Мой господин Смерть

С того момента в холле для меня начинают тянуться рутинные долгие дни, похожие на странный, извращенный спектакль.

Морт хочет, чтобы я заслужила его доверие? Что ж, пусть будет так. Я завоюю его доверие. Или, по крайней мере, сделаю вид. Что мне мешает сыграть свою роль так же искусно, как играет он? Я ведь тоже могу быть актрисой. Черт возьми, да я могу быть прекрасной актрисой!

Я стану хорошей слугой, если уж это настолько необходимо. И когда Жнец заметит мои старания и увидит, как я изменилась, то сам станет более разговорчивым. Начнет делиться со мной своими тайнами. А в один прекрасный момент, когда он расслабится и потеряет бдительность, я найду лазейку. И нанесу решающий удар.

Да. Именно так и будет. Я уверена. У меня все получится. Другого варианта просто нет.

Послушно, без единого возражения, я подношу Морту его любимый бокал с этой омерзительной черной жижей каждый раз, когда он просит. Или даже когда не просит, а просто смотрит на меня определенным образом. Учусь читать его взгляды, его жесты, его мимику.

Не произношу ни единого грубого слова, ни единого возражения. Наоборот, стараюсь быть максимально расторопной, предупредительной и услужливой. Мою бокалы до скрипа, слежу за чистотой в доме.

Улыбаюсь тогда, когда это нужно. Говорю то, что он хочет услышать. Поддакиваю. Соглашаюсь.

Становлюсь настоящей тенью Морта, бессловесным и, как ему должно казаться, абсолютно послушным орудием. Я всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки, готовая исполнить любое его желание. И, разумеется... я наблюдаю. Пристально и цепко, стараясь уловить каждую деталь, каждую мелочь, которая могла бы пролить свет на мой главный вопрос о свободе.

Иногда, в редкие часы, свободные от жутких рабочих обязанностей, Морт запирается в библиотеке. В эти моменты он кажется другим. Почти... нормальным. Он сидит в глубоком кресле у окна, погрузившись в чтение какой-нибудь старинной книги в тяжелом кожаном переплете. В такие минуты, в его обычно напряженном лице появляется что-то умиротворенное.

Но это спокойствие обманчиво. И длится оно недолго.

Стоит Морту не найти нужную книгу или, что еще хуже, не определиться с выбором, как в библиотеке воцаряется настоящий хаос. Будто сам дьявол вселяется в него.

Он мечется между стеллажами, выхватывая книги одну за другой, пролистывая несколько страниц и с глухим стуком швыряя их на пол. Старинные фолианты, потрепанные тома, рукописи – все летит в разные стороны.

Конечно же, потом, когда буря утихает, именно мне приходится наводить порядок в этом разгромленном книжном царстве. Часами скрупулезно собирать разлетевшиеся страницы, аккуратно расставлять экземпляры по своим местам, и протирать пыль с одинаковых, явно измененных так когда-то специально, черных корешков.

В другие дни из-за дверей музыкальной комнаты доносятся звуки рояля. Морт играет. И играет великолепно. Как уже сказала, я не особо разбираюсь в инструментальной музыке, но даже мне понятно, что он – настоящий виртуоз.

Как ни странно, мне нравится слушать его игру.

Звуки рояля разносятся по всему особняку. Их прекрасно слышно и в коридоре, и даже в моей спальне. Музыка проникает под кожу, заполняет собой все пространство, заставляет вибрировать каждую клеточку тела. Мелодии, которые он играет, всегда очень красивые, чарующие, завораживающие. Но почему-то невероятно грустные. Мрачные. Безысходные.

Они идеально подходят Смерти, и словно бы сотканы из тьмы, боли и отчаяния.

Иногда, заслушавшись, я невольно задумываюсь: а может ли он играть по-другому? Может ли извлекать из этого огромного черного инструмента иные звуки? Звуки жизни? Мне бы очень хотелось их услышать. Хоть раз. Вспомнить живую музыку, в которой была бы надежда.

Но я молчу и не смею просить его об этом.

Хотя бы потому, что довольно скоро обнаруживаю способ исполнить свое маленькое желание иным способом.

Я натыкаюсь на него случайно, в гостиной, во время уборки. На способ, а точнее на целую коллекцию виниловых пластинок и ретро-проигрыватель для них. Все они лежат в неприметном с виду шкафу, за тяжелыми черными дверцами. Их сотни. Может, и тысяча. Некоторые в плотных тканевых обложках — такие, кажется, продавались еще до того, как телевидение стало цветным, но большинство — в картонных и бумажных конвертах. Какие-то из них кажутся потрепанными, пожелтевшими и выцветшими, другие же выглядят вполне яркими и современными.

Что же это? Контрабанда из земного мира? Маленькие осколки цвета, намеренно спрятанные за сплошной чернотой, будто в глухом гробу, таким образом, чтобы никто и никогда не догадался, что даже Смерть не осмелится их обезличить.

Прокрадываюсь к шкафу однажды ночью, с намерением изучить коллекцию подробнее.

Вижу Бесси Смит, Луи Армстронга, Коула Портера — американскую классику начала двадцатого века, известную даже мне. Но кроме нее — десятки других имен, примерно той же эпохи. Джаз, блюз, записи опер и симфонических концертов... Как же их, оказывается, было много!

Перебираю пальцами цветные, разнообразные обложки и вспоминаю, каким красочным был реальный мир. Добираюсь до сороковых и пятидесятых годов с Элвисом и Джонни Кэшем. Поднимаюсь к полкам повыше, рассматриваю альбомы Биттлз, Пинк Флойда, Квин, и понимаю, что здесь, пожалуй, собрана вся музыкальная история мира. С идеальной системой хранения и нумерацией, оставленная, в отличие от книг в библиотеке, в первозданном виде. Имеет ли она особое значение для Морта? И если да, то почему?

В один из дней осмеливаюсь поставить пластику Дэвида Боуи и прослушать пару любимых песен на минимальной громкости, пока Морт спит. Удовольствия, впрочем, почти не получаю, и останавливаю иглу еще до слов «Если ли жизнь на Марсе?» — настолько начало текста напоминает мне себя.

Дни тянутся медленно, однообразно, как бесконечная череда кадров черно-белого фильма. Я сбиваюсь со счета, сколько дней прошло с тех пор, как Смерть забрала меня. И каждый раз, перед тем, как провалиться в беспокойный сон, больше похожий на забытье, достаю из-под подушки свой телефон. Украдкой, зная, что совершаю нечто запретное, и постоянно оглядываясь.

Осторожно включаю его, стараясь не издать ни звука. Каждый раз с замиранием сердца смотрю на индикатор заряда батареи. Он неумолимо тает, становясь все меньше. Скоро придет день, когда телефон умрет окончательно и бесповоротно.

Открываю галерею фотографий и погружаюсь в воспоминания. Мое убежище, мой способ не сойти с ума.

Вечеринка в начале прошлой весны. Очередная безумная тусовка, на которую меня, как всегда, затащила Марла Мур. На фотографии тесный, прокуренный танцпол «Голден Тэп». Марла, разумеется, в центре. Она хохочет, запрокинув голову, в одной руке у нее недопитый коктейль, другая обнимает какого-то парня в рваной джинсовке. Я стою немного в стороне, сжимая стакан пива. Подруга всегда умела уговорить меня на любое безумство, как попугай повторяя, что будет весело.И весело было, несмотря ни на что: на сомнительную компанию, на дешевый алкоголь, на обшарпанные провинциальные бары. С Марлой так было всегда.

А вот семейный ужин. Еще один редкий случай, когда нам удалось собраться всем вместе. Мы сидим за маленьким кухонным столом, накрытым клеенкой с выцветшим рисунком. На столе нехитрая снедь: разогретый чили из банки, вареный рис, кукурузный хлеб. Мама улыбается, но в ее глазах привычная усталость. Кажется, незадолго до этого она устроилась на вторую работу — помощницей в благотворительную организацию при местной церкви. Они бесплатно раздавали еду малоимущим жителям Эшбрука, но что-то перепадало и нам — на то и был расчет.

Папа выглядит мрачным — он очевидно выпил. Это видно по его красным глазам, по тяжелому взгляду. Он вообще часто пил, особенно после того, как его уволили с завода. Томми сидит рядом с мамой, болтая ногами и размазывая вилкой чили по тарелке. На ней застиранная футболка с пятнами от краски. Она, наверное, опять рисовала. Помню, тогда все еще возмущались, что я их снимаю... Зачем этот снимок, пересматривать что ли? О да, мам. Пересматривать.

Я перелистываю фотографии, одну за другой. Улыбаюсь снимку с друзьями на каком-то заброшенном пустыре. Мы пьем из пластиковых стаканчиков, смеемся. Громко смеемся, над чем-то глупым, наверное, над очередной дурацкой шуткой Шейна. Он стоит рядом со мной и Джессикой (нас снимала Марла), собственнически закинув руку мне на плечо. Рукав его пиджака задрался, и на запястье видна часть свеженабитой татушки — какие-то иероглифы в круге. Шейн сказал, что это символ его любви ко мне. Поэтично, черт возьми.

Кроме фотографий есть и переписки:

«Детка, это бомба! Такого ты еще не видела! Сегодня на Плазе полный отрыв! Все наши там! Ты обязана быть!»

«Айви, у отца опять проблемы. Он снова сорвался. Вернулся домой никакой. Я не знаю, что делать».

«Я нарисавала тебе ката! Он очин красивый! Приходи скорей, я тибе иго падарю!»

«Ты забыла у меня зарядку. Опять. Я ее унесла на работу, забери, как сможешь. И да, у нас сейчас идет скидка на старые плееры — вдруг твоей сестренке пригодится».

«Уехал на пару дней. Ты понимаешь, работа. Но когда вернусь, ты будешь вся моя, слышишь? Только не сливайся, как в прошлый раз. Ты мне нужна, Айви».

От Марлы, мамы, Томми, Джессики и Шейна. Их тоже можно перечитывать, раз за разом, пока не надоест. Или пока фразы, выученные наизусть, не отпечатаются в мозгу.

Я выключаю телефон и прячу его обратно под подушку, стараясь не думать о том, что все это потеряно навсегда. А засыпая, всегда надеюсь что хоть во сне ненадолго перенесусь обратно в Эшбрук.

***

Постепенно, словно собирая пазл по кусочкам, я начинаю узнавать о Морте все больше и больше. Так, например, выясняю, что он обожает сухое красное вино, терпкое и насыщенное, цвета запекшейся крови. И совершенно не выносит шампанское.

Иногда он просто сидит в гостиной, с бокалом в руке, уставившись в одну точку перед собой. В такие моменты он кажется отрешенным, словно его мысли витают где-то очень далеко.А иногда —принимает гостей.

Я прихожу к выводу, что друзей у Морта немного. Очень немного. Да и вообще он, несмотря на явно высокий статус в обществе Изнанки, довольно одинок.

Самой частой гостьей по-прежнему является Лилит. Она всегда ослепительно красива и обольстительна, и держится с Мортом практически на равных. Словно они старые друзья. Или больше, чем друзья. Мне сложно понять природу их отношений, но они особенные. Это очевидно.

Однако, кроме красотки Лилит, к Морту частенько захаживают двое других гостей. Мельфас и Бельфегор, тоже демоны, из аристократической верхушки.

Из всей троицы этих друзей Мальфас мне нравится меньше всех. Он напоминает тупого солдафона, с коротким ежиком волос, грубыми чертами и костными наростами на лице, как у какого-то крокодила. Да и работает там же, где Морт — в Департаменте, в отделе, очень похожем на службу безопасности. Громко ржет над своими же не смешными шутками, пьет только крепкие напитки. Ко мне относится снисходительно, как к насекомому. То есть, не замечает в упор.

К счастью, он приходит реже всех. А вот Бельфегор — совсем другой случай.

Этот демон — полная противоположность Мальфаса. Он красивый, утонченный, с длинными черными волосами и причудливо закрученными рожками. Предпочитает легкие игристые вина и интеллектуальные беседы. А еще и смотрит на всех своими ярко-красными глазами так, будто задумал какую-то хитрость. Последнее вовсе не лишено смысла, учитывая любовь этого подлеца являться к призывающим его людям и искушать их жадностью, пороком и ленью, подталкивая к поиску легких путей (это я выяснила в еще одном подслушанном разговоре).

Но Бельфегор, в отличие от Мальфаса, не делает вид, что я пустое место. И относится иначе, вежливо, даже уважительно, с каким-то скрытым интересом. Признаться, мне это льстит, хотя и немного пугает.

— Если бы я был человеком и знал, что после смерти стал бы слугой такого господина, как ты, Морт, то, возможно, на месте Айви поспешил бы пораньше прервать свое земное существование, — насмешливо говорит он как-то, когда они втроем, вместе с Мальфасом и Мортом собираются в нашей гостиной. И стреляет глазами в мою сторону, будто желая увидеть реакцию.

Я как раз стою у стены, возле столика, собираясь унести пустые бутылки и бокалы.

— Если бы она решила покончить с земным существованием самостоятельно, вне плана Департамента, то никогда не попала бы в Изнанку. Такие отправляются сразу в общий адский котел, — парирует Морт, закидывая ногу на ногу и лениво откидываясь на спинку дивана.

— Не будь таким скучным, расскажи нам больше! Правильно ли я понимаю, что ее кончина все же была запланирована и задокументирована мойрами, прядильщицами судеб? — тут же оживляется Бельфегор. — Или ты заполучил это сокровище иным способом, мой друг?

— С чего бы герцогу ада проявлять подобное любопытство? — спрашивает Морт, и хочет добавить еще что-то, но его внезапно прерывает Мальфас, срочно пожелавший еще бурбона.

Об этом он тут же заявляет вслух, обращаясь ко мне, как к собственной рабыне.

— И двигай ногами поживей, смертная, пока мы тут все не осыпались прахом, — добавляет Мальфас и гогочет так, будто изрек нечто сверхостроумное.

В другой раз Бельфегор ловит меня уже в холле, после очередного своего визита.

— Я рад видеть, что в этом мрачном особняке наконец-то появился кто-то особенный, — говорит он, не сводя с меня внимательного взгляда. — Морту сказочно повезло, хоть он того пока еще сам не понимает.

Услышать теплые слова, пусть и от демона, даже в виде дежурного комплимента, кажется мне приятным. От хозяина особняка таких слов точно не дождешься, поэтому я улыбаюсь.

— Прими от меня этот маленький подарок, — Бельфегор протягивает мне изящную, серебряную брошь в виде змеи, обвивающей яблоко. — И носи ее всегда, на удачу. Такие мелочи очень важны, особенно здесь, в Изнанке. Уверен, она будет тебе к лицу.

Я не успеваю ничего ответить, как вижу Морта, выходящего из гостиной. Он явно замечает брошь в протянутой руке друга, однако смотрит не на нее, а на меня. И, по всей видимости, совсем не рад происходящему.

— Спасибо, — говорю я, улыбаясь Бельфегору еще шире и сразу прикалываю украшение к своей рубашке. — Я обязательно буду ее носить.

Не то, чтобы я и в самом деле собираюсь это делать... На самом деле я забываю о броши сразу же, как только поднимаюсь к себе наверх и переодеваюсь, готовясь ко сну. Однако чуть подразнить Морта в тот момент показалось мне забавным.

Ни разу не видела, чтобы эти визиты и посиделки с друзьями перерастали в нечто более шумное. Ведь, как бы там ни было, работа для Жнеца важнее всего остального.

Он не пропускает ни единого дня, никогда не позволяет себе послаблений. И отправляется на нее в любом настроении и состоянии — будь он раздражен, задумчив или весел, даже если накануне явно перебрал с вином.

В его странном, не существующем в реальном мире телефоне, который вибрирует по несколько раз в день, отображается точное расписание прибытия порученных сотруднику душ, составленное в Департаменте Вечности. Морт всегда знакомится с ним заранее, и мы приезжаем на место за несколько минут до того, как души переходят границу Изнаки.

Когда Морт поднимает их из тел, большинство душ уходят мирно, даже, я бы сказала, с покорностью судьбе. Они словно ждут своего Жнеца и этого взмаха косы, освобождающего их от земных оков. Но иногда, в редких случаях, кто-то сопротивляется. Душа, не желающая покидать привычный мир, падает на колени, умоляет, цепляется за жизнь, которую уже не вернуть.

Именно в такие моменты я каждый раз ловлю на себе насмешливый взгляд Морта. Он словно проверяет меня, испытывает мою реакцию, мою верность, мою... пригодность.

— Нет, благодарю, — произносит он в такие моменты подчеркнуто вежливо, обращаясь к умоляющей душе, но с едва уловимым оттенком иронии, предназначенной, как мне кажется, совсем не ей. — У меня уже есть слуга. И она меня вполне устраивает.

Однако, попадаются и другие случаи. Такие, которые резко отличаются от привычного течения работы Морта. Те моменты, когда ему сообщают о переходе души в Изнанку постфактум, как правило, в виде срочного звонка из Департамента. Те самые особые клиенты, о которых Морт говорил с Лилит.

Онвсегда поручает мне избавляться от их тел, уничтожать следы... Я делаю это все больше механически, относясь к приказам Смерти, как к работе. Неприятной, грязной, но отчего-то необходимой. И искренне считаю, что, наконец-то справляюсь со всем, что уготовила мне судьба. Приближаюсь ближе к своей главной цели.

До того самого дня, когда мы снова...опаздываем.

***

Мы приезжаем на пустую подземную парковку. Огромное, гулкое, полутемное пространство, освещенное лишь редкими мерцающими лампами. Наша клиентка уже лежит там, на холодном, грязном бетоне.

Моя лучшая подруга. Марла Мур.

Я не сразу ее узнаю. Каштановые, всегда тщательно уложенные волосы сейчас спутаны и перепачканы в чем-то липком, а лицо, раньше такое красивое и живое, искажено гримасой смерти в застывших, остекленевших, карих глазах.

Но самое страшное — это голова. Пробитая. Раскроенная. Как будто...

Я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.

Ужас и горе, как две гигантские волны, захлестывают меня, лишая способности двигаться, говорить, да и вообще — здраво мыслить. Морт же сохраняет привычное профессиональное спокойствие и направляется к телу Марлы уверенным, размеренным шагом, думая лишь о работе. Не замечает, не знает, не понимает, даже не догадывается... о том, кому именно сейчас поможет осуществить переход.

Тогда-то меня и прошибает какой-то первобытный, животный инстинкт. Отчаянное желание помочь. Уберечь. Сделать хоть что-то. Возможно, это последняя, бесполезная попытка повлиять на происходящее, или искупить свою вину за то, что я не смогла ее защитить.

Совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях, я хватаю Морта за рукав черной мотоциклетной куртки. И сжимаю так сильно, что костяшки моих пальцев белеют.

Жнец останавливается, причем так резко, словно натыкается на невидимую стену, и медленно поворачивает голову в шлеме-черепе в мою сторону.

— Это... это моя подруга, — бормочу я, с трудом разжимая сведенные судорогой губы. — Я знаю ее. Это Марла...

Имя подруги скребет по горлу, подобно колючему, сухому кому земли. Уверена, что больше не сумею повторить его или произнести вслух целиком. Не смогу признать, что это она. Что ее больше нет.

Морт молчит и лишь хмурится, но затем, к моему удивлению, его поза смягчается. Едва заметно, почти неуловимо, однако я вижу это. Неужели, проблеск чего-то, похожего на понимание? Или, может быть, даже сочувствие?

Он осторожно отцепляет мои пальцы от своего рукава, и возвращается к мотоциклу, чтобы оставить там шлем. После чего вновь направляется к Марле. Что-то меняется и в его походке — она тоже словно бы становится осторожнее, мягче. А когда Морт бесшумно опускается рядом с ней на одно колено, то долго и пристально вглядывается в искаженное бледное лицо.

Бусины обсидиана звякают на его запястье, когда он дотрагивается пальцами до ее лба. Я затаиваю дыхание. Знаю, что дальше произойдет, видела уже много раз. Но сейчас все ощущается совершенно иначе.

Душа Марлы такая же, как и остальные, полупрозрачная, красноватая и... растерянная. Кажется, она явно думает, что просто упала, и теперь какой-то красавчик помогает ей подняться. Я даже вижу, как на мгновение вновь вспыхивают озорные искорки в ее глазах. Подруга выпрямляется и кокетливо поправляет волосы. Она не знает. Как и все. Как и я, когда-то...

Морт уточняет ее данные, спрашивает что-то об обстоятельствах смерти. И, хоть он обращается с ней не так как, с другими, а будто бы более успокаивающе, пытаясь облегчить ситуацию... выражение лица Марлы все равно начинает меняться.

— Тебе нечего бояться, — слышу я его голос. — Я здесь, чтобы помочь тебе и открыть дорогу дальше...

Однако слова, как бы осторожно ни были сказаны, все равно оказывают обратный эффект.

— Ты еще кто такой, белобрысый? — бормочет она и пятится назад, даже не замечая, что наступает на волосы собственного тела. — Докопаться до меня решил, да? Открою тебе секрет, с девушками так не флиртуют!

Я больше не могу оставаться в стороне и бросаюсь к ней, вопреки всем негласным правилам, по которым слуга должна молчать и ждать приказа.

— Марла! Марла! — кричу, захлебываясь слезами, которые жгут мне глаза и стекают по щекам. — Это я, Айви! Ты меня видишь?

Протягиваю к ней руки, пытаясь обнять. Но, конечно же, мои пальцы проходят сквозь призрачную бесплотную фигуру. Только Смерть может взаимодействовать с душами умерших.

Марла поворачивается ко мне и прозрачные глаза расширяются.

— Айви? О боже мой! Почему ты плачешь? И вообще, почему ты здесь? — шепчет она, все еще пытаясь отойти от Морта подальше. — Что все это значит?! Кажется, я попала в какую-то очень стремную ситуацию, Айви...

Я не могу ответить так сразу. Слезы душат меня, перехватывают горло, мешают дышать. Только качаю головой из стороны в сторону... И рыдаю так, как никогда в жизни.

— Ты умерла, Марла, — выдавливаю я наконец. — Мне так жаль... Так жаль... что я не смогла... Не успела...

Осознание приходит к ней не сразу. А как и ко мне, постепенно и мучительно. Она оглядывается на свое тело, на которое я ей указываю, и едва ли не падает. Замирает. И смотрит на меня.

— Я... умерла? — переспрашивает она, хотя видит все собственными глазами. — Реально что ли... умерла? Нет, Айви... Что за тупой пранк?..

— Думаешь, это и в самом деле может походить на розыгрыш? — тихо уточняет Морт, делая шаг к ней.

Подруга переводит взгляд с меня на него и обратно, зрачки быстро бегают туда-сюда, и вдруг... останавливаются. Веки дрожат, а Марла всхлипывает.

— Я так и знала... Чувствовала какую-то хрень... — шепчет она. — Когда они замахнулись на меня этой проклятой битой...

Она замолкает, прижимая руки к груди — я вижу, как она вздымается от частого дыхания.

— Как именно все произошло? — спрашивает Морт, все так же тихо и серьезно. — Кто это сделал?

Марла вздрагивает, испуганно смотрит на меня, потом вновь — на Морта. Ее прозрачные губы дрожат.

— Кажется... меня похитили, — сбивчиво бормочет она так, как если бы слова давались ей с трудом. — Их было четверо... Они хотели, чтобы я...

— Не продолжай! — перебиваю я, догадываясь разом обо всем. — Они хотели выбить из тебя информацию о моем бывшем парне, о Шейне Коупленде? Ведь так?

Марла кивает, медленно и обреченно.

— Да, — шепчет она.