Последняя из Фениксов

Mad world – 2WEI, Tommee Profit, Fleurie

о. Эростен (Сапфировый остров)

Ночью, когда среди океана, что разделяет собою мирно спящие государства, и под водой, и на небе разверзается тьма, вдали можно разглядеть едва заметное свечение. Бирюзовые всполохи.

То – Эфир. Тысячелетиями, еще задолго до появления людей, он копился в недрах острова Эростен, и когда первые поселенцы раскрыли на острове месторождение драгоценных камней, бирюзовый туман вырвался из-под земли на поверхность. Со временем его стало так много, что он накрыл остров и добрую часть океана своим невесомым пологом. С тех пор и стелется всюду, клубится над крышами домов, будто хочет коснуться своих далеких сестер – облаков. Закрывает собою и солнце, и луну, и звезды. Отрезает остров от всего остального мира.

Обычные люди, рожденные там, где воздух чист, в Эфире долго не протянут. Туман этот душит, не позволяет им собою дышать, забивается в глотку и травит ядовитыми парами. Лишь коренные эростенцы, родившиеся на острове и всю жизнь живущие среди бирюзовой отравы, спокойно переносят ее. Легкие их способны дышать и туманом, а глаза научились видеть сквозь плотный флер и столь чувствительны, что открытое солнце способно нанести им непоправимый вред, лишив зрения.

В вечном мраке стоит под небом, лишенным звезд, Эростен. В недрах его сокрыто неслыханное богатство, что не всякий способен узреть. Морок укрыл остров в своей колыбели, и люди, что живут здесь, носят на коже его колдовские метки. Навсегда поколения эростенцев заперты на своем острове – так гласит проклятие их сапфировых богов. Рожденные в окружении богатств, в окружении богатств они и умирают. С таким-то исходом счастье те несметные сокровища приносят далеко не всем, а жалким единицам: тем самым избранным, кому посчастливилось еще давным-давно прибрать к рукам драгоценные месторождения…

Сапфиры.

Именно ими и славится на весь мир затерянный в тумане остров. Именно они привлекают иностранных торговцев, что, рискуя собой, пробираются сквозь бирюзовый яд, спеша поскорее набить трюмы драгоценными камнями. А их под этим островом столько…

И нет таких камней больше нигде. Во всем мире нет. Они – само совершенство, чистейшие, манящие к себе, желанные каждым. Они себе подчиняют. Они не отпускают. Они – благословение… проклятие…

Бессмертие.

Существует такое поверье, что обладатели сапфиров Эростена не способны стареть. Камни эти наполнены магией и дарят тем, кто носит их, силы, здоровье и непревзойденную красоту. И часть правды, все же, есть в этих сказках.

Эростенцы – красивый народ. Кожа их цвета оливы, не знающая ласки солнечных лучей, сама будто изнутри испускает мерцание. Бирюзовые глаза имеют животный, лисий, разрез, и внутренний их уголок расположен чуть ниже, чем внешний, делая взгляд цепким, проницательным, манящим к себе любого, кто окажется рядом и посмеет заглянуть в бездонные омуты. Волосы у них черного цвета, гладкие и блестящие, но стригут их жители острова – и мужчины, и женщины – коротко. Все они стройны, изящны и обладают совсем невысоким ростом. Бытует даже мнение, что эростенцы – никакие вовсе не люди, а разновидность нимф, что когда-то, бежав от людского гнета, пересекли море и обосновались на пустующем острове. Оттуда у них и заостренные кверху уши, на которых знатные вельможи обычно очень любят носить золотые и платиновые наконечники, украшенные самоцветами.

Но главное украшение каждого эростенца – каллиграфические золотые узоры, коими расписано тело. Первый такой узор рожденный на острове получает сразу после того, как появился на свет. И затем каждый месяц узоры множатся, ложатся на кожу невесомым таинственным кружевом, неповторимым орнаментом, рассказывающим историю жизни. Узор этот непрерывен, начинается он посередине груди , а после вьется все дальше… пока не завершится вместе с дорогой самой жизни. Печать его остается навсегда. Узоры не смыть, не стереть и не вырезать, они – вся суть каждого эростенца, его уникальная душа, таким образом находящая свое обнажение.

Но истинный смысл золотой росписи становился ясен лишь тогда, когда к телу подносили сапфир – тут-то взгляду и открывалось древнее волшебство. Символы, будто вбирая в себя магию камня, начинали светиться, и золото превращалось в воду, струилось по коже яркими бирюзовыми реками, наполняло тело силой. Именно это было способно даровать долгую жизнь. Вечность со всеми своими тайнами и впрямь была дарована эростенцам рука об руку с непревзойденной красотой и неувядающей молодостью.

Членам всякой состоятельной семьи острова полагалось носить при себе эти камни… но едва ли, конечно, у бедняков существовал шанс раздобыть даже немного сапфировой крошки. Те, прожив обычную по продолжительности человеческую жизнь, умирали, так и не познав истинную ценность того, в чьем плену родились.

Время было не властно над Сапфировым островом. Веками стоял среди океанских вод Эростен, укрытый туманом и стерегущий свои прекрасные, страшные тайны. Тайны жизни, смерти и бессмертия, тайны людской жадности и греха.

Веками Сапфировый остров никого от себя не отпускал.

***

г. Хиро, столица острова Эростен

Калиса

Под стенами замка правителей Хиро расположен причал. Он находится в просторном гроте, похожем на гигантскую пещеру, что способен надежно укрыть суда от непогоды… и кого бы то ни было от лишних глаз.

Хлюпким лодочкам, на которых рыбаки обычно выходят в море, чтобы раздобыть товар на продажу горожанам, здесь не место. У каменных стен, недвижимые под своей тяжестью, замерли богато украшенные яхты вельмож и правителей сапфирового острова. Используются те очень редко – лишь в зимний период, когда солнце недолго способно задержаться на небе, а воздух наполняется морозной прохладой, на них отправляются к далеким иностранным берегам для того, чтобы почтить присутствием чужеземных монархов, заключить новые выгодные союзы или же обновить ранние договоренности.

Пару десятилетий назад король острова Элькирис Дериан, отплыв на одном из этих кораблей в Виолу с трюмом, доверху груженным сапфирами, возвратился назад со своей будущей женой Виталлой Хисс, младшей сестрой королевы Брассилии, еще совсем юной и не вошедшей в свой полный расцвет. Элькирис, плененный красотой чистокровной брассилийки, надеялся, что возраст и крепкое здоровье помогут девушке справиться с тяжестью Эфира, и она, став королевой, проживет подле него на их острове долгую жизнь… Но надежды не оправдались, что бы ни делал отчаянно влюбленный король.

Виталла чахла на глазах, и ничего не помогало: ни плотно запертые ставни, ни высокая башня, которую специально возвели для ее покоев в попытке поместить брассилийку туда, где ее не достанет Эфир.

Принцесса успела выйти замуж за короля и стать королевой. А также зачать и выносить дитя, произведя на свет прекрасную, как она сама, маленькую и хрупкую девочку. Скончалась Виталла в возрасте семнадцати лет чуть больше чем через год после того, как рука об руку с Элькирисом покинула родные берега. Последними ее словами были заверения в том, что она ни о чем не жалеет.

Элькирис, проведя в трауре несколько лет, женился во второй раз на женщине по имени Лиона, которая происходила из древнего знатного рода, своими истоками уходящего к основателям Эростена. Это уже была не любовь, конечно, а необходимость: правитель нуждался в законном наследнике, на роль которого никак не подходила подрастающая дочь, хоть отцом та была горячо и трепетно любима, вобрав в себя все изящество своей покойной матери.

От второго брака у Элькириса родилось уже трое детей, и четвертый был на подходе. Жена ему в этом плане никогда не перечила, преследуя свои цели и цели семьи, из которой пришла. Чем больше наследников у них будет, тем больше прав на престол отойдет роду. А что до первого ребенка… у Лионы имелись на него свои планы. И планы эти, как пришло время, начали без промедления воплощаться в жизнь…

Стены грота влажные, покрыты мелкими бирюзовыми каплями, что остаются после воздействия тумана. Они, не выдерживая собственной тяжести, то и дело срываются вниз, забирая с собою своих соседей и сливаясь в тонкие кривые ручейки. Спокойная гладь океана принимает их и встречает звонким эхом. Тишина в этом месте особенная, в ней растворяется дыхание водной стихии. Но в этот вечер она потревожена суетливым топотом ног.

Несколько слуг и стража стягиваются к причалу со всех входов и выходов, останавливаясь в одном месте и переглядываясь друг с другом.

– Никого.

– Она не покидала замка ни через один известный нам выход, иначе часовые бы ее видели.

– Но и в замке ее нет, невозможно, чтобы мы не нашли ее там!

– Хватит этих бесполезных разговоров, с ними только уходит время. Мы должны найти принцессу! Не прекращайте поисков, пока не вернете ее в замок, это прямой приказ Его Величества.

И снова по гроту разносятся звуки множества бегущих ног, а еще голоса, зовущие ту, кого весь двор ищет уже битый час.

Калиса, все это время чутко прислушивающаяся ко всему, что происходит, выжидает еще немного, а затем осторожно выглядывает из своего укрытия – небольшой пещеры у самой воды, которая во время ночных приливов всегда оказывается затоплена, а значит, что скоро прятаться ей будет негде. Время поджимает, но причал, как назло, еще не до конца опустел, и несколько стражников прогуливаются вдоль него, оглядывая палубы судов.

Юная принцесса от досады хмурится и забирается обратно, прижимаясь голыми лопатками к холодному камню. Зябко. Но ничего не поделаешь, в замок ей возвращаться претит до дрожи в коленках, лучше она умрет от холода, чем снова появится там и будет вынуждена всем улыбаться, являя пример красоты, безмятежности и легкости, когда на душе у так погано.

Принцесса хлюпает носом и обнимает себя руками. Нужно было одеться теплее, но, убегая из дворца утром прямо после завтрака, она об этом не думала. Она, сказать по-правде, не думала вообще ни о чем кроме того, как обижена теперь на отца и мачеху из-за принятого ими решения. Подумать только!..

Вода перед ней мерно колышется и расходится мягкими волнами. Ее уже прибыло с тех пор, как Калиса решила спрятаться здесь, и остается лишь надеяться, что стража покинет грот раньше, чем прилив вынудит беглянку обнаружить себя, чего конечно же не хотелось. Ей еще хотя бы пару часов провести в одиночестве, чтобы успокоить душу и тревожные мысли. Остудить обиду, от которой плавится непокорное сердце, крича о несправедливости.

Несправедливо… как же все это несправедливо!..

Соленая капля, собравшись под смеженными веками, защекотала уголок глаза, пытаясь пробиться на волю и скользнуть по щеке. Калиса упрямо потерла глаз пальцем, сильно не заботясь о том, что тот был испачкан в иле.

Из-под воды тем временем показалась зеленая макушка, а после и любопытные глаза с вертикальным зрачком. Русалка, заметив принцессу, подплыла к ней ближе, заинтересованная, что она здесь забыла. Принцесса, тоже заметив ее, поспешно приложила палец к губам.

Русалки испокон веков обитали близ Эростена. Им нравились здешние теплые воды, и туман никак не мешал им, ведь дышали те исключительно с помощью жабр. Люди не трогали их, а они в свою очередь не трогали людей, мирно сосуществуя рядом. Но существа эти славились своими любопытством и игривостью, потому Калиса не знала, чего ожидать от внезапной компании.

Русалка задумчиво склонила голову к бледному плечу, частично покрытому серебряной чешуей, а затем оглядела причал и, заметив стражников, ушла под воду. Калиса не знала, стоит ли ей вздохнуть с облегчением, но вдруг услышала громкий всплеск на противоположном конце грота, там, где от него ко дворцу вела каменная лестница. Стражники, тоже услышав это, двинулись в сторону переполоха, и вскоре причал оказался пуст, а русалка вновь показалась перед девушкой, задорно улыбаясь и показывая острые белые зубы. Она кивнула, говоря тем самым, что путь теперь чист, и Калиса с благодарностью кивнула ей в ответ, неуклюже выбираясь из своего убежища и уже стуча зубами: ближе к вечеру у воды становилось так холодно, что каменные стены грота даже могли покрыться инеем.

Выбравшись из пещеры, Калиса еще раз взглянула на воду, где русалка, прежде чем уплыть, на прощание помахала ей рукой с тонкими перепонками меж пальцев. Волны укрыли ее собой, и принцесса тоже решила поторапливаться, не упуская подаренную возможность. Ей стоило быстрее уйти в катакомбы, что связывали причал и королевский дворец. Мало кто из людей о них знал и еще меньше ими пользовались. Сама же Калиса обнаружила тайный проход совершенно случайно, когда, в очередной раз пытаясь избежать встречи с мачехой и сводными братьями с сестрами, прошмыгнула за один из гобеленов в тронном зале и неожиданно обнаружила за ним не глухую стену, а чернеющую пустоту и узкий, заросший паутиной коридор. Хорошо, что Калиса была не из пугливых…

Этим проходом она потом еще много раз пользовалась, и сегодняшний день не стал исключением. Но, к сожалению, пришла пора возвращаться. Тихо, чтобы не заметили, и она бы успела урвать для себя немного времени, пока кто-нибудь не поймет, что принцесса все-таки в замке, и не раструбит об этом абсолютно всем. И тогда-то она, отбросив в сторону все переживания, вновь будет вынуждена играть свою роль…

О Калисе Дериан, Сапфировой принцессе, слухи ходили даже когда та была еще совсем ребенком, и год за годом они лишь множились. Каждый хоть раз побывавший на берегах Эростена певец слагал сотни стихов о прекрасной девушке. Говорили, что волосы ее в ночи сливаются с цветом беззвездного неба, а глаза притягательней любого драгоценного камня, когда-либо добытого в шахтах Эростена. Кожа такого же бледно-оливкового оттенка, что и у остальных жителей острова, но светится, будто изнутри, мерцая чистейшим перламутром. Магические символы, начертанные на теле, выполнены с такой искусностью, что походят на кружево золотого дыма, а губы – словно два пионовых лепестка – нежно-лилового цвета. Как никто другой она была похож на истинную эростенку и как никто другой казалась на острове чужаком.

Все дело было в ее почившей матери, принцессе Брассилии. Та, родившаяся и выросшая за пределами эфирового флера, даровала дочери драгоценнейшую способность жить в обоих мирах: и в тумане, и вне его, под яркими лучами солнца. Кровь Брассилии в ее венах выдавали глаза – насыщенно-зеленые. Тогда как в глазах каждого эростенца можно было увидеть бирюзовое море, взгляд принцессы сверкал, подобно искусно ограненному изумруду. Людей тянуло к Калисе, они были околдованы ее хрупким изяществом, нежными улыбками, кротким уступчивым нравом… ведь такой и должна быть настоящая принцесса Эростена. Прекрасное украшение не менее прекрасного острова…

Прекрасная разменная монета.

О последнем Калисе как раз сегодня и выпал шанс узнать. За завтраком отец-король оповестил ее и остальную семью насчет своих планов о помолвке старшей дочери с наследным принцем Ромары. Заметив, как Лиона после озвученной новости широко улыбнулась, Калиса сразу поняла, с чьей легкой руки в голову короля была подана эта идея.

И хоть девушка знала, что путь у нее не может быть другим, за все годы жизни так и не смогла смириться с тем, что ей предстоит. Теперь оно должена будет повторить судьбу матери, навсегда уплыть из отчего дома навстречу неизвестным неприветливым берегам, и к кому! К наследнику варваров!

Ромара не славилась в мире ничем хорошим. Страна эта была бесплодна и представляла собою безжизненную песчаную пустошь, где не росло ничего, кроме деревьев с железной корой, которым для жизни не требовались влага и благодатные почвы. Населяли эту страну жестокие люди, привыкшие выживать засчет угнетения соседних народов. И туда Калисе теперь предстояло отправиться…

Что же сумела навешать ему на уши жена, раз король согласился пойти на такое? Отдать дочь от любимой женщины на растерзание жестокому дикарю! Уму непостижимо!

Тлеющая с самого детства ненависть к мачехе в Калисе сегодняшним утром разгорелась так сильно, что она готова была перерезать женщине глотку, если бы с места, на котором сидела, могла до нее дотянуться. Но они были слишком далеко друг от друга. Лиона, на правах законной супруги удостоенная места рядом с королем, сидела по правую от него руку, а наследный принц – по левую. Дальше располагались остальные их отпрыски, и только потом наставал черед Калисы. И никогда еще до этого момента она не ощущала себя настолько одинокой и брошеной, настолько лишней в собственной семье. Правда будто опрокинула ее с высоты облаков прямо в ледяную воду и утопила под собой, отобрав весь воздух.

Калиса весь день погружена в это жестокое море осознания страшного, она барахтается и все не может выбраться из мыслей о том, какой она на самом деле чудовищно слабая, беспомощная перед своей же судьбой, ненужная и одинокая. Что теперь ее ожидает? Что там, вне пелены Эфира, под обжигающими солнечными лучами, проливающими свой зной на Ромару? Чутье подсказывало принцессе – встретят ее там не особо радушно и лелеять не будут. Слишком уж много разного она слышала о тех далеких землях, и слишком много крови было в этих рассказах.

И не было у нее никого, кто смог бы сейчас разделить с ней ее страхи, не было никого, кто мог успокоить и как-то утешить. Сводные братья и сестры всегда держались с ней холодно, зная, что Лиона не одобряет дружбу со старшей дочерью короля, а друзей при дворе Калисе завести так и не случилось. Вельможи казались ей скучными, жадными и готовыми обглодать тебя всего, только дай им достойный повод. Все здесь были помешаны на самих себе, на своих богатствах и на камнях, силу которых возводили в культ. Магия в сапфирах и правда была, и тем, в ком текла чистая кровь Эростена, они даровали исключительное здоровье, замедляли процесс старения… но, вероятно, ко всему прочему еще и чернили сердце. Делали из людей не́людей.

На Калису же эти камни не действовали, хоть сколько бы их на нее не цепляли. Золотые руны на теле оставались лишь красивым рисунком и не отзывались на сапфировую магию, но принцессу по ровному счету на это было плевать. Она гордилась тем, что внутри себя носила часть не только этого острова, но и далекого, невиданного ни разу ей самой королевства. Она много читала про Брассилию, изучала семейное древо и знала, что за морем у нее есть двоюродные брат и сестра – единственные оставшиеся в живых родственники, дети покойной королевы Венеры, которая приходилась Калисе тетей по линии матери. Она читала о них – о короле Тэдеусе и принцессе Анариэль – и думала: знает ли кто-то из них, что здесь, на далеком острове, живет и думает о них кто-то, кто с ними одной крови? Замечая на морском горизонте свечение Эфира, вспоминали ли они хоть раз, что когда-то давно туда увезли сестру их матери-королевы, задавались ли вопросом, что же с ней стало?

Калисе хотелось бы верить, что кто-то еще в мире помнит о ней и знает не как прекрасную венценосную особу с богатого острова и завидную невесту, а как… просто как Калису, просто как кого-то, кого хочется помнить, ощущая тепло, что греет изнутри.

Принцесса, никем не замеченная, добирается до своих покоев уже на закате. Сквозь стеклянные двери с балкона в комнату к ней стучится бирюзовый туман, и она послушно впускает его, следя, как тот мягкими лапами стелется рядом с полом. Сама девушка выходит на улицу, вновь попадая на холод, но на этот раз даже не ежится. Мысли захватили ее слишком сильно, и провалилась она в них глубоко-глубоко.

Хиро расположен на восточном берегу острова, и из покоев принцессы, что обращены к морю, заход солнца невозможно увидеть. А потому Калиса наблюдает лишь то, как постепенно темнеет перед ней океан. Издалека можно услышать пение русалок и плеск воды от того, что те, веселясь, взмахивают своими большими красивыми хвостами. Чудесные создания… говорят, что близ острова Руна, у мертвых земель, можно встретить их сестер – призрачных сирен. Но те, в отличие от русалок, менее безвредны. Отравленные прахом Фениксов, они рыщут в водах, как хищники. Чешуя их сгнила, и на ее месте чернеют страшные раны, а питаются сирены человеческой кровью.

Калиса долго стоит на балконе, опираясь о красивую кованую ограду, и думает о том, как же хочется сброситься вниз прямо на скалы. Она знает, что все это – от отчаяния, и что завтра, возможно, оно ее уже покинет. Она переспит со всеми своими мыслями, свыкнется и затем, уже на трезвую голову, что-нибудь непременно придумает. Возможно, первым делом ей стоит поговорить с отцом и сделать это с глазу на глаз, без Лионы и кого бы то ни было еще. Отец всегда уважал ее просьбы, и несмотря ни на что Калиса верит в то, что он ее любит, не может не любить. А значит, все еще не потеряно полностью.

Вернувшись обратно в комнату и плотно заперев двери, чтобы больше не пускать ночной холод, принцесса подошла к туалетному столику и, взглянув на свое отражение, принялась снимать драгоценности. Слуги, вероятно, думая, что ее все еще нет во дворце, не торопились приходить и исполнять свои обязанности, но Калиса этому отнюдь не расстроилась. Она не беспомощная и уж раздеться сможет как-нибудь без посторонней помощи. Золотые цепочки, броши, браслеты и кольца были отброшены в шкатулку к прочим красивым безделушкам. С одеждой пришлось повозиться, но и та вскоре скользнула по телу вниз и собралась черной лужицей у ног, оставляя Калису нагой.

Не видя причин одеваться во что-то другое, она сразу же забрался в кровать, укрываясь мягким одеялом с головой и шумно вздыхая. Мышцы, наконец-то почувствовав тепло, начали расслабляться, наполняясь тяжестью. И хоть рассудок все еще до краев был наполнен горькой тоской, Калисе удалось погрузиться в сон.

В нем ей снились русалки, что вели принцессу по морю навстречу солнцу и далеким зеленым берегам. Куда-то, откуда веяло свободой.

***

Просыпается Калиса ближе к обеду, обнаружив, что кто-то из слуг уже, видимо, успел наведаться к ней утром: распахнул балконные двери, чтобы впустить утреннюю свежесть, а также убрал вещи, что принцесса оставила на полу. Значит, все в курсе ее возвращения в замок… интересно, долго эти идиоты вчера еще ее искали? И знает ли о переполохе король…

Мысль об отце сворачивает ко вчерашнему решению поговорить с ним лично, и у Калисы в желудке тут же вскипает мандраж. Радуясь, что со вчерашнего завтрака так ничего толком и не съела, она вскакивает с кровати и дергано ищет, во что бы одеться. Перед королем представать в чем попало нельзя, подобная дерзость может рассматриваться как неуважение, а нарваться на гнев принцесса планирует сегодня в самую последнюю очередь.

Она выбирает одеяние из сиреневой органзы, струящейся волнами по телу и льнущей к стройным ногам, а сверху, чтобы украсить наряд, закрепляет сеть из нитей жемчуга. Жемчужины звенят при каждом движении, но с цветом кожи гармонируют очень красиво. Также золотые браслеты обхватывают ее нежные плечи и хрупкие запястья, на пальцы надеваются несколько тонких колец с самоцветами, а острые кончики ушей, что выглядывают из черных волос, венчаются наконечниками. И ни одного сапфира. Калиса – единственная, кто при дворе не носит их, ведь ей эти стекляшки без надобности и служат лишь напоминанием о том, что она не такая, как все. Не стоит лишний раз мозолить кому-то глаза своим явным отличием.

Решая, что поест она уже после того, как поговорит с королем, Калиса выходит из комнаты и, крадучись, чтобы не заметили назойливые слуги с придворными, следует к тронному залу. Она не знает, где именно находится отец, так что решает просто обойти все места, где тот может быть. Но в тронном зале ее встречает лишь скрип ей же открытой двери да далекое эхо, гуляющее под потолком. Не оказывается отца и в библиотеке, и в зале для переговоров, и в комнатах для приема трапезы, его нет даже в личных покоях. И лишь тогда, уже полностью отчаявшись, Калиса решается на то, чтобы спросить у кого-нибудь, куда же пропал его отец.

А, получив ответ от одного из королевских советников, чувствует, как земля вся разом ушла из-под ног.

– Его Величество еще утром отбыл в Ромару, чтобы лично передать часть приданого, какое положено за вашу руку, моя принцесса.

Калисе подумалось, что она сегодня так и не проснулась, и все это – ее кошмар. Самый ужасный сон, какой только возможен. Сон, который никогда уже не закончится, и где нельзя спастись.

Потому что все уже решено без нее и будет сделано так, как хотят другие, более сильные мира сего. Отец не пожелал услышать ее мнения и даже поговорить с ней один на один. От нее просто избавились, когда пришло время и случай подвернулся подходящий. Эта партия была выгодна для Эростена: капитаны торговых судов нередко трусили отправляться на остров за сапфирами, страшась мародеров Ромары, да и на сам остров некоторые из них не прочь были иногда напасть. Если Калиса когда-нибудь станет королевой этой страны, угроза исчезнет сама собой – вероятно, именно так рассуждал отец. Калиса понимала его… как подданная, но отнюдь не как родная дочь.

Она чувствовала себя преданной и абсолютно ничего не стоящей. Ненужной вещью, которую не жалко отдать ради выгоды.

Ощущая слабость в теле и понимая, что перед глазами у нее все плывет, Калиса поторопилась скрыться от чужих глаз куда-нибудь подальше. Снова. Снова она бежала, вот только на этот раз прятаться, как жалкой трусихе, ей не хотелось. И она просто решила уйти туда, куда никто больше не решится последовать за ней.

Башня матери была самой высокой из всех, что построены в королевском замке, да и вообще на всем острове. Ее покои находились так высоко, что эфира внутри них практически не наблюдалось. Бирюзовый дым лишь жалкими струйками клубился у самых ног, а все остальное пространство до самого потолка затапливал яркий солнечный свет.

С непривычки Калиса зажмурилась сразу же, как вошла, но довольно быстро справилась с резью в глазах и широко те распахнула. Ей солнце было нипочем, и лучи ластились к коже так приятно, что невольно заставили тело расслабиться.

Никто из эростенцев не рисковал подниматься сюда: слишком здесь было солнечно. Калиса же время от времени посещала башню, когда особенно сильно по чему-нибудь тосковала. Она осторожно забиралась на кровать и часами лежала, уставившись в потолок, представляя, как когда-то еще до ее рождения то же самое делала ее мама. В этой же самой комнате принцесса когда-то появилась на свет, сделав свой первый вдох, здесь Виталла дала ей имя, нянчила ее в колыбели… пока руки все еще способны были двигаться.

Мама умерла, когда Калисе не исполнилось еще и месяца. Но принцессе все равно казалось, что она ее помнит. Хотя, наверное, она просто очень сильно ее любила и была уверена, что она бы ее поняла. И сейчас – непременно бы поддержала, не дала бы в обиду своего ребенка.

– Ты бы не позволила поступить со мной так же, как когда-то поступили с тобой, ведь правда, мама?

Тишина в комнате ничего ей не ответила, и Калиса прикрыла глаза. Ей снова хотелось плакать, и она не стала противостоять этому разъедающему нутро чувству, давая слезам волю. Те потекли вниз по вискам, впитываясь там в волосы, и принцессе стало трудно дышать.

Она поднялась, чувствуя, как от резкости движений кругом идет голова. Нужно было что-нибудь съесть, но от мысли, что во рту у нее окажется хотя бы крошка, тошнило. Чтобы избавиться от мерзкого желания выплюнуть собственный желудок, она распахнула двери и вышла на балкон, жадно вдыхая чистый морской воздух. Сразу стало легче. Запах соли и тепло наполнили ее всю странной силой, будто бы расправив невидимые крылья за спиной.

Калиса запрокинула голову и развела в стороны руки, подставляя их разгулявшемуся на высоте ветру. Облака над ней быстро стремились куда-то вдаль, чайки по-одиночке пролетали мимо. Жизнь… это была она. Та самая жизнь, которая продолжает идти где-то "вне". За пределами острова, за Эфиром, за горизонтом… где-то, где Калиса никогда не была и не надеялась когда-нибудь побывать.

Отсюда она могла видеть солнце. Тяжелый, раскаленный до белого диск шел своей дорогой на запад. Туда, куда держал свой путь и отцовский корабль…

А на востоке – темнело. Там, далеко, куда не мог добраться Эфир, уже можно было заметить полоску черноты, которой наполнился глубокий океан. Принцесса жадно всматривалась туда, будто пыталась оказаться в эту же минуту там – далеко…

А может…

Может ли она…

Во рту пересохло от внезапно посетившей ее, совершенно безумной мысли. И на первой же секунде она оборвала ее на корню, но затем все равно к ней вернулась. Колени подогнулись, и принцесса судорожно вцепилась в ограждение балкона обеими руками, путаясь в своих же сбивчивых рассуждениях. Возбуждение затопило ее всю, целиком, полностью!

Может ли она сбежать? Уплыть отсюда куда-нибудь далеко? Доступ к сокровищнице у нее есть, да и в собственных шкатулках полно драгоценностей, их там столько, что можно обеспечить себе безбедную тихую жизнь до самой старости.

Всего-то нужно незаметно собраться в путь и подкупить капитана одного из торговых судов. Простые купцы не знают принцессу Эростена в лицо, и Калиса запросто сможет выдать себя за знатную особу, которая просто не хочет раскрывать своего имени, и если предложить достаточное количество денег…

Калиса прислонилась лбом к холодным металлическим прутьям и задержала дыхание, дрожа при этом всем телом. Она зажмурилась, пытаясь совладать со своими собственными мыслями, а те как будто назло не слушались, пытались вырваться на волю, разгуляться, соблазнить ее…

Разве есть другой выход? Либо бегство, либо пожизненное заточение на чужбине в окружении жестокости. Если даже в отчем доме Калиса – чужачка, то что будет с ней там? С ней, кто так любит рассуждать о прекрасном, кто в глубине сердца мечтает о том, что когда-нибудь встретит человека, которого сможет искренне полюбить, и тот полюбит ее в ответ… Что станется с ее душой? Разве кто-то там будет заботиться о ней?!

Резко встав, принцесса отшатнулась от перил и попятилась обратно в комнату, а потом, взглянув на темнеющий горизонт в самый последний раз, кинулась из башни прочь. Времени было немного: и на то, чтобы собраться, и на то, чтобы не передумать. Больше всего Калиса боялась, что решимость покинет ее быстрее, чем она успеет сделать то, что задумала.

Сердце в ее груди стучало так сильно, что казалось, будто грохот его слышат абсолютно все. Но она старательно взяла себя в руки, когда спустилась из башни в залы дворца. Было как раз время ужина, и если она не появится перед семьей, к ней могут возникнуть лишние вопросы.

За обеденным столом в просторной комнате для приема трапез собрались все королевские отпрыски и Лиона, которая вяло ковырялась ложкой в своей тарелке – тошнота на этот раз мучила ее во время всей беременности, и потому ела она через силу. Младшие дети, пользуясь вялым настроением матери, баловались, пытаясь незаметно кидаться едой, а старший сын был занят лишь тем, чтобы плотнее набить свой живот: период взросления сделал его аппетит поистине зверским и одарил целой кучей мерзких прыщей на лице.

Калиса, как могла, медленно вошла в комнату и поздоровалась. Они с мачехой на секунду пересеклись взглядами, и даже в этом миге принцесса смогла прочесть в бирюзовых глазах напротив столько ядовитого триумфа, что лишь чудом не скривилась.

– Могла бы и попрощаться сегодня с отцом, – укоризненно хмыкнула Лиона, изгибая тонкую черную бровь. – Все же, он отправился в такой длинный путь только ради того, чтобы устроить твою судьбу. Так ты ему благодарна?

– Я обязательно отблагодарю его позже, – Калиса учтиво склонила голову, пряча то, как она с силой закусывает губы, чтобы не сказать лишнего. Сейчас этого точно было делать нельзя, иначе все провалится пропадом, и спастись будет уже невозможно. – Я нехорошо себя чувствую. Принесите ужин в мои покои, – дала она распоряжение одному из слуг и, развернувшись, двинулась на выход из комнаты.

– Лучше тебе начать привыкать быть более вежливой с членами своей семьи, – произнесла Лиона ей в спину, повысив голос и заставив Калису невольно замедлить шаг. – Не думаю, что новые родственники станут терпеть твой свободолюбивый нрав… Слышала, Ромара ломает всех, неугодных ей…

– Благодарю за совет… Ваша Светлость, – ответила Калиса, а, услышав, как за спиной мачеха выронила ложку из пальцев, слабо усмехнулась и поспешила наконец-то уйти.

Все знали, что Элькирис так и не пожелал короновать свою вторую супругу, Лиона по праву не являлась королевой, была лишь женой правителя. И хоть все при дворе обращались к ней "Ваше Величество", то была неправда. Лиона была всего лишь леди, потому что Элькирис до самой смерти клялся когда-то любить и почитать рядом с собою лишь одного человека – свою королеву Виталлу. Лиона знала об этом, но все эти годы усердно пыталась забыть. Калиса знала об этом, все эти годы настырно помнила и иногда, когда душу хотелось отвести особенно сильно, не брезговала озвучивать.

Ее отец был королем, а мать – королевой. И сама она была наследницей этого острова. Полноправной принцессой, но ни разу не безвольной пленницей. Потому выбор сейчас, как быть дальше, Калиса оставляла только лишь за самой собой.

Оказавшись в своих покоях, она первым делом вытащила из гардеробной походный мешок и, схватив ларец с украшениями, опрокинула тот в него. Следом то же самое она проделала с несколькими шкатулками, где хранились милые безделушки, что давно уже ей не носились. Надежно завязав мешок тугим узлом, принцесса спрятала его под кроватью и принялась ждать.

Слуги появились скоро, предварительно постучав, они занесли в комнату несколько подносов с едой. Калиса, стараясь изобразить сильнейшую усталость, наблюдала за тем, как они расставляют тарелки на низком столике, полулежа и подперев голову рукой.

– Я собираюсь спать сразу, как только поем, – сказала она, – так что до утра не беспокойте меня.

– Но Ваше Высочество, одеяние…

– Я и сама в состоянии раздеться, – раздраженно отмахнулась она, выглядя при этом так, что никто не решился с ней спорить.

Слуги быстро вышли прочь и прикрыли двери ее покоев, а сама Калиса тут же подскочила с места и, совсем не по-королевски запихнув в рот жирный кусок мяса весь целиком, снова поспешила в гардеробную, только на этот раз за подходящей одеждой.

Черные брюки, туника с бархатной вставкой и длинный плащ показались ей подходящим нарядом. Нацепив также парочку украшений, чтобы сойти за эростенку знатного происхождения, а также прихватив небольшой мешочек с сапфирами на всякий случай, она потушила все свечи в комнате, открыла нараспашку балконные двери и выкинула туда к порогу одежду, в которой весь день ходила. Пусть лучше думают, что принцесса не выдержала своей участи и от накатившего отчаяния покончила с собой, выбросившись в морскую пучину. Возможно, в это поверят и не станут ее искать.

Водрузив мешок с драгоценностями на плечо, Калиса осторожно выглянула в коридор и, убедившись, что тот чист, на цыпочках направилась к тронному залу, который, раз отца в замке нет, должен был пустовать.

Сердце ее снова билось быстро. От этого дыхание получалось судорожным и, как Калисе казалось, чересчур громким. При каждом шорохе, каждом отголоске она коченела от страха, но упорно заставляла себя двигаться, идти дальше по опустевшим тусклым коридорам. Сейчас, после ужина, придворные отдыхали, а прислуга была занята уборкой столовых и кухни. Через какое-то время слуги разбредутся по покоям господ, чтобы помочь тем с принятием ванн и приготовлениями ко сну, и до этого времени Калиса должна попасть туда, куда направляется.

Переход к тронному залу шел мимо тех самых комнат, где любило после еды отдыхать монаршее семейство. Прокравшись мимо запертых дверей, принцесса ненароком услышала смех своих братьев и сестер и всего на миг позволила себе замереть. Глубоко в сердце кольнула тоска. Взгляд уперся в глухое дерево, из которого была вырезана створка двери. Пусть они ее и не любили, но были с ней одной крови, и внутри них, как и в Калисе, жил их общий отец.

– Прощайте, – одними губами произнесла она и снова пошла своей дорогой.

Зал, как она и надеялась все время своих сборов, пустовал. И если сегодня утром принцесса заглядывала сюда, трепеща от надежды, то сейчас все обстояло иначе – не надежда толкала ее, а отчаяние. И выход из отчаяния этого был для нее один.

Быстрым уверенным шагом она двинулась к трону, но, приблизившись к нему, резко обогнула и схватилась за край насыщенно-синего гобелена, из-под которого веял сквозняк.

Калиса прислушалась, чтобы убедиться, что за ней нет погони. Вокруг все также стояла тишина, и под самым потолком танцевало гулкое эхо. Сквозь матовый туманный дым серебром на каменный пол проливалась луна. Это место без своего короля как будто впало в забвение.

– Прощайте, – повторила Калиса и, бросив на отцовский трон застилаемый слезами взгляд, скрылась за гобеленом, попадая в длинный коридор катакомб.

После, выбравшись на королевский причал, спрятанная ночью принцесса покинула грот и оказалась на пристани, где пришвартованными стояли множество кораблей. Оттуда, где сильней всего пахло рыбой, Калиса благоразумно прошла дальше и остановилась в месте, где находились корабли, сделанные надежно, красиво украшенные резьбой и накрытые тенью развевающихся на мачтах огромных парусов. Люди, будто не понимая, что на дворе ночь, были заняты делом и торопливо грузили судно, что было к принцессе ближе всего. Осмотрев толстые дубовые сундуки, которые с трудом тащили матросы, Калиса решила, что сомневаться и растрачивать впустую время не стоит. Она быстро выцепила того, кто, как ей казалось, командовал всей работой, и подошла ближе. Стараясь, чтобы голос не дрожал и звучал так, будто она всего лишь отдает привычный с малых лет приказ во дворце, принцесса обратилась к незнакомому мужчине:

– Мне нужно поговорить с капитаном этого судна.

– Лишние рты на борт не берем, – грубо отмахнулись от нее, нахмурив густые светлые брови. Мужчина был похож на Брассилийца, и внутри у Калисы всколыхнулась надежда, которую упустить было кощунством.

– Вы ведь плывете в Брассилию, верно?

– В Виолу, – нехотя согласились с ней.

– Сколько хотите за то, чтобы взять меня с собой?

– У тебя столько нет, – мужчина усмехнулся, взглянув на нее снизу вверх, но усмешка его дрогнула, как только Калиса раскрыла перед его носом кулак, что до этого крепко сжимала. На ладони ее лежал синий камешек, по особенной огранке которого можно было точно назвать его вид.

– Сапфир, – выдохнул мужчина, видимо, даже не понимая, что произнес что-то вслух. Калиса же внимательно наблюдала все это время за ним и видела, как в чужих глазах вспыхнула жадность и желание заполучить.

– Мне нужна каюта на этом корабле, – потребовала принцесса. – Взамен я отдам его вам, а когда прибудем на место – отдам еще один такой же. За молчание о том, что я была вашим пассажиром.

– Как пожелаешь, – кивнули ей и протянули дрожащую от волнения ладонь, в которую Калиса без промедления вложила ненужную ей самой стекляшку.

Ирония всего этого заключалась в том, что сапфиры, что не могли даровать Калисе вечную жизнь, в итоге даровали кое-что гораздо ценнее. Свободу.

***

Каюта, какую выделили Калисе, оказалась крошечной, но в ней принцесса хотя бы была одна. Проведя все время, пока шли приготовления к плаванию, на своей жесткой узенькой кровати, она пыталась осмыслить то, что наделала. Пути назад уже не было, и волнение, что ранее не показывало носа, теперь накрывало ее неподъемной тяжестью. Правильно ли она поступила? Единственно верным ли был этот путь? Что с ней станет, когда корабль причалит к иностранным берегам?..

Виола. Впереди ждала столица Брассилии, где жили и правили кузены Калисы. Но могла ли она им довериться? Вдруг те решат сдать взбунтовавшуюся родственницу обратно родному отцу? Калиса не знала, какими те были людьми.

Но зато она была наслышана, что в Брассилии очень тепло и красиво. Прямо у морских берегов разбиты яблоневые и апельсиновые сады, виноградники, а глубже в степях раскинуты пастбища. Жизнь в королевстве мирная, спокойная и сытая, то процветает день ото дня. Возможно, даже совершенно одной, Калисе найдется там место. Она никому не раскроет правды о себе, осядет где-нибудь и заживет простой тихой жизнью, не зная беды.

Принцесса почувствовала толчок и поняла, что корабль отшвартовался от пристани и двинулся в море. Она решила подняться на палубу и заспешила прочь из каюты.

Корабль медленно отдалялся от острова, и причал перед глазами уже весь оказался погребен под плотным бирюзовым туманом.

– Вот зараза! – вздохнул тот самый мужчина, с которым Калиса ранее разговаривала, и тут же сильно закашлялся. Он оказался самим капитаном. – Стоило день провести на этом треклятом острове, а здоровья я и мои ребята похерили на год вперед.

– Эфир никого не щадит, – ответила девушка, слово в слово повторив те слова, что когда-то поведал ей отец, рассказывая о том, как умерла мама.

Туман похоронил в себе причал, высокие береговые скалы, а затем добрался и до стен королевского замка. Корабль все уплывал вдаль, и замок, делаясь меньше, растворялся у принцессы на глазах, будто его никогда и не существовало.

Годы жизни стирались, прошлое было оставлено там, куда глаза смотрели, но уже совершенно ничего не видели. А за спиной у Калисы тем временем вставало солнце. Оно пробивалось сквозь флер и припекало лопатки.

Как будто звало Калису в ее новый мир.

Неизведанный... и этим прекрасный.