МОЛЧИ | 18+

Многих часто терзают сомнения, насколько тебе дорого то, что ты имеешь. Кому-то проще потерять все, чтобы понять, насколько ему было это дорого. Главное ценить то, что у нас есть здесь и сейчас.
                                               
цитата из сериала «Кухня»
Максим Лавров («Огузок»)

𓆙𓆙𓆙

Я всегда ненавидел театры. Отчасти потому, что они напоминали о матери, которая любила устраивать в них "семейные походы", где нам всем приходилось устраивать свой личный спектакль. Любящее семейство Макаровых, которым до того, чтобы начать ругаться и называть друг друга ничтожеством требовалось лишь оказаться за закрытыми дверьми. Парадная одежда и деловые костюмы напоминали лишь об отце, что запрещал мне самовыражаться. И, пока мои ровесники красили волосы, сбегали из дома, делали себе пирсинг и рассуждали о песнях, исполнители которых больше походили на экзорцистов, я всегда оставался пленником чистых, белых стен дома, где не было места украшениям. Но, сегодня ради Киры, я был готов потерпеть все "счастливые" семейные воспоминания.

— Ходите в театр, без него мы все умрём, — сказал Ник после того, как выслушал меня, выдыхая в потолок дым от сигарет и поправляя свою причёску в духе "упал с сеновала, а тормозил головой". Я с усмешкой забрал у него сигарету и попытался затянуться сам, вспоминая, как раньше негативно реагировал на курение. За это и пришлось Кире расплатиться новым шрамом. Но сейчас... Что будет если попробовать?

— А без него?

— Без него мы тоже умрём, только быстрее.

Ник не понимал моей привязанности к Кире. А тем более любви. Мы с ним познакомились после вечеринки дома у Макса и, оказалось, он друг того дредастого урода, клеившегося к моей девушке. Я хорошо набил его обкуренную рожу и, при воспоминаниях об этом, до сих пор довольно ухмыляюсь. Хотел бы сделать то же самое с Глебом, да вот предлога не было. Он слишком хороший, до тошноты. Кира должна быть только моей. Делиться своей панацеей, своим спасением с кем-то другим я не хотел.

Ник же неплохой парень. Можно сказать, мы с ним даже похожи. Но он привык проводить бурные ночи с девушками, а на утро забывать их имена. Пользовался телами грубо, для своего удовольствия - но, разумеется, с согласия и, чаще всего, даже по их инициативе. У нас же с Кирой другое, хотя раньше и я вёл такой образ жизни. С появлением чувств к Вержавиной всё изменилось. С ней я не чувствовал себя ненужным. Раньше словно весь мир пренебрегал мной, но сейчас это не имело значения, пока Кира была рядом. Моя бабочка. Я посмотрел на её тонкие запястья рук, что лежали на коленках, и ощутил, как сжалось сердце. Она сильно похудела за последнее время.

Не я ли тому виной?

Что я сделал с тобой, моя девочка?

Пододвигаюсь ближе к ней, вдыхаю запах волос, срывающий крышу. Я никак не мог насытиться им. Белые локоны, что струились по спине девушки, легко коснулись моих пальцев и, не сдержавшись, я стал их перебирать. Вобрать бы её всю без остатка, полностью и ещё больше. Я жаждал полного соития, который простой секс подарить не мог. Но, врать не буду, мне понравилось быть в ней, покрывать обнажённое тело поцелуями и наслаждаться стонами, которые потом резко прекратились. Вспомнив, что было дальше, я вновь вернулся в мрачную сторону своих дум. Я правда перестарался в тот раз, отчего гложущее чувство вины не отпускало. Бросил взгляд на Киру, которая заворожённо смотрела на сцену. Прекрасная.

Мне же в этом душном зале мешало всё, начиная от узкой рубашки и противного галстука, заканчивая шушуканьем сидящих рядом зрителей и громкими аплодисментами, к которым я присоединялся лишь из вежливости, когда Кира пинала меня ножкой, обутой в чёрные кожаные сапоги на высокой платформе. От воспоминаний о семье хотелось сжаться в комок, мысли оставляли неприятный осадок, цепляясь за стенки разума и впиваясь острыми когтями. Где-то там, в омуте памяти, на меня всё ещё кричал отец, распуская руки для новых ударов, стоило лишь заикнуться о пирсинге. Где-то там он пиздил меня до синяков, а после придумывал более изощрённые способы пыток. Зависть, что съедала меня от любования танцорами, словно яд разлилась по венам. Бальные танцы, из которых я ушёл пару лет назад, так и не ушли из меня, отчего руки дрожали, словно у нуждающегося в дозе. Как хотелось оказаться на их месте. Сжимая тонкий стан партнёрши, забыть всё, словно став героем классического романа.

Я сжал руки в кулаки, задышал чаще. Кирина ладонь легла на мою и легко сжала, словно почувствовав. Тут же расслабился, утонул в тепле тела рядом, замер от ощущения близости, чувствуя тёплую волну, спустившуюся вниз по животу. Невыносимое чувство одиночества, душившее меня, исчезло рядом с ней, как это было всегда.

Для меня Вержавина была притягательнее, чем сцена, что порождала чувства и эмоции, создавала и повторяла истории, заставляя сердца зрителей биться чаще и замирать. Я же с такими эмоциями вспоминал о прошедших днях с Кирой.

𓆙𓆙𓆙

Моя извращённая любовь, что превратилась в тысячи тёплых, словно мёд, поцелуев, осталась на её шее.

Раскинувшись на кровати так, что места почти не оставалось, я нежно касался уст Вержавинойто сидела на мне сверху, своими. Белые волосы, касавшиеся лица, чуть щекотали, а я возвращался к её губам, словно путник в пустыне к роднику с водой, не мог оторваться. Пальцами поглаживал фарфоровые щёки девушки, пока та поддавалась мне на встречу. Кира впилась в кровь, одурманила мозг. С тех пор как начал покупать ей кофе, а это было ещё во время школы, я заболел ею. Забыл про весь мир, смотря в голубые глаза напротив.

Стол усыпан мятыми листами с конспектами, кружка с кофе остывает, забытая Кирой там же. Она снова готовилась к сессии, я снова отвлекал её от учёбы. Проводил сухими губами по впалому животу, сцеловывал капли крови, оставленных после новых порезов. Я сделал их. Моя рука порхала над её телом, словно бабочка, занося лезвие. В его отражение видел блеск своих безумный глаз.

Скажи, Кира, я же не сделал тебе больно?

Я сначала нежно, затем грубо впивался в её шею, словно вампир, проводил по ней языком, спускаясь к остро выступавшим ключицам.

— Люблю тебя, — рвано шептал, теряясь в быстротечности времени и касаниях, за которыми просто не поспевал.

Забывал весь мир, тонул в голубых очах, ласкал рукой нежную плоть, словно пару минут назад не насиловал её лезвием, проводил рукой от подбородка до шеи, слегка сжимая её, а после поднимаясь к затылку и зарываясь в волосы. Кира приподнимала голову с моих колен, а я целовал так, чтобы запомниться, оттягивая нижнюю губу девушки и впиваясь в поцелуе уже кровоточащем.

Так было раньше. Сейчас, лёжа на кровати, наблюдал за тем, как неожиданно охолодевшая девушка упорно занималась. Не видел смысла в своём приходе, чувствовал себя ненужным, словно она только что разбила зеркала, об осколки которого я постоянно резался, пытаясь подобраться к ней ближе. Комната пропиталась запахом сигарет, но он уже стал мне родным. Он впитался в каждый сантиметр моего тела.

Вержавина хмурится, когда я подхожу к ней и поворачиваю так, чтобы видеть лицо любимой. Недовольно цокает, когда осторожно глажу её плечи, немного оттягивая пряди волос.

Да что с тобой стало?

Голубые глаза смотрят на меня с равнодушием, отчего всё недосказанное застревает в горле. Хочется схватить Киру за плечи и трясти, как игрушку, пропитать своим ядом. Через завесу волос она кажется безжизненной с искусанными губами. Когда дотрагиваюсь до её рук, мгновенно отдергиваю пальцы - кисти Вержавиной ледяные, словно она труп.

— Чего ты боишься сильнее всего? — я сел возле её ног, прижавшись к острым коленям.

— Сойти с ума также, как моя мать.

— Боишься, что тебя может постигнуть та же участь?

— Боюсь, что будет человек, который доведёт меня до неё.

Скажи, им же должен был стать я?

Поэтому ты меня
ƃᚹᛟᛈᛋᚳᚣ?

𓆙𓆙𓆙

— Молодой человек, не стойте на проходе.

После конца представления я, наконец, вдохнул свежего воздуха. Снег медленно кружился, целуя снежинками мои веки, холод обжигал. Я засунул руки глубже в карманы (раньше держался за кирину руку и словно не чувствовал мороза) и немного раздражённо смотрел на блондинку, что встала как вкопанная.

— Пойдём быстрее, я замёрз.

— Дим...

— Что?

— Помнишь, ты говорил, что мы навсегда вместе? Что для тебя бесконечность?

— Не знаю, наверно, что-то эфемерное. Почему ты спрашиваешь?

— Мы расстаёмся, — сухо и как-то обыденно выплюнула Вержавина.

— То есть как?

— Просто. Знаешь, люди часто расстаются. Выкидывают другого из своей жизни, словно хлам из комнаты.

— Почему?!

Словно умалишенный, я кричал на неё, а она стояла, склонив голову и молчала. Она всегда молчала.

Я схватил Киру за запястье, потянул на себя, и та наконец ожила. Поморщилась, отдёрнула свою руку.

— Ты слишком опасен.

Вокруг был лишь театр, из которого хлынул поток людей, слова больно резанули, словно девушка только что вонзила мне в тело нож. Всё дрогнуло, смешавшись в один большой шум. Я хотел рухнуть у её ног, превратится в лужу, цепляясь за свой единственный шанс почувствовать себя нужным и любимым. Живым. Горе вонзилось под кожу сотнями иголок, цепляясь за внутренности. Кира только что столкнула меня с выступа скалы, безжалостно разрушив всё.

Н҉ а҉ в҉ с҉ е҉ г҉ д҉ а҉

Ошибка. Эфемерность. Нереальность. Недоступность.
Падение.
Боль.

— Кира...

Смотрел вслед её удаляющейся фигуре и не верил. Пытался догнать её, такую родную, такую ускользающую. В глазах всё плыло, слёзы закрыли собой обзор.

Странно, я с детства не плакал. Отец говорил, что это не по-мужски.

Кира предательница. Уничтожив меня, забрала смысл жизни, втоптав всё в грязь, словно не обнимала меня, плача, в надежде услышать обнадёживающие мечты про будущее.

— С вами всё в порядке? Может, скорую?

— Никого не надо.

Кроме Киры.

Сейчас я как-никогда желал вплести её в себя, чтобы не разлучило, не отобрало. Хотелось кричать, но вместо этого я рухнул в снег, цепляясь руками за всё, в попытках найти смысл.

Время в настенных часах
Правда в оборваном сне
Жизнь на небесах
Жизнь с крылом на спине
Невыносимо проста
С вечной тропинкой к себе вдоль крыльев
Нервно хватает с куста
Слова словно ягоды вместе с пылью
Моя дорогая, я не так далеко
Ты можешь убить меня, не обнимая
Моя дорогая
Горький кофе к утру
Сносились глаза как подковы
Не замечаю, как вру
Себе самому про кого-то другого
Такого же, в том же окне
На тех же словах помешавшись поздно
Расковыряв в простыне
Небо, а в небе застывшие звезды
Моя дорогая, я не так далеко
Ты можешь убить меня, не обнимая
Моя дорогая