвыли испанцы, увидевшие, что их замысел раскрыт слишком поздно, что-то гаркнул в рупор Ортего, а потом - я это почувствовал спиной - гранаты покинули ладони наших врагов и направились к нам. Всё-таки Ортего не такой уж и осёл - сообразил кидать их все сразу, а не по очереди.
Думаю, если бы где-нибудь в мире проводились соревнования по бегу на четвереньках, то я был бы там бесспорным фаворитом. Так, как я нёсся по доскам, сдирая в кровь колени и ладони, пожалуй, не носится даже улепётывающий от целой стаи голодных волков заяц.
До заветной дыры в палубе оставалось всего ничего - десяток-другой дюймов.
Позади меня что-то громыхнуло, да так сильно, что у меня чуть не отлетели уши. Тут же меня что-то пихнуло в место, на котором сидят, с такой же силой, с какой меня не так давно пинал Хью, и я полетел в люк вниз головой, уткнулся в деревянную ступеньку, взвыл от боли и, не услышав своего крика, скатился по лестнице вниз.
И только теперь до меня, наконец, дошло, что же за чёрт наверху так громыхал и пинал меня в заднее место.
Это взорвались испанские гранаты.
Придя к такому выводу, я усилием воли заставил себя тут же вскочить на ноги и ринуться обратно, наверх. Надо было увидеть, что там произошло.
В ушах стоял такой звон, что я не мог понять, испанцы ли это решили поколотить в жестяные кастрюли перед атакой, или это всё-таки реакция моего измученного организма на очередное насилие над всем тем, что было ему так дорого. Голова гудела, словно огромный колокол после того, как с его помощью сыграли какую-нибудь старую моряцкую песню, а лоб, который выдержал неприятное знакомство со ступенькой, страшно ломило - было больно даже моргать.
Но тогда я это если и замечал, то не придавал особого значения. Было совсем не до того.
Я ожидал, что как только моя голова покажется из люка, её сразу же попытаются изрешетить десятками пуль. Но ничего подобного не случилось - испанцы во время взрыва решили (от греха подальше) немного полежать на палубе, и теперь только торопливо поднимались, отряхиваясь и готовясь кидаться на "Подругу Шквалов" прыжками победителей.
А возле искорёженного фальшборта лежал изуродованный труп. Судя по пухловатой фигуре, это был Кроун. Правда, у него недоставало руки, а спина превратилось в сплошное кровавое месиво.
А на полпути к люку в кубрик валялось ещё одно тело, признать в котором Синглтона мне удалось лишь логически - на глаз это определить было просто невозможно.
Кажется, к трупам я за всё это время должен был привыкнуть, но всё же не смог удержаться - согнулся пополам и извергнул на и так загаженный пол кубрика всё содержимое обеда, которым мы ещё несколько часов назад праздновали захват шхуны. Сколько с того момента уже успело измениться...
Простите, парни. Я не виновен в вашей гибели. Синглтон, кажется, ещё попытался спастись, Кроун же просто ничего не успел сообразить. Если бы я задержался ещё хоть на мгновение, то ничем бы вам не помог, и мы отправились бы на тот свет втроём.
"Может быть, - подумал было я, - это лучше, чем вот так вот удирать в безопасное место, зная, что за твоей спиной сейчас погибнут люди?"
Нет, не лучше. На моих плечах сейчас ответственность не только за нашу боевую компанию, но и за команду в целом. И... И без жертв тут не обойтись.
Команде нужнее живой Джек Шерман, чем хоть и благородно, но всё же погибший Джек Шерман. Простите, парни. Если вы, несмотря на своё частое сквернословие, оказались в раю, пошлите с неба парочку молний на голову Ортего и всю его собачью свору. Буду очень благодарен.
Однако через пару секунд я осознал, что выбрал для покаяния и философских размышлений очень неподходящее время. Испанцы-то ведь не собирались ждать, пока торчащая из люка на палубе голова скроется - они, поднявшись, наконец, на ноги, пару раз пальнули в меня.
Я тут же юркнул назад. Тут, в трюме, ещё с полминуты будет безопасно. А потом все наши враги попрыгают на "Подругу Шквалов", и она превратится в один большой капкан для всех её обитателей.
Которых, кстати говоря, осталось всего два. Ваш покорный слуга - Джек Шерман, и Уоткинс, укрывшийся за бизань-мачтой и избежавший, таким образом, смерти.
Он вроде бы неплохо стреляет. Но если решит начать палить сейчас, то всего лишь героически подохнет - позиция у него совсем не подходит для обороны против целой команды разъярённых испанцев.
"Нам надо продержаться до прихода Корта! - хоть и про себя, но от того не менее отчаянно воскликнул я. - Откуда он к нам полезет? Наверное, с кормы - там до испанцев далеко, а парни успеют очухаться и вооружиться. Тогда..."
Чёрт возьми, как же я сразу не догадался?! Очередной план созрел у меня в голове, и я даже не успел его толком обдумать - ноги сами понеслись его выполнять. И, пожалуй, правильно сделали - в сложившейся ситуации медлить было нельзя.
Я в два прыжка оказался в дальнем углу кубрика и схватил в охапку штук пять мушкетов, чуть запнувшись в темноте о трупы испанцев. Эти ребята пали жертвой своей беззаботности. Надо всегда выставлять караулы и не подпускать таких, как Джек Шерман, к своему судну.
Будто на крыльях я взлетел по лестнице и ринулся на корму. В ещё не до конца рассеявшемся пороховом дыму разглядеть мою фигуру, думаю, было несложно, и затрещавшие тотчас же мушкеты служили этому подтверждением. Но то ли из-за стремительности моего рывка, то ли из-за кривых рук стрелков, меня не задела ни одна пуля, и я влетел в свою каюту на корме со скоростью выпущенного из пушки ядра.
Несмотря на не располагающий к наблюдениям момент, я всё же - уже в который раз! - обратил внимание на забрызганные кровью стены каюты. Тут что, с помощью палашей вручную измельчали свиней?
Впрочем, сейчас уже всё равно. Я в своей каюте. Прямо надо мной, в потолке - огромная дыра, оставшаяся после метко пущенного испанцами ядра. Прямо передо мной - огромная дыра в палубе, которую проломила полетевшая сверху пушка. А прямо подо мной - крюйт-камера, в которой стоят бочки с порохом и лежат груды оружия. Мне есть чем встретить и наших ребят, и желающих их опередить испанцев.
Груда мушкетов полетела на пол. Я подбежал к двери и крикнул свернувшемуся в комок под мачтой Уоткинсу:
- Эй! Сюда, быстро!
Тот поднял голову, увидел меня и долго думать не стал - я, казалось, даже не успел моргнуть, а он уже в буквальном смысле запихнул меня в каюту и захлопнул за собой дверь, о которую тут же застучали пули.
Чёрт, как же нам везёт. Сейчас главное - не растеряться, не наделать глупостей. Мы уже почти выиграли эту битву за время. Осталось только не оплошать и закрепить успех.
Сейчас испанцы потратили на нас очень, очень много зарядов. И им надо либо перезаряжать, либо идти в атаку с ножами наголо. А это меня более чем устраивает.
Я немного приоткрыл дверь и увидел именно то, что ожидал увидеть - к нам неслось с десяток врагов, что-то яростно кричавших на своём языке и размахивавших тесаками. Они думали, что идут добивать беззащитных, запуганных, жалких неудачников, которые пытаются спрятаться от них где-то в недрах корабля. Они не знали, что идут на смерть.
- Бери мушкет! - скомандовал я Уоткинсу. - Опять стрелять будешь. Давай, охлади пыл этих дурачков.
Матрос кивнул было, но потом вдруг сощурил глаза и с подозрением посмотрел на меня:
- Интересно, а что в это время будешь делать ты?
Я аж опешил. Какой-то жалкий матрос. Со мной - капитаном Джеком Шерманом! На "ты". Да ещё и с такими вопросами.
"Совсем страх потерял, олух?!" - возмущённо подумал я, но вслух сказал лишь:
- А я тоже без дела не останусь, уж будь уверен.
Уоткинс взял мушкет наизготовку и поймал на мушку первую жертву. А я кинулся к пролому в палубе и спрыгнул в крюйт-камеру.
Кавардак, царивший там после приземления пушки, сложно описать словами. Но то, что мне до зарезу нужно было сейчас - два мотка верёвки - найти оказалось очень несложно. Я прижал их к себе так крепко, как думаю, не прижму даже своего сына (если такой у меня когда-нибудь будет) и выбрался обратно.
Уоткинс отбросил в сторону уже третий разряженный мушкет, снаружи какой-то испанец завывал от боли - видимо, стрелял матрос и правда неплохо.
- Ещё минуту! - бросил я ему. - Минуту продержимся, а потом завалим всю палубу трупами.
Разумеется, не нашу палубу и не нашими трупами. Думаю, Уоткинс догадался, что именно имелось в виду.
Я распахнул кормовые окна, впуская в каюту запах соли и порыв ветра, тут же принявшегося трепать занавески. Внизу плескались волны - когда я высунул голову наружу, до меня даже долетели брызги.
И я увидел, что нашим ребятам до судна оставалось всего ничего - пара ярдов, не больше. И что направлялись они, вопреки моим расчётам, к правому борту шхуны, поскольку верёвочные лестницы свисали лишь оттуда.
Это недолго исправить.
- Э-ге-гей! - заорал я, размахивая руками. - Сюда!
И конец первой верёвки полетел вниз, в зеленоватую воду, пронизанную лучами вечернего солнца.
Долго объяснять не пришлось - все всё сразу поняли и сменили курс. Я, пожалуй, мог гордиться собой. Моя задумка, по крайней мере, на данный момент, казалась очень хороша. Высокая корма была почти не видна с испанского судна, забраться на неё мы никому давать не собирались - Уоткинс стоял на страже лестниц, ведущих на шканцы. А то, что парни попадут из воды в безопасное место, где не словить шальную пулю и можно отряхнуться и вооружиться - это, мне кажется, было более чем замечательно.
Однако бегать по палубе испанцы умели гораздо быстрее, чем англичане — плавать, в этом им не откажешь. И поэтому не прошло и полминуты, как Уоткинс прохрипел в мою сторону вполголоса, так, чтобы людям за дверью не было слышно:
— У меня два мушкета осталось! Долго они ещё там?
Я бросил оценивающий взгляд на море. Корт в окружении матросов резал воду взмахами мускулистых рук, и их мокрые бицепсы отливали на солнце золотом. Я невольно залюбовался: мне бы такие! А потом опомнился и ответил матросу:
— Ещё минуты две, не больше. Не дрейфь, паруса не спускай — мы с тобой и не из такого выпутывались, а, дружище?
Уоткинс кивнул и нетерпеливо, с опаской поглядывая в сторону приоткрытой двери, поинтересовался:
— А ещё мушкеты есть?
— Разумеется! — заявил я и спрыгнул обратно в крюйт-камеру. В полумраке, сохранившемся даже несмотря на льющийся из пролома наверху солнечный свет, мне удалось разглядеть силуэты мушкетов — орудия, с помощью которого мы хотели посылать испанцами признания в горячей любви.
Главное — не пустить испанцев на шканцы, которые находятся прямо над моей каютой. Надо дать возможность команде забраться сюда без потерь — нас и так немного.
Мы продержимся эти две минуты. А там и подмога придёт.
Продержимся.
Наверное.