Храни тепло

Слова Рафаэля повисли в воздухе кухни, как ядовитый газ. После его ухода тишина стала физической – густой, давящей, наполненной шепотом камней, которые помнили слишком много. Я сидела, сжимая остывшую кружку, пока пальцы не онемели от холода фарфора и страха. Знание о Дидим, об истинной природе ее смерти, было не просто тайной. Это был заряженный пистолет, направленный мне в висок, взведенный курок которого контролировался холодной рукой Аро. "Запри в самом темном уголке памяти", – сказал Рафаэль. Но как запереть ураган? Как игнорировать ледяную волну осознания, захлестнувшую меня с головой?

Каждый скрип замка, каждый отдаленный шаг за дверью заставлял сердце бешено колотиться. Аро, это мог быть он, он мог знать, читать мою панику в струящемся от страха поту, в дрожи рук, в слишком громком дыхании. Я вскочила, опрокинув стул. Нужно было уйт. Но куда?Моя комната-клетка? Мастерская Маркуса, где с портрета смотрели глаза женщины, убитой из-за любви? Весь замок вдруг ощущался гигантской ловушкой, стены которой медленно, неумолимо сдвигались.

Я металась по кухне, пряча следы чая и печенья, как преступник заметает улики. Глупо, абсолютная глупость. Если Аро захочет знать, он узнает. Но инстинкт самосохранения заглушал разум. Когда последняя крошка была сметена в ладонь, а следы влаги на столе вытерты рукавом, я замерла у двери, прислушиваясь. Тишина. Только собственное сердце, бьющееся как птица в клетке из ребер. Я осторожно толкнула дверь и выскользнула в коридор.

Тени здесь были гуще, чем обычно. Факелы в стенных нишах горели неровно, отбрасывая пляшущие, искаженные силуэты на каменные стены, увешанные портретами давно забытых аристократов с надменными лицами. Их глаза, написанные маслом, казалось, следили за мной, осуждая, предупреждая. Я шла на цыпочках, прижимаясь к холодной стене, каждую секунду ожидая, что из мрака впереди или сзади материализуется черная фигура с алыми глазами. Мысли путались, накладываясь друг на друга: пустые глаза гибрида… нежная улыбка Дидим на портрете… ледяная маска Аро… рыжие волосы Рафаэля и его предостерегающий взгляд… "Он никогда не простил бы предательства… рана… слишком точная для обычного вампира…"

Я не заметила, как свернула не в сторону своей комнаты, а к южному крылу, где находилась библиотека. Тяга к знаниям, к разгадке, к хоть какому-то подтверждению или опровержению ужасной догадки оказалась сильнее страха. Может быть, там, в древних фолиантах, в записях о клановых делах столетней давности, найдется намек? Хрупкая соломинка, за которую можно ухватиться. Дверь в библиотеку была тяжелой, дубовой. Я толкнула ее, и она со скрипом подалась.

Запах старой бумаги, пыли и воска встретил меня. Библиотека была огромной, с высокими потолками, уходящими в полумрак, где терялись резные балки. Бесконечные ряды стеллажей, забитых книгами в кожаных и деревянных переплетах, создавали ощущение лабиринта. Слабый свет падал лишь от нескольких свечей  и окна. Здесь было тихо и пусто. Казалось, само время застыло среди этих фолиантов.

Я подошла к ближайшему стеллажу, бесцельно проводя пальцем по корешкам. Латынь, древнегреческий, трактаты по алхимии, исторические хроники… Где искать следы Дидим? Следы, которые кто-то наверняка старательно уничтожал? Отчаяние начало подступать вновь, смешиваясь с усталостью. Я прислонилась лбом к прохладному дереву стеллажа, закрыв глаза. Картины сменяли одна другую: Рафаэль, говорящий шепотом на кухне… Маркус, сжимающий кулаки у портрета жены… Аро, чей поцелуй в лоб внезапно обрел леденящий, двойной смысл – и ласка, и клеймо собственности.

— Искала что-то конкретное, или просто наслаждаешься полуночной атмосферой познания?

Голос заставил меня вскрикнуть и отпрянуть от стеллажа, сердце едва не выскочило из груди. В проходе между книжными полками стоял Маркус. Он был бледен даже для вампира, в глазах обычно отстраненных или наполненных грустью при виде картин, сейчас горел странный, настороженный огонек. На нем был простой серый камзол, запах масляной краски и скипидара все еще витал вокруг него, смешиваясь с запахом библиотеки.

— Маркус! Я… я не слышала, как ты вошел — Голос мой дрожал, я безнадежно пыталась его контролировать. Он заметит. Он должен заметить.

Вампир сделал шаг ближе, его взгляд скользнул по моему лицу, по моим все еще дрожащим рукам, замершим в воздухе.

— Ты выглядишь так, будто увидела призрака, — произнес он тихо. Его голос был ровным, но в нем не было обычной ледяной отстраненности. Было внимание глубокое, проникающее. — Или услышала историю, которая лучше оставалась бы похороненной.

Слова были как удар. Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Он просто угадал по моему виду? Рафаэль предупреждал не говорить никому, особенно ему. Но стоять здесь, под его пронзительным взглядом, зная то, что я знала о его потере… Это было пыткой.

— Мне не спалось, — пробормотала я, отводя взгляд к темным корешкам книг. — После подземелья и стычки, что была ранее. Кошмары мучают меня, подумала, что книга может отвлечь. — Ложь звучала фальшиво даже в моих ушах.

Маркус не ответил сразу. Он подошел к ближайшей полке, его длинные пальцы медленно провели по ряду книг, будто ища знакомый переплет.

— Книги – плохое лекарство от кошмаров, рожденных реальностью, — сказал он наконец, не глядя на меня. — Они лишь дают имена тем ужасам, которые мы инстинктивно боимся назвать. — вытащил тонкий томик в потертом кожаном переплете. — Мифы об Орфее. Иронично, не правда ли? Человек, спустившийся в ад за своей любовью, потерявший ее из-за одного рокового взгляда назад.

Он повернулся ко мне, держа книгу. Его глаза были невыносимо печальными.

— Люди думают, что он оглянулся из страсти. Из нетерпения. Но… — Он сделал паузу, его взгляд потерялся где-то в пространстве за моей спиной. — Может быть, он оглянулся от страха? От ужаса, что ее свет, сама её суть, растворится в вечной тьме, пока он вел ее к выходу. Что он выведет лишь тень, эхо того, что любил. И этот страх… оказался сильнее надежды. Сильнее любви.

В его словах звучала такая личная, выстраданная боль, что у меня перехватило дыхание. Он говорил об Орфее? Или о себе? О том мгновении, когда он получил весть о смерти Дидим? О веках, прожитых с сомнением, с подозрением, которое он, возможно, сам в себе подавлял, потому что правда была слишком чудовищной, чтобы ее принять?

— Страх… — прошептала я, не в силах сдержаться, глядя на его скорбное лицо. — Страх потерять то, что дорого он может толкнуть на что угодно. Даже на самое немыслимое, ради сохранения иллюзии контроля.

Маркус замер. Казалось, даже воздух в библиотеке перестал двигаться. Он медленно поднял глаза и встретился с моим взглядом. В его ледяных глазах мелькнуло что-то острое, дикое – понимание? Ужас? Гнев? Я видела, как его пальцы впились в переплет книги, костяшки побелели.

— Ты говоришь очень специфично, Селена, — произнес он тихо, и в его голосе впервые зазвучала опасность. Холодная, как сталь клинка. — Что именно… или кого именно ты имеешь в виду? И что… или кто нашептал тебе такие мысли в столь поздний час?

Паника, чистая и первобытная, схватила меня за горло. Я переступила черту, ту самую черту, о которой предупреждал Рафаэль. Я видела это в его глазах – он знал, что я знаю нечто большее. Он связывал мои слова, мой страх, с кем-то, с кем я говорила. С Рафаэлем.

— Я… я не знаю, о чем ты, — попыталась я отступить, голос сорвался. — Просто размышления вслух, после кошмаров все кажется мрачным.

Он сделал шаг вперед. Не угрожающе, но с неумолимой решимостью. Пространство между нами сжалось, наполнившись напряжением.

— Не лги, — его шепот был лезвием, скользящим по коже. — Я вижу это в твоих глазах. Вижу знание, которое тебя сжигает изнутри. Знание о ней. О Дидим.— Он произнес имя жены, и оно прозвучало как стон, как открытая рана. — Что тебе сказали? А самое главное кто тебе сказал?

Я отступила еще шаг, наткнувшись спиной на твердый стеллаж. Книги давили на меня со всех сторон, как немые свидетели надвигающейся катастрофы. Признаться и назвать Рафаэля? Предать того, кто доверил мне опасную тайну? Или продолжать лгать, рискуя разжечь в Маркусе ярость отчаяния?

— Маркус, пожалуйста… — голос мой предательски дрожал. — Я ничего не знаю наверняка! Только догадки,плохие сны. Не заставляй меня.

— Заставляю, — перебил он резко, его лицо исказила гримаса боли и гнева. Он был так близко, что я чувствовала исходящий от него холод, видела мельчайшие прожилки в его глазах, ставших почти черными от расширенных зрачков. — Скажите мне! Что ты думаешь и что ты знаешь? Кто посеял в твоей голове эти… эти семена?!

Его рука непроизвольно сжалась в кулак. Книга о Орфее упала на каменный пол с глухим стуком, разлетевшись веером пожелтевших страниц. Звук эхом прокатился по тихой библиотеке, казалось, разбудив спящие тени на стеллажах.

В этот момент дверь библиотеки снова распахнулась. Но на этот пороге не было невидимой тишины Маркуса. Стоял Аро.

Он замер на пороге, его черный шелковый костюм сливался с темнотой коридора, лишь рубиновые глаза горели в полумраке, как угли. Его взгляд скользнул с Маркуса, чья поза выражала яростное напряжение, на меня, прижавшуюся к стеллажу в панике, и на книгу, распластавшуюся на полу у его ног. На лице Аро не было привычной маски вежливой отстраненности или холодной власти. Было лишь ледяное, бездонное любопытство хищника, учуявшего кровь.

— Какая трогательная сцена для столь позднего часа, — его голос был гладким, как обточенный лед, но в нем вибрировала опасность. Он медленно вошел в библиотеку, его шаги были бесшумны, но каждый из них отдавался гулким эхом в моей груди. — Учитель и ученица? Или старые друзья, обсуждающие трагическое прошлое? — Его алые глаза остановились на Маркусе. — Что так взволновало тебя, мой друг? Эта книга? — Он наклонился, поднял том о Орфее с пола, его пальцы бережно смахнули невидимую пыль с обложки. — Или что-то, что сказала наша дорогая Селена?

Он посмотрел на меня. Его взгляд был не читающим, а взвешивающим. Оценивающим уровень моего страха, степень вины на моем лице. Я почувствовала, как ноги подкашиваются. Знание о Дидим, о его преступлении, пылало во мне, как клеймо. Казалось, он должен увидеть его сквозь кожу.

Маркус резко выпрямился, отступив на шаг от меня. Его лицо снова стало непроницаемой маской, но напряжение в его плечах выдавало бурю внутри.

— Ничего существенного, Аро, — его голос звучал натянуто, неестественно ровно. — Селена плохо спала. Кошмары после подземелья. Я нашел ее здесь. Мы… говорили о мифах. О вечной человеческой склонности терять то, что любишь, из-за собственных страхов.

Аро медленно кивнул, его взгляд все еще прикован ко мне.

— Страхи… — он протянул слово, словно пробуя его на вкус. — Да. Мощная сила. Она может сделать нас глупцами, трусами или… тиранами. В зависимости от того, кому что дороже: иллюзия безопасности или сама суть того, что пытаешься удержать. — Он сделал шаг ко мне. Холодный, озоновый запах, который всегда витал вокруг него, усилился, смешавшись с запахом старых книг. — Ты дрожишь, милая Селена, как осиновый лист. Это страх перед кошмарами? Или— он наклонился чуть ближе, его шепот был как прикосновение лезвия к горлу, — страх перед правдой, которая может быть страшнее любого кошмара?

Я не могла дышать. Его близость,слова, пронизывающий взгляд – все это сжимало горло ледяным кольцом. Он знал или просто подозревал? Играл? Пытался выманить признание?

— Я просто устала, — выдавила я, отводя взгляд, боясь, что в моих глазах он прочтет все. — И холодно здесь. Я пойду в свою комнату.

Я попыталась сделать шаг к двери, но ноги не слушались. Аро слегка протянул руку, не касаясь, но блокируя путь.

— Подожди, — сказал он мягко, но в этой мягкости была стальная непреклонность. — Маркус упомянул, что вы говорили о потере, о страхе. Интересная тема. Особенно— он повернул голову к Маркусу, — в контексте древних мифов и наших собственных, клановых трагедий. — Он снова посмотрел на меня. — Ты ведь знаешь о Дидим? О потере, которая оставила неизгладимый шрам на душе моего старого друга?

Это был прямой удар. Я почувствовала, как Маркус замер позади меня. Тишина в библиотеке стала абсолютной, звенящей. Даже пыль, казалось, застыла в воздухе.

— Да, — прошептала я, едва шевеля губами. — Маркус… рассказывал. Что она была светом. Что ее смерть… была жестокой несправедливостью.

— Жестокой несправедливостью, — повторил Аро задумчиво. Он переложил книгу об Орфее из руки в руку. — Да. Так часто бывает в этом мире. Свет гаснет слишком рано, иногда по воле слепого случая. — Он сделал паузу, и его следующий вопрос повис в воздухе, натянутый как тетива лука. — А тебе, Селена, Рафаэль ничего не рассказывал о Дидим сегодня ночью на кухне? Когда приносил тебе чай с имбирем от кошмаров?

Ледяная волна прокатилась по мне от макушки до пят. Он знал и всё видел,или слышал,или просто знал все, что происходит в его замке. Всегда. Рафаэль был прав – бомба была не только в знании, но и в самом факте разговора.

Я открыла рот, не зная, что сказать.  Может быть Признаться или Солгать? Любое слово могло стать смертным приговором для Рафаэля и для меня.

Маркус зашевелился позади. Его голос прозвучал хрипло, сдавленно:

— Аро… Что ты хочешь сказать?

Аро медленно повернулся к нему, и в его алых глазах вспыхнул странный, почти болезненный огонек – смесь триумфа и чего-то еще предвкушения или боли?

— Я хочу сказать, мой старый друг, — произнес он с ледяной четкостью, — что, возможно, не всё в смерти твоей Дидим было слепой игрой случая. И что наша любопытная смертная… — он кивнул в мою сторону, — возможно, прикоснулась к краешку правды, которая была похоронена слишком долго. Правды о настоящем монстре, притаившемся в тени.

Он не сводил глаз с Маркуса, ожидая реакции. Я видела, как лицо вампира исказилось. Не гневом,не скорбью, а неверием. Глубоким, животным неверием в то, что только что услышал. И в то же время в его глазах мелькнула искра давно подавленной, мучительной догадки, искра, которая могла разжечь ад.

Библиотека Вольтури, хранилище вековых знаний и тайн, внезапно стала полем битвы за правду, которая могла уничтожить их всех. Аро стоял посреди нее, держатель ключей от ада, готовый повернуть их в замке. А я, смертная, затерянная в их бессмертной игре, держала в руках спичку, которая могла поджечь фитиль и тиканье часов, отсчитывающих время до взрыва, теперь звучало громче любого слова.