Мой господин Смерть

Сколько бы сейчас ни было времени, в особняке стоит непроницаемая тишина. Такая же, как и всегда, в общем-то. Понятия не имею, находится ли Морт все еще дома, или давно отправился на одно из своих таинственных дел, милостиво разрешив мне отоспаться. Даже если бы он и был в одной из бесчисленных комнат, вряд ли я сумела бы его услышать. И все же, решаюсь действовать сейчас или никогда.

Какой смысл ждать? Иначе он вернется и вновь потребует от меня чего-нибудь отвратительного. Например, избавиться еще от парочки трупов, или снова излить душу в графин.

Осторожно поднимаюсь с кровати. Ноги дрожат, но я заставляю их повиноваться. Хозяйка я все-таки своему телу, или нет? Бесшумный шаг, еще один. Рука тянется к дверной ручке — холодной, как лед. Один лишь миг нерешительности, и я выскальзываю из комнаты.

Мгновенно меня поглощает густая, непроглядная темнота. Коридоры особняка, словно чертовы артерии, расходятся в разные стороны. Куда идти? Понятия не имею. Полагаясь на интуицию, двигаюсь вперед, стараясь не издавать ни звука. Чудом нахожу знакомую дорогу и спускаюсь по широкой мраморной лестнице на первый этаж.

Оглядываю холл, черно-зеркальный, пугающе пустой, залитый призрачным светом, едва пробивающимся сквозь высокие стрельчатые окна с витражами. Взгляд невольно притягивается к массивным входным дверям. Они выглядят... соблазнительно. Представляю себе, как выбегу из особняка, оседлаю мотоцикл Смерти, поеду, куда глаза глядят... Чтобы опять оказаться в Изнанке, из которой непонятно как выбраться.

Нет уж. Повторить вчерашнюю ошибку было бы безнадежно глупо. Тем более, Морт сказал, будто бы чувствует все, что творится в этом доме. Это вовсе не лишено смысла. Особняк и без того кажется мне живым. Странный, словно дышащий, наблюдающий за каждым шагом. Да... Смерть наверняка тут же узнает о моей попытке. И тогда...

Лучше не думать ни о чем таком. Надо просто искать. Где-то здесь, в этом доме, должен быть договор.

Методично начинаю обшаривать первый этаж, комната за комнатой. Двери, словно подчиняясь немой команде, распахиваются, впуская в свои темные недра. Но каждый раз меня поджидает разочарование.

Проходит не так много времени, прежде, чем этот этаж начинает казаться еще более огромным и бессмысленным, чем второй. Если бы в особняке были слуги, я скорее назвала бы его техническим. Пространством, где не живут, а убирают, чистят, и готовят. Возможно, когда-то, в очень далекие времена здесь все так и было: Его Темнейшество Смерть обслуживали десятки услужливых и расторопных горничных, лакеев, поваров и дворецких. Каждый был готов лишь по одному его приказу преподнести свою энергию, и они даже соперничали между собой за эту великую честь. А Морт, вальяжно развалившись на диване, как король, лениво указывал бы пальцем на своего избранника.

Ох, что-то меня занесло... Иногда такая богатая фантазия — не в плюс. Не знаю, как было на самом деле, да и не очень-то и хочу. Важно, что сейчас здесь только мы вдвоем, и для меня это вовсе не честь.

Блуждаю по бесконечным коридорам и комнатам еще с полчаса, натыкаясь то на ряды раковин, с висящими над ними щетками, или на кладовую с ведрами, тряпками и кусками мыла. Где-то вижу кабинет, словно бы идеально подходящий экономке, с письменным столом и мягким креслом возле него, и зал со скамьями вдоль стен и подписанными колокольчиками на стенах.

Нахожу даже прачечную, с идеально белым кафелем и легким запахом стирального порошка. С современными стиральными и сушильными машинами, как будто даже Смерти необходимо блюсти чистоту своей рабочей формы.

Последняя дверь в коридоре ведет на кухню. Просторную, сверкающую чистотой и зеркальными поверхностями.

Кухня тоже полностью выполнена в черном цвете — других цветов, как я уже поняла, этот особняк не знает. Однако здесь он другой. Не давящий, а вполне себе стильный. Лак шкафов, сталь плиты, гранит столешниц сочетаются между собой в удивительном симбиозе готики и хай-тека. Как будто Морт внезапно увлекся современным дизайном.

Любопытство внезапно берет надо мной верх. Интересно, зачем Смерти такая кухня? Открываю огромный, двухдверный холодильник, в надежде увидеть хоть что-то съестное. Но внутри оказывается настолько пусто и чисто, как если бы я осматривалась не в жилом доме, а в демонстрационном зале магазина техники.

Перехожу к шкафам. Заглядываю в один, второй, третий... То же самое — всюду меня встречают пустые полки. Ни круп, ни консервов, ни овощей, ни фруктов... Ничего, что могло бы принадлежать человеку. Только черная пустота.

Это настораживает и даже очень. Значит, он не ест человеческую пищу. Его аппетит... совсем иного рода. И это не сулит мне ничего хорошего.

Выхожу из кухни уже почти бегом. Мне вдруг становится не по себе. Слишком уж идеально и стерильно. Не по-настоящему.

Ну, и так как весь первый этаж я уже, кажется, обошла, не остается ничего другого, кроме как вновь вернуться в гостиную. Немного опасаюсь этого, ведь именно там вчера мы расстались с Мортом, и расстались не лучшим образом. Что, если он до сих пор сидит в кресле у незажженого камина и допивает мою душу?

К счастью, гостиная тоже оказывается пуста. Холодный сквозняк гуляет по комнате, вздымая шторы, словно призрачные саваны. Морта здесь нет. И слава богу. Или... нет? Странное чувство — одновременно облегчение и разочарование. Но все же это не разочарование. Скорее, беспокойство. Почему-то отчетливее кажется, что он не уехал, а до сих пор находится где-то здесь, в лабиринте комнат и коридоров. Смерть всегда рядом.

Взгляд падает на столик у стены. Тот самый, на котором стоит графин с черной, как смоль, жидкостью. И, что-то подсказывает мне, что ее стало меньше ровно на один бокал.

— Значит, с аппетитом у тебя и в самом деле не очень, — шепчу я, сама не зная, кому адресованы эти слова — Морту, пустоте или самой себе.

Тем лучше для меня. Чем меньше он будет хотеть есть, тем дольше... Тем дольше я протяну. А там, возможно, найдется и выход из этого кошмара.

Снова оглядываю гостиную, цепляясь взглядом за каждую деталь. Тяжелая мебель, резной камин, в котором никогда не разводили огонь, гобелены на стенах, изображающие какие-то сцены из мифов... Но кроме этого — ничего. Никаких тайных комнат, сейфов с договорами или хранилищ истерзанных душ. Хотя, насчет последнего... Кто знает, что скрывается в подвалах этого особняка?

Размышления о подвалах заставляют поежиться. Нет, хватит уже фантазировать. Мне нужно сосредоточиться. Едва ли договор существует лишь в небытие, куда он исчез сразу после подписания... Это было бы неразумно. Должна быть и физическая копия на всякий случай. Бумага. Пергамент. Что-то, что можно сжечь, порвать, уничтожить...

Стоит ли вообще продолжать искать здесь? Или он хранит самое ценное поближе к себе, там, куда никто из слуг зайти не осмелится?

В своей... спальне?

Мысль об этом заставляет дыхание участиться. Опасно. Безумно опасно. Но... Быть может, это мой единственный шанс?

Взгляд снова возвращается к графину. Черная жидкость моей души, словно живая, медленно колеблется в нем, отражая слабый свет свеч.

Решено. Я пойду туда, прямо в логово тьмы. И вообще сделаю все, что только может понадобиться.

***

Дверь в спальню Смерти послушно поддается, легко открываясь вовнутрь. Никакого сопротивления. Никакой угрозы. Даже никакой магии, как в прошлый раз.

Осторожно заглядываю, так и чувствуя некий подвох. Ожидаю нападения, новой вспышки гнева, или хотя бы боли на месте браслета... Однако реальность, представшая передо мной, оказывается куда более странной и неожиданной.

Хозяин особняка здесь, в этой комнате. И он... спит.

Лежит на своем огромном, словно предназначенном для какого-нибудь титана, ложе, раскинув руки в стороны. Лицо у него спокойное, невероятно расслабленное, красивое, особенно сейчас. Но эту красоту легко можно было бы сравнить с айсбергом. Она холодная, совершенная, и нечеловеческая, как и все вокруг.

Невероятно. Смерть спит? Кто бы мог подумать. Хотя, что я вообще знаю о Смерти? Ничего. Все представления людей о черепах, рваных балахонах и косах не соответствуют действительности. Но, пожалуй, не самое подходящее время для философских размышлений.

Бесшумной тенью скольжу в спальню. Начинаю поиски, пока есть возможность.

Обхожу стороной широченную кровать с балдахином и черным шелковым бельем, стараясь не смотреть в сторону едва укрытого, полуобнаженного, рельефного тела. Нахожу вход в гардеробную с идеальными рядами черных костюмов, черных рубашек и черных ботинок, затем перевожу взгляд в сторону камина.

Как и все прочие камины в доме, этот тоже никогда не видел огня. И, судя по всему, никогда не увидит. Между глубокими черными кожаными креслами перед ним стоит столик из стекла. На нем — шахматная доска с фигурами из черного и темно-серого камня. Что ж, этим меня уже не удивить. Видимо не любовь Морта к другим цветам сильнее любых правил.

С кем же он играет? Неужели сам с собой?

Отхожу от столика, продолжая свое безмолвное расследование. Двигаюсь дальше, вдоль стены. Рука непроизвольно скользит по холодной, безупречно гладкой поверхности. И вдруг...

Задевает вазу, стоящую на постаменте.

Целое мгновение она опасно покачивается, пока я про себя матерюсь и молюсь всем богам одновременно. Останавливаю ее падение в последний момент, ставлю на место и тут же оглядываюсь на Морта.

Спит. По-прежнему спит. Но... Не кажется ли мне, что на его губах появилась тень улыбки? Легкая, едва заметная. Возможно, он видит сны? Или... чувствует мое присутствие?

Черт, стоит поторопиться.

Осматриваю ящики комода в углу, выдвигая их лишь едва-едва, а после обнаруживаю настоящий бар, встроенный в стену.

За створками вижу ряды бутылок, совсем не похожих на то, что я ожидала. Никаких жутких зелий или таинственных эликсиров... Обычный алкоголь. Дорогой, элитный, но вполне человеческий. Бурбон. Ром. Вино. Все в бутылках из темного стекла, с черными этикетками. Названия мне ни о чем не говорят — я такое никогда не пробовала.

Значит, Смерть не ест человеческую еду, зато не прочь выпить? Интересный факт, и весьма неожиданный.

Подкрадываюсь к прикроватной тумбочке, той, что ближе ко мне.Осторожно, очень осторожно, тяну за ручку ящика и он подается с тихим скрипом. Задерживаю дыхание, бросаю взгляд на Морта. Спит. Не шевелится.

И тут... я вижу его.

Черный свиток, тот самый, до ужаса знакомый, лежащий на дне ящика так, словно все это время ожидающий, когда же я, наконец, его прочитаю. Мой договор!

Рука сама тянется к свитку. Пальцы дрожат, но я не могу остановиться. Как завороженная, беру и разворачиваю бумагу без единого звука. Забыв обо всем — о предосторожности, о спящей Смерти, о грозящей мне опасности — впиваюсь взглядом в строки и начинаю читать:

«Сей документ, заключенный между, с одной стороны, Сущностью, именуемой в дальнейшем Смерть, и, с другой стороны, смертной, именуемой в дальнейшем Должник, свидетельствует о нижеследующем:

Волею Смерти, снизошедшей до прошения Должника, и ввиду исключительных обстоятельств, Должнику даруется продление существования в телесной оболочке, коей Должник обладал на момент заключения сего Договора.

В обмен на сию бесценную милость, Должник обязуется беспрекословно и безоговорочно:

1. Служить источником жизненной энергии, извлекаемой из души Должника, для Смерти, предоставляя оную Смерти по первому требованию и в объемах, определяемых исключительно Смертью.

2. Исполнять любые, без исключения, повеления, распоряжения и приказания Смерти, не взирая на их суть, содержание, сложность, аморальность или противоречие любым иным законам, клятвам, обетам и обязательствам, коими Должник мог быть связан до заключения сего Договора.

3. Отречься от любых притязаний на возвращение в мир живых, в обличье, коим Должник обладал до заключения сего Договора, а равно и от любых иных форм существования, не предусмотренных условиями сего Договора.

4. Отказаться от любых прав и притязаний на прежнюю жизнь, связи, имущество, знакомства и иные аспекты существования, кои имели место быть до заключения сего Договора.

Настоящим Должник признает и подтверждает, что душа Должника, отныне и во веки веков, является неотъемлемой и неделимой собственностью Смерти, и Смерть вольна распоряжаться оной по своему усмотрению, без каких-либо ограничений.

По исчерпании жизненной энергии, заключенной в душе Должника, Должник лишается права на посмертное существование в любой из известных и неизвестных форм, будь то загробная жизнь, реинкарнация, перерождение или любая иная форма продолжения бытия. Душа Должника подлежит полному и окончательному развоплощению, без возможности восстановления или возвращения в каком-либо виде.

Сей Договор не может быть расторгнут, изменен, оспорен или аннулирован Должником ни при каких обстоятельствах. Любые изменения, дополнения или расторжение сего Договора возможны исключительно по единоличному и ничем не ограниченному волеизъявлению Смерти, владеющей душой Должника.

Сей Договор вступает в силу с момента подписания отпечатком Души и действует вечно».

Неужели... Неужели я действительно подписала это?

Должно быть, я вправду выжила в тот момент из ума. Это же безнадежность, абсолютная и полная! Перечитываю, снова и снова. Каждая фраза представляется мне тяжелыми и холодные кандалами, сковывающими душу. И все же...

Взгляд, словно магнитом, притягивает одна строка.

«...Служить неиссякаемым источником жизненной энергии, извлекаемой из души Должника, для Смерти...»

Жизненной энергии... Стоп. Что же произойдет, если я перестану его кормить? Перекрою поток энергии, текущий от меня к нему? Неужели тогда Смерть... умрет?

Хм... Эта мысль кажется безумной и дерзкой, опасной до головокружения... Но такой заманчивой. Что, если есть способ убить Смерть?

Прикусив губу, смотрю влево, на черное ложе и вдруг вижу...

Лишь пустоту. Простыни смяты, подушки сбиты, словно после бурной ночи. Но его нет. Где, черт возьми, спящий Морт?!

И понимаю...

Он наверняка стоит моей спиной. Воспользовался моментом, пока я читала договор и подкрался. Ведь так?..

Медленно, словно в замедленной съемке, я поворачиваю голову. Боюсь и одновременно знаю, что... или, вернее, кого, там увижу.

Разумеется, тут же встречаюсь взглядом со Смертью.

— Нашла что-то интересное, душа моя? — спрашивает он небрежно, завязывая пояс халата. Шелковая ткань скользит по его телу, открывая в глубоком вырезе рельефную, будто вырезанную из мрамора, грудь. — Зацепку? Брешь? Какой-нибудь изъян в нашем маленьком взаимовыгодном соглашении?

Собираю всю свою волю в кулак, возвращаю свиток в ящик тумбы и поворачиваюсь к парню всем телом. Смотрю спокойно, без эмоций. Насколько это вообще возможно в данной ситуации.

— Этот пункт, — начинаю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, даже дерзко. — Про жизненную энергию. Если я перестану тебя кормить... Что тогда будет?

Морт отпускает свой пояс и смотрит на меня, как бы выдерживая драматическую паузу. Но я-то вижу, как в уголках его чертовых губ уже играет весьма заметная улыбка.

— Ничего не будет, Айви, — произносит он, растягивая слова, словно смакуя каждое из них. — Это всего лишь моя зарплата.

— Зарплата? — переспрашиваю я, не в силах скрыть своего изумления. — В каком смысле?

— Неужели ты думала, — тянет он и улыбка становится шире, с явным оттенком превосходства, — что я — единственный в своем роде? Единственная Смерть во всем мироздании?

Риторический вопрос или нет — в данном случае неважно. Он обязательно продолжит свою речь... И вряд ли она мне понравится.

— Каждый час на этой жалкой планете, которую вы, люди, именуете своим домом, со своими телами расстаются примерно... — Морт на мгновение задумывается, словно подсчитывая в уме, — шесть тысяч восемьсот пятьдесят душ. И это лишь приблизительная цифра. Разумеется, одному мне не справиться. Не успеть собрать каждую.

Он делает еще одну паузу. И снова эта улыбка.

— По всему миру на Изнанке раскидана обширная сеть филиалов. Разветвленная, могущественная, бесперебойно функционирующая. Департамент Вечности, как мы его называем.И в каждом таком филиале трудится достаточное количество сотрудников, чтобы успеть принять, обработать и распределить каждую душу, покидающую бренное тело.

— То есть Смертей много? — уточняю я, все еще не в силах осознать масштаб происходящего.

— Именно, — отвечает Морт, а его голос звучит все более поэтично. — Достаточно, чтобы поддерживать баланс. Весы бытия ни при каких обстоятельствах не должны качнуться в сторону хаоса, не так ли?

Делаю вдох. Напоминаю:

— Но ты так и не ответил про зарплату.

— Ах, да, самое пикантное... Зарплата, — мурлычет Морт. — То, что позволяет мне брать Департамент, в качестве награды за качественно выполненную работу. Энергию самых трусливых, ничтожных душонок. Тех, кто так отчаянно цепляется за свое жалкое существование, так панически боится перехода в неизведанное, что готов на все. Абсолютно на все. Даже предложить себя в услужение. Такое, знаешь ли, добровольное подношение...

Смерть делает шаг ко мне, затем — еще один.

— Именно благодаря их... точнее, вашей щедрости мы и существуем, Айви. Подпитываем свои силы. Поддерживаем великолепие наших обителей. Сохраняем форму и внешний вид. К счастью, поток этих трепещущих душ не иссякает никогда. Как только заканчивается одна, почти сразу же приходит другая. Так что можешь не волноваться. Голодная смерть мне не грозит, даже если ты решишься пойти на крайние меры.

Морт вновь шагает вперед, сокращая расстояние между нами до минимума.

— Рада ли ты, Айви? — спрашивает он, и его голос плавно перетекает в бархатный шепот, обволакивающий, словно темный туман. — Тому, что улучила момент, когда я спал, чтобы прокрасться в мою спальню и прочесть, наконец, договор?

— Разве Смерти необходим сон? — выдавливаю я, стараясь не встречаться взглядом.

Морт усмехается. Медленно. Словно наслаждаясь каждым мгновением.

— А может, — произносит он, наклоняясь ближе и щекоча дыханием кожу, — я просто сильно не высыпался при жизни?

— Ты был... живым? — шепчу я, не в силах поверить.

Морт не отвечает, лишь смотрит на меня практически испепеляюще. В его глазах — бездонная тьма.

Он делает еще один шаг, последний, потому, что дальше уже просто некуда. Теперь я прижата спиной к стене и деревянные панели холодят кожу сквозь тонкую ткань кроп-топа. Морт поднимает руку и его пальцы, длинные, изящные, с безупречными ногтями, касаются моей шеи. Прикосновение легкое, почти невесомое, как падение пера. Но от этого едва ощутимого контакта я вздрагиваю, и дрожью волной расходится от кончиков пальцев до самых пят.

Парень ведет пальцами вниз, вдоль шеи, мимо пульсирующей жилки, медленно, с пугающей целеустремленностью. Я чувствую, как дыхание срывается, как каждое касание оставляет огненный след под кожей.Морт наклоняется, кончиками пальцев приподнимая мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Или... — слышу все тот же бархатный шепот, но теперь в нем звучит мед, — раз уж ты здесь, стоит воспользоваться этим? Загладить вину за тот неприятный инцидент в гостиной? Показать тебе, что я могу причинять не только боль, но и доставлять удовольствие? Смерть может заниматься и этим тоже, как ты понимаешь.

Его пальцы медленно скользят по моей щеке.Касаются уголка губ.Задерживаются.Начинают очерчивать контур — неторопливо, чувственно, так, словно Морт запоминает меня.

— Что ты... — начинаю я, но он не дает мне договорить.

Губы Морта накрывают мои — внезапно, неотвратимо. Это не похоже ни на один поцелуй, который я знала раньше. Это не нежность. Не робость. Не неловкость первого раза. А словно бы столетия опыта, умело сплетенные в этом одном, единственном мгновении. Его губы мягкие, но в них скрыта железная решимость. Он прижимает меня к стене сильнее, так что я ощущаю каждую твердую линию его тела.

Мужские ладони находят мою талию, вжимают в себя, как будто он хочет слиться со мной навечно. Его жар проникает в меня, разливаясь по венам горячим сиропом. И я... я таю в его руках. Отвечаю на поцелуй, подчиняясь инстинкту, забыв о гордости, и о страхе.

Позволяю себе увлечься намного дольше, чем должна была бы. И это пугает меня до отчаяния. Резкая злость вспыхивает внутри — на него, на себя. Черт, что вообще происходит?!

— Не смей! — кричу я, отталкивая его от себя. — Как ты можешь, после всего того, что сделал?..

Смерть отстраняется, лишь на несколько дюймов, неохотно. Однако в его глазах будто бы мелькает понимание.

— Ах да, ты же думаешь, я — жестокое чудовище? — спрашивает он хрипло.

Морт нависает надо мной, и я слышу, как тяжело ему дается каждый вдох и выдох — кажется, наш поцелуй сбил и его дыхание тоже:

— Но разве Смерть не обязана быть жестокой и страшной в представлении людей? Мне кажется, Айви, — он делает паузу, облизывая губы, — в вашем мире хватает более ужасных и мерзких чудовищ... помимо меня.

— Так значит, — начинаю я, пытаясь вернуть себе хоть каплю самообладания, — находишься на низшей строчке рейтинга?

— Если посмотреть на него с конца, — Морт усмехается, криво и цинично, — я буду в числе первых.

Я перевожу дыхание. Собираюсь с мыслями, чтобы не упустить момент.

— В гостиной... — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, — ты сказал что хочешь меня сломать.

— Сказать что-то, — парирует он, и его глаза снова темнеют, — и на самом деле сделать это — радикально разные вещи. Если ты слушала меня внимательно, то знаешь, что мне слишком часто бывает скучно. Вечность — это слишком долго, не находишь?

Снова тишина. Мучительная. Тягостная.

— И все-таки... — нарушаю я молчание, — тебе нужно питаться...

— Для этого мы и заключили договор, разве нет? — Морт снова усмехается.

— Ненавижу, — выдавливаю я, упираясь ладонями в его грудь. — Ты отвратителен...

— Да? — Он наклоняется ближе. Его дыхание снова обжигает мою кожу. — Из-за того что помогаю УЖЕ мертвой девушке прожить чуть-чуть подольше? Без этого договора твоя душа покинула бы этот мир раз и навсегда несколько часов назад.

Я сглатываю.

— Но так она просто... исчезнет?!

— Ты уж определись, Айви, милая, чего ты хочешь, — резко обрывает он меня и отступает на пару шагов, — пожить еще или обрести бессмертие души. У тебя явные проблемы с расстановкой приоритетов. А кроме того — с чтением договоров, и со здравым смыслом в принципе. Разве мама не говорила тебе, как опасно садиться на мотоциклы к незнакомцам? Я не хочу принуждать тебя ни к чему — только прошу честно выполнять подписанные условия, — в его голосе я ясно улавливаю насмешку, но в глазах отчетлива видна скука, — Ты окончательно утомила меня. Если не желаешь разделить со мной ложе, то убирайся отсюда, и не попадайся мне на глаза до следующей ночи.

Слова Морта — как удар хлыста. Жесткие, холодные и беспощадные. Только что он целовал меня со страстью, на которую, казалось, вообще не был способен а, теперь ведет себя так, словно презирает.

— Но я... — шепчу я, понимая, что окончательно запуталась, и мой голос дрожит и угасает. Я отчаянно хочу сказать что-то еще. Что-то важное, что могло бы все изменить. Но что именно? Я и сама не знаю. Мысли рассыпаются, теряются, не успев оформиться в слова.

Понимаю, что он больше не хочет слушать. Взгляд пустой и безразличный. Делаю шаг к нему, один-единственный, машинальный и вряди осознанный. Но в тот же миг браслет на моем запястье оживает.

Он тянет меня за собой через всю комнату так, словно это Морт самолично решил сейчас выволочь непрошеную гостью из спальни. Но парень не двигается с места, лишь смотрит, все так же равнодушно.

Браслет рывком отбрасывает меня за порог.

Огромная, тяжелая дверь спальни, словно по волшебству, захлопываются прямо перед моим лицом. С оглушительным, сотрясающим стены особняка, грохотом.

Я остаюсь одна в темном коридоре, с кашей в голове и горящими губами. После поцелуя и этого разговора во мне что-то определенно меняется. Не верю, что могу думать о чем-то подобном, однако...

Возможно, прежде, чем действовать, все же стоит хотя бы попытаться... принять свою смерть?