Ловушка
Скай
Сознание медленно меркнет, а память в который раз подбрасывает урывками всплеск странных ощущений и размытых клочков воспоминаний, таких коротких и неясных, словно для затравки, будто пытаясь выбить у меня всю почву из-под ног и окончательно свести с ума. И в который раз ей это удается, услужливо демонстрируя свои тайные, загадочные закрома, подсунув что-то больше похожее на дежавю, чем очередное видение. А мне остается затравленно глотать воздух и мотать головой, чтобы отогнать мрак, вставший перед глазами и отчаянно цепляться за реальность, чтобы прийти в себя, потому что становится страшно.
Я знаю эти ощущения, когда сильные, налитые мускулами руки одним рывком подхватывают наверх, закидывают на крепкое плечо или просто прижимают к себе, а в этот момент в груди вскипает чувство некого счастливого ликования, беззаботной радости и еще чего-то такого доверительного, связывающего только двоих людей яркой, атласной лентой из эмоций, как будто они самые близкие на всем свете. Но в то же время я четко осознаю, что мне просто неоткуда испытывать такие ощущения и проявления нежности, ведь в моей жизни ничего подобного и не могло быть. Не было у меня никогда человека, который заботился обо мне, бережно обнимал, оберегал и носил на руках, только тот, который приходит ко мне во сне, только он мог бы так прикасаться ко мне, но я даже не могу определить существовал ли он на самом деле или же это просто плод фантазии моего подсознания. Или все-таки это мои воспоминания?
Но ведь этого же просто не может быть. Не может! Так не бывает, чтобы один и тот же человек казался и совершенно чужим, далеким, незнакомым, и одновременно знакомым. Все эти его раздраженные жесты, взрывы гнева, движения, выражения лица, ухмылки и прищур глаз со стальным отливом - как один разгаданный, но все еще засекреченный ребус. Всё это странно, неправильно и дико начинает злить, потому что совсем необъяснимо. Как же понять свои ощущения? Казалось бы, вот-вот, почти удается нащупать ту тонкую ниточку и потянуть, чтобы раскрутить этот тугой клубок, чтобы найти ответы на свои вопросы, но край ниточки вновь ускользает, принеся взамен ясности еще больше сомнений, и тупое онемение удается скинуть не сразу. Возможно, это просто из-за усталости, мы бродим по лесам почти два дня, но до входа на полигон остается совсем немного и необходимо брать себя в руки.
А дерьмовые сюрпризы случаются, как всегда, внезапно. Вот я только пытаюсь прийти в себя от созерцания в пух и прах разнесенного входа в тоннель, засыпанного теперь грудой камней и толщей земли, все еще злясь на командира за его выходки, принесшие мне очередную галлюцинацию, обморок и дурноту, и думаю каким невероятным способом нам теперь придется искать тот злополучный вход, только если экскаваторы нагнать, а по нам уже стреляют. Резкий бросок, я как-то и осознать не успеваю, тело само перекидывается в сторону и врезается тараном, опрокидывая за собой Алекса, и пуля вгрызается в землю, выбив небольшое пыльное облачко. Почему-то время в такие моменты становится резиновым, как жвачка. Черт вас раздери! Киборги!
- Твою мать! - рявкает командир, дергая затвор автомата и выпуская очередь по вынырнувшим, словно из ниоткуда, фигурам, пока я закатываюсь за большой кусок скалы, оставшейся от подрыва прохода. - Вот как знал же! - Он пробирается ко мне и быстро натягивает защиту и шлем, а я начинаю отстрел подступающих болванок. - Давай, живо, ползком в укрытие, я прикрою.
Патроны прошивают воздух над головой, врезаются в камни, в землю, будто сыплется град, я на животе переползаю к небольшому углублению в земле, занимая обороняющуюся позицию, и выцеливаю киборгов. Ой как хорошо, что патроны разрывные и пробить шлемы не составляет особого труда, но нападающих как-то слишком много и дистанция великовата. Командир одним рывком перекатывается за валун, прорежая строй в серых одеждах, оглядывается и чертыхается. По кромке лесополосы поднимается мутный туман, обозначающий появление нежданных гостей. Встряли мы, ой как встряли! Путь назад отрезан, нужно выбираться на другую сторону по разломам горы, пока нас не взяли в кольцо.
Эйт показывает мне продвигаться, я шмыгаю по рытвинам напрямую, пригибаясь к земле. Напряжение затапливает по самую маковку, и капельки пота ползут по лопаткам. Сейчас тут станет жарко, но стоит только расслабиться, и мурашки по коже обеспечены. Ну что, пустоголовые, постреляем, подходите поближе, и я наделаю в вас дырок. Ну или вы во мне, что гораздо меньше вдохновляет, конечно, но адреналин, расползающийся по венам, не дает испугаться и свалиться в панику. Ладони крепко сжимают пистолет, тщательно прицеливаюсь и плавно спускаю курок, выстрелы ахают с многоголосым эхо, монотонно сокращая численность болванок, давая возможность напарнику немножко продвинуться вперед и занять удобную позицию.
Эванс выглядывает из-за расколотой крошки насыпи, видимо, прикидывая наши шансы отмахаться, но досадливо качает головой, и тут же в его засаду врезается несколько пуль. Ах ты ж, черт его побери, так и этак!
- Командир, нас зажали, - констатирую я в связь, углядев еще один отряд недовольных, подбирающихся к подножию раздолбанной горы, перекрывая нам последний путь. - Придется лезть в катакомбы, там должен сохраниться проход на другую сторону, если его не засыпало.
- Твоё «если» очень обнадеживает, - цедит он в передатчик. - Но, как я понимаю, другого выхода нет?
- Правильно понимаешь, товарищ командир. Ты вообще временами на редкость сообразительный парень. Давай, поползли!
Мелкими перебежками, прикрывая друг друга и огрызаясь огнем, мы медленно, но верно начинаем взбираться на пригорок, ныряя по убежищам, чудом только уворачиваясь от рикошетивших об камни патронов. Пыль брызгами в стороны, под ногами хрустят и разъезжаются обломки, запах пороха забивает ноздри и сердце бабахает в ребра там-тамом, приглушая звук боя. Весело-то как, что пиздец. Когда киборги внезапно возникают на горизонте, приходится с размаху нырнуть в неприметную кучу сухих зарослей и резко метнуться в сторону от очередных выстрелов. Падая, я пребольно шарахаюсь о деревянный выступ поваленного дерева, и мешкаю - в бочину прилетает болючий подарочек.
Бам! Попали, суки! Хорошо, что в бронике. Отделаюсь синяком, в худшем случае трещиной в ребрах, не страшно. Снова свист очереди - и уже прямо рядом прочерчивается нехилая такая дорожка из выбоинок, но Алекс успевает снять подкравшегося стрелка. Что ни говори, а стреляет он и впрямь метко. Фух, черт, что б я без тебя делала? А пространство вновь режет свинцовыми угощениями. Кажется, теперь мы крепко попали. Кругом одни развалины, и мне не видно, что происходит, вбиваю новою обойму, и остается только отстреливать тех, кто бездарно высовывается сам, зато секундой позже улавливаю краем глаза движение сбоку, но не успеваю и среагировать, как здоровенный силуэт бросается ко мне и придавливает к земле, буквально подмяв под себя.
«Ба-бах!» - рвущий душу грохот, камни вздрагивают под нами и сверху, словно с небес сыплется крошево, земля и какая-то дрянь, прямо на спину Алекса, укрывшего меня собой от гранаты. В ушах неразборчивый гул, пыль и едкая гарь застилают глаза, вместе с расплывчатой картинкой, которую я немедленно отгоняю, встряхивая головой. Блядь, не время для галлюцинаций, и так всё плохо.
- Ну это, охуеть, как здорово! - рявкает Эванс, скатываясь с меня. - Ты как, живая? - я отчаянно киваю, прочищая ссохшееся горло.
«А ведь это со мной уже было!» - с неким осмыслением эхом проносится в голове, когда тяжелое тело сползает в сторону, и командир, ухватив меня за плечо, начинает подпихивать в один из овражков, одновременно не прекращая отстреливаться.
- Алекс, а у тебя есть граната? - зачем-то интересуюсь я, укладываясь рядом и выискивая себе цель, что-то подсознательно этого потребует для убеждения.
- Не боись, детка, прорвемся. Куда ж я без гранаты, - и усмехается. Я не вижу этого, но отчетливо чувствую. Как же странно действует на меня этот мужчина, что временами, мне так и хочется треснуть его по спине от негодования. Он издевается, что ли, ну что тут смешного? Поседею я с ним, к гадалке не ходи, хорошо, что блондинка, блин. - Так, Скай, слушай меня внимательно, - серьёзно говорит командир, и в его голосе появляются металлические нотки. - Давай-ка выбираться отсюда ко всем ебеням. Сейчас самое главное - забраться наверх, туда болванкам проблематично будет влезть, пойдут в обход, и у нас будет время свалить.
Я придирчиво оглядываю подъём, вроде есть за что ухватиться, но насколько надежна эта конструкция из груды обвала неизвестно. Вообще удачей наша задумка и не пахнет, но придется рискнуть, больше нам ничего другого не остается, ведь куда бы мы ни завернули - натыкаемся на повылезавших со всех щелей киборгов. Эванс достает из выкладки небольшой шарик, выдергивает чеку и точным броском отправляет в ближайшее скопление болванок. Ухает взрыв, разнося их на искрящиеся запчасти, а мы начинаем карабкаться вверх, цепляясь за камни и хилые растючки, бодренько пошевеливая конечностями.
А пространство расчиркивают новые и новые огненные сполохи патронов. До сих пор зорко поглядывать по сторонам мне было некогда, а теперь вдруг становится страшно так, что внутри все холодеет, когда открывается вся панорама ожесточенного побоища. Ломанные кучи и неподвижные останки от конструктора покрывают всю территорию, как нас еще не прибили - чудо, не иначе. Хорошо мы сократили численность болванок, да вот только они вновь пребывают, клубящийся туман и дым постепенно заволакивают окрестности.
- Эйт, их слишком много, - обреченно шиплю я. Да откуда ж их столько принесла нелегкая?
- Отлично. Не придется скучать! - отзывается Алекс, подтягиваясь на узком выступе и затаскивая своё тело выше. О да, скучать точно не придется, словно тут целый развлекательный центр открыли. Во как завернул, хрена себе! - Задницей шевели!
Несмотря на внутренний протест, я как-то уже морально настроена на безумное скалолазание, хотя мне все время кажется, что нас загоняют в ловушку и она вот-вот захлопнется. Но всё же я молчком лезу по уступам вслед за командиром. В какой-то момент камень, служивший упором вылетает из-под ноги, и я повисаю в воздухе, ухватившись за какой-то корень. Трижды «блядь!» Сердце болезненно ёкает на секунду, а затем оглушающее громко бьется, отдаваясь пульсацией в ушах, и меня сковывает ужасом.
Алекс тем временем достигает вершины и недоуменно оглядывается, чертыхаясь сквозь зубы, обнаружив меня не лезущей следом, а болтающейся и совершенно выбившейся из сил, отчаянно пытающейся хоть за что-нибудь перехватиться и найти упор ногами. Все мои попытки подтянуться вверх оказываются бесперспективными, и удача решает больше не баловать меня своими привилегиями, выбивая почву из-под ног в буквальном смысле слова. Улегшись животом на землю, он протягивает мне свою руку, но расстояние слишком велико, и дотянуться не выходит. Совсем не получается.
Слух улавливает приближающийся звук чужих шагов, и что-то внутри болезненно ноет, как старая рана, которую вновь разбередили, и эти отблески боли и страха пульсируют в ушах, отдаваясь мучительной слабостью во всем теле, будто рвётся что-то, расходится по швам, оголяя нервы, затопляет чувством безысходности и заставляет думать об ужасных вещах. Мне не дотянуться до его руки, а ему меня не вытащить. Глупо и обидно сгинуть вот так, соплей болтаясь на склоне, но еще хуже, что и он погибнет из-за меня. Боже... как это ужасно!
- Уходи, - обреченно вышептываю командиру, но Эйт и не двигается с места. - Уходи, Алекс, - уже с нажимом, - иначе оба тут погибнем!
- Нет, я тебя не брошу! - рявкает командир, одарив меня пристальным взглядом, полным ледяного укора. - Бесстрашные своих не бросают, когда ты это уже поймешь? - выдает он это таким тоном, что я чувствую, как внутри пожарами разгорается отчаяние от осознания того, что никуда он не уйдет, и хочется совершенно по-детски расплакаться. Да сколько можно?! Почему этот человек такой упрямый?
Неужели это все? Конец? Я с ужасом осознаю, что совсем не хочу умирать. И уж тем более не хочу, чтобы умирал этот невозможно упертый, до безрассудности храбрый и очень хороший парень. И даже та жалкая мысль, продолжающая освещать мрачную ситуацию: может, мне удастся еще встретиться с тем, кого я потеряла, кто по-прежнему приходит ко мне во снах, обнимает меня, любит и заботится, заставляя вскакивать посреди ночи, плакать в подушку и надеяться на встречу? Как бы я хотела этого. Увидеть его, обнять, выпустить накопившиеся эмоции. Сказать, что люблю, в конце концов! Но даже эта мысль не приводит к такому отчаянию, чем смерть этого Бесстрашного, потому что глубоко внутри что-то скручивается колючим ежом.
Алекс исчезает из поля моего зрения всего на несколько секунд, а потом появляется, спуская по склону гибкую ветку. Я цепляюсь за нее пальцами, и он осторожно тянет вверх, но ветка трещит, вот-вот сломается. Отчаяние - самое ужасное, мерзкое чувство из всех, которые может испытать человек, а отголоски паники уперто нашептывают о том, что ничего не изменится.
- Ну же, девочка, давай, еще немного осталось, - голос звучит мягко, успокаивает, и кажется, обволакивает все тело, прогоняя панику.
Создаётся впечатление, что этот голос везде: в голове, в бешено бьющемся сердце; спокойный, ровный, оказывающий убаюкивающий эффект на все страхи и терзания, успокаивает взбунтовавшуюся тревогу.
- Не смотри вниз, на меня смотри. Слышишь? - я киваю, не отводя взгляда от его протянутой ладони и распахнутых глаз с отливом стали. Я никогда не видела у него таких глаз, таких искренне взволнованных и добрых. - Хватайся, я тебя вытяну.
Выстрелы звучат так оглушительно, совсем рядом, что я дергаюсь от неожиданности, и дышать становится сложно, словно кто-то медленно отключает подачу воздуха в легкие. Перед глазами плывут цветные круги, а голова кружится, и я понимаю, что падаю. Это ощущение длится не больше и доли секунды, а затем моя ладонь оказывается зажата в большой, теплой руке.
- Держись, все хорошо, я тебя вытащу, - как можно спокойнее увещевает командир, а сам морщится, и капельки пота текут по вискам от напряжения. Его рука... он хватает меня раненой рукой, ему больно, но он держит. Наши ладони грязные, я начинаю медленно выскальзывать, а он только сильнее стискивает свои пальцы, будто в тиски. Кровь стучит в ушах, а сердце бьется невероятно быстро не в силах совладать с паникой.
- Алекс, я выскальзываю! Я упаду! - судорожно проклиная собственную слабость, выкрикиваю я. Голос дрожит, и меня гложет чувство вины, что все попытки оказались тщетны, а я приношу ему столько проблем. А еще он из-за меня умрет. Вина не просто гложет, а уже поедает, стремясь ежесекундно вонзить свои острые зубы поглубже, отхватить самый большой кусок. Пот тонкими струйками стекает по вискам на шею, отправляется ниже и щекочет своими ручейками вдоль линии позвоночника.
Проклятые выстрелы по-прежнему звучат где-то на задворках сознания. Они висят в воздухе, отвратительно пульсируют и леденят душу, словно издеваясь. Словно играя. Словно провоцируя и давя эмоциями от ужаса, пробирающего до костей, до злости на обстоятельства и саму себя. Спазм, подкативший к горлу, мешает дышать, а голова предательски кружится. Но Алекс, не обращая на выстрелы внимания, шумно выпускает воздух из легких, на выдохе прошептав:
- Нет, детка, ты не упадешь. Я держу тебя, давай, еще чуть-чуть! - конечно, Алекс просто успокаивает, но этого было достаточно, чтобы слова обожгли сердце, этим самым отдав приказ к действию - покрепче обхватить его руку и закрыть глаза. Через плотно сжатые ресницы проступают слезы, но не от страха, а потому, что в его словах скрывается нечто светлое, нечто теплое и родное. Странное, но приятное чувство, название которому дать крайне сложно, разливается во всем теле, заставляет дрожать.
Надежную руку, по-прежнему крепко сжимающую мою ладонь, я ощущаю сравнительно недолго. Потом сильный рывок вырывает меня из этого круговорота и внезапно я падаю, словно опрокинутая. Падаю прямо на мужчину, упершись ладонями в широкую грудь, слыша, как гулко бьется сердце за его ребрами, больно ударившись коленом обо что-то очень жесткое. Воздух выбивает из легких, а перед глазами плывут разноцветные картинки. Серые своды стен, дикий рев воды, разбивающейся об острые, темные камни. Мурашки жути, покрывающие кожу, ледяные брызги на лодыжках, непослушные пальцы и черный, бурлящий поток, от которого не выходит отвести глаз. Чья-то рука, держащая меня над пропастью, кошмарное, холодное дыхание страха. Злость и ненависть, но абсолютно все ощущения начинают таять, растворяясь в дымке восприятия реальности.
Я пытаюсь встать, но сильные руки держат, осторожно поглаживая по голове. Успокаивают. Всё так же, как в мимолетном видении, почти так же, но только нет того ядовитого ощущения ненависти, его место прочно занято безграничной благодарностью. Что это? Снова галлюцинация или воспоминание? Дышать тяжело - каждый вздох отдается ноющей болью в легких, а мне становится так спокойно, что я просто на мгновение утыкаюсь лбом в чужую грудь, облегченно выдыхаю и поднимаю глаза на командира. Он дышит тяжело, с присвистом и откидывается затылком на землю, прикрыв глаза ресницами, и лицо его совсем не хмурое. И нет больше маленькой складочки между бровей, которую иногда так и хочется разгладить пальцами. Его лоб, скулы все мокрые, а мне вдруг почему-то отчетливо хочется стереть эти капельки. В какой-то момент я даже уже тянусь к нему, но он поднимает голову, приоткрыв глаза, изгибает одну бровь и спрашивает:
- «Алекс»? Откуда столько чести?
Сердце болезненно сжимается на секунду, а затем оглушающее громко бьется, отдаваясь боем крови в ушах. Ну что за человек, а? Сперва спасает, рискуя собственной шкурой, а потом обязательно гадостью одарит... У-у-у, нервомот!
- Тьфу на тебя! - отталкиваюсь от него ладонями и поднимаюсь, а то совсем уже позорно пригрелась на теплой груди. - Только хотелось что-то хорошее тебе сказать, а ты, как всегда всё испортил, дядя Эйт!
- Ладно-ладно, я никому не расскажу об этой маленькой слабости, - подкалывает командир, а я возмущенно замираю и раздуваю ноздри. Его плечи подрагивают, и Эванс заходится в смехе, сперва беззвучном, но набирающем обороты. Смешно ему. Моему негодованию просто нет предела, что я бью его по плечу кулачком.
- Ай, черт! - морщится Алекс от боли.
- Ой, извини! - вскрикиваю я, сообразив, что ударила по больному месту, и уже хочу подскочить к нему, как...
- Хватит кудахтать уже, курица беспокойная. Давай, пора уносить ноги отсюда, пока уроды не очухались. Кстати, где мы?
Черт, а ведь прав, паршивец, нынче и тут станет неспокойно, когда болванки вскарабкаются наверх, так что булки расслаблять не стоит! Я оглядываюсь, внимательнее всматриваясь в разломы и черные дыры, между валунами и обломками горы, оставшиеся от тоннелей. Надо двигать по вершинам, другого-то пути у нас все равно нет, киборги давно окружили и перекрыли всю территорию.
- Можно попробовать по верхотуре пробраться, у нас позиция в этом случае будет выше, и отстреливаться сподручнее, - предлагаю я, глядя, как на гору тщетно пытаются залезть киборги. Сколько пойдет времени до того, как они поймут, что можно вставать друг другу на плечи или выбивать выступы в скале. Они хоть и болванки, но мозги у них все равно есть. - Времени у нас не так много.
- Как и патронов, кстати. Я думаю так, мы можем жахнуть гранатой, только надо понять в какую сторону двигаться, болото не вариант, подстрелят. Давай, языкастая, думай куда побежим, туда и подарочек отправим.
Я судорожно оглядываюсь и примечаю свою старую тропку, одну из тех, которую я обнаружила, когда еще выходила на охоту без байка. Ага, понятненько.
- Давай, вон туда! Если быстренько прорвемся, то, наверное, даже сможем совсем оторваться.
- Твое «наверное» меня просто не устает обнадеживать, - доставая из запасника плоский маленький кругляшок, ухмыляется Эйт и начинает пальцем водить по предмету.
- А что это, - моментально загорается во мне любопытство.
- Это импульсная граната, будет немного больно, а потом даже, наверное, чуток приятно. Надо только мощность задать, чтобы киборгов из строя вывело, а мы не окочурились тут на хрен. - Он на секунду зажимает кругляшок в руке и, бросив ее в гущу лезущих на склон киборгов в том направлении, куда мы собирались бежать, вдруг сгребает меня и прижимает к своей груди. Я инстинктивно дергаюсь, но сильные руки не дают ни капельки пошевелиться.
- Тихо, не рыпайся, - едва слышно и без тени издевки говорит он мне, - импульсы не самая приятная в мире штука.
Пальцы начинает колоть внезапно, а в теле нарастает и множится жаркая испепеляющая сила, которая, кажется, хочет разорвать меня, разметать, болью выжечь глаза. О да, я знаю что это, знаменитые импульсы Бесстрашных! Однако, когда Эйт прижимает меня к себе, переживать импульсный удар легче, гораздо. Или, может, мощность не так велика, но жар сходит довольно быстро, и я даже могу оглянуться. С восточной стороны киборги лежат вповалку и не подают признаков жизни. Мы идем туда, Эйт не смог удержаться, чтобы не пнуть парочку и не расстрелять некоторых еще активных болванок.
Вскоре мы оказываемся у кромки леса. Я знаю тут все ловушки, изучила как свои пять пальцев. Обходя одну из них я вдруг замечаю... Ну конечно, что же я так сглупила-то! Я слышала о подземном проходе тут, вот только давно им не пользовалась. И, честно говоря не знаю куда он выходит.
- Эйт, иди сюда, я, кажется, нашла кое-что!
- Что у тебя там? - заинтересованно оглядывается Эванс, подходя поближе.
- Подземный проход, когда давно он был тут, и я не знаю, куда он выходит, но болванки скоро придут в себя и будут гнаться за нами. Думаю скрыться в тоннеле - самый правильный выход.
- Ну да, если только это не заведет нас в очередную ловушку! - я отворачиваюсь, чтобы не показывать снова своего негодования, а Эйт примирительно улыбается: - Давай, показывай свой проход, в конце концов у нас не такой уж богатый выбор.
Ухватив командира за руку, быстро тащу его за собой, к одному из проломов, в густую темноту, молясь, чтобы мой навигатор в голове не подвел и мы не заблудились. Все обиды и размолвки, все потом. Сейчас сориентируемся - и во все лопатки, пора и честь знать.
Алекс
Выбравшись из тоннеля, я не сразу могу сориентироваться, а Скай, не выпуская моей руки, уже тянет меня куда-то.
- Стой! Надо понять сначала, где мы, - пытаюсь я урезонить девицу, но она уверенно тащит меня вперед, сжимая малюсенькой ручкой мою ладонь.
- Я уже поняла, где мы! Твоя машина километрах в трех на самом деле. Если поторопимся, то, может быть, и не вымокнем до нитки, дождь накрапывает.
Музыка: Giovanni Marradi «WithYou»
Она отпускает меня, потому что по лесу лучше передвигаться отдельно. Однако, дождь обрушивается на нас настолько внезапно, что становится немного не по себе. Небо моментально затягивает тяжелыми, темно-серыми тучами, становится невыносимо душно, а потом складывается ощущение, что на тебя выплеснули полное ведро воды. На самом деле это лучше, чем палящее солнце, но вот теперь придется топать мокрыми до машины, что не очень то уж и приятно. А Скай, кажется, совсем не волнует, что она вся вымокла. Она бежит вперед, что на самом деле очень неразумно, расставляет руки в разные стороны и смеётся.
- Как здорово, Эйт! Посмотри! С неба льется вода, а мне весело до восторга!
Я иду и ухмыляюсь на ее это щенячье ликование. Скай поднимает голову вверх и ловит капельки языком.
- Я люблю дождь! Люблю дождь, Эйт, слышишь? Он шумит! Он живой! И я живая! Жива-а-а-а-а-я! - Она кружится, мокрые волосы ее облепляют плечи и лицо. И снова, в который раз уже за то время, пока мы с ней тут, наедине, мне кажется, что это... она, Алексис. Прямо через внешность этой девушки проступают черты Лекси так явно, что в душе зарождается клокочущий гейзер радости и одновременно выедающая тоска заполняет все пространство, потому что... я понимаю, что этого просто не может быть! Она скидывает обувь и скачет по влажной траве босиком, а в моей голове вспышкой возникает воспоминание.
Сафари. Ночь. Палатка. Лес. Лекси выбирается из тесной каморки и с удовольствием потягивается, широко расставив руки. Я проснулся раньше и вышел покурить, благо дождь наконец-то успокоился. Она подходит ко мне сзади, сцепляет замочком руки на животе и прислоняется щекой к моим лопаткам.
- Солнце, - бормочет она и ее пальчики спускаются ниже, к пряжке ремня. - Как же я соскучилась.
Я тоже соскучился. Хоть и выпутался из нее всего лишь пару минут назад. Никак не могу насытиться ею, мне невозможно хорошо рядом с ней. Поворачиваюсь и наклоняюсь к Лекс, целую мягкие сочные губы. Как раз в этот столь позитивный момент совершенно неожиданно на нас обрушивается дождь: то ли мы простояли, целуясь, так долго, то ли это было просто продолжение ночной бури. Но нам абсолютно плевать. Капли стекают по щекам прямо в сплавленные губы, воздух стоит такой чистый и кристальный, что им не надышаться, его не хватает. Мне жарко, просто невозможно; кажется, что капли моментально высыхают, испаряются, окутывая нас прозрачной дымкой, уединяя от всего мира, и есть только мы - она и я. Нет войны, нет сражений, жертв, крови, смертей. Есть только наши сплавленные, терзаемые в страстных порывах губы, и нам ничего больше не надо, мы одни только такие счастливые, потому что... мы вместе, рядом.
Лекси отстраняется, прервав поцелуй, и поднимает лицо к небу, повиснув на моих руках, откинувшись назад и улыбаясь.
- Как же я люблю дождь, - выдыхает она. Капли падают на ее щеки, губы, лоб. Открыв рот, она начинает ловить языком влагу, а я смеюсь, глядя на эту детскую забаву. Я тоже так делал, да и кто не делал в детстве! - Алекс, а ты любишь дождь?
Я тебя люблю, детка моя сладкая, вдруг думается мне. Такой искренней, прекрасной девушки нет больше нигде. Я так долго искал тебя, и вот, наконец, нашел.
- Люблю... - только и получается выдавить из себя, а она целует меня прохладными, дождливыми губами...
Почему эта, такая не похожая на Лекси девушка, одновременно так сильно мне ее напоминает? Что происходит вообще? Я смотрю на Скай, а вижу Алексис, ловящую капельки языком. Немедленно хочется подхватить ее на руки и закружить прямо в этой толще дождя, прижать к себе, почувствовать, как ее тело медленно сползает вдоль моего, заглянуть в самые любимые, родные глаза, сказать, наконец, как я ее люблю.
- Я королева дождя!
Нет, этого просто не может быть. Поддавшись порыву, уже не сознавая, что я делаю, дергаюсь к ней, но вспоминаю, как она реагирует на мои прикосновения. И останавливаюсь. Я уже понял, что с моими реакциями на нее нужно разбираться, но выедая себя, я все равно ничего не добьюсь. Пускай Дин с этим разбирается, почему у меня с появлением этой девицы, вдруг стали происходить галлюцинации.
Так, дурачившись и подгоняя друг друга, мы добираемся, наконец, до машины. Видно, что Скай здорово устала, прямо валится с ног. Она вся совершенно мокрая, вода струйками стекает с ее волос, одежды, и она вымочит сейчас всю машину, черт! Оставив открытым багажник внедорожника, чтобы он укрывал ее от дождя, я сую ей сухую футболку и приказываю переодеться. Она опасливо глядит на меня, а я глумливо усмехаюсь.
- Переодевайся спокойно. Захочешь мне показывать свои прелести - свистнешь, а подглядывать - не моя специальность.
Она фыркает, впрочем достаточно мирно, а я сажусь на водительское сидение и закуриваю. Задумавшись, я не сразу понимаю, что прошло уже много времени, а девица так и не подает признаков жизни. Я нахожу ее сидящей под открытой дверью багажника всю сжатую в комочек, сильно натягивающую мою футболку, которая ей вполне сошла бы за платье, на колени.
- Ты чего тут расселась, как курица на насесте? Быстро залезай в машину, пока не выстудила себе все!
- Эйт, а мы... не поедем домой?
- Поедем, конечно, а ты не хочешь высохнуть и отдохнуть немного? Или у нас марафон какой-то? Или ты что-то знаешь?
- Да нет, - она как-то странно мнется и отводит глаза. - Я просто подумала, что мы... с тобой... в одной машине... одни...
Теперь настаёт моя очередь фыркать.
- За свою девичью честь можешь быть совершенно спокойна, я не делаю с девицами ничего такого, чего они сами бы не хотели. Смотри лучше, что я тебе покажу! - Лукаво улыбаясь, я раскладываю заднее сидение внедорожника, превращая его в довольно широкую кровать. - Прошу, мисс, кровать подана!
- А... ты как же?
- А я рядышком лягу, ты ведь не против? - Я уже не могу сдерживаться и ржу в голос, глядя на ее вытянувшееся лицо. - Не боись, детка, водительское сидение тут тоже раскладывается. Ложись и ничего не бойся.
Дождь идет на убыль, капли барабанят по стеклу, и совсем не хочется закрывать дверь, потому что воздух невозможно свежий, серебрится влажная листва, шуршит, нашептывает мирную жизнь. Вокруг ни души, хантеры не любят непогоду, ни разу никого не убили ни в мороз, ни в грозу. Скай сворачивается калачиком на разложенном заднем сидении, зажимает ладошки между коленей и тяжело вздыхает.
- Чего не спишь? - бурчу я ей, хотя самому не спится ни хрена. Она растревожила меня своими реакциями на вполне себе обычное явление, будто это высшее блаженство - вымокнуть под дождем, заразила меня. Впервые за много месяцев мне хочется вести себя как идиоту, снять ботинки и почувствовать босыми ногами мокрую землю, повалиться во влажную траву и подставить лицо каплям, чтобы они смыли, стерли, обнажили загаженную, потемневшую от боли душу. Она, конечно, не Алексис и я не должен... Я люблю Лекси, я буду искать ее, но эта девушка - как свет в конце тоннеля. Она дает мне надежду, а я буду цепляться за любой способ узнать хоть что-нибудь о своей девочке.
- Не могу уснуть, - тихонечко шепчет, а я будто понимаю, что она говорит и так, без слов. - Я ведь теперь получается предатель со всех сторон. Ты мне не веришь, все время ждешь от меня подвоха, своих я заложила, и теперь... Ведь среди них есть нормальные люди, не наркоманы и не фанатики, которые тоже хотят мирной жизни.
- А ты что же, до сих пор веришь, что Бесстрашные - монстры и убийцы? Что если мы будем знать, где ваш полигон, то мы придем и всех убьем?
- А разве вы до сих пор не так воевали?
- Ну ебановрот! - я даже приподнимаюсь на локтях от изумления. - Ты слышала, что я тебе говорил, или у тебя дыра в голове, через которую все улетает? Кто тебе сказал, что, захватив полигон, мы должны обязательно всех зачищать? Лидер никогда не хотел войны, он хотел лишь устроить все, чтобы всем было хорошо. И когда была битва с Эрудицией, они тоже не хотели такого исхода, но нам просто не оставили выбора! Либо подчиниться и сдаться, либо идти до последнего. И всех, кто хотел присоединиться, всех, кто работал на Сэма и изъявил желание остаться с нами, всех приняли, не убили никого! Да и Недовольных, когда они только появились, тоже пытались как-то найти, уговорить. Выделили им целые поселения, они назывались «Зонами отчуждения», но были в черте города! Да, их патрулировали, но они пользовались электричеством, средствами коммуникаций, канализацией. Поди плохо, жить за счет города, и ему же гадить, взрывая наши только-только отстроенные фабрики, блядь!
- Значит, если вы найдете полигон, вы не будете его бомбить? - она спрашивает это так, как меня спрашивала Кнопка, не буду ли я мучить дракона, которого пообещал ей убить. Мне становится так смешно, что я валюсь обратно на ложе, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех.
- Ты хоть понимаешь, как это было бы глупо? У вас все круто, если есть возможность телепортироваться, создавать киборгов и тех роботов, которые недовольные выпускали против нас. Вы сделали транспорт, насколько я понял, на магнитной индукции, импульсные поточные заряды, а мы придем и похерим это все, просто из чувства природной ненависти к Недовольным? Мне думается, это только ваш лидер на такое способен.
- Импульсные заряды вы придумали!
- Чего? Недовольные применили против нас импульсы первый раз тринадцать лет назад, застав нас врасплох и перебив ебаное количество людей! Лидер Итон почти год восстанавливался после этого! Конечно, мы стали изучать, что это за оружие, и через какое-то время создали похожее, но первыми применили его недовольные!
- Нам говорили по-другому. Как же все сложно! - Она глубоко вздыхает и пристально смотрит на меня грустными глазами. - Вы правда не будете убивать тех, кто захочет присоединиться?
Вот твою мать! Да она совсем еще малявка, хоть и вышла на «охоту», хоть и прекрасно умеет ориентироваться, много знает, умеет даже то, чего не умеют многие Бесстрашные. Она ребенок еще совсем. Просто у нее не было возможности вдоволь набыться маленькой, а сейчас, когда она чувствует себя в безопасности.
- Ничего не бойся, - тихо говорю я ей, - мы сделаем все, чтобы вернуть нам наш мир. Лидер Бесстрашия никогда не был жестоким убийцей, вас просто обманули.
- Хорошо, - сонно тянет она, - расскажи мне еще о Бесстрашии. Ричи рассказывал, но все больше восторженно. Это правда, что у вас есть такие большие длинные машины, которые ездят по рельсам?
- Поезда, и да, мы на них запрыгиваем. Поезд, это один из символов Бесстрашия, если с поездом у тебя все сложилось, значит, ты уже наполовину с нами. Еще много всего, дико безрассудного, но впускающего в кровь такой адреналин, без которого дальше быть уже не получается. Зип-лайны, прыжки с крыш в сетку. Да еще много чего. Бесстрашие, самая чумовая фракция, мы должны ценить жизнь здесь и сейчас, пить ее большими глотками, потому что завтра уже может не быть. При этом мы готовы отдать свою жизнь не задумываясь, если дело касается защиты и безопасности нашего города, друзей, родных.
- Ты любил ее? - она спрашивает это так, будто все время думала о чем-то, а теперь вопрос просто вырвался вслух. Глаза у нее закрыты, но я, даже не глядя, понимаю, что, задав вопрос, она широко распахивает их и смотрит на меня выжидательно, опасаясь, наверное, что я сейчас в ярости начну крушить машину. Я прекрасно понимаю о чём, вернее, о ком Скай спрашивает, и наверное, я должен был разозлиться. Но на меня нападает такая истома: я страшно устал мотаться по лесу, мы убегали, шли, выбирались, а теперь лежим тут, в машине, в тепле и сухости, и нет сил ни на злость, ни на раздражение или ярость. И убегать совсем не хочется. Даже от себя.
- Я не просто любил ее. Я... жил ею. Никак не мог до конца насладиться каждой минутой, пока она была рядом. Мне всегда было ее мало. Но я слишком поздно это понял. Я ни разу не сказал ей, что люблю ее, хотя чувствовал это много раз, но боялся ей сказать.
- Почему?
- Я не знаю, - мотаю головой и прикрываю глаза. - Может быть, потому, что... трудно объяснить. Сам до конца не понимаю. Впереди была война, бои, потери, а мы тут... Я не хотел впускать ее в себя, хотел чтобы все оставалось на поверхности, чтобы если с кем-то из нас что-нибудь случится, не было бы так больно.
- А она? Она любила тебя?
- Мне хочется верить, что да. Хотя... она тоже не сказала мне. То есть... Короче сложно это все, я не знаю как... Я, понимаешь, очень сильно обидел ее, оттолкнув, побоявшись, что она сейчас скажет мне, что любит, и мне придется что-то ответить, а я на тот момент... не готов был. В общем, я совсем запутался, и поступил так же, как поступал всегда, наговорив ей ерунды, которую не думал и не чувствовал на тот момент, а просто нес ересь, как привык. Жалел потом, конечно.
- Что же ты не нашел ее, не сказал?
- Она уехала проходить службу на закрытом полигоне, даже мне, лидерскому сыну, вход туда был закрыт. Мы старались держать все это в секрете, но не удержали, тот полигон все равно разбомбили ваши аннигиляторы. Сровняли с землей, оставили после себя выжженную пустыню. Умом я понимаю, что никто не смог бы выжить там: когда мы приехали туда, на много километров был только пепел. Но, знаешь, я до сих пор не могу поверить, что она умерла. Я чувствую ее иной раз также отчетливо, как... ну вот, как тебя сейчас вижу перед собой. Она ворвалась в мою жизнь, запрыгнув в нее на полном ходу прямо из поезда, я в тот же миг стал ее чувствовать, бесконечно едкую, раздражающую, строптивую, но при этом такую сладкую, мягкую и невозможно искреннюю. Каждое ее слово, каждый вдох был живым и настолько обескураживающе настоящим, что меня это просто сбивало с толку! Я привык, что девицы все время играют в какие-то одним им понятные игры, все время на что-то обижаются, вдруг неизвестно почему игнорируют, перестают замечать и разговаривать, надувают губы, изворачиваются и мстят неизвестно за что. Я так устал от этого, что когда столкнулся с совсем иным способом общения, я просто... потерялся. Я даже и не знал, что так бывает. Она, знаешь, всегда мне отвечала. Что бы между нами ни произошло, если я хотел поцеловать ее, она мне отвечала! Никогда не использовала свою женскую привлекательность и мое к ней влечение, чтобы меня наказать этим, унизить, растоптать. За это я готов был весь мир положить к ее ногам, но чего-то испугался в последний момент. А ты... Ты говоришь, как она, улыбаешься, ведешь плечом, а сейчас мне стало даже казаться, что ты поешь те же песни, что мы с ней вместе пели и смотришь на меня почти ее глазами, - Скай молчит, не говорит ничего, оно и понятно, обидно ей, наверное, слышать, что она похожа на какую-то другую девицу. - Ты только не думай ничего такого, я просто думал, может быть, ты с ней когда-то общалась, а потом забыла, ты же говорила, что память теряла и... Скай! - я поворачиваюсь и понимаю, что она глубоко и спокойно спит. - Эй, уснула, что ли? Скай! - но малявка лежит неподвижно. Дыхание ровное, сопит в две сопелки. Устала. Ну вот и ладушки, что-то меня на откровения потянуло, надо как-то все-таки себя контролировать. Как-то странно действует на меня эта девица, то вдруг галлюцинации, то на разговоры тянет неожиданно. Даже странно, как легко мне рассказывать об Алексис в ее присутствии... Я закрываю дверь и смотрю на стекло, по которому расплываются капли все реже и реже. Под дробный шепот дождя веки мои тяжелеют, и я проваливаюсь в глубокий сон, без кошмаров и сновидений.
***
Утро начинается внезапно. Яркий свет, бьющий в глаза вырывает из глубокой темной ямы сна, чувствую, что сознание уже вернулось, но глаза открывать не хочется. Я даже толком не могу понять где я, но первое, что хочется сделать пока мы на природе, это покурить. Я уже вставляю в рот сигарету и пытаюсь нащупать в кармане зажигалку, когда легкое движение касается моей щеки. Сигарета исчезает, а вместо нее прохладные пальчики обводят контур моих губ, и я ощущаю теплое дыхание прямо у себя перед лицом. Я боюсь открыть глаза и, чего уж там, совершенно не хочу этого делать, потому что я знаю, что будет дальше. Сердце работает как перфоратор, уши закладывает, и кружится голова. А потом...
Нежные, невероятно мягкие и невозможно вкусные, любимые, родные губы дотрагиваются до моих. Тело сводит сладкой судорогой, а по телу рассыпаются мириады мурашек. Я даже пошевелиться боюсь, чтобы не спугнуть эту мимолетную ласку, у меня полное ощущение, что вышло солнце и согрело меня, окутало влажной дымкой после дождя. Теплые губы захватывают мои, сначала чуть-чуть, а потом поглубже, чуть вобрав в себя и прокатив по ним языком именно так, как это сводит меня с ума. Да, я свихнулся, ну и пусть, но я отвечаю ей, я не могу больше ждать и сдерживаться, потому что я знаю эти губы. Это дыхание. Этот запах. Эти прикосновения. Они преследуют меня. Больше всего на свете я вот уже хрен знает сколько времени мечтаю о них и вот теперь... Я их ощущаю.
- Лекси, - шепчу я в ее губы, ловя каждый ее мимолетный вдох, - детка сладкая!
Я наконец обретаю способность двигаться, и мои руки обхватывают ее. На секунду я пугаюсь, что сейчас все исчезнет, но девичье тело только сильнее прижимается к моему, а из горла вырывается неясный тихий всхлип.
- Я вижу тебя, - вплавляется мне в голову. Я даже не знаю, говорит она это, шепчет или, может быть, думает. Я снова прихватываю ее губы, стараясь доставить ей как можно больше удовольствия, лаская, сминая, не поддаваясь вожделению, пытаясь продлить это родство душ как можно дольше. Она здесь, рядом со мной, этого не может быть, но это так. Я обнимаю ее, глажу по теплым, нагретым солнцем волосам, целую ее щеки, глаза, и снова губы, нежно прихватывая, и глаза открыть мне почему-то страшно. Я никогда ничего не боялся так сильно, как открыть глаза и понять, что все это неправда. Я ведь чувствую, знаю, она со мной, тут, близко... Она любит.
- Алекс, - она отстраняется, и нежные пальчики дотрагиваются до шрама на щеке, - посмотри на меня.
Это ее голос, ее шепот. Но я не хочу открывать глаза. Что-то не дает мне. Я хочу и дальше обнимать ее и целовать ее чувственные губки, и чтобы это никогда не прекращалось. Усилием воли я поднимаю отяжелевшие веки. На меня смотрят голубые, слегка навыкате прозрачные глаза, окутанные светлыми ресницами. Я не могу поверить, я же чувствовал, я же...
Сильно дернувшись, я понимаю, что лежу на водительском сидении внедорожника, припаркованном в лесу. Мы так и уснули вчера, убаюканные дождем, и, конечно, все это просто сон. Но твою мать, как же... я помню каждый вздох, до чего все было как наяву!
Первым делом, поднявшись, я кидаю взгляд на девицу. Она спит, разметавшись по всему немаленькому сидению так, что кажется, ее небольшое тело занимает все его пространство. Одну ногу она закинула на подлокотник, руки врастопырку. Я невольно усмехаюсь и прикрываю ее накидкой, завалявшейся под сидением. Пускай поспит еще, у нас сегодня не самый простой день.
С изумлением поняв, что рассвет был совсем недавно, я думаю, что, как ни странно, но, проспав всего четыре часа, я выспался так, будто спал целые сутки. Голова легкая, тело готово к труду и обороне. Найдя подходящую ветку, использую ее вместо турника, немного разминаюсь, что помогает собрать мысли в кучу. Лекси мне и раньше снилась. Чаще всего, конечно, я ее терял, пытался что-то исправить и не получалось. А вот так... «Я вижу тебя» - что это значит? И значит ли? Что вообще происходит в последнее время с моей головой? Или это чертовщина начинается опять, как девять месяцев назад, когда пропала Дани? Она тогда сильно изменилась, говорила, что у нее видения. Что это такое может быть?
Увлекшись, я не сразу замечаю девицу. Она успела переодеться в свою форму, которая не до конца высохла, и сейчас слегка морщится в мокрой одежде. Скай правильно делает, что пытается разогреться: от температуры ее тела одежда на солнце быстрее высохнет. Она, конечно, в отличной форме, и теперь я пытаюсь понять, ее или не ее я целовал в этом своем таком реалистичном сне? Ведь я ощущал одну девушку, а оказалось, что это совсем другая. Как это все осознать?
- Костер будем разводить? - кричит она мне, заметив, что я на нее пялюсь. - Или так поедем?
- Я предлагаю выпить кофе, - говорю я, спрыгнув со своего импровизированного турника и подходя к ней, - и с костром возиться необязательно. - Достаю из багажника минитермопот, который работает от прикуривателя, и сублимированный кофе. - Это, конечно, не вареный кофе из зерен, но лучше чем ничего. Зато быстро.
Пока я готовлю завтрак, Скай заканчивает упражнения и пытается подпрыгнуть и уцепиться за ту ветку, на которой я подтягивался. Это что, какая-то демонстрация или просто пониже веток не нашлось? Стараясь не очень откровенно ухмыляться, я наблюдаю за ее потугами. Ей удаётся-таки запрыгнуть, и она подтягивается раз пять, на этом дело стопорится. Она остаётся висеть на ветке и не спрыгивает. Интересно.
- Девушка, вам помощь не нужна? - неторопливо подхожу к ней. - Может, вас спустить уже с небес на землю? Да и кофе уже готов.
- Спасибо, Эйт, обойдусь без твоих тесных объятий, - кряхтя, говорит она, пытаясь еще раз подтянуться. - Ты не мог бы пойти, заняться своими делами, а я как раз закончу тренировку. Не люблю, когда мне мешают.
- Да у меня, собственно, и дел-то никаких нет, кроме как смотреть на твои тщетные попытки подтянуться. Ты просто имей в виду, что я рядом, готов ко всему!
- Так уж и ко всему, - бормочет она и все-таки подтягивается еще раз. - Черт, как же неудобно тут, ветка шершавая, все ладони ободрала.
- Ну, насколько я могу заметить, подтягивания - это не твой конек!
- Как я заметила, твоим коньком не является хороший слух, зато упертости и наглости отсыпано с избытком! - рявкает на меня девица. - Я же попросила оставить меня в покое, я же не лезла к тебе во время разминки, - она так забавно злится, вися на ветке сосиской, что подавить смешок ну никак не удается. Я все стою, прислонившись к дереву плечом, а она пытается лягнуть меня ногой. - Иди и пей свой кофе, чего ты тут околачиваешься?
Я, резко выбросив руку вперед, перехватываю ее ногу. В какой-то момент мне кажется, что она сейчас упадет, и, прежде чем я успеваю подумать, девушка мешком валится прямо мне в руки. Без сознания. Опять, ебановрот, блядский насрать, да что ж такое-то? Ну почему каждый раз, когда я пытаюсь проявить к ней какое-то пусть шутливо-мимолетное внимание, она в обморок падает? Может, она издевается надо мной? Может, она умеет как-то это делать специально?
Я отношу ее в машину, открываю багажник и укладываю на разложенное сидение, а сам отхожу покурить. Вернувшись, обнаруживаю хмурую девицу, которая свесив ноги, сидит на багажнике внедорожника. И смотрит на меня исподлобья. Я протягиваю ей чашку с кофе.
- Че это за хрень?
- Кофе. Взбодришься немного. Пей смело, хотел бы прибить тебя, придушил бы еще в первую нашу встречу.
- Не-а. Не стал бы. Я слишком ценный носитель ценной информации.
- Да вот еще, - невольно растираю правую бровь, где когда-то был неудачный пирсинг, - охота была с тобой возиться. Ни одна информация не стоит такой ебли мозгов, которую ты мне устроила.
- А ведь ты врешь сейчас, - пристально глядя на меня, протягивает Скай. - Ты когда врешь, бровь растираешь, верно?
- Черт... Убью я Анишку за ее длинный язык! Когда только успела, блядь, вот ведь трепло!
- Значит, ты меня оставил только из-за информации, - победно говорит девица. - Ну, не самый плохой вариант. А Анишка ни при чем, мы с ней тебя не обсуждали, не думай о себе слишком много. Насчет брови... Я просто знаю и все. Вот.
Она отворачивается, прихлебывая кофе, а я, бросив на нее хмурый взгляд, иду заводить машину. Надо уже на полигон двигать, пока охотнички не вышли на просторы своих квадратов.
Скай
Наверное, у каждого человека есть потайные закрома сознания, те самые, где мы витаем в своих мечтах, упиваемся разными фантазиями, сплетая их из сокровенных мыслей, которые, кажется, не могут быть настоящими в реальном мире и не находят подтверждения в обыденной жизни. Они настолько призрачные, иллюзионные, надуманные, что разум все-таки берет верх над эмоциями и начинает прорезать ту тонкую грань, отделяющую желаемое от действительности, отдаляя от всех своих незримых впечатлений, буквально принуждая под тяжестью аргументов уверовать в то, что это всего лишь подсознательная надежда на что-то, но... Снова все повторяется и вновь приходит он, принося с собой ощущение необходимости, важности. Любви. Ощущения тепла своих нежных рук, бережно отгораживающих от всего плохого, оберегая от скрытых демонов этого мира.
Кто же ты? Кто? Скажи мне хоть слово. Дай увидеть твои глаза. Позволь почувствовать твое присутствие, найти тебя. Ты так мне нужен. Слишком необходим. Я не знаю, где ты. Не помню, кто ты, но найди меня. Пожалуйста, прошу тебя, найди. Ну почему же ты меня не ищешь? Я не могу быть совершенно одной в этой жизни. Я медленно умираю без тебя, разве ты этого не чувствуешь! А картинки перед глазами то и дело расплывались, не давая разглядеть его лица, только пальцы дотянулись до щеки мужчины, гладили чуть колючую, мягкую щеку. Обнимали крепкую шею. Осязали сильное тело. Я слышу твое дыхание, разгоняющееся биение сердца в груди, чувствую твой запах... Да, теперь чувствую... И где-то далеко, глухо, словно сквозь толщу воды пробивается тихий, низкий и взволнованный голос:
«Я пел, а она записала.»
Ощущение тепла от его рук, лежавшей на моей спине, уходит, и он растворяется в пространстве. Это заставляет пробудиться, часто заморгав, дернуться всем телом. И когда мой взгляд наконец-то проясняется и фокусируется, я вижу, что рядом со мной никого нет, и в машине я нахожусь одна. Становится страшно, обидно, больно, тоска забирается под самое сердце, и наворачиваются слезы, я трясу головой, надеясь выгнать остатки сна из своего сознания.
Этот звук голоса, неожиданно всплывший во сне, заставляет испуганно замереть, с опаской прислушиваясь к неровному биению собственного сердца. Он что-то мне говорил. Никогда я не слышала его голоса, он всегда молчал, а теперь... Что это означает? Да кто же он такой, в конце концов? Где он? Может быть, этот человек все-таки существует? А вдруг, он и правда меня ищет? Ведь я ощущаю, что дорога ему, но ничего не помню... А что, если это было правдой? Что, если это не просто сны, а мои воспоминания и подсознание как-то пытается мне помочь найти ответы? Или я действительно ненормальная и нуждаюсь в лечении? Да, видимо, уже нуждаюсь.
Сжав губы в тонкую полоску, зажмуриваю глаза и тру лицо ладонями, с удивлением обнаружив, что оно мокрое. Мокрое, от собственных слез. Опять я плакала во сне и продолжаю жалко реветь, проснувшись, жалея себя и придумывая какой-то мир, в котором жила в своих снах, потому что очень скучаю по тому человеку. Эти мысли в голове звучат безумно. Странно. Эти мысли - чужие, они не принадлежат той Скай, которой я была ранее. Они словно принадлежат другой, той заблудшей сказочнице, которой я становлюсь под впечатлением снов, галлюцинаций, неправдоподобных видений и странных ощущений, кажущимися такими реальными. А теперь эти параноидальные обрывки доведут меня до ручки в попытках выяснить, кому принадлежит этот голос и вообще...
Приступы неконтролируемой паники топят в отвратительном, невнятным головокружением, картинка перед глазами затуманивается темными пятнами, а где-то внутри поскуливает острое обречение, вызывая слабость, злость, заставляя липкий страх разливаться по венам. Все размышления и попытки хоть что-то понять и прояснить не приносят ничего, кроме головной боли, и я по-прежнему не знаю, что думать, чему верить. Непонимание всей этой невероятной ситуации разрывает на части. Одна часть свято уверена в том, кто я, подкрепляясь детскими воспоминаниями, знаниями о той стороне, на которой я была, жила, и винила в происходящем и галлюцинациях последствия тяжелого ранения, вот только сердце противится этим убеждениям. А другая, та, что питается преследуемыми снами, фантазиями и ощущениями... не знаю, ни черта не могу понять. Кто я?
Всё, что я понимаю, так это только то, зачем я могла понадобиться лидеру недовольных. Именно с моей помощью им удалось похитить Ричи, чтобы повлиять на лидера Бесстрашия и попытаться переломить исход войны, за этим-то меня и приставили в его дочери. Но почему ни кого-нибудь другого, а меня, ведь беспризорников, тех, кого никто не хватятся, случись что-то непредвиденное, много? Благодаря моим способностям и умениям? Но откуда у меня такая спецподготовка, если все воспоминания о тренировках и учебе на подземном полигоне иногда кажутся мне совершенно ненастоящими? Кто меня обучал и где? Ведь я действительно обучена, знаю как обращаться со многими видами оружия, умею водить технику, распознавать ловушки и делать засады. Я хорошо стреляю и умею драться. Маскировка и выслеживание - мой конек. Может, я какой-нибудь разведчик?
Док сказал, что всё, что со мной произошло, и то, что я оказалась лидерским отпрыском, было после тяжелого ранения. Но, выходит, если я стала его дочерью только после потери памяти, то детские воспоминания не могут быть настоящими, те самые, где лидер фигурирует в роли моего отца. Но откуда они могли взяться у меня в голове? Значит, я могу быть совершенно не тем человеком, которым была этот год. И снова всплывает наболевший вопрос: кто я? Где родилась? Где жила? Где мои родители? Почему меня никто не ищет? Я на самом деле сирота? А может, я умерла для тех, кто меня знал? Но я же живая, я существую и если у меня есть близкие, они могут меня узнать. Надо искать! Но где и как? И этот сон... чтобы я не думала о своем психическом состоянии, какие аргументы сама себе не приводила, а где-то глубоко в душе, пусть очень глубоко, но теплится маленькая надежда светлым лучиком, тем самым, который дает мне силы, что тот мужчина ищет меня. Ведь так не бывает, чтобы человек был никому не нужен, или бывает?..
Внутреннее напряжение достигает небывалого пика, ногти впиваются в ладони, перед глазами мечутся шальные круги, и тошнотворный ком подскакивает к горлу. Все мысли - распуганная стайка птиц, заволакивающая взор. Ну что, опять обморок, да? За пару секунд перед тем, как уплыть в небытие, в моем чистом листке памяти проявляются цветные картинки - небольшое, но ярко освещенное помещение, посередине стол, накрытый скатертью и женщина с белыми волосами, заколотыми в высокую прическу, стоящая ко мне спиной. Резкий грохот, звон бьющегося стекла и неразборчивый вопль, заставляющий сжиматься сердце и испуганно съёживаться. Меня хватают за руку и быстро куда-то тащат, дверь перед лицом захлопывается, и я начинаю медленно проваливаться в черный колодец темноты, изо всех сил ухватываясь за края сознания. Нафиг, нафиг, нужно прийти в себя, иначе я совсем свихнусь от этих видений.
***
За окном внедорожника мелькает осточертевший унылый пейзаж редких подлесков, бескрайних полей, заросших травой и густыми кустарниками, изредка сменяясь на небольшие карьеры и горные возвышенности, от которых рябит перед глазами. Несколько часов сна не забирают усталость, а дорога выматывает почище любой разведки. Ощущаю себя разбитой и опустошенной. Забравшись на сидение с ногами, я украдкой разглядываю мужчину, пытаясь осмыслить свою странную реакцию на его присутствие, слова и прикосновения. Это всё неправильно, ненормально и чересчур навязчиво, у меня и раньше были обмороки, вот только уплывала я в небытие от вида изувеченных тел и запаха крови, а теперь... Только после встречи с Эвансом, в моем подсознании стали проявляться размытые вспышки ощущений и мнимых воспоминаний. А от его касаний и излишнего, в моменты хорошего настроения командира, внимания, я позорно заваливаюсь в обморок. Жуть какая. Я же никогда не причисляла себя в разряд кисейных барышень, теряющих сознание от переизбытка эмоций, просто...
Алекс... он иногда, не знаю даже что, но он как будто напоминает мне кого-то. Кажется мне знакомым, его черты характера, колкие фразочки, некоторые сопоставленные ситуации, когда он дотрагивается до меня, подхватывает на руки - как мучительная ловушка из ощущений восприятия, смутные дежавю, но при этом мы никогда не были знакомы, что только пугает и вносит еще больше неясности в наши и без того, непростые отношения. И почему его руки и касания навевают в душе размытые отголоски чего-то необычайно теплого, словно летнее солнце, давно забытого, в какой-то мере даже нежного ощущения, того, что я точно знаю со мной никогда не происходило, но отчего так явно щемит в сердце. Что со мной происходит? А может, я просто испытываю симпатию к нему, ну, как к... мужчине?
Я даже смотрю на него пристальнее, стараясь распознать свои чувства, отчего командир снова начинает на меня подозрительно косится, будто чего-то опасается. Нет, он, конечно, вроде ничего, симпатичный, даже несмотря на свои шрамы. Сильный, смелый, но наглючий же... Глаза совершенно необычные. И улыбка у него красивая, где-то шальная, если не кривится ухмылкой. Вот-вот, именно вот такой.
- Мне даже как-то не по себе становится, как ты на меня пялишься, - усмехается он своей фирменной ехидной лыбой и щурится на солнце, после чего сходство с хитрющим котярой становится настолько очевидным, что меня так и подмывает сказать какую-нибудь гадость. - Ты во мне дырку просверлишь. - Тьфу ты, подумаешь, тоже мне... не-е-е, не может он мне нравиться. Он вредный! А еще я не люблю самодовольных и напыщенных индюков!
Но за время нашего похода я была удивленна поведением Эйта, он открылся мне совершенно с другой стороны - на место его угрюмости, властности и жесткости пришел заботливый и веселый человек, правда, он уже покинул тело командира, и в него неизбежно вернулись законные владельцы, но никто прежде не поил меня кофе, не переживал, чтобы мне комфортно спалось, или не заботился о том, в мокрой одежде или нет? Ладно-ладно, он хороший, когда не выпендривается, не орет и не кидается в меня ядовитыми шпильками, правда это редко бывает, но все же.
- Да не переживайте, товарищ командир, если я в вас из винтовки дырок не наделала, то уж глазами и подавно не смогу навредить, - я фыркаю и отворачиваюсь, пока он довольно смеется, чувствуя, что мой незримый шкодливый бес начинает уже поджуживать на ухо и его необходимо заткнуть, пока не поздно. - Кстати, Эйт, времени у нас навалом, до полигона еще часа три добираться, а ты мне обещал рассказать про ту фразу на латыни.
- На самом деле - язык тут совершенно ни при чем, - деловито начал Эванс, выворачивая машину на крутой вираж так, что нас хорошенько встряхивает, но я вся обращаюсь в слух, раз уж со мной решают пооткровенничать. - Всё дело в восемнадцати зашифрованных изречениях на латыни, которые мы обнаружили в архиве полигона.
- И что в них такого особенного?
- Ну, во-первых, то, что их зашифровали, уже кажется странным, ты так не думаешь? - я только пожимаю плечами, пока ничего особо настораживающего не вижу. - Сперва Майки обнаружил множество пустых папок, выписал их названия, и из них как раз и получились эти изречения. Мат и Анишка смогли перевести все фразы, но ясности это никакой не принесло. Сами по себе эти высказывания никак не связаны между собой и несут разный смысл, но тем не менее, они что-то да обозначают. Мы думаем, что это послание от тех, кто раньше служил на этом полигоне, или предупреждение.
- Предупреждение? О чем они могли вас предупреждать?
- Это мы и пытаемся понять, - парирует Эйт, лихо заводя транспорт на жуткое бездорожье, и сурово бросает: - Пристегнись, иначе в лобовуху вылетишь и башку разобьёшь.
- Пф-ф, и как я жила раньше, без твоих ценных советов? - протестую я, недоуменно изогнув бровь.
- Хуево, недовольной была! - тут же отбивает Эванс, ухмыляясь одним уголком губ.
- Подожди-ка, командир, а почему бы вам просто не спросить об этих зашифрованных папках у тех, кто их оставил?
Остаюсь я очень рада своей догадке, ведь чего проще, связь с их штаб-квартирой на полигоне должна быть, неужто нельзя найти тех, кто раньше тут служил. Делов-то! Но вот что-то мне совсем не нравится, как он смотрит на меня.
- И спросили бы, если б было у кого. Да вот только, - неопределенно пожал плечами Эйт, - отсюда еще никто не возвращался.
- Как это?
- Все группы, которые здесь раньше служили, пропали без вести, - задумчиво говорит он, уставившись на дорогу. - В общем, начну сначала, а то ты так ни черта не поймешь.
А потом на меня вываливается совершенно фантастически жуткая история со всякой чертовщиной, бесследными исчезновениями людей, словно они растворялись в воздухе, пропажей вещей, похищениями, что я внутренне хватаюсь за голову и матерюсь так изощренно, как только могу. Как же это... да у меня внутри переворачивается все просто в буквальном смысле, и прямо даже к сидению приковывает от удивления. Боже, ну угораздило же меня так вляпаться?
Прекрасно. Просто восхитительно! Блеск! Но сюрпризы на этом кончаться еще не спешат, оказывается, девять месяцев назад у Бесстрашных пропала девушка прямо с полигона и никто ее больше не видел, ничего о ней неизвестно и все поиски не принесли никаких, хоть мало-мальских результатов, кроме тех самых записей на латыни. Как переварить все услышанное? Как принять? Как с этим быть дальше? Наверное, нужно было спросить подробности, и я спрошу, но сначала мне нужно устаканить свои эмоции и разобраться в собственных мыслях. Перво-наперво, люди сами по себе не пропадают, тем более посреди многолюдного места так, что никто и ничего не заметил, безусловно, творится что-то странное, но либо ее украли, либо она сама сбежала.
- Tertium non datur (Третьего не дано), - бурчу я себе под нос и пожимаю плечами, встретившись с полным подозрения взглядом командира. Во, блин, всё чудесатее и чудесатее.