3
Подъем у нас рано. Очень рано. Но мы этому рады. Погода по утрам чудесная. Нет всепоглощающей жары, сухого ветра и яркого солнца. Именно в эти часы, ты по настоящему чувствуешь себя живым, и именно в эти часы, умирает большинство людей. Наверное, они умирают ночью, но так как их находят утром, и выносят тоже утром, то и время их смерти считается утренним. Сегодня не стало исключением, у нас в бараке освободилось целых пять мест. Это рекорд за неделю, за месяц он достигал десяти человек. Но за все мое здешнее пребывание бывало и больше... намного больше.
Живые печально наблюдают за тем, как уносят окоченевшие трупы. Кто-то плачет. Я не плачу, уже привык, хотя и знал двоих из умерших: девушку Кейси, мы с ней вместе работали на стройке в прошлом году, и мужчину, кажется, его звали, Патрик. Вообще-то, ему давно уже пора было умереть. Он постоянно ныл и жаловался на нашу жизнь. Мы с Сэтом как-то поспорили, сколько Патрик здесь протянет, я сказал месяц, он – полгода. Сэт победил.
Жильцы в бараке сменяются постоянно, и мы просто не успеваем познакомиться. В конечном счете, ты перестаешь обращать внимание на людей, они становятся одной безликой массой. Конечно, рано или поздно, ты все – равно с кем-то начинаешь общаться, заводишь знакомства, создаешь свой круг друзей. У меня он тоже когда-то был, а потом всех увели за периметр. Один за другим, остался только Сэт. И мы вновь поспорили, кого из нас уведут первым.
Живот бурчит, хочется есть. По утрам, голод почему-то особенно суров. С надеждой смотрим на вышку с колоколом, но там нет человека, а значит, гонга в ближайшее время не будет.
Иду к колодцу и умываюсь. Ледяная вода обжигает лицо, плечи, спину. Хорошо. Я уже напрочь забыл как это, умываться горячей водой, принимать ванну, намыливать шампунь на волосы. Хорошо, что я этого не помню, а то, наверное, скучал бы еще больше. Вообще, мне крупно повезло, что я попал сюда в раннем детстве, не успев пожить, и привыкнуть к цивилизации. Мне легче, чем остальным, мне не к чему возвращаться.
Завтрак так и не состоялся. Нам велели разбиться на группы. Вновь на поля? Хорошо еще, что солнце только – только показало свои лучи и на улице все еще чувствуется прохлада, хотя бы пойдем по росе. Мы собираемся у задних ворот, и когда первые группы уже стали покидать периметр, ко мне подходит надзиратель:
- А ты куда собрался? – его голос грубый и хриплый, от этого звука мне сразу же хочется убежать и спрятаться, но я остаюсь на месте и непонимающе смотрю на него. - Ты же из ребят Джека? – я киваю. - Вот и иди к Джеку, - уже шепотом добавляет он.
- Но он сказал...
- Иди, кому говорю!
Я поворачиваюсь к Сэту, тот пожимает плечами и выходит с нашей группой за ворота. А я остаюсь.
Меня никто не шпыняет и не прогоняет. Это очень странное ощущение. Я оглядываюсь, все заключенные заняты своими делами, но большинство из них сейчас находится за пределами лагеря, на полях, в лесах, в горах. Мы работаем везде, нас везде много.
Но долго ошиваться без дела нельзя, тем более администрация скоро проснется. Немного побродив, я все же пришел к бараку Джека, а вот зайти внутрь побоялся. Так и стоял возле него, как столб, пока Джек сам не вышел покурить.
- Ты чего здесь делаешь? Я же велел вечером приходить.
- Да, но надзиратель снял меня с работ и отправил к вам.
- Во как.
- Да.
- Ну, раз пришел – заходи, - он пропускает сначала меня, а затем заходит сам.
В помещении находится еще несколько человек, некоторых из них я знаю. Они дико смотрят на меня, в их глазах я читаю непонимание моего присутствия здесь.
- Ребята, это Хэл, теперь он с нами, - говорит Джек, он один, настроен ко мне вполне дружелюбно, даже как-то странно, - садись, - он указывает мне на стул, на который я тут же практически падаю, - Мэйсон, сделай чай.
Парень с ярко рыжими волосами, встает и достается из-под стола чайник. Чайник! Я как завороженный смотрю, как Мэйсон ставит металлическое изделие на плиту. Пружина медленно краснеет, и чайник начинает весело шипеть. Джек уходит за покрывало и, через некоторое время, зовет меня. Его парни непонимающе переглядываются, а меня начинает трясти. Зачем он зовет меня в свою импровизированную спальню? Слова Сэта про нетрадиционную ориентацию плотно засели у меня в голове. Куда бежать? Где прятаться? У меня нет выхода, но пусть лучше я умру, чем позволю...
- Хэл, ты что, оглох там?
Я медленно поднимаюсь и, так же медленно, двигаюсь по направлению к покрывалу. Не хочу даже представлять, что ожидает меня, когда я окажусь по ту сторону. В бараке повисло молчание, все наблюдают за каждым моим движением. Эти парни что, ревнуют своего босса ко мне? Моя рука тянется к плотной ткани и отодвигает ее в сторону. Джек одет, и это уже радует меня. Я прохожу дальше и успокаиваюсь. Здесь нет кровати, здесь вообще нет ничего, что должно находиться в нормальной жилой комнате. Какие-то бочки, мешки, стеклянные банки с непонятной жидкостью внутри, и даже несколько пробирок.
- Это что? – в принципе, меня не особо интересует, что это за помещение, достаточно и того, что это не спальня.
- Здесь и творятся чудеса.
Значит, именно в этом месте они создают наркотики. Это, по правде говоря, немного восхищает меня.
- Но проверки бараков проводятся практически каждую неделю, как вам удается...
- Нас предупреждают. Мы все приводим в порядок.
- Ааа, ясно, - спрашивать, где он спит, мне как-то не хочется.
- Запомни, всегда хорошо иметь полезные знакомства. Даже в такой дыре как эта, тебе удастся выжить, если у тебя есть нужные связи, - меня оставляют последние сомнения, он определенно работает на администрацию.
- Понятно.
Джек Мэилс появился здесь около пяти лет назад и практически сразу же стал местным авторитетом. Его боялись, его уважали, с ним считались. Никогда не понимал почему, и, если честно, сейчас тоже этого не понимаю.
- Тебя же упрятали сюда за наркоту, почему ты не стал употреблять здесь? - мои ладони холодеют.
Одновременно меня пугает осведомленность Джека насчет меня, и воспоминания, мне ведь и правда предлагали... люди Мэилса... не так уж и давно.
- Эм..., - не знаю, что говорить, - я считаю, что наша жизнь здесь и так паршивая, зачем делать ее еще хуже? – это только часть правды, всю говорить не хочу.
Джек чешет затылок, он оценивающе смотрит на меня. А я не могу избавиться от мысли: мне предлагали наркотки, разве это не значит, что меня хотели убить? А Джек даже не пытается что-то скрыть, сам напомнил мне об этом. Как будто бы намекнул. Дышать становится тяжело. Я же не высовывался! Я делал все по правилам. Почему теперь я на крючке?
- Бос, - к нам заглядывает Мэйсон, - чай готов.
- Хорошо. Уже идем, - но он не торопиться уходить, - Хэл, теперь ты с нами, и ты должен понимать всю ответственность.
- Да, я понимаю, - ни черта я не понимаю! Что вообще происходит? Сначала, меня хотели убить, а теперь принимают в свою шайку? Джек головой, что ли поехал?
- Сделаешь все правильно, получишь бонусы. Вчерашняя твоя вечерняя прогулка была одним из них. Понравилось?
- Есть немного.
- Дальше будет еще лучше, - он обнимает меня за плечи, и я невольно ежусь, - пошли чай пить, наверное, ты уже и забыл, каков он на вкус.
***
Весь день, я провожу в бараке Мэилса. Ребята постепенно привыкают ко мне, и вскоре у нас завязывается довольно дружеский разговор. Я знаю, что все они торчки, как я понял, у Мэилса все, рано или поздно, принимают собственный продукт, так сказать, проверяют на качество. Ясное дело, что их наркотики, это не смертельный порошок, а что-то иное. Мне тоже предложили попробовать, но я отказался, чем вызвал общий смех. Пусть смеются, у меня есть на то причины. Но, если честно, я им завидую. Хоть на несколько минут, но они могут позволить себе выпустить свой разум из этой раскаленной клетки, забыть, где находятся, и что уже навряд ли выберутся отсюда живыми. Я бы многое отдал за то, чтобы тоже это почувствовать. Но наркотики принимать не стану... я обещал...
После дозы, парни вообще развеселились. Джек куда-то ушел, оставив нас одних. Я тоже немного расслабился. Если честно, мне не удалось вспомнить, когда в последний раз я проводил день, попивая чай и болтая с людьми. Мне на миг становится тошно, сейчас, все остальные втыкают свои лопаты в черную землю, отбрасывают тяжелые камни, таскают бревна... а я сижу в прохладной комнате, в окружении торчков. Не лучше ли мне быть там, на поле?
От размышлений, меня отвлекает знакомое имя. Тод, правая рука Джека, покуривая сигарету, весело произносит:
- Барри, наверное, сейчас отрывается во всю, наркоша несчастный.
Я ежусь:
- Вы думаете, его сделали семидневником?
- Сто пудов. Сейчас с этим строго, - Тод ловит мой непонимающий взгляд и продолжает, - новый мэр нашего города, просто помешан на этом законе «Семи дней», говорит, что любой заключенный должен пожить нормальной жизнью. Раньше то, за этим не особо следили, можно было расстреливать кого угодно, и никто бы даже не узнал, а сейчас... хорошо еще, что тем, кто умирает по ночам, не делают вскрытие, а то нам бы всем здесь крышка.
Смысл его слов не сразу доходит до меня, но немного поразмыслив, я понимаю. Конечно же, серый порошок разносят по вечерам, приняв его, человек умирает ночью, и если бы его труп исследовали врачи, то они бы обязательно обнаружили некое химическое вещество. Пошли бы проверки, отчеты. Разве это надо администрации? Лавку Джека пришлось бы прикрыть.
- И что же заключенному можно делать в эти семь дней?
- Абсолютно все, ну в пределах разумного, конечно. Можешь, жить как человек, гулять, где хочешь, есть всякие вкусные вещи, пить алкоголь, принимать наркотики, если тебе это нужно. Одним словом – отдыхать. Но по истечению семи дней, ты, увы, умираешь.
И Барри тоже умрет, слышу не произнесенную вслух фразу.
Закон под названием «Семь дней жизни» был принят уже довольно давно, еще до моего заключения, но в детстве я его совершенно не знал. Узнал, когда попал сюда. Надзиратели, вскользь упоминают его, когда помещают людей в лагерь, что-то типа того, что если вы нарушите устав лагеря, то вас убью, но перед этим вы получите семь дней жизни. И все. Об этом правиле обычно забывают, вплоть до нарушения, но и тогда его редко кто выполняет. Тод все правильно говорит, никому это не надо. Не им, не нам. В какой-то мере, надзиратели, делают одолжение своим заключенным. Кому захочется прожить семь дней, зная, что, в конце концов, тебя ждет крышка гроба? Уж я бы точно не захотел. Лучше сразу... Новый мэр думает, что борется за права человека, но на деле, получается, все по-другому. Сплошная пытка.
- А как их убивают в конце? – неужели тоже расстреливают?
Тод пожимает плечами:
- Я не знаю, и надеюсь, что никогда не узнаю.
К вечеру заключенные возвращаются, и я иду их встречать. На этот раз они успели на ужин, поэтому настроение у всех лучше, чем вчера. Сэт машет мне рукой, и я бегу к нему. Он грязный, потный, уставший. Мне стыдно находиться рядом с ним, не знаю, куда спрятать глаза. Парень рассказывает мне, что когда они были на поле, над ними пролетал самолет, это очень всех сбудоражило. Хоть какой-то намек на цивилизацию. Я лью воду на Сэта и еще на двух парней, они умываются быстро, смывая только часть грязи. Отмыться полностью, при всем желании, у тебя не получится. Я вновь не уверен, что Сэту стоит знать про лабораторию Джека, но все – равно все ему рассказываю. Мне просто надо выговориться, замолкаю только тогда, когда речь заходит о законе «Семи дней», к этому времени, мы уже сидим в столовой, в наших руках ложки, а в металлических тарелках горелая гречка. Сэт уплетает ее за обе щеки, а я после двух литров чая и ленивого дня, брезгливо смотрю на это блюдо. Опустошив миску, Сэт внимательно смотрит на меня, после чего задает мне вопрос:
- Так ты говоришь, что люди Джека уже предлагали тебе свой наркотик?
- Да, - я пододвигаю свою тарелку к Сэту, он несколько секунд смотрит на нее, после чего вновь берет ложку.
- Получается, что тебя уже хотели убить, - жуя, говорит он.
- Получается так.
- Ты, дружок, крупно влип.
- Я это и без тебя понимаю. Но, если Джек хочет меня убить, то зачем он принял меня в свою команду?
Сэт пожимает плечами, он слишком увлечен едой, чтобы думать. Но следующая его фраза, заставляет меня подскочить с места:
- Чтобы подставить.