Лиделиум

🎵Josephine's Secret – Joni Fuller
🎵A Trail of Breadcrumbs – Joni Fuller

Перед тем как возобновить допрос, Андрей попросил принести мне еду. При одном упоминании пищи мой желудок мучительно сжался. О том, что десять дней в нем не было ни крошки, я осознала лишь сейчас, когда ни то от голода, ни то от пережитого потрясения меня дважды вырвало выпитой водой и желчью.

Катастрофу предотвратил подоспевший вовремя Алик: в последний момент он умудрился где-то выудить и подсунуть мне ведро, тем самым одновременно спасая остатки моего достоинства и темные брюки сидевшего напротив Андрея.

Понимая, что продолжение интригующих пыток на хертоне последует не сразу, часть присутствующих покинула помещение, оставшиеся же просто рассеялись по залу. Без назойливых взглядов нежеланных зрителей я почувствовала себя гораздо спокойнее. Нейк Брей исчез, а Алик, позаботившись о том, чтобы ведро с содержимым моего желудка унесли как можно скорее, вновь спокойно вошел в бокс, сел рядом с Андреем и протянул ему планшет.

– Доктор Харрис передала расширенные результаты анализов, вдруг будет интересно, – сообщил он.

Андрей несколько минут внимательно изучал данные на сенсоре, после чего бросил на меня усталый взгляд. Я вопросительно приподняла брови.

– Я умираю? – в свете последних событий эта новость, вероятно, не сильно бы огорчила меня.

– К сожалению, да, – ответил парень, протирая глаза, – Но не больше, и не меньше, чем мы все. Во всяком случае, не в ближайшие несколько десятков лет. Тут сказано, что с вами более, чем все в порядке.

– Желудочно-кишечный тракт точно проверили? – уточнил Алик, заглянув в планшет через плечо Андрея.

– Мне очень жаль, мистер Хейзер, – поморщилась я, покраснев. – Сама не своя, когда впадаю в кому – все время забываю вовремя перекусить.

Губы парня дрогнули в легкой улыбке.

– Можно просто Алик, – сказал он, подмигнув.

– Полегче, – пробормотал Андрей, не отрываясь от планшета, – А то я сейчас сам захлебнусь в твоем обаянии.

Я посмотрела на него, выгнув бровь.

– Я могу задать вопрос?

– Почему же нет, – вздохнув, устало отозвался Андрей. Когда он, наконец, отложил планшет и взглянул на меня, в его глазах сквозило равнодушие. От снисходительной вежливости в его голосе у меня саднило в зубах. – Деваться мне все равно некуда...

– Мы с вами не встречались прежде?

– Не думаю, что это возможно, – на удивление серьезно ответил он.

– Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Что ж, в таком случае стоит благодарить матушку природу за то что одарила кого-то еще чертами моей неземной красоты.

– Считаете это забавным?

– Вовсе нет...Мария Эйлер, – отозвался парень. Пытаясь припомнить мое имя, он бросил беглый взгляд на планшет. – Я, как и вы, мечтаю поскорее разобраться со всем этим и убраться прочь. Ирония – лишь способ хоть немного скрасить время и наш с вами пока что бессмысленный диалог.

Я хотела ответить на его язвительный выпад, но меня отвлекли. Запах еды я почувствовала еще до того, как она оказалась передо мной. Аромат горячего супа-пюре из чего бы он не был, сводил с ума. В соседней тарелке были овощи-гриль и какая-то крупа. Мне стоило больших усилий соблюсти приличия и мгновенно не наброситься на пищу.

– Что будете пить? – бесстрастным голосом поинтересовалась девушка, что принесла тарелки.

В ее четких, отлаженных движениях сквозила едва заметная механическая скованность. Взглянув на нее еще раз, я с удивлением обнаружила, что передо мной не человек, а машина. Внешне операционки часто было практически совсем не отличить от людей: единственное, что их выдавало – неподвижные стеклянные глаза.

– Кофе, если возможно.

– Просто кофе без всего? – безучастно уточнила гостья.

Я замялась. Я не пила черный кофе, но чувствуя себя не вправе требовать большего, просто кивнула. Наблюдая за моими терзаниями, Андрей слегка прищурился.

– Лея, подожди, кажется, на языке нашей гостьи это означает "и еще сливки, пожалуйста",- заключил он.

– Сливки и два сахара, – сдалась я, мысленно ругая парня за его наблюдательность.

– Сливки и два сахара, – повторил Андрей, и слегка кивнул операционке.

Пока я не могла оторваться от еды, в боксе установили еще один хертон. Когда моя левая рука освободилась, к ней и к голове, как и ранее, подключили датчики. Второй аппарат соединили с Андреем. Все это время я пыталась понять о чем он думает, но прочитать его чувства было невозможно – лицо юноши оставалось абсолютно невозмутимым и бесстрастным. Алик Хейзер, который все еще находился в боксе, внимательно наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Интересно, кем они приходились друг другу? Друзья? Партнеры? Родственниками они явно не были.

Допив последний глоток кофе, я поставила кружку на стол и посмотрела на Андрея.

– Вы готовы? – поинтересовался он.

Я оглянулась. Зрителей за стеклом на этот раз было значительно меньше, однако их пристальные взгляды по-прежнему пугали меня.

– Возможно попросить их уйти? – тихо спросила я.

– К сожалению нет, – ответил Андрей, – Эти люди – ваше алиби.

– Мое алиби?

– Решение о том, что будет с каждым новоприбывшим на базу принимается путем голосования. Эти люди – свидетели того, что вы не представляете опасности.

Я первый раз слышала о подобном. На базе в системе Каас, где я провела последние несколько лет, беженцы никогда не подвергались такой проверке.

– Это местный закон?

– Это местные меры предосторожности, – кивнул Андрей.

Я медленно выдохнула. Что будет со мной, если я не пройду этот тест? Мне не хотелось узнавать ответ на этот вопрос.

– Все будет хорошо, тебе нечего бояться, – словно прочитав мои мысли, подбодрил Алик, в его коротком взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Кажется, он немного смутился, когда осознал, что впервые обратился ко мне на ты. Немного повременив, юноша слегка кивнул Андрею и покинул бокс. Мы оба знали, о чем он умолчал.

"Тебе нечего бояться, если нечего скрывать" - хотел сказать Алик. И я боялась.

– Если вам будет спокойнее, – задумчиво произнес Андрей, быстро проведя пальцами свободной руки по планшету, – мы можем сделать вот так.

В следующий момент стены бокса стали белыми – людей, что были за их пределами, больше не было видно. Мгновенно мы с юношей оказались полностью изолированы от окружающих. Казалось, вместе с видом стены ограничили и все звуки так, что я услышала стук собственного сердца.

– Они нас видят?

– И слышат, - подтвердил парень. Он по прежнему был спокоен, но при этом ни капли не напоминал мне бездушную машину, в отличии от доктора Килси. – Начнем?

Свободной рукой Андрей дотронулся сначала до моего, а потом и до своего сенсора. В тот же момент они загорелись и оба хертона издали одиночный сигнал включения.

– Я попрошу вас начать с начала, – произнес парень.– Как вас зовут и сколько вам лет.

– Мария Эйлер, двадцать один год. А что насчет вас?

Юноша чуть помедлил, словно собирался с мыслями.

– Мое полное имя при рождении Андрей Лагари. Мне двадцать три.

Устройство молчали. Если я правильно понимала, на первый вопрос мы оба ответили честно.

– Ваша каста?– продолжил Андрей.

– Пятьдесят третья. А ваша?

– Ранее ранее была тридцать седьмая.

– Что значит "ранее", а сейчас?

– А сейчас не знаю, – сухо отозвался Андрей, – мои данные не обновляются с момента прибытия на эту базу.

Тридцать седьмая каста – это очень высоко. Практически верхняя граница среднего класса. Мой друг детства Кхали, когда нам было лет двенадцать, как-то сказал, что мечтает достигнуть тридцатой касты к концу жизни – границы зажиточного среднего класса и декаты, буржуазной прослойки общества. Этим он надолго подарил повод к злым шуткам других детей и снисходительным насмешкам взрослых – его семья принадлежала к шестьдесят пятой. До уничтожения нашего дома на Кериоте, за пять лет он смог выучиться на врача и подняться до пятьдесят четвертой касты, что все называли невозможным. А ведь ему было всего восемнадцать лет. Интересно, где бы был Кхали сейчас, если бы не война?

«Каста, это всего лишь цифра», – всегда говорила моя мама. Кхали бы наверняка сказал, что это позиция слабых. Пока другие рассуждали о предназначении, судьбе, ратовали на злой рок или старались игнорировать "рамки" системы, он воспринимал кастовый строй лишь как лестницу из ста ступеней – не больше не меньше. В конце концов, если отбросить глобалистские теории заговоров, система была необходима в первую очередь для систематизации общества галактики, которое сегодня насчитывало сто двадцать семь триллионов человек.

Каста каждого гражданина определялась автоматически и учитывались при этом множество факторов: образование, род деятельности, доход, имущество, родственные связи, социальное положение. Раз в год в галактической системе происходил пересчет и обновление каст, брались в расчет все социально-значимые события в жизни каждого гражданина, после чего он получал уведомление с обновленной цифрой на свой электронный браслет.

Условно кастовое общество можно было разделить на пять социальных секторов. Низшая прослойка или как ее чаще называли "серая зона", включала в себя ступени от сотой до восьмидесятой. Другими словами – это была гнойная рана на прекрасном теле "галактики изобилия": территория изгоев, бедняков, паразитирующих на мировой системе, оплот теневой экономики, колыбель преступности и прочих бед. Людей из «серой зоны» было практически невозможно встретить в обычной жизни, доступ в большинство общественных мест среднего класса им был закрыт: поэтому за сотни лет они сформировали свое обособленное общество и занимали целые планеты или их части, в которых часто даже юрисдикция галактического права не имела силы. Это было настоящее многонациональное государство в государстве, помесь изгоев из самых разных рас, религиозных конфессий и культур.

Касты от семьдесят девятой до шестидесятой представляли собой "побрес" – большую прослойку бедняков и малоимущих, а с пятьдесят девятой начинался "полеус" – средний класс. По последним данным, к нему относились более семидесяти процентов всех граждан галактики. Официальной верхней границей среднего класса считали двадцатую касту, но обычно было принято выделять еще один неофициальный социальный класс – "декату" или просто буржуазию, в нее входили граждане с кастами от двадцать девятой по шестнадцатую. Людей этой прослойки даже с натяжкой было сложно назвать средним классом из-за их более чем комфортного благосостояния.

Касты с девятнадцатой по шестую составляли Элиту. По большей части это были богатейшие и по-настоящему влиятельные члены галактики. К тому же, нередко медийные. Политики, общественные деятели, предприниматели, выдающиеся ученые, деятели искусства и культуры – все те, что творили историю галактики и чьи лица мы ежедневно видели на голограммах во всех ее концах.

Ну и, конечно, Лиделиум – первые пять каст галактической системы, аристократия в несколько тысяч человек, между которой была поделена вся обитаемая на сегодняшний день галактика. Членами Лиделиума были потомки династий, которые более четырех тысяч лет назад стояли у истоков заселения звездных систем и которые и по сей день оставались во главе всех государств во вселенной. Присоединиться к их числу можно было лишь по праву рождения.

За тысячи лет благодаря технологиям и высокому качеству жизни, которое достигалось не без паразитирования над низшими слоями, члены Лиделиума научились сражаться с главным врагом человечества – временем, искусственно продлевая себе жизнь до ста пятидесяти или же даже двухсот лет с помощью "элитации" – препрата, замедляющего старения клеток. Так, пока в низших слоях сменялось до восьми поколений, в Лиделиуме пожинали плоды бессмертия. Если честно, я не уверена, что после этого они все еще оставались людьми.

– Где вы родились и выросли? – продолжил Андрей, отвлекая меня от мыслей.

– На Кериоте, – машинально ответила я, – Пятой планете Галисийской звездной системы. Я прожила там до девятнадцати лет, до тех пор, пока не началась война и пока мои родители не присоединилась к восстанию.

– Где они сейчас?

– Погибли. База на Кериоте была одна из самых заметных. Кристанские войска уничтожили ее через месяц после начала войны.

– Я знаю, – тихо сказал Андрей, когда по его ровно освещенному лицу прошла тень.

– Вряд ли, – просто пожала плечами я, – Раз сидите сейчас здесь, как и я. Я не уверена, что даже люди, которые были тогда там, знают. Никаких обстрелов, пленных и мученического героизма – просто несколько взрывов, пол континента и минус двести тысяч от человеческой популяции.

Наверное, если бы пару лет назад меня попросили рассказать о родителях, Рейнире и моей прошлой жизни на Кериоте, я бы вряд ли смогла. Мигрени, депрессия, панические атаки, бессонница и как следствие, жизнь в ночных кошмарах – то, что ждет многих, кто в один миг теряет все, что ему дорого. Тогда мне казалось, что этот ужас никогда не закончится, а сейчас при мысли о родных меня заполняла лишь глухая пустота.

– Вы единственный ребенок в семье?

– Да.

– У вас остались где-нибудь родственники?

– Не думаю.

– Попробуйте вспомнить. Возможно, у вас осталась какая-то отдаленная родня, друзья родителей, покровители...

– Если и остались, то мне о них ничего неизвестно.

Я медленно облокотилась на спинку кресла. Воспоминания о семье нахлынули разом, и я машинально провела тыльной стороной ладони по лбу, как будто это могло помочь прогнать их.

– Мария? – Андрей вернул меня к реальности. – Ваш вопрос.

Я покачала головой.

– Кто вы? Чем лично вы тут занимаетесь?

Парень просто пожал плечами.

– Не думаю, что чем-то отличаюсь от вас. Я, как и вы, повстанец, беженец, жертва времени, судьбы и обстоятельств, если хотите.

– Вы не похожи на жертву.

– Вы тоже, – просто ответил Андрей. Скрестив руки на груди, он постарался уйти от вопроса. – Значит, вы выросли на Кериоте и потеряли там семью, – задумчиво протянул юноша. – Тогда как выжили вы?

– По профессии я космеогеолог – исследую неосвоенные части галактики в поисках новых территорий для колонизации, но с началом войны мои знания стали востребованы для другого. Все говорили о том, что база на Кериоте была слишком заметной. Я хорошо знаю географию галактики, особенности каждой из звездных систем, поэтому меня привлекли к поиску новых "слепых" локаций для создания новых баз. Во время бомбардировки Кериота, я была в соседней звездной системе Нириаз и прямо оттуда отправилась на Мельнис в систему Каас, где и оставалась вплоть до последнего дня. – Когда я знакончила, Андрей сделал несколько пометок в своем планшете. – Мой вопрос?

Андрей кивнул.

– Вы сказали, что я нахожусь в Диких лесах. Мне мало что известно об этом месте, кроме того, что здесь находится один из пунктов центрального управления. Сколько человек сейчас проживают здесь?

– Чуть больше ста тысяч.

Примерно в десять раз меньше, чем на самых маленьких повстанческих базах, о которых мне было известно. Причина была слишком очевидной.

– Кто те люди, что наблюдают сейчас за нами? Они члены элиты? Лиделиума?

– Среди них есть и те, и другие, – после небольшой паузы осторожно ответил Андрей, видимо почувствовав, что мы ступили на хрупкую почву.

Я нервно втянула воздух. Мои опасения подтвердились – теперь было ясно, что парень не мог попросить уйти этих людей не из-за соображений безопасности, а из-за того, что просто не обладал такой властью. Вероятно, ее не имел даже их лидер – Нейк Брей.

– Как думаете, они все еще здесь? Мне кажется, я не сказала еще ничего, что представляло бы хоть какую-то ценность в вашем расследовании.

– Уверен, что они наблюдают за нашим диалогом очень внимательно.

Меня тут же накрыла очередная волна страха и отвращения. Что меня ждет, когда все поймут, что я бесполезна? Я невольно усмехнулась при мысли о том, в какой ярости, должно быть, Нейк Брей, Алик Хейзер и еще десятки людей в зале из-за того, что им приходится возиться со мной, чтобы докопаться до правды.

– Должно быть, они меня презирают, – я сама не заметила, как озвучила свои мысли.– Это так?

Мой вопрос заставил Андрея напрячься. Я видела, что в комментариях, связанных с базой и ее жителями он проявлял особую наблюдательность и осторожность: должно быть он думал, как не соврать, не сказав при этом правды.

– Нет, – наконец, ответил он.

– Тогда что ими движет?

– Страх. Я думаю, они боятся.

– Меня? – эта мысль показалась мне забавной.

– Вас, того, что вы знаете и того, от чего они зависят.

Устройства по-прежнему не издавали ни звука. Я ценила то, как обходя острые углы, Андрей все же был искренен.

– А вы? Вы боитесь этого?

От пронзительного взгляда зеленых глаз парня у меня засосало под ложечкой. Он быстро сжал и разжал пальцы на сенсоре, пытаясь стряхнуть напряжение.

– Да, – коротко ответил он. Я кивнула.

– Ваша очередь.

– Давайте перейдем к событиям пятнадцатого элиоса по ЕГС*. Это последний день, который вы помните?

– Да, верно.

– Сможете в подробностях описать его? С самого утра и до последнего момента.

Я потерла виски, пытаясь восстановить в памяти события. Мой рассказ длился недолго. Все это время Андрей неподвижно сидел напротив, нервно постукивая пальцами свободной руки по столу. Его усталый взгляд говорил о том, что вся изложенная информация была бесполезной. Я вздохнула. Мне очень хотелось сказать что-то, что могло бы помочь хоть на маленькую часть приблизится к истине, но, очевидно, мои воспоминания не представляли никакой ценности.

– Мы нашли вас без сознания девятнадцатого элиоса по ЕГС*, но вовсе не у вас дома, – наконец, сказал парень, когда я закончила. – А примерно в двадцати киллометрах от него, догадаетесь где?

– Вряд ли, – отозвалась я, сглотнув подступивший к горлу ком.

– Там находится один из пунктов администрации. – свободной рукой Андрей придвинул ко мне планшет. В следующий момент передо мной появилась голограмма с изображениями полуразрушенного здания администрации. Было видно, что несмотря на то, что оно пострадало от разрушений, основная часть конструкции все же уцелела, – Узнаете это место?

Я кивнула.

– Самое интересное в другом, – продолжил юноша, – Кроме вас в центральном здании администрации, как и в ближайших нескольких кварталах не было найдено ни одного человека. Знаете почему? Люди бежали. Когда кристанские миротворцы начали бомбардировку базы, часть из них успели эвакуироваться в бункеры. Но вы не собирались прятаться. Почему?

– Я не знаю...

– То, что вы остались практически невредимы – чудо. Один из ударов пришелся на соседний квартал, не оставив там камня на камне, хотя, я уверен, что целью был как раз район администрации, как один из пунктов центрального управления. Так что вы делали там во время воздушной атаки?

Я была в смятении.

– Клянусь, я хотела бы ответить на ваш вопрос, но я не знаю.

– Вы можете предположить, – Андрей приблизился ко мне, опершись локтями о стол и напряженно наблюдая за моей реакцией. – Возможно, там находился кто-то, кто был вам дорог или вы думали, что он там. Может, вы пытались с кем-то связаться...Это возможно?

– Если вы спрашиваете, знаю ли я кого-то, кто мог быть там в этот момент, то вряд ли. Я даже представить не могу, что двигало мной! Я ничего не помню!

– Тогда у меня только один вариант, – сухо произнес Андрей, отстраняясь, – Возможно, вы поняли, что вам больше нечего терять и пытались... – он вздохнул.

Я почувствовала, как покраснела, но на этот раз не от стыда, а от возмущения.

– Покончить с собой? Это вы хотели сказать? Что ж, согласна, отправиться в момент в воздушной атаки в эпицентр бомбардировок – эффектная смерть. К сожалению, я не питаю слабости к пафосной кончине.

Андрей устало потер глаза.

– Ваш вопрос, – небрежно бросил он, давай понять, что дальнейший расспрос бессмысленен.
Мое устройство по-прежнему не издало ни звука. Сенсор под рукой оставался зеленым – Андрей был свидетелем тому, что я говорила правду.

Обвинение юноши в желании покончить с собой задело меня – парень говорил об этом с нескрываемым презрением, как о слабости. И я была зла, особенно потому, что еще год назад это могло быть правдой. Терапия, горсти препаратов в конечном итоге вернули мне любовь к жизни, но вряд ли бы я смогла пройти этот путь снова. Очевидно, потеря семьи и всех людей, что были дороги, по мнению Андрея Лагари, была недостаточной причиной для утраты желания к жизни. Мне потребовалось время на то, чтобы справиться с внезапной вспышкой гнева и собраться с мыслями.

– А что с вашей семьей, они здесь?

Мне казалось, что юноша окончательно утратил интерес к дальнейшему разговору, однако мой вопрос заставил его заметно вздрогнуть.

– Нет, – ответил он, вновь подняв на меня внимательный взгляд зеленых глаз.

– Они живы?

Парень сохранял спокойствие, но от его прежней невозмутимости, казалось, не осталось и следа. Он явно пытался казаться более безмятежным, чем это было на самом деле. Когда Андрей ответил, его голос по-прежнему оставался бесстрастным.

– Да.

Я слегка прищурилась. Почему мне казалось, что он из последних сил сохранял спокойствие?

– Должно быть, вы их очень любите...

– Они моя семья, – медленно ответил юноша, вымеряя каждое слово.

Неужели он боится? Но чего? Я с интересом наблюдала за ним. Поразительное самообладание. Тема была явно ему не приятна. Очевидно, он не ожидал, что разговор уйдет в это русло. Тем не менее держался он очень хорошо. Я по-прежнему смотрела в глаза юноше, и он отвечал мне тем же.

– Они...

Всего на секунду я увидела, как его свободная ладонь непроизвольно сжалась. Сердце радостно подскочило вверх – вот оно, его слабое место! Да, одно лишь мгновение, но этого было достаточно. Сомнений не осталось – Андрей действительно боялся. Боялся, что я стану расспрашивать его о семье на глазах у всех и заставлю признаться в чем-то, что может обернуться для него катастрофой. Когда я приподняла брови, давая понять, что заметила его мимическую ошибку, бесстрастная маска окончательно сползла с его лица и зеленые глаза моментально наполнились яростью. Торжествуя, я позволила себе улыбнуться. Жаль, что зрители не могли видеть наших лиц в этот момент.

– Они...– я слегка наклонилась в сторону юноши, наслаждаясь моментом. Где они? Как их зовут? Сколько их? Я думала, какой из ударов нанести первым, уверена, они все были бы смертельными, даже если бы он отказался от ответов. – Они в безопасности?

Андрей медленно выдохнул. Казалось, его эмоциональное облегчение было физически ощутимым.

– Я очень на это надеюсь, – тихо ответил он.
Откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, я добродушно пожала плечами.

– У меня больше нет вопросов.

Я знала, что Андрей ненавидит меня, несмотря на то, что моментально его лицо вновь приняло бесстрастное выражение.

– Тогда на сегодня мы закончили.

Когда стенки бокса вновь стали прозрачными, я увидела, что зал переполнен. Несколько десятков глаз одновременно были устремлены на наш бокс. Сейчас, когда от моего изначального испуга и волнения ничего не осталось, я будто впервые посмотрела на присутствующих: на их гладкую мраморную, не тронутую ни старостью, ни какими-либо другими внешними факторами кожу, на их ровные, красивые, искусственно трансформированные лица без малейшего изъяна и холодные, бесстрастные и непроницаемые глаза. Единственным, на чьем лице я заметила следы времени – был Нейк Брей.

Как только с Андрея сняли датчики, юноша вышел из бокса.

– Дом на холме, - коротко бросил он, проходя мимо герцога. Не удостоив взглядом ни его, ни Алика Хейзера ни кого-либо еще из толпы, он спешно покинул зал.

Когда моя голова и левая рука были освобождены, я подошла к стеклу. Пока Лея и еще несколько операционок собирали аппаратуру, я словно заново знакомилась со всеми, переводя взгляд с одного зрителя на другого, вглядываясь в их лица, одежды, жесты и стараясь не пропустить ни одной детали. Андрей был прав – они боятся, так же, как он, так же, как боялась я, в этом мы равны. А раз они боятся, значит, они уязвимы, ведь им есть, что терять.

"Тебе нечего бояться, если нечего скрывать, ты же это хотел сказать Алик, верно?" - мысленно обратилась я к парню, - "Теперь я знаю, что не боюсь".

Стоило мне найти глазами в толпе Нейка Брея, я машинально наклонила голову, пытаясь догадаться, о чем он думает. В тот момент герцог стоял ко мне спиной и что-то говорил своему соседу. Однако, словно услышав мои мысли, он мгновенно повернулся и ответил на мой взгляд.

Он улыбался.