назланмак.
bts — trivia: seesaw
bang chan — i hate to admit.
I.
— О, тебя не убили в какой-нибудь подворотне, — усмехается Мунбёль, когда Чон появляется на пороге магазинчика. Все мысли и чувства подальше прячет, потому что они мешают ей. Мунбёль вообще слишком много в последнее время чувствует. И виной тому только Чонгук. Только чёртов Чон Чонгук, от которого ей просто не убежать. И от Чувств к которому ей так же не убежать.
Это даже Хосок замечает, а от того Мунбёль еще тяжелее — в кого она, чёрт возьми, превращается? В дурочку с переулочка, которой никогда не хотела быть? Это просто катастрофично. Влюблённости и подобного рода чувства убивают, в них нет ничего хорошего, мешают, как мухи назойливые, и просто не дают жить.
Чонгук ей приветливо улыбается, а Мунбёль уже готова растечься лужой за стойкой. Ему кажется, что она в этот раз практически в хорошем настроении по её меркам — взгляд у неё совсем чуть-чуть смягчился, а голосе нет злых ноток. Она так же холодна, как и обычно, но меньше похожа на ледышку — дело не в большом зелёном свитере, который Со надела, нет — и Чонгук жадно рассматривает ее, стараясь запечатлеть в памяти довольно мягкий образ Мунбёль. Её волосы мелкими, ужасно забавными кудряшками лежат на плечах, а светлый ободок на волосах потрясающе контрастирует с чёрной макушкой. Чонгук, вообще-то, просто в восторге.
А в голове роем пчёл противно жужжит «Красивая, красивая, красивая». И Чонгук просто не может это отрицать.
— Как я могу нарушить нашу традицию? — мягко смеётся он, внезапно замечая, как уголки её губ едва дёргаются. Чонгуку вообще странно признавать, что Мунбёль из-за него в последнее время слишком часто улыбается.
— Не подмазывайся, — усмехается Со.
— Ни в коем случае. Пожалуйста, выбери сегодня цветы сама.
И Мунбёль выбирает. Осторожно собирает сирень, заворачивая её в крафт, и, как обычно, нежно улыбается. Чонгуку кажется, что он просто проваливается сквозь землю, потому что это практически невозможно: он хочет назвать Со своей, хочет дарить ей цветы как своей девушке, хочет встречать её после работы, хочет, чтобы она улыбалась так же нежно ему.
И Мунбёль взгляд его в очередной раз замечает и, наконец, интересуется, что он значит.
— У меня что-то на лице? — дежурно спрашивает, завязывая нежно-фиолетовую ленточку.
— Что? Нет, конечно, — спешит отрицать все Чонгук, заикаясь неловко, а Мунбёль не может отметить того, насколько он очаровательно выглядит в этот момент.
— Тогда в чём дело? Ты так смотришь, словно у меня на щеке как минимум член нарисован, честное слово.
— Улыбка у тебя красивая, Мунбель, понимаешь? Кра-си-ва-я. И ты тоже. Ты тоже красивая, — просто говорит Чонгук, улыбаясь своей лучшей улыбкой. Не той, что он девушкам обычно дарит, а такой, какой улыбается самым близким и дорогим его сердцу людям.
— О, — выдыхает Со, не зная, какие слова можно еще подобрать. — А у тебя нет. Сладкая такая. Зубы сводит.
Только уже не секрет, что Мунбёль врёт. Ей улыбка чонгуковская нравится. Но Чонгуку — который, наверняка, и сам догадывается, не дурак же — не скажет об этом.
— Спасибо, Мунбёль. Мне жутко приятно, — Чонгук звучит так, словно обижается, но Мунбёль по тону понимает, что это не так. Ей вообще иногда кажется, что обижаться на неё Чонгук просто не может, а от того на душе ещё более тошно становится. Она чувствует себя предательницей, и это как минимум.
Со передает букет Чонгуку и ждёт, что тот уйдет, но нет. Он стоит и выжидающе смотрит на неё, а Мунбёль тем временем не может понять, чего же Чон ждет.
— Что ещё? — деланно фыркает она, делая вид, что увлечена чем-то за стойкой.
— У меня день рождения в субботу. Приходи с Хоби-хёном, — как будто на одном дыхании вываливает на неё это Чон, смотря своими ужасными — синоним к «потрясающими» — глазами так, что Мунбёль кажется, будто она просто не имеет права отказаться.
Чонгук и правда ужасно хочет, чтобы она согласилась. Мунбёль по глазам это видит. Но не позволяет себе дать положительный ответ, хотя хочет. Ужасно хочет.
— Не люблю вечеринки, ты же знаешь, — просто кидает она.
Чонгук кажется расстроенным.
II.
— Куда собрался? — лениво интересуется Мунбёль, закидывая ноги на спинку дивана в гостинной. Хосок стоит перед ней, демонстрируя две практически одинаковые футболки с той только разницей, что одна на два тона темнее и лучше сочетается с огромными — как всегда — джинсами парня. — Возьми ту, что справа.
— Я тоже о ней думал! — сияет Чон и, откинув ненужную вешалку, быстро надевает футболку, лениво поправляя небрежные кудряшки, которые, на взгляд Мунбёль, идут ему невозможно. Хотя, иногда она думает, то в мире вообще нет такой вещи, которая ему не пошла бы. Если бы Чон был знаменит, его бы определённо считали фэшн-иконой. — У Чонгука день рождения. Думал, он пригласил тебя.
— Точно, — усмехается Мунбёль. Она и забыла, стараясь как можно меньше думать о Чонгуке. Выходило даже неплохо в какой-то степени. — Приглашал, но я отказала.
— Я даже не удивлен, — невозмутимо хмыкает Хосок, а после скрывается за дверью своей спальни. — А если я позову, пойдешь? — интересуется он, повысив громкость голоса, чтобы Со его точно услышала.
— Ничего не изменится! — свешивает голову вниз, запуская пальцы во влажные волосы, бездумно перебирая их руками.
Мунбёль даже не знает, почему отказывается. Она чувствует странное желание пойти с Хосоком — оправдывает себя, что это вовсе не ради Чонгука, а ради друга, не больше, хотя и знает, что особой нужды у Чона-старшего в этом нет. Но она, как баран, упирается, и совершенно не собирается идти на поводу своего глупого желания.
— А если подумать?
— А если не раздражать меня? Я ведь могу и дверь закрыть на нижний замок, и ты не сможешь зайти в квартиру потом.
— Это моя квартира!
— И что? А нижний замок закрыть можно только изнутри, но я же не хвастаюсь этим. Знаешь главное правило совместной жизни? Хозяин тот, кто может закрыть квартиру изнутри, и второй житель просто не сможет её открыть.
— Я возмущён, — беззлобно фыркает Чон, возвращаясь к Мунбёль, а после протягивает среднего размера коробку и рулон упаковочной бумаги. На диван кидает ножницы и тонкий скотч. — Помоги, пожалуйста. Ничерта не получается, не понимаю, как ты делаешь это настолько идеально, — теперь парень искренне негодует.
— Ты без меня беспомощен, — тянет Со весело, сползает на пол и забирает у друга то, что идентифицирует как подарок Чонгуку, раскатывая упаковочную бумагу, прикидывая мысленно размеры.
— Это правда, — искренне соглашается Чон, падает на диван, опираясь локтями на колени. — Может, всё-таки, пойдешь? Я думал, что вы с Чонгуком стали относительно неплохо ладить.
— Он раздражает меня меньше, чем раньше, ты не путай, — возражает, выгибая уголок губ.
— Одно и то же.
— У меня нет подарка.
— Уверен, твоё присутствие — один сплошной подарок, — Хосок отдаёт ей ножницы, которые Мунбёль требует, вытянув руку. — Особенно ему.
— Какая мерзость, — она корчит лицо, полное брезгливости.
— Составь мне компанию.
— Уверена, друзья Чонгука станут для тебя прекрасной компанией. Да ладно тебе, если в квартире Чона обнаружится засохший цветок, он тоже станет твой компанией и выпьет за вечер больше, чем я за свою жизнь!
— За кого ты меня принимаешь?
— Разве это не очевидно?
— Я снова возмущён!
— Почему ты не позовешь свою девушку? — Со вскидывает бровь, на мгновение отвлекаясь от своего занятия, и сгибает одну ногу в колене.
— У меня нет девушки, — на лице Мунбёль появляется непривычное для неё выражение лица: удивление. Так что Хосок спешит пояснить. — Оказалось, она просто хотела быть ближе к кому-то из парней, честно говоря, так и не понял, к кому.
Мунбёль поджимает губы, негодуя. Она эту интонацию Хосока Со обычно называет «обнять и плакать», потому что звучит он так, словно весь мир внезапно ополчился против него, а она была его единственной надеждой. Хотя, если получать, единственной надеждой здесь был сам Хосок. Особенно для Мунбёль.
Только негодование вызывают вовсе не слова Чона, а то, как поступила девушка, которая, как казалось Со, другу искренне нравилась. Он был явно доволен тем, что они встретились, и постоянно говорил, какая девчонка классная. Имени её Мунбёль не запомнила. И теперь понимает: хорошо, что не запомнила.
Хосоку с девушками, к её. сожалению, не везет, хотя, как Со кажется, о таком парне мечтает каждая пятая. Даже она, что уж таить, когда-то давно видела в нем идеал. Чон искренний и честный, жутко заботливый, невозможно заботливый вообще-то. Она думает, что, если он её такой невероятной заботой окутывает, то насколько сильно он о своем партнёре будет заботиться? Больше, кажется, нельзя, но Мунбёль уверена, что Хосок точно сможет.
— Как жаль, — тухло тянет Со. — Хочешь, пойдем к ней и я разобью ей окна? Не переживай, ты просто постоишь рядом.
— Лучше поедем вместе к Чонгуку.
— Я планировала отоспаться, — сообщает Мунбёль.
— Ты всегда так говоришь, а в итоге ложишься под утро.
— Тем не менее, часть меня уже спит. И вторая часть меня хочет к ней присоединиться.
— Уверен, что вторая часть тебя хочет присоединиться ко мне, потому что мы, как инь и янь, дополняем друг друга!
— Что за хрень ты несёшь? — ужасается девушка. У неё даже глаз дергаться начинает. — Я кину в тебя ножницы сейчас.
— Пожалуйста, — Хосок разводит руки, мол, как пожелаешь. — Но это не отменяет того, что я прав.
— И того, что ты придурок, — устало вздыхает Мунбёль, подгибая последний уголок и приклеивая его небольшим кусочком скотча. — Зачем мне ехать?
— Будет весело? — предполагает Чон.
— Куча непонятных людей, а я уверена, их будет много, потому что у Чонгука, как мне кажется, друзей еще больше, чем у тебя. В моей жизни итак много непонятных людей, которые испытывают странное желание со мной общаться. Слишком много новых лиц, слишком, блин, много. Я не готова к новым знакомствам, моя социальная батарейка на нуле, я клянусь тебе, — вздыхает Мунбёль с искренней досадой.
— Как будто тебе не нравится, — бурчит Хосок, забирая из ее рук коробку. — Спасибо, буду должен.
Со хмурится, качая головой, и недовольно смотрит на друга, не понимая, что он хотел этим сказать.
— К чему ты клонишь? Я не люблю людей, напоминаю тебе об этом.
Хосок лениво ведет плечами, ставит коробку на диван, а после снова скрывается в комнате, уходя от ответа. Мунбёль качает головой, плотно стискивая зубы, и сжимает руки в кулаки.
На самом деле, ей жутко хочется согласиться — не знает, почему, просто под кожей скребется назойливо желание прямо сейчас одеться и поехать с Хосоком. У неё вообще после знакомства с Чон Чонгуком начали появляться странные желание, отправдать которые она никак не может. Как будто что-то стремительно выходит из-под её контроля, и Мунбёль кажется, что это как будто морально убивает её. Будь он проклят, хочется ей закричать, да только Со понимает, что вины Чонгука, по сути, нет никакой.
Дело ведь исключительно в ней.
<i>Дело всегда только в ней.</i>
Когда Хосок возвращается, Мунбёль все так же сидит на полу, задумчиво глядя в одну точку перед собой и комкая в руках небольшой кусочек скотча, который превратился в подобие шарика. Чон небрежно ерошит ей волосы, улыбаясь, и Со вдруг чувствует, что все тревоги на второй план уходят.
Мунбёль часто говорит, что Хосок — худшее, что с ней случалось, но это всегда противоречит истине. Он, пожалуй, лучшее, что с ней случалось. Она безумно радуется тому, что Хосок, несмотря на все её негативные стороны, всё равно не бросает её и принимает такой, какая она есть со всеми очевидными недостатками. Без него она была бы ужасно одинока по собственной вине.
Со говорит, что ей никто не нужен, что она одна со всем справится, но больше всего вместе с этим желает не быть одинокой. Не признает никогда — себе тоже не признается никогда — что отчаянно желает любви, желает чувствовать себя нужной и важной хотя бы кому-нибудь. Ненавидит то, что отталкивает от себя каждую живую душу, но не может никак поведение свое изменить.
— Вернусь либо поздно, либо утром. Не скучай.
— Можешь вообще не возвращаться, — скалится Мунбёль, загоняя мысли в дальний угол.
— Твоя жизнь без меня будет слишком одинока.
— Уверена, я переживу это, — а после, немного подумав, небрежно кидает, словно это не имеет никакого значения. — Дай мне пару минут.
И, сопровожаемая довольным взглядом Хосока, Со поднимается, скользя по полу в сторону своей комнаты. Наспех надевает белую рубашку с широкими рукавами-фонариками и чёрый кожаный сарафан, быстро шнурует ботинки и, привычно накрасив губы алым, как завершающим штрихом, возвращается к Чону. Тот смотрит на нее с улыбкой, оценивая внешний вид подруги.
— Надеюсь, я не пожалею об этом решении.
— Выглядишь на все сто! — весело бормочет Хосок, показывая большие пальцы. — Мне придется весь вечер охранять тебя. Хотя, не уверен, что Чонгуку это поможет, умрёт сразу, как только увидит тебя.
— Ну, смерть в собственный день рождения не так плоха, как может показаться. На самом деле, это моя большая мечта, — усмехается Со, закидывая помаду в сумочку, и говорит, что они могут идти.
Хосок закрывает дверь, и Мунбёль запоздало понимает, что не взяла ключи, однако Чон заверяет её, что они в любом случае уйдут вместе. Парень открывает перед ней дверь такси, разыграв джентельменскую сценку под одобрительный взгляд таксиста, который, видимо, принимает их за пару, на что Со только закатывает глаза.
Мунбёль просит не писать Чону-младшему, что она передумала и придёт, заявив, что действительно сделает из своего присутствия подарок парню.
— Ему повезло, королева снизошла до простого смертного, — смеётся Хосок, на что Мунбёль как будто надевает на голову корону из рук и строит лицо, полное высокомерия и цинизма. То есть, по факту, своё обычное выражение лица.
Чонгук, как и думает Мунбёль, живет в каком-то супер новом жилом комплексе, заработать на квартиру в котором Со не сможет, даже если очень захочет. Она никогда не спрашивает, но Хосок говорит, что у младшего отец какой-то крутой бизнесмен и квартира была подарком на совершеннолетие. Со думает, что тоже хочет такого отца, но после отмахивается от этой мысли — её отец пусть и не бизнесмен, но точно будет круче всяких там бизнесменов.
Внезапно в голове появляется идея съездить к отцу в Пусан, потому что в последний раз Мунбёль была там несколько месяцев назад, и девушка ставит в голове пометочку подумать об этом получше немного позже, когда мысли не будут заняты посторонними мыслями.
Мунбёль думает, зачем вообще согласилась. Думает, как найти объяснение тому, что она вообще стала думать о том, чтобы пойти. У неё внезапно заскреблось внутри жуткое желание Чонгука увидеть. Как будто она, черт возьми, соскучилась.
— Слушай, — заговаривает Со, когда Хосок нажимает в лифте кнопку последнего этажа. — Я действительно нравлюсь Чонгуку?
— Это разве не очевидно? — усмехается парень, качая головой. — Мунбёль, он буквально смотрит на тебя глазами-сердечками, понимаешь?
— Я к тому, что…
— Ты думаешь, он играет с твоими чувствами? — догадывается Хосок.
— Да, — невозмутимо отвечает Со, смотря на друга через зеркало.
— Глупая?
— Чонгук тоже умом не блещет.
— Да я тоже так думаю, но он же непробиваемый. Честное слово, он поимел мне мозг, постоянно про тебя говоря.
Когда Чонгук, открыв им дверь, замечает Мунбёль, то зависает на пару мгновений, потому что её увидеть он ожидал меньше всего. Он бегло окидывает её взглядом, и Со в этот момент замечает тот самый взгляд, о котором говорил Хосок. На неё, если подумать, так никто и никогда не смотрел. Это как будто бьёт поддых, заставляет голову кружиться, но Мунбёль быстро возвращает на лицо небрежное выражение.
— Я без подарка, — лениво сообщает, демонстрируя пустые руки, после того, как Хосок пафосно вручает младшему коробку, произнося какую-то ужасно мотивирующую речь. Следом Хосок ретируется, оставляя Мунбёль наедине с именниником
— Твое присутствие — уже лучший для меня подарок, — искренне говорит Чонгук, улыбаясь своей привычной сладкой улыбкой, пока со чувствует, как её сердце везапно на мгновение перестаёт биться.
— Соболезную тебе, — фыркает Мунбёль, не меняясь в лице, скидывает ботинки и ободряюще хлопает Чона по плечу.
— Я рад, что ты передумала, Мунбёль, правда, — он пропускает ее слова мимо ушей. Со думает, что с ней так и надо: игнорировать подавляющее большинство дерьма, которое она говорит.
— А я уже жалею.
— Я планирую тебя переубедить.
— Ты высокого о себе мнения. У тебя нет шанса.
— У меня есть гранатовое вино, — говорит, заговорчески понизив голос.
— У тебя только что появился шанс, — усмехается Мунбёль, подарив Чонгуку слабую улыбку, а после идет туда, где скрылся Хосок, входя в гостиную.
К своему удивлению Мунбёль не обнаруживает много незнакомых лиц среди гостей Чонгука. Среди них — девушка, на вид ровесница Со, которая представляется Хоён, и Кристофер — на её вопрос об имени парень отвечает, что родился в Австралии и до подростковых лет даже не думал переезжать в Корею — который, как узнает Мунбёль позже, продюсирует какуй-то набирающий популярность бойзбенд. Так что Со даже не удивляется, когда Хосок переключает на него все свое внимание.
Друзья у Чонгука, конечно, и правда интересные.
Однако брошенной себя Мунбёль не чувствует. Она к своему удивлению обнаруживает в самом углу комнаты Юнги, который — подумать только! — дарит ей сдержанную улыбку, хотя и всем своим видом показывает, что как минимум утопит её в бетоне, если она хотя бы подумает подойти к нему и нарушить его одиночество. Со скалится, показывает средний палец и демонстративно падает рядом с Мином на пол, нарочно ударив того по коленке. За что тот тут же ощутимо дёргает ее за ухо.
— Придурок, — фыркает девушка, потирая ухо.
— Я больше не буду бить тебе татуировки, — как будто между прочим замечает Юнги.
— Ты всегда можешь набить мне лицо.
— Я не бью женщин. Даже если эта женщина — ты.
— Славно, — невозмутимо усмехается Мунбёль. — Подай подушку, больно на полу сидеть.
— Это потому, что задница костлявая, — фыркает Юнги и толкает в руки Со подушку.
— Да куда ж мне до твоей.
— Слышала, как говорят? — тянет с напускной серьезностью. — Хорошей девушки должно быть много, — и даже кивает для пущей убедительности.
— Как хорошо, что я не хорошая.
— Лицо у тебя хорошее, все остальное можно и потерпеть, — закатывает глаза на её драматичность и, кажется, собирается сделать вид, будто не просто не знает Мунбёль, а будто её даже и не существует.
Что, что, а вот игнорировать Юнги умел на все сто баллов.
— Не могу сказать того же о тебе.
Он смотрит на неё с искренним возмущением:
— Ты какая-то слишком болтливая, раздражаешь.
— Я твой единственный друг, — с самой очаровательной улыбкой, от которой Мин вдруг перестал чувствовать себя не в безопасности, протянула Со, хрипло смеясь как в самых лучших злодейских традициях.
— Врагу таких друзей не пожелаешь, — бормочет Юнги, серьезно думая дать Мунбёль черную карточку на вход в его студию, чтобы глаза его её никогда больше не видели
— Я сейчас тебя за ногу укушу.
— Может прямо за пятку, пиранья, специально для тебя носки из стирки достал, — и даже приподнимает ногу, шевеля пальцами практически у лица Со.
— А я-то думаю, почему здесь пахнет достопочтенной старостью, — хмыкает она, брезгливо указательным пальцем отодвигая от себя его ногу.
— Вам что, десять? — бубнит Тэхён, появившись как будто из-под земли, и протягивает Мунбёль ее любимое гранатовое вино и высокий бокал, который, по ее расчётам, если наполнить полностью, можно ненароком выхлебать половину бутылки.
Мунбёль хочет пошутить что-нибудь в стиле «мой размерчик», но понимает, что точно пробьёт этим дно своего юмора. Она сегодня итак умело это делает.
Наверняка это всё влияние Чонгука, не иначе.
— Девять с половиной, — хмыкает она в ответ и жмет плечами.
Тэхён закатывает глаза, кажется, мысленно окрестив её клоуном, а после садится на пол рядом в своих идеально выглаженных светлых брюках, чем еще больше ужасает Юнги. Тот неиронично стонет от отчаяния, съезжая в кресле с тихим «я вас всех ненавижу».
Чонгук с другого конца смотрит на хёна с явным сочувствием, одним только взглядом желая ему сил, а после, как будто против воли, осматривает Мунбёль. Он бы многое отдал за то, чтобы она с ним так же непринуждённо общалась. Несмотря на то, что, как Чону кажется, их отношения заметно потеплели и Мунбёль стала к нему дружелюбное относиться, он все равно понимает, что это совсем ничего на фоне ее общения с Хосоком или Юнги. Хочет оправдать это тем, что с ними Мунбёль знакома дольше — он выведал у Юнги, хотя тот и не хотел отвечать, что они с Со знакомы уже несколько лет — да только на душе все равно кошки скребутся. Ему к Мунбёль даже на кривой козе не подъехать, он точно знает.
Ему голос противный нашептывает, что она смягчается только из-за снисхождения огромного, ей ни Чонгук, ни чувства его совершенно не нужны, Мунбёль с огромной радостью утопила бы его где-нибудь за малейший вздох в ее сторону. Она недосягаема, честное слово, и от этого его желание напиться, словно это может заглушить его влюблённость, растет в геометрической прогрессии.
У Чонгука никогда не было дефицита внимания женского. Его симпатии всегда, абсолютно всегда оказывались взаимными, а если нет, то усилий никаких не стоило изменить ситуацию в свою сторону и в конечном итоге выйти победителем с потрясающей девушкой под боком, которая нравится ему и которой нравится он.
А с Мунбёль все потрясающе отвратительно выходит. Он ничего ровным счётом не может, кажется, сделать, чтобы ей понравится. Со его как будто на самом деле даже ненавидит. И это похоже на новый уровень мазохизма, потому что вместо того, чтобы постараться прижечь эту больную рану, он все больше и больше бередит ее края и соль сверху сыплет, разбивая себе сердце раз за разом.
Хотя Хосок и говорит часто, что Мунбёль стала все больше интересоваться им, Чон не может считать, что это показатель, того, что он ей как минимум интересен. Ее действия, если посмотреть, вообще говорят об обратном. А Хосок возражает постоянно, с этим не соглашается, потому что, ну, это Мунбёль. Он её как саму себя знает и понимает.
Чонгук же думает, что Мунбёль стоит всего, даже его разбитого сердца. В ней как будто весь мир тает. Мунбёль, кажется, считает, что он и взгляда её не заслуживает.
Клуб молчаливого презрения всего мира, как Хосок называет компанию Юнги, Мунбёль и Тэхёна, больше и слова не говорит, из своего угла наблюдая за чужим весельем и, кажется, чувствует себя на своём месте. Мунбёль и Тэхен периодически комментирую вечер из своего угла да выходят на перекур, потому что Чонгук убедительно просит не делать этого в квартире, а выйти на балкон или хотя бы курить в окно. Юнги же, кажется, не вылезает из телефона, то ли переписываясь с кем-то, то ли ещё что-то.
— Видео с котятами смотришь? — интересуется Тэхён, возвращаясь с перекура, с излишним пафосом помогая Мунбёль упасть на пол.
— Он сам, как кот. Даже мурлычет, если по голове погладить, — заявляет Чонгук, проходя мимо, забирая у Со пустую бутылку и интересуясь, не нужна ли ей еще одна, на что та отрицательно качает головой и, боги, улыбается.
Чонгук снова хочет провалиться сквозь землю, потому что девушка перед ним невероятная до ужаса.
— Хуйню не неси, — бубнит Мин, даже не обращая внимания на младшего.
— Но это правда, — поддерживает Чона Мунбёль.
Юнги зыркает мрачным взглядом на них обоих, на что те синхронно поднимают руки, мол, не при делах вообще.
Со к своему удивлению скоро обнаруживает, что не так и жалеет о том, что пришла. Её не трогают, лишь иногда предлагают присоединиться к общей компании, и ей даже комфортно становится. Она думала, что день рождения Чонгука будет похож на шумную вечеринку. На деле же оказывается, что вечер пропитан едва ли не домашней обстановкой, от которой на душе спокойно становится.
Мунбёль как сторонний наблюдатель. Смотрит, оценивает и прикидывает. Хочет сказать, что наблюдает за всеми и вся, за Хосоком, который всё время воодушевлённо болтает с Крисом, да только взгляд её всегда сосредоточен только на Чонгуке. На том, как он говорит или смеется, забавно хмурит брови или смотрит на всех своими огромными глазами, сияющими в этот вечер ярче всяких бриллиантов, понимая прекрасно, что Чон ей и правда нравится.
Он, кажется, как и Хосок, готов принять её со всеми недостатками.
Хотя тут же Мунбёль начинает думать, что все дело только в том, что она кажется недосягаемой целью. Она встречала таких, как Чон, слишком часто в своей жизни и на очарование их обычно не велась. Ей претит мысль стать очередным плюсиком за спиной золотого ребенка, который всегда получает то, что хочет.
Но вместе с этим Со просто не может избавиться от мысли, что Хосок бы не стал переубеждать её в позиции насчет Чонгука, сказав, что игра не стоит свеч. Уж в том, что друг желает ей добра, как бы странно это не звучало, Мунбёль не сомневается. Но Чон-старший как будто хочет помочь младшему разбить стену, которую возвела Со.
Она хочет оправдать это тем, что Хосок Чонгука мало знает, но тут же понимает, что это она его плохо знает, не Хосок.
Мунбёль не хочет думать об этом. Не хочет думать о Чонгуке и их странных отношениях, но раз за разом возвращается мыслями к этой теме, от чего внезапно начинает раздражаться. Если подумать, Чонгук ее привычный мир тревожит, едва ли не по кирпичикам разбирает, и Со не знает, что с этим делать. Думает послать его куда подальше, да язык уже не поворачивается этого сделать.
Со никогда не сталкивалась с неспособностью вычеркнуть кого-то из своей жизни, да вот только Чонгук и здесь стал первым. И это не может не раздражать. Он как будто жизнь её меняет, да и саму Мунбёль тоже и, честно говоря, она не может точно сказать, что это плохо.
Мунбёль искренне ненавидит — а вместе с тем и жутко дорожит — тот день, когда нелегкая занесла его на порог её работы.
Снова смотрит на Чонгука, не в силах удержаться от соблазна и он, как будто почувствовав это, смотрит на неё в ответ. Пойманная с поличным, Мунбёль даже не спешит отводить взгляда, как будто с вызовом глядя на Чона, пока тот улыбается ей такой невозможной улыбкой, что Со начинает чувствовать себя особенной, не понимая, что для него она действительно особенная.
Тэхен рядом хмыкает, шутит про гляделки, но Мунбёль игнорирует его.
III.
Мунбёль опирается на перила балкона, понуро опустив голову вниз меж широко расставленных рук. Меж пальцев тлеет сигарета, но Со не помнит, чтобы вообще затягивалась хоть раз, когда прикурила. Она чувствует, что пьяна — выпила гораздо больше, чем обычно, да ещё и на голодный желудок, от чего голова кажется как будто ватной. Мунбёль думает, что ей лучше не стоять, так распределив вес: перевалиться через перила проще простого.
Время давно переваливает за полночь, хотя Мунбёль не знает точно. К её удивлению, когда она в очередной раз собиралась выйти на балкон с сигаретой, несколько друзей Чонгука, в том числе и Кристофер — он почему-то единственный, кто Со запомнился из новых знакомств — вместе с Тэхеном и, что уже не удивительно, Юнги всё ещё не уходят. Он вообще, как скоро поняла Мунбёль, пришёл только потому, что ему стало скучно, хотя девушка и не уверена в том, что это изменилось. Чаще всего Мин действительно был скучающим.
Со думает, что они с Хосоком тоже домой поедут скоро — она буквально видела, как он сидел и клевал носом, явно мечтая оказаться в собственной постели; сказыватись несколько ночных шоу, из-за которых Чон действительно не высыпался — но почему-то чувствует, что хочет этого меньше всего. Странное чувство, но Мунбёль не уверена, что оно неправильное. Наоборот, ей вдруг начинает казаться, что она хочет этого меньше всего.
— И ты снова здесь, — по тону Чонгука слышно, что он улыбается.
Мунбёль хмыкает, стряхивает пепел и, обернувшись к парню, затягивается, пожимая плечами:
— Как говорится, а где еще быть курильщику, если не с сигаретой в зубах на балконе?
Чонгук становится рядом, достает зубами сигарету и хлопает себя по карманам в поисках зажигалки. Мунбёль протягивает ему свою, поворачивается спиной к перилам, упираясь в них локтями, и склоняет голову на бок, наблюдая за парнем.
— Спасибо, — Чон прикуривает, разглядывает пару мгновений зажигалку Со, а после, покрутив её между пальцев, возвращает хозяйке. — Я говорил, что ты красивая? — как бы между прочим интересуется.
— Сегодня? — улыбается Мунбёль.
— Всегда.
— Тогда говорил, — и спешит добавить. — Ты тоже ничего.
— Всегда? — Чон иронично гнет бровь.
— Только сегодня.
— Ну, думаю, это в любом случае лучшее, что я слышал за сегодня. Не считая, конечно, поздравления Хоби-хёна.
— Значит, он и здесь меня обогнал. Поня-я-ятно.
— Не переживай, красивая флористка, для меня ты всегда на первом месте.
— Долго придумывал?
— Моему сердцу не нужно много времени, чтобы сказать правду.
— Мерзость какая, — с дельной брезгливостью тянет Со.
— А я думаю, тебе нравится, — невозмутмо парирует Чонгук.
— Это не отменяет того, что это мерзость.
Чон картинно вздыхает:
— Как с тобой сложно.
— Я предупреждала, — замечает Мунбёль, как бы между прочим напоминая ему об этом.
Чонгук помнит. Он вообще думает, что помнит каждую мелочь, которую ему когда-либо говорила Мунбёль.
— Я же не говорю, что мне это не нравится.
— Что заставляет меня задуматься, а в своем ли ты уме, — хмыкает Мунбёль, качая головой. Чонгук поразительный, это правда, и она ловит себя на мысли, что ей это нравится. Нравится, как он, кажется, искренне ей восхищается. Ей приятно чувствовать себя особенной для него, даже если это не так.
(И ей искренне Чонгук нравится, что вообще убийственно.)
— Кажется, я уже говорил тебе, что мне ты нравишься, так что для меня не кажется проблемой твой стиль всё усложнять. Если подумать, мне и это тоже ужасно нравится, — просто говорит Чон. Она бы не смогла так открыто признать кому-нибудь.
Она-то с трудом говорит и признаёт, что Хосок — ее друг, а не просто сожитель, с которым очень удобно жить.
— Что заставляет меня убедиться в том, что ты не в своем уме, — скалится Со, подводя итог, хотя и звучит она абсолютно беззлобно. Даже не так, как раньше.
Чонгуку даже на секунду начинает казаться, что она говорит это с какой-то относительной нежностью, который он ранее слышал только в отношении Хосока, и то всего несколько раз во время телефонных разговоров, когда Мунбёль не думала, что её может услышать кто-то, кроме Чона. Ей, наверное, стоит сказать, что у Хоби-хена достаточно громкий, чёрт бы его побрал, динамик.
Чонгук может поклясться, что он готов каждый раз, как Со звонит старшему, покорной собакой сидеть максимально близко к Хосоку — не потому, что его интересует их разговор, нет. Ему нравится слушать Мунбёль, нравится её голос, как мёд тягучий. Наверное, в прошлой жизни она была как минимум какой-нибудь русалкой, а как максимум — злобной, но невероятно красивой сереной, в омут которой каждый моряк бросался по собственному желанию.
Чонгк себя таким моряком рядом с ней и чувствует, не иначе.
— Я не жалуюсь. Как будто то, что ты мне нравишься, плохо, — возражает Чонгук, поджимая губы. Мунбёль ему, конечно, нравится, безусловно нравится, но это совершенно не значит, что он ее понимает. Нет, от иногда Со не понимает так, что кажется, будто он вернулся за школьную парту и наблюдает, как учитель выводит на доске абсолютно не понятные ему химические формулы.
— Плохо.
— Я так не думаю.
— Чонгук, — вздыхает Мунбёль, и Чон думает, что вмервые за все то время, что знает её, он видит Со настоящей. Без маски её ледяной, гордой, но все такой же прекрасной снежной королевы. — Я разобью тебе сердце рано или поздно, потому что для любого рода взаимоотношений с людьми не создана. Прижги симпатию, вырви ее с корнем, что угодно, но так будет лучше.
Чон делает шаг влево, в сторону Мунбёль, встает перед ней и смотрит на нее сверху вниз, сильно сократив расстояние между лицами. Задумчиво зятягивается, выпускает дым в сторону от Со и ставит руки по обе стороны от неё, сжимая до побелевших костяшек пальцы на металле ограждения.
— Мунбёль, — повторяет её тон, бегая взглядом по лицу Со. — Если есть хотя бы маленький шанс на то, что рано или поздно я тоже начну тебе нравиться так же сильно, как ты мне, я согласен закрыть глаза на каждую вероятность того, что ты разобьешь мне сердце. Звёзды не падают к ногам, это мои слова, но клянусь, я готов положить каждую из них к твоим ногам, — произносит гораздо тише, наконец, говоря об этом.
— Это не значит, что я готова, — фыркает Со, задирая подбородок. Она понимает, что это всё заходит слишком далеко. Мунбёль чувствует, как в её сердце начинает медленно прорастать симпатия к Чонгуку и это ей совершенно не нравится. Она должна оборвать это, пока не стало поздно.
Разбивать сердце самой себе не хочется, а рано или поздно это случится. Делать больно Чонгуку тоже не хочется, но Мунбёль все равно себя выбирает, пока еще такой выбор может сделать. Потом и правда будет поздно.
— Ты, быть может, и готов к тому, что я разобью тебе сердце, а я к этому не готова, — качает она головой, выкидывая бычок с балкона.
— Почему ты так критически настроена? Ты даже не знаешь меня хорошо, чтобы так говорить! — вздыхает Чонгук с искренним непониманием в голосе.
— Как и ты меня, — как будто напоминает она. — Все, что ты знаешь, это то, что говорил Хосок, а он имеет неприятную привычку выставлять меня в лучшем свете даже в собственных глазах.
— Мне достаточно того, что я вижу. Почему ты не можешь дать мне хотя бы шанс? — Чон эмоционально разводит руки в стороны, чем собирается воспользоваться Мунбёль, желая пролизнуть мимо парня в квартиру.
Но Чонгук реагирует быстрее, возвращая руки на металл по обе стороны от нее, при этом оставляя между ними определённое расстояние, чтобы на Со сильно не давить. Смотрит прямо в глаза, как будто ныряя в холодный океан.
— Всего одно свидание, Мунбёль. Один шанс, и, если я его потеряю, клянусь, я перестану докучать тебе, — шепчет Чонгук, и голос его звучит практически на грани отчаяния. — Ты мне нравишься ужасно, под кожей как будто скребешься. Но ты делаешь какие-то выводы, фактически не зная меня, и не даёшь показать, насколько ты особенная для меня.
Бам!
Занавес.
Мунбёль смотрит то на Чонгука, пытаясь найти на его лице признаки несерьёзно. Какого, спрашивается, черта? Ей кажется, будто она ослышалась, кажется, что собственный слух решил играть грязную игру против неё.
Но нет, не ослышалась. Чонгук смотрит выжидающе, словно она должна сказать что-то такое, что неизменно будет стоить ему жизни. Как будто она должна огласить его смертельный приговор и повести на эшафот, жестого смеясь над бедным осужденым и играясь с топором палача. Мир, кажется, замирает, исчезает, взрывается: не остаётся ничего, кроме его ожидания и Мунбёль, которая совсем не хотела давать ему столь ожидаемый ответ.
Мунбёль тяжело вздохнула. Сжала кулаки за спиной, но в лице не изменилась, сохраняя все то же холодное выражение лица.
— Я не даю тебе шанса, — впервые в голосе Со звучит сомнение: она как будто не хочет говорить того, что собирается сказать. — Потому что ты мне не нравишься, Чонгук.
— Нет? — как механический попугай воспроизводящий все, что услышит, повторяет Чонгук зачем-то, а лицо его разочарованно тускнеет.
— Нет, — твёрже говорит Мунбёль, для пущей уверенности несколько раз кивнув головой. — Но я знаю, что ты можешь мне понравиться когда-нибудь в будущем, если продолжишь в том же духе, — честно признается, понимая, что хочет дать ему хотя бы немного честности в этот момент. — А потом разобьешь мне сердце. И не надо говорить, что этого не будет.
Так бывает всегда и со всеми и, честно говоря, Мунбёль думает, что Хосок тоже рано или поздно сделает ей больно. Мунбёль, хотя и радуется тому, что он есть в её жизни, часто жалеет: она впустила его в свою жизнь, позволила подойти совсем близко. И однажды это уничтожит все то, что осталось от её сердца. Со, если подумать, сделала исключение для него одного.
Больше смелости не хватает для того, чтобы для кого-то исключения ещё делать. Ни для Чонгука, ни для кого другого.
— А мне это не нужно. Ни сердце разбитое не нужно, ни чувства твои не нужны, клянусь тебе. Я не хочу ни привязанностей, ни любви, ни отношений. Ничего не хочу. Я даже не чувствую ничего сейчас.
Ложь, ложь, ложь, ложь, это все — сплошная ложь. Она нуждается в любви, нуждается в чувствах, нуждается в людях. И ей особенно больно за Чонгука. По-настоящему больно, потому что он не виноват — это исключительно её проблемы.
Вот, хочется ей хмыкнуть, ты все-таки делаешь мне больно, причем совершенно рано, а не поздно и не задумывая об этом. Но Мунбёль молчит. Сказать это, значит признать, что он ей нравится, а делать этого Со не хочет. Это точно станет крахом всего, так что она до боли прикусывает язык, лишь бы лишнего не сказать.
Много лет назад Мунбёль узнала об одном турецком слове, значение которого буквально «притворяться безразличным, когда на самом деле страстно чего-то желаете; говорить «нет», подразумевая «да» и подумала, что оно, должно быть, прекрасно описывает всю ее жизненную позицию. Она желает отчаянно любви, но каждый раз отвергает, притворяется безразличной, безучастной. Делает вид, что любовь, дружба и все остальное для неё просто пустой звук и значения никакого не имеет.
Её жизнь один сплошной назланмак. И, наверное, Мунбёль даже устала от этого, только она слишком слабая для того, чтобы хотя бы что-то исправить.
— Я думала, что ты потеряешь интерес, но ты этого не сделал, — холодного, так же, как и до того момента, когда их отношения немного потеплели. — Думала, мой холод и презрение оттолкнет тебя. Но нет, этого не случилось. Чонгук, быть может в начале мне даже было интересно, но теперь мне все это надоело. Мне не нравится то, как часто ты нарушаешь мой покой. На самом деле, ты уж прости, что я всё это в твой день рождения говорю, но, честно говоря, ты сам виноват. Начал этот разговор и получил честные ответы. Думаю, я должна была сделать это раньше.
Мунбёль, к удивлению Чонгука, осторожно убирает одну его руку с металла, опуская ее вниз, нежно трет большим пальцем костяшки и подходит ближе. Глаза её впервые выглядят ласковыми.
— Я редко извиняюсь, — и это правда. Если точнее быть, то Со никогда нормально не извиняется. — Но сейчас мне правда жаль и я хочу извиниться.
— Извини, что докучал, — тухло тянет Чонгук, натягивая фальшивую улыбку. Сделать её немного искренней он даже не пытается.
Мунбёль смотрит на него пару секунд, как будто не веря в то, что он и правда говорит это. Она таких его улыбок никогда не видела — безжизненных и мрачных, словно из него всю радость разом высосали. Знает, что она — причина вмего этого, а потому и желание дать положительный ответ скребется внутри жестокой кошкой, разрывая внутренности и заставляя захлебываться собственной кровью.
Она хочет. Боже, как же сильно она хочет дать шанс. Даже не Чонгуку, нет, скорее себе — так часто отталкивала от себя тех, кто мог бы сделать еще хотя бы немного счастливее, что готова сама перед собой на колени встать и вымолить шанс.
— Всё в порядке. Просто мы с тобой разные безумно, и это тот случай, когда полярности не притягиваются, — она поднимается на носочках и, чем поражает не только Чонгука, но и саму себя, целует Чонгука, нежно касаясь его щеки губами. — Еще раз с днём рождения.
Выбивает у Чонгука почву из-под ног. Перечёркивает все хорошее, что было, отнимает малейший шанс на удачный исход. Чон думает, что собственноручно спешкой своей уничтожил возможность стать ближе к этой девушке. Столько месяцев отчаянных попыток сделать так, чтобы Мунбёль смягчилась по отношению к нему, обернулись крахом просто в секунду.
Он не хотел поднимать эту тему. Ему в этот вечер было достаточно хотя бы просто наблюдать за ней, но как будто сами небеса были против этого, развязав Чонгуку язык. И дело даже не в алкоголе было. Наверное, он просто устал держать это в себе, не говорить ей, ходить вокруг, да около.
Быстро обойдя Чона, Мунбёль возвращается в квартиру падая на диван рядом с Хосоком. Сердце в груди, как бешеное бьётся, и Со отчаянно нуждается в присутствии Чона-старшего рядом.
Хосок, словно понимая, что произошло, сначала ловит ее под боком у себя, а после, когда Чонгук, натянувший маску былого веселья, возвращается, говорит, что они с Со, наверное, тоже поедут. Время позднее, мол, а они оба немного больше своей нормы выпили.
Чонгук сухо говорит, что это их дело, хотя обычно прощания с ним — со слов Хосока — могут длится часами. А все присутствующие, кроме Хоён, будучи осведомленными о личной драме младшего, как будто тоже понимают, в чем дело.
— Никогда его таким не видел, — Джин опирается на косяк, сложив руки на груди, пока Мунбёль старается шнуровать ботинки. Хосок тем временем, судя по звукам, в гостиной о чем-то говорит с Намджуном, но, как думает Со, дело в их музыке. Хотя и по тону слышно, что Чон тоже скорек хочет уйти.
— Все в этой жизни бывает в первый раз, — хмыкает Мунбёль, не показывая своего состояния. Ей тяжело от того, как она в очередной раз поступила с собой. А следом она шипит нервно, когда шнурки опять выпадают и ей приходится начинать шнуровать голень с металлическими крючками снова. — Зараза.
Джин вздыхает и закатывает глаза, а после отталкивается от косяка:
— Встань, пьяница, — и, лениво подтянув джинсы, он приседает перед Со на корточки, быстро шнуруя ботинки. — Ты правильно сделала.
— Откуда ты знаешь, что я сделала? — грубит ему впервые за все встречи.
— Это очевидно, — Сокджин жмет плечами. — У него это пройдет, а вы вокруг да около ходить не будете.
— Я не ходила.
— Себя обманывай сколько хочешь, но я не слепой, — смотрит на нее как будто снисходительно, что поразительно, ведь по сути он сидит перед ней на корточках, завязыва шнурки. Со хочет кинуть, что это она на него так должна смотреть.
— Я должна была сделать это раньше.
— Ну, ты хотя бы это сделала, — Джин поднимается, опускает ей ладони на плечи и улыбается по-отечески. — Не вешай нос, некоторым еще просто рано начинать отношения. Не доросли.
— Ты про меня или него?
— Тебя, — просто признается. — Вот здесь, — невесомо тыкает пальцем в её висок. — Вот здесь одни тараканы ползают.
Мунбёль кивает. Она все это прекрасно знает.
В голове роятся мысли о том, что она, вообще-то, дура форменная: ей же согласиться отчаянно хотелось, да только бессмысленным казалось всё.
Если закрыть глаза на все остальные факторы, все это бессмысленно. Мунбёль для отношений не создана. Ни для романтических, ни для каких-то еще. Чонгук хороший, а она — нет, он заслуживает кого-то, кто не будет бежать от любого проявления эмоций. Кто-то такой же поддерживающий, как и он сам. Мунбёль, очевидно, в пролёте.
IV.
Чонгук не приходит к ней на работу ни через неделю, ни через две, ни даже через три. Мунбёль признавать этого вовсе не хочет, но она ждёт, ждёт отчаянно и страстно, словно визит Чона мог бы дать ей причину для существования. Со раздражается, понимая, что гиперактивный парень клешнями вцепился в ее сердце и, если подумать, отпускать не собирается даже несмотря на то, что Чонгук в жизни ее даже не появляется.
Мунбёль думает, что это быстро пройдет. Думает, что просто увлеклась и ничего страшного с ней не случится, но быстро понимает, как сильно ошибалась. Но, когда Чонгук не появляется восемь недель подряд, Со думает, что скучает. Проклинает его на чем только свет стоит — как только умудрился? Как, черт возьми, он умудрился так сильно в сердце ее вцепиться? Мунбёль ненавидит это. И Чонгука Мунбёль тоже ненавидит.
Но скучает все равно сильнее.
Ей тошно признавать то, что Чонгук о ней уже точно забыл. Он вряд ли лишен женского внимания, чтобы о ней все это время думать. Попробовал крепость взять, потерпел поражение, да переключился на другую, как обычно бывает. Конечно, ничего бы, наверное, не изменилось, если бы Чон продолжил приходить к ней каждый понедельник, Со в своём решении не портить ему жизнь уверена, как никогда. Она Чонгука банально не заслуживает. Так что даже радуется, когда понимает, что у него наверняка переключиться на кого-то другого вышло.
А у Мунбёль переключиться не получается. Она о Чонгуке к своему ужасу думает постоянно и это раздражает ужасно. Была бы её воля, не позволила бы. Только со уже давно поняла, что она — слабая. И волей никакой здесь и не пахнет совершенно. Она тянется к нему, как цветок к солнцу. Как гребанный мотылек летит на свет, зная, что он её погубит.
Мунбёль хочется весь мир сжечь, когда понимает, что на неё с холста снова Чонгук смотрит. В миллионный раз, кажется, смотрит, своими глазами невероятными, красоту которых у нее все равно не удается передать. Чонгук с бумаги на нее красивый смотрит, это правда, только Мунбёль знает, что в жизни он еще лучше. Таких красивых людей, как он, Со просто не встречала.
Мунбёль психует, кидая на пол карандаши, что в разные стороны разлетаются с громким грохотом, рвет бумагу, прикрепленную к дощечке, в которую краска впиталась насквозь буквально. Пинает мольберт, словно он во всех её бедах виноват, и, насупившись, на кровать садится.
Почему она такая? Противная и мерзкая, отталкивающая всех вокруг, живущая в своем вечном коконе, обреченная на одиночество самой собой, и Мунбёль это буквально ненавидит. Себя ненавидит, и весь мир тоже ненавидит. Только Чонгука ненавидеть не получается.
Чонгука она, к своему ужасу, любит.