Мой господин Смерть

 — Что... что это значит? — спрашиваю, и так и слышу, как голос выдает страх. Черт, я же не хотела показывать, что боюсь!

Смотрю на Смерть, пытаясь угадать, о чем он думает. Будто бы хочу прочитать на его лице текст неизвестного договора, подписанного слишком поспешно и опрометчиво... А черные глаза глядят в упор, пристально, оценивающе. Парень чуть склоняет пепельно-белую голову, будто бы тоже читая меня. Момент, когда мы обмениваемся взглядами, длится вечность.

— Это значит, — наконец говорит он, а его низкий, бархатистый голос, обволакивает, как тьма, — что твоя душа теперь моя. И ты будешь делать то, что я скажу.

Вот оно как?.. Выходит, договор продал мою душу ему? Я отшатываюсь назад, оглядываюсь по сторонам и уже готовлюсь бежать, но парень словно предвидит это, и в его глазах вспыхивает что-то насмешливое.

Как человек, неожиданно догадавшийся, что его обманули, я чувствую резкую злость, стыд, желание вернуть все обратно. И хочу врезать по красивому лицу Смерти, стоящему передо мной с видом победителя. Что мне теперь терять?

Впрочем, смелости хватает лишь на один вопрос.

— А если откажусь? — спрашиваю я, вкладывая в голос всю дерзость, что у меня осталась.

— Тогда ты пожалеешь об этом, — спокойно отвечает Смерть.

Браслет на моей руке начинает пульсировать, как если бы кто-то сжал запястье сильными пальцами. Пульсация превращается в жар, дрожь, головокружение, и я ощущаю, что душа медленно теряет связь с телом. Ниточки, соединяющие их, пропадают одна за другой. Перестают ощущаться ноги, руки... И вдруг все прекращается.

Я — это снова я, одно целое. Только звон в голове напоминает о том, что все произошедшее не было галлюцинацией. Это было предупреждением. Внезапно-холодный порыв ветра обжигает кожу, но ледяной взгляд Смерти обжигает сильнее. Киваю, чтобы показать, что все поняла.

— Надеюсь, мне не придется больше это демонстрировать, — говорит он, смягчаясь. — Идем.

Смерть кивком указывает на стоящий неподалеку мотоцикл. Огромная, черная махина, в которой глянцевые детали футуристично переплетаются с матовыми. Дизайн минималистичный, но в то же время — подчеркнуто резкий, острый и даже агрессивный. Эта штука выглядит так же опасно, как и ее хозяин.

— У меня есть имя, — произношу я быстрее, чем успеваю подумать.

Но Смерть это вовсе не злит. Скорее смешит — так наивно, должно быть, я выгляжу в его глазах, видевших вечность.

— Айвори Вэнс, я помню, — отвечает он. — Тебе будет легче, если я стану называть тебя по имени?

— Просто Айви, — выдавливаю я, совершенно смутившись. — Пожалуйста.

— Пусть будет так, — соглашается парень, чуть выгнув бровь, а затем, тут же забывая об этом, как о решенном вопросе, подходит к мотоциклу. Поднимает с сиденья свой шлем-череп и надевает его, привычным небрежным жестом.

Не зная, что делать, я остаюсь на месте. Просто наблюдаю за тем, как он перекидывает ногу через сиденье, и как байк чуть прогибается под его весом. Будто бы заметив, что меня все еще нет рядом, Смерть оборачивается и похлопывает ладонью по сиденью позади. Пустые глазницы черепа ничего не выражают.

— Залезай.

— А шлем? — вновь вырывается у меня, и... черт, я уже действительно готова прикусить себе язык! — Я имею в виду, это ведь небезопасно.

Глупый, ужасно глупый вопрос. Я только что заключила сделку со Смертью, а волнуюсь о правилах дорожного движения! Так и вижу, как под шлемом-черепом кривятся его губы... О, да, он точно издевается.

— Ты все равно мертва, Айви. Даже если я и вернул твою душу в бренное тело, — говорит Смерть и голос сочится сарказмом. Он делает паузу, явно одаривая взглядом сквозь глазницы шлема. — Но если тебе так нужна иллюзия безопасности...

Парень вытягивает руку, и в воздухе перед ним начинает сгущаться тьма. Она закручивается, уплотняется, обретая форму. Еще мгновение, и начинает угадываться шлем — простой, черный, без изысков, который Смерть тут же швыряет мне.

В последний момент я ловлю его, едва не уронив. Тяжелый... Когда он занимает место на моей голове, мир ощутимо сужается, ограничивается прорезью. Однако шлем прилегает плотно, и в самом деле будто бы временно дарит чувство защищенности. Ох, если бы все было так просто!

Кое-как справившись с застежкой, я нерешительно подхожу ближе и устраиваюсь на сиденье позади Смерти. Оно кажется жестким, непривычным. Не помню, чтобы когда-то гоняла на мотоциклах. Для этого нужно обладать склонностью к риску, которой у меня нет. Точнее, раньше не было...

Внезапно понимаю, что не знаю, куда деть руки. Не могу же и в самом деле... обнять Смерть?

— Обхвати меня руками, — помогает он мне. — И держись крепче.

Ничего не остается, как подчиниться. Осторожно приобнимаю его за талию и чувствую под своими пальцами твердость мышц, скрытых под плотной кожей куртки. От него веет холодом и опасностью.

— Раз уж мы уже обнимаемся... как мне тебя называть? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, даже иронично.

Одновременно с этим мысленно хлопаю себя ладонью по лбу. Что же я делаю? Как будто специально пытаюсь вывести его из себя! Отыгрываюсь за обман с договором, прощупываю границы... Пытаюсь показать и доказать, что не боюсь. Не боюсь, правда? Ха-ха. Кажется, в момент гибели меня покинули всякие остатки разума.

Чувствую, как напрягаются мышцы спины, за которую держусь, и обещаю себе навсегда покончить с тупыми вопросами. Что может быть глупее, чем играть со смертью? Целую секунду пребываю в уверенности, что он разозлился. Но потом Смерть смеется. Тихо, хрипло.

— Друзья обычно называют меня Морт, — отвечает он и делает многозначительную паузу. Его голос становится ниже, интимнее. — Но ты будешь звать меня «мой господин».

— Очень смешно, — цежу я сквозь зубы.

Морт, кажется, не слышит. Или делает вид. Он резко выкручивает ручку газа, и мотоцикл срывается с места.

Мы мчимся вперед, в темноту. Ветер свистит, заглушая все остальные звуки. Куда мы едем? Что меня ждет? Этого я до сих пор не знаю. Лишь одно известно точно: моя жизнь — или то, что от нее осталось — уже никогда не будет прежней.

***

Шоссе, полностью пустое, будто бы перекрытое специально для нас двоих, тянется вперед бесконечной, подсвеченной фонарями лентой. Я вглядываюсь вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь помимо спины в кожаной куртке. Но вижу лишь мелькающие силуэты деревьев, да редкие дорожные знаки, на мгновение показавшиеся на обочине.

Скорость такая, что, кажется, еще немного — и мы взлетим. Я вцепляюсь в бока Морта, вжимаюсь в его спину, как перепуганный насмерть котенок. Пальцы немеют, но я боюсь ослабить хватку. Не хочу упасть, разбиться, исчезнуть... Снова.

Мысли мечутся, как перепуганные птицы. Всего несколько минут назад — или с этого момента уже прошла целая вечность? — меня убили. Четверо подонков, мерзкий смех, полная отрешенность, и единственный, оставшийся незамеченным, удар... А теперь я здесь, на байке, со Смертью. Живая. Или... не совсем?

Морт ведет мотоцикл так, словно сросся с ним. Ни одного лишнего движения, ни тени сомнения. Парень не оборачивается, не говорит ни слова. Но я чувствую его. Напряженное, сосредоточенное тело, силу, холод. «Он не человек», — напоминаю себе, — «а тот, кого учат бояться буквально с рождения». Может ли вообще кто-то быть ужаснее самой Смерти?

Пока мы едем, достаточно времени подумать о том, что случилось. Осознать это. Но, как бы я не старалась, все представляется сном. Кажется, что еще немного, и он закончится.

Я проснусь в своем трейлере в Седар-хиллз-парк, в Эшбруке, с похмельем и головной болью после очередной вечеринки у Марлы, и поплетусь на работу в супермаркет на заправку Вива, где, как всегда, позволю начальнику срываться и орать во все горло. Пока поджариваются хот-доги, в очередной раз перечитаю переписку с Шейном Коуплендом и тайно разрешу себе повздыхать по нему еще немного. Вечером встречу сестренку на детской площадке возле школы, где она попросит купить грошовый паззл в магазине Олд-стрит. Мы будем складывать его на полу под столом на кухне, пока мама отчитывает отца за то, что тот снова напился с мужиками в баре. Затем я лягу в постель, обняв Томми, и последовательность повторится, с минимальными отличиями.

Что точно не вписывается в нее — так это моя смерть.

Скорость продолжает расти, отвлекая от размышлений. Я сильнее прижимаюсь к Морту, прислоняюсь щекой к его спине, хватаюсь за куртку с такой силой, что, кажется, еще немного — и кожа треснет.

Город проносится мимо размытыми огнями. Неоновые вывески, тусклые фонари, освещающие пустынные улицы, туман. Все это сливается в один сплошной, стремительный поток. Кажется, что мы не едем, а летим сквозь саму ткань реальности.

И вдруг... темнота.

Даже не просто темнота, а сама Тьма. Густая, непроглядная, она обрушивается на нас внезапно, словно кто-то выключает свет во всем мире. Фонари вдоль шоссе гаснут один за другим, погружая дорогу в абсолютный мрак.

— Морт? — тихо зову я.

Смерть не отвечает. Лишь чуть сбавляет скорость, но продолжает уверенно вести мотоцикл вперед. Мы едем в полной темноте, и я теряюсь в догадках, как он вообще может видеть дорогу. Или чувствовать ее?

Как бы там ни было, через какое-то время впереди появляется нечто. Оно растет, приближается, и складывается, наконец, в очертания... особняка.

Огромного. Величественного. Гротескного.

Он словно вырастает из самой тьмы — черный, как уголь, на фоне еще более черного неба. Ни единой звезды, ни проблеска луны. Только этот дом и бездна вокруг.

Особняк не просто большой — он колоссальный. Многоэтажный, с высокими стрельчатыми окнами, которые кажутся провалами в никуда. Острые шпили, башенки, витиеватые украшения на фасаде... Все это создает ощущение чего-то нереального, потустороннего. Подобный дом просто не может существовать в мире живых — это понятно сразу.

Морт останавливает мотоцикл перед высокими коваными воротами — сплетением шипов и змей, преграждающих дорогу. Он глушит мотор, и наступает тишина, тяжелая, и давящая. Ни тебе звуков ветра, ни криков птиц. Только пустота, мелодия смерти.

— Добро пожаловать домой, — сообщает Морт. Искаженный шлемом голос звучит глухо.

Домой? Этот жуткий, черный особняк — его дом? И теперь... мой, очевидно? Страх сковывает внезапно, лишая остатков сил.

Так выглядит обитель тьмы, и я — в ее сердцевине.

Одним плавным, отточенным движением, Морт первым слезает с мотоцикла. Мои руки бессильно падают на сиденье, а ноги словно наливаются свинцом. Теперь, когда я сижу на байке одна, то замечаю деталь, не увиденную ранее — серебряный значок в виде косы возле приборной панели. Еще одно напоминание, что все происходящее не какая-то тупая шутка. Чувствую дрожь, боюсь даже пошевелиться... И перевожу взгляд на Смерть, которая стоит совсем рядом. Высокий, весь в черном, с черепом вместо лица... Что ж, он, его мотоцикл и его дом подходят друг другу настолько, словно являются отражениями самих себя.

Вдруг Смерть протягивает мне руку в черной перчатке. Неожиданный жест, почти галантный, — по правде сказать, он производит на меня впечатление. Машинально отмечаю, что пальцы у Морта длинные и тонкие, наверняка очень красивые. Такие могли бы принадлежать всемирно известному пианисту, но созданы лишь для того, чтобы нести гибель.

— Вставай, — говорит он, кажется, с иронией.

Нерешительно принимаю помощь. Пальцы смыкаются на ладони и по коже будто бы пробегает ледяной разряд. Морт помогает мне слезть с мотоцикла, и я, наконец, твердо встаю на землю. Ноги все еще дрожат, но стараюсь держаться прямо.

В черном, отполированном до блеска черепе-шлеме я вижу свое отражение. Бледное лицо, широко распахнутые от страха глаза, растрепанные светлые волосы. Жалкое зрелище.

Морт, кажется, считывает все мои эмоции. И его это, определенно, забавляет.

— Нравится вид? — спрашивает он, и я слышу в его голосе неприкрытую издевку. — Привыкай, теперь ты будешь видеть его постоянно.

— Пытаешься меня запугать? — спрашиваю я.

Слышу короткий смешок — ему явно нравится моя реакция. Морт отворачивается и идет через сами по себе открывшиеся ворота к особняку. Я следую за ним. Это единственное, что остается, других вариантов не предлагается.

Вблизи особняк кажется еще более грандиозным, еще более... подавляющим. Я задираю голову, пытаясь разглядеть его во всех деталях.

Высокие, массивные стены сложены из черного камня. На них — причудливая резьба барельефов. Не просто узоры, а целые сцены, разворачивающиеся передо мной. Крылатые демоны, сражающиеся с ангелами. Обнаженные фигуры, корчащиеся в адском пламени. Странные, фантастические существа, каких я никогда не видела. А еще каменные горгульи, застывшие на карнизах. Они так и смотрят вниз пустыми глазницами, словно наблюдая за нами.

Поднявшись по ступенькам, Морт подходит к массивным двустворчатым дверям. Как и в случае с воротами, он не касается ручек, не достает ключей, а просто останавливается, и они распахиваются сами. Плавно, бесшумно, словно подчиняясь невидимой силе. Выглядит это так, как если бы сам дом приветствовал своего хозяина.

Морт делает шаг вперед, и я следую за ним, затаив дыхание. Мы оказываемся в просторном холле.

Внутри особняк еще более впечатляющий, чем снаружи. Все здесь выполнено в сплошном черном цвете. Но это не монотонная, скучная чернота. Это игра фактур, сочетание глянца и матовости, готики и современности, всего того, что невозможно увидеть в домах богачей... Оно затягивает, так и просит рассмотреть получше, дотронуться рукой, узнать номерок безумного дизайнера...

Пол мраморный, отполированный до зеркального блеска. В нем отражаются причудливые тени от мебели и от нас самих. Стены наоборот, бархатные, и наверняка приятные наощупь. В центре холла — грандиозная изогнутая петлей лестница, ведущая на второй этаж. Широкая, с изящными перилами, гладкими как ртуть, она кажется парящей в воздухе, и нарушающей все законы гравитации.

И, конечно же, мебель... Диваны и кресла, обитые кожей, с высокими спинками и изогнутыми ножками. Шкафы с витражными стеклами, за которыми виднеются силуэты каких-то предметов. Вазы с флористическими композициями, тоже, разумеется, черными. Столики из дерева, детали из стекла.

Все это выглядит невероятно дорого, роскошно. Но при этом стерильно чисто, без пыли, паутины и трещин. Ни одной выбивающейся мелочи, ни одного яркого пятна. Только черный цвет во всех его оттенках и проявлениях. Даже свечи горят каким-то неестественным, приглушенным и холодным светом.

— Иди, — раздается голос Морта.

Он стоит у одной из стен, небрежно прислонившись к ней. В руке держит свой череп-шлем, который только что снял. Я вздрагиваю, возвращаясь к реальности.

— Выбери себе комнату на втором этаже, — говорит Смерть, даже не глядя на меня. — Можешь считать это... экскурсией.

Положив шлем на небольшую тумбу, стоящую у стены, Морт тем самым будто бы делает краткую паузу, а затем добавляет:

— Я позову тебя, когда понадобишься, — бросает он и поворачивает лицо ко мне. — И да, я чувствую все, что здесь происходит. Так что даже не пытайся как-то обмануть меня. Выхода отсюда — нет.

И, не дожидаясь моего ответа, направляется к одной из дверей в глубине холла. Он открывает ее и исчезает, оставляя меня одну.

Какое-то время стою посреди этого огромного, темного зала, и чувствую себя потерянной. Смотрю на лестницу, ведущую наверх и понимаю, что несмотря ни на что, двигаться все же придется. Делаю шаг, другой... Кажется, что я иду по поверхности застывшего озера, в котором отражается бесконечная тьма. Поднимаюсь по ступенькам, медленно и осторожно, словно боясь нарушить царящую здесь тишину.

Каждое движение отдается едва слышным эхом в пустом пространстве. Перила холодные, как лед. Я провожу по ним кончиками пальцев. Будто пытаюсь убедить себя в том, что все это — реально.

На втором этаже меня ждет лабиринт коридоров. Они расходятся в разные стороны, темные и узкие, словно щупальца гигантского спрута — творение все того же, безумного дизайнера, помешанного на загробной эстетике.

Есть в этом особняке и еще кое-что, сильно смущающее и настораживающее. Я не вижу слуг. Ни напыщенных дворецких, ни услужливых горничных, никого из тех, кого так любят показывать в многочисленных фильмах и сериалах.

Получается, ни одной живой души, кроме меня. Впрочем, «живой» — это, пожалуй, слишком громко сказано в нынешнем положении.

Выбирая коридор наугад, я медленно иду вперед. Рассматриваю двери, мимо которых прохожу. Они все одинаковые — высокие, массивные, из дерева, с причудливой резьбой. Некоторые приоткрыты так, что невольно получается заглядывать внутрь.

Вот — библиотека. Огромная, заставленная мебелью и книжными шкафами, с высоким потолком, украшенным лепниной. На стенах угадываются картины, но я не могу разглядеть, что на них изображено. Слишком темно, я заходить туда не хочется.

Или, например, музыкальная комната, показавшаяся через несколько дверей после. С роялем, арфой, еще каким-то инструментами. По правде говоря, я не сильна в этом, никогда не интересовалась изучением музыки, всегда больше любила ее слушать. Но собрана такая коллекция была явно ценителем, и хорошо разбирающимся... Может, даже, умеющим играть. Зачем? Кого здесь развлекать? Призраков?

Я двигаюсь дальше, словно во сне. Коридоры петляют, заворачивают, пересекаются друг с другом. Уже не понимаю, где нахожусь, и как вернуться обратно. Наконец, попадаю в крыло, где, судя по всему, расположены спальни.

Заглядываю в одну из комнат. Вижу кровать, шкафы, туалетный столик, кресла... Все такое, как и в предыдущих комнатах. Но и, при этом, будто бы другое. Здесь чувствуется чье-то присутствие, незримое, но ощутимое. Словно кто-то живет здесь. Или... жил. Совсем недавно. Его больше нет, и это очевидно.

Пока не стало совсем жутко, закрываю дверь и иду дальше. Страх... он никуда не ушел. Он здесь, со мной. Обнимает за плечи, нашептывает на ухо: «Ты в ловушке. Ты одна. Тебе не спастись».

Останавливаюсь перед очередной дверью. Нерешительно протягиваю руку, касаюсь холодной ручки. Толкаю дверь, и она поддается, приоткрываясь...

Разумеется, это еще одна спальня. Но совершенно грандиозная.

Огромная кровать возвышается в центре комнаты, словно королевское ложе. Да, пожалуй иначе, как ложем, ее не назовешь. Балдахин из черного бархата, ниспадающий тяжелыми складками, атласное постельное белье... Оно блестит, переливается в тусклом свете, проникающем сквозь высокие, стрельчатые окна. Слева — незажженый камин и кресло с высокой спинкой, обитое кожей. Стены... Я не успеваю их разглядеть.

Дверь внезапно, резко захлопывается прямо перед моим лицом. Я отшатываюсь, инстинктивно прижимая руку к носу. Больно!

Сразу догадываюсь, чья это спальня. И он... явно не хочет, чтобы я туда заходила. В голове проносится вихрь вопросов. Почему? Что он скрывает? Чего боится? Я отхожу от проклятой двери, почти бегу. Куда угодно, лишь бы затеряться подальше от вездесущего взора.

Коридор поворачивает, и я оказываюсь перед перед дверью в круглую комнату. Кажется это — угловая башенка особняка. Помню ее, видела снаружи.

Захожу внутрь и понимаю, что комната небольшая, особенно, если сравнивать с остальными помещениями этого жуткого дома. Закругленные стены оклеены черными обоями с едва различимыми серым узором. На паркете — ковер с мягким ворсом. Окно всего одно, большое, и тоже стрельчатое. Кровать, конечно, не такая огромная, как в спальне Морта, но с балдахином из легкой, полупрозрачной ткани, похожей на вуаль.

У стены замечаю небольшой туалетный столик и зеркало, а перед ним стоит кресло с бархатной подушкой, на вид — довольно удобное и мягкое. Неподалеку находится камин, маленький, на вид никогда не использованный. Я подхожу к окну, пытаюсь разглядеть, что там, снаружи. Но вижу только тьму. Беспросветную, непроглядную тьму.

И вдруг, мне становится... спокойно.

Странное чувство. Необъяснимое. Здесь, в этой маленькой круглой комнате, я не чувствую того давящего ужаса, который преследовал меня в других частях особняка.

Понимаю, что хочу здесь остаться. В конце концов, какая разница, где я буду спать? Не думаю, что задержусь надолго в таком жутком месте. Рано или поздно все закончится. Или нет? Эта последняя мысль — как укол иглой. Болезненная, но отрезвляющая.

Я поворачиваюсь спиной к окну, и еще раз оглядываю комнату. Да, пожалуй, останусь...

Подхожу к кровати, касаюсь пальцами балдахина. И неожиданно чувствую вибрацию в кармане шорт. Просовываю туда руку и дотрагиваюсь до уже такой забытой, такой привычной и приятной поверхности своего... телефона. Резко выдыхаю, ощущая прилив счастья. Как же я могла забыть о нем?! О единственной ниточке, связывающей с домом. С жизнью...

Торопливо достаю его дрожащими, трясущимися от волнения руками. Ожидаю увидеть сообщение от мамы, сестренки, подруги, но вижу лишь напоминание фитнес-приложения: «Вы занимаетесь спортом уже три часа! Пора сделать перерыв!» Бедняжка, считает, что я все еще нахожусь на вечерней пробежке. Готовая разрыдаться даже от такой маленькой крупицы поддержки, я провожу по трещинам на экране. Они новые, видимо появились в момент нападения.

Уже собираюсь набрать кому-то из родных, но вовремя понимаю, что связи нет. Телефон не может ловить в логове смерти. Но, вдруг, я еще сумею выбраться отсюда?

Черный браслет-метка на моем запястье резко сжимается, будто бы почувствовав угрозу. Я вздрагиваю, инстинктивно хватаясь за запястье и быстро прячу телефон под подушку на кровати.

Боль не физическая, а какая-то другая. Странная, тянущая. Словно меня зовут. Зовет... Смерть. Я должна идти. Это не приказ, не просьба. Это необходимость. Нечто, чему я не могу противиться.

Браслет словно влечет меня за собой, подтягивает невидимой нитью. Подчиняясь этому странному ощущению, выхожу из комнаты, иду по коридорам... и уже не пытаюсь запомнить дорогу. Бесполезно. Этот особняк — как живой организм. Он меняется, перестраивается, запутывает следы.

Быстро оказываюсь в холле, сворачиваю в какой-то из коридоров... И выхожу в гостиную.

Она необъятна, как многое в этом странном месте.

Высокий потолок, украшенный лепниной — с переплетенными змеями, черепами, шипами... В уже привычном, гротескном стиле. Камин занимает почти всю стену и на мгновение кажется гигантской пастью какого-то чудовища. Только в нем ничего нет — ни дров, ни углей, одна чернота. Еще больше дорогой мебели: бархатные диваны, кресла, украшения, предметы искусства — я совершенно теряюсь среди них.

Обстановка давит. Угнетает. И в центре ее... он. Смерть.

Сидит на одном из диванов, откинувшись на спинку, и закинув ногу на ногу. В той же мотоциклетной экипировке, с тем же хаосом пепельно-белых перистых прядей на голове... Выглядит скучающим. Словно все это — и особняк, и сама вечность — ему смертельно надоели.

В руке он держит что-то, что я поначалу ошибочно принимаю за четки. Но, боже, какие четки могут быть у Смерти? Они лишь напоминают их, со стеклянными обсидиановыми бусинами, намотанными на его правое запястье. Морт, едва ли сам это замечая, играет с бусинами, перекатывает их пальцами, будто бы успокаивая сам себя. Я вижу серебряную подвеску, напоминающую серп, на мгновение блеснувшую в свете свеч. И почему-то хочу рассмотреть ее получше, но не успеваю.

Даже заметив меня, парень не спешит менять позу. Лишь лениво приподнимает бровь, оглядывая с ног до головы.

— А, вот и ты, — говорит он, и в его голосе слышна неприкрытая ирония. — Не слишком расторопная, Айви. Нам есть над чем поработать.

Я молчу. Не знаю, что сказать, просто надеюсь, что он не успел узнать о телефоне. Чему Смерть уж точно не обрадуется — так это случайно пронесенным сувенирам из земного мира.

— Подойди, — приказывает Морт. — И налей мне выпить.

Он кивает в сторону небольшого столика с изогнутыми ножками, стоящего у стены. На нем — поднос с хрустальным графином, внутри которого налито что-то черное. И жидкости там совсем немного. Даже издалека я могу прикинуть, что хватит буквально на один бокал.

Медленно приблизившись, беру графин в руки. Он неожиданно тяжелый, со сверкающими многочисленными гранями и расширяющимся кверху круглым горлышком. Снимаю крышку и наклоняю графин над бокалом, который стоит рядом. Черная, густая как смола, жидкость медленно льется, и заканчивается прежде, чем достигает хотя бы половины. Она странно пахнет. Чем-то терпким, горьким, будто бы лакричным.

Стараясь выглядеть расторопной, подношу бокал Смерти. Он берет его, не глядя на меня и делает глоток, задумчиво глядя в одну точку.

— И что же мне с тобой делать? — спрашивает он, обращаясь скорее к самому себе. — Вариантов, впрочем, немного.

Делает паузу, отпивая еще немного из бокала.

— Конечно, я могу сделать тебя служанкой, — продолжает Морт, растягивая слова. — Будешь прислуживать мне, убирать весь этот особняк. С утра до ночи драить полы до зеркального блеска, пока они не станут отражать твое печальное личико.

Он усмехается и замолкает, допивая остатки черной жидкости, и у меня по спине пробегает холодок. Понимаю, что Морт играет со мной, как кошка с мышкой. Такие парни бывали у меня и прежде. Таким был Шейн Коупленд, если уж на то пошло. Разница в том, что раньше я знала, как реагировать на подобное поведение, и никогда не позволяла с собой играть. А теперь... Теперь, если честно, без понятия, что мне делать.

И от этого осознания становится еще страшнее.

«Может ли вообще кто-то быть ужаснее самой Смерти?» Никто. Абсолютно.

Будто бы в ответ на мои душевные терзания, в глазах Смерти вспыхивает нечто хищное. Что ж... Он почуял добычу...

— Могу сделать тебя своей игрушкой, — говорит Морт, понижая голос. — Чтобы развлекаться с тобой, когда мне станет скучно. А скучно мне бывает... часто. Ты довольно мила, чтобы украсить собой мою спальню. Хотя и бледновата, на мой вкус.

Он смотрит в пустой бокал, медленно вращая его в пальцах. А затем ставит на столик и резко поднимается, отчего я невольно вздрагиваю и отступаю на шаг.

— Или могу просто сломать тебя... — Морт придвигается ближе, опаляя меня своим дыханием. — Шаг за шагом. Слово за словом. Вторгнуться в твое личное пространство, в твои мысли, в твои чувства. Заставить сомневаться в себе, в своей силе, в своей способности сопротивляться. Превратить в безмолвную тень, что станет бродить по коридорам... Интересно, как долго ты продержишься?

Он склоняется ко мне, и я застываю статуей, боясь вдохнуть. Кончиком пальца парень проводит по моей щеке, от подбородка к виску.

— А знаешь... — тихо шепчет Смерть мне на ухо, — ...мне даже нравится твой страх.

Резкий, пронзительный звук разрывает липкую тишину. Телефон Морта.

Улыбка, эта жуткая, собственническая гримаса, мгновенно исчезает с его лица, словно ее стерли ластиком. Он достает телефон из кармана, и экран на долю секунды озаряет его лицо призрачным, чуждым для обители тьмы светом, делая черты еще более резкими, почти демоническими.

— Да, — отвечает парень и его голос меняется до неузнаваемости. Теперь он сухой, официальный, словно Морт переключился в какой-то совершенно иной режим. Исчезла издевательская ленца, осталась лишь холодная, деловая сосредоточенность. — Слушаю.

Я пытаюсь уловить хоть какие-то обрывки фраз, чтобы понять, о чем идет речь. Но разобрать слова звонящего невозможно, слышны лишь ответы Морта — короткие, отрывистые, как команды.

— Нестандартная ситуация... Опять. Понятно. — Он произносит это с легким раздражением, как если бы его отвлекли от чего-то очень важного.

Смерть слушает ответ, а я впиваюсь взглядом в его лицо, пытаясь прочесть хоть что-то по выражению его глаз, по едва заметному движению губ. Но он — непроницаемая скала. Внутри нарастает тревога, смешанная с болезненным любопытством. Что за «нестандартная ситуация»? Что вообще происходит?

— Подтверждаю, — выдыхает он, жестко, безапелляционно. — Буду через... — Он бросает взгляд на электронные часы на запястье, и я замечаю, что даже этот, казалось бы, простой жест у него исполнен какой-то хищной грации. — ...пятнадцать минут. Надеюсь, они смогут подождать?

Морт заканчивает разговор и убирает телефон. Маска равнодушия, на мгновение заменившая его обычную ухмылку, сползает, и я вижу, что он нетерпелив. Словно его прервали на самом интересном месте, и он жаждет вернуться к прерванному занятию. Ко мне.

— Идем, моя новая слуга. — говорит он резко, будто ударяя хлыстом. — Нам нужно ехать.

Морт смотрит на меня, и в его глазах — смесь холодного расчета и предвкушения. Я не могу понять, что именно он задумал, но от этого взгляда по коже бегут мурашки.

— Куда... — пытаюсь задать вопрос, но парень идет мимо меня, не обращая внимания.

— Пошевеливайся. У нас мало времени, — бросает он через плечо, направляясь к дверям. Однако, не доходя до них, вдруг оборачивается: — Смерть не может позволить себе опоздать.