Глава 6
Открываю глаза и вижу рядом с собой крепкую мужскую спину, мне нужно пару минут, чтобы понять, где я нахожусь и какой сегодня день. Ничего не приходит в голову, только тяжесть все сильнее валится на мою шею.
Странно, как с открытием моих глаз, меня находят все естественные позывы моего тела. Все болит, сердце тянет, а желудок ноет, но все это перекрывает острая боль в горле. Жажда. Только не понятно, хочу ли я воду или дозу. Я встаю и валюсь обратно, меня как будто ударили сковородой по голове. Тело, которое лежит рядом со мной, интересует меня в последнюю очередь. Сейчас, я хочу только перестать трястись и вернуться к норме. Я оглядываюсь и вижу невыразимо красивую спальню и я, к слову, лежу на дорогущей шелковой простыне.
Как я умудрилась здесь оказаться?
Спускаюсь по лестнице и какие-то кусочки памяти находят меня, я смотрю на гостиную и разбитые виниловые пластинки, которые валяются по всему мраморному покрытию, но вот я поворачиваюсь к окну и застываю на месте...
-Господи,- выдыхаю я и продолжаю стоять, все с тем же, открытым ртом.
Передо мной весь Нью-Йорк, как на ладони, я вижу все высотки и даже, отплывающий на Стейтен-Айленд, паром. Зрелище незабываемое, я даже на секунду потеряла все чувства, душившие меня в кровати. Как бы я сюда не попала, спасибо мне за это.
После выполнения всех моих природных нужд, я сметаю осколки в бок и кружу вокруг своей оси, до сих пор не понимая, где я и какой сегодня день. Так, после нахождения календаря и часов, я осознаю, что из моей жизни напрочь выпали три дня. Я осматриваю свои вены и наконец-то допираю: кто я, где я и почему. Тело лежащее со мной в явных отрубах – Маркус.
Надо бы похоботиться в его холодильнике и успокоить свой желудок. Пусто, абсолютно пустой холодильник.
-Чем ты блять питаешься?- произношу я и чувствую руки на моих плечах. По рефлексу бью в живот, сзади стоящего человека, со всей силы.
-Так ты говоришь: «доброе утро, любимый»?- спрашивает Маркус и я пытаюсь отдышаться.
-Ты до усрачки меня напугал,- он смеется, - Не смейся! И никогда так больше не делай!
- Ладно, ладно,- он поднимает руки вверх, - потише, тигрица.
-Ты на диете? – спрашиваю я и смотрю на мышь, повесившуюся в холодильнике.
-Нет, но это невежливо лазить в гостях по чужим вещам,- говорит он и я недоумеваю,- я сейчас схожу в магазин, а ты можешь прибраться тут?
-Да, конечно,- улыбаюсь я,- купи мне апельсиновый сок, я хочу почувствовать себя счастливым ребенком!
-То есть, по-твоему счастливые дети – это те, которые пьют апельсиновый сок по утрам? – он улыбается и ловит ключи, подбрасывая их в воздух.
- Да. Это истинное понятие счастья, - говорю я и он смеется, закрывая за собой дверь.
Только дверь захлопывается и я начинаю бегать по, необъятных размеров, квартире. Заходя, уже в пятую комнату (это только первый этаж), я не понимаю заканчивается ли она в принципе. Я захожу в огромную библиотеку и когда нахожу библию, открываю ее, надеясь найти в ней, действительно, нужную мне, закладку. По нулям, но я не расстраиваюсь и захватываю с собой свою любимую книгу и еще какую-то, в нагрузку. Сильвия Плат и Джордж Элиот сегодня поедут со мной.
Пошаривши по другим комнатам, я нахожу пачку сигарет и пятьдесят долларов.
-Какой мужчина не даст своей женщине пятьдесят долларов на дамскую комнату? – эта фраза Холли Галайтли всплывает в моей голове и я чувствую себя настоящей авантюристкой.
Напяливая на себя позапозавчерашние шмотки,я хватаю все «найденные» мной вещи, и поскорее убираюсь из этой, такой милой моему сердцу, квартиры.
После трех остановок метро и двухсот метров пешком, я добираюсь до такого знакомого угла 29-й улицы Бронкса.
-Привет, чувак,- говорю я ужасно худощавому мальчугану в черной кепке,- что у тебя есть?
-Привет, давно не виделись, если честно я не рад, что ты вернулась в это дерьмо,- мурчит он себе под нос и я улыбаюсь, прекрасно зная все эти уловки.
Барыги говорят вам:
«Ты что, с ума сошла? Тебе не нужно это дерьмо. Кэндис, я говорю правду, тебе это не нужно.»
Но на самом деле, этими словами, они еще сильнее раззадоривают ваше желание.
-Делай свою работу, Том. Малику, наверняка, нужные новые вещи и Мэдди точно не хочет опять возвращаться ночевать на вокзал,- говорю я и он соглашается.
-Так смотри, кубинский хмурый, экстази, ксанакс, мет и очень сильные барбитураторы.
-Давай первое,- отвечаю я.
-Да ладно, Кэндис, опять туда же? – спрашивает он и ужасно меня бесит.
-Том, не ломай комедию, сколько с меня?
-Пятьдесят долларов,- вот же хитрый жук, сто процентов заметил, сколько у меня в руке.
-На,- говорю я и отдаю ему деньги только потому-что знаю, что он все равно бы спиздил сдачу.
-Мне правда жаль, Кэндис, - доносится до меня и я показываю ему средний палец не оглядываясь.
Я захожу в квартиру и, закуривая вторую сигарету, сажусь возле своего любимого окна.
Я обожаю Нью-Йорк, но в тоже время, хотела бы никогда его не видеть.
Не видеть своих друзей и никогда не хотела бы просыпаться в собственной моче и блевотине.
Не бегать по улицам в поисках обезболивающего для своего отца и никогда бы не хотела вытягивать шприц из руки матери, чтобы уколоться самой.
Не накрывать голову подушкой, чтобы не слышать крики отца, медленно разлагающегося, от рака.
Никогда бы не хотела слышать трех слов от мамы: «Папы больше нет».
А еще: «Милая, я так больше не могу, я больше не хочу жить».
Не хотела вытирать слезы полотенцем, которым вытирала лужи крови, после того, как она разрезала себе вены.
Я бы никогда не хотела видеть Нью-Йорк.
Жуткая боль пронизывает мое сердце, но я не могу плакать. Я не плакала с момента смерти мамы и казалось слезы больше никогда не выступят на моих глазах. Как бы я не пыталась, как бы я не хотела, я не могла расплакаться. Но я всегда плакала внутри, тихие всхлипы жгли мое солнечное сплетение каждый раз, когда я задумывалась о прошлом или будущем.
Отрывая взгляд от окна, я вижу, как мои руки уже поджигают ложку, а грязный шприц с кровью Маркуса лежит на подоконнике.
Поверьте, я знаю, куда это приведет, я знаю все, что меня ждет с такой жизнью.
Возможно, вы подумаете, что я безнадежная и жалкая наркоманка, а еще самый ужасный человек на свете, но я просто хочу, чтобы мне перестало быть так. Грустно.