Мой господин Смерть

Бетон — холодный, раскрошившийся, безжалостный. Он впивается в колени тысячей мелких игл, напоминая о том, что я жива. Пока жива. На окраине Эшбрука в Нью-Джерси, на этом забытом всеми людьми пустыре, моя жизнь висит на волоске. И волосок этот — тонкая, перекрученная веревка, стягивающая запястья за спиной. Я пыталась ее развязать. Не получилось.

На мне короткие цветастые шорты и топ — обычные шмотки из секонда, которые я надела для вечерней пробежки за несколько минут до похищения. Изящный наряд для казни, ничего не скажешь. Летняя ночь тепла, но меня колотит. Не от холода — от понимания. От осознания того, что это — конец.

Вокруг меня, словно стервятники, кружат четверо, в черных спортивных костюмах и масках с прорезями для глаз. Отморозки. Типичные исполнители чьего-то грязного заказа. Они притащили меня сюда, на этот пустырь, вышвырнули из машины, как ненужную вещь. И теперь... наслаждаются.

Плакать больше не хочется. Слезы кончились где-то по дороге, пока меня трясло в вонючем багажнике их ржавого «Мустанга». Осталось только принятие. Циничное, горькое, но — принятие.

— Ну что, куколка, доигралась? — слышится голос одного из них — резкий, как удар хлыста.

Молчу. Смотрю прямо перед собой, на трещины в бетоне, напоминающие карту какой-то местности, с разветвленными паутинками дорог и мелкими выбоинами-городами. Карта кажется невзрачной и убогой настолько, что этим напоминает еще и схему моей несостоявшейся жизни. Такая себе жизнь получилась, если честно.

— Язык проглотила? — спрашивает второй, подходя ближе. Чувствую его дыхание — мерзкое, пропитанное алкоголем и злобой.

— Ничего, мы тебе его развяжем, — добавляет третий и я слышу смешки.

Четвертый молчит. Просто стоит и смотрит, и из-за этого кажется мне особенно страшным. Он здесь главный, наверняка. И потому, когда заговорит, его слово станет решающим.

— Может, поиграем немного, а? — раздается голос второго, снова рядом.

Бандит проводит рукой по моей щеке. Грубо. Я вздрагиваю, но не отворачиваюсь. Смотрю ему прямо в глаза, точнее, в прорези маски. Глаз в темноте мне не видно, а жаль. Если бы я смогла их запомнить, но точно сдала бы его копам.

— Не надо, — говорит наконец четвертый, низко и чуть хрипловато. — Сказано — быстро и чисто.

«Быстро и чисто», — эхом отзывается в моей голове. — «Как будто речь идет о... стрижке газона».

Я жду и наблюдаю. За этими тенями в черном. За небом. За трещинами в бетоне. И понимаю, что вряд ли смогу дожить до того момента, когда подам заявление на похитителей в полицию. Выходит, и вправду слежу сейчас за своей... смертью.

— ...Так вот, Айви, киска, — резкий голос возвращает меня к реальности. — Может, все-таки расскажешь нам про своего дружка?

Они уже не раз спрашивали о нем. О Шейне Коупленде, моем бывшем, который втянул меня в эти грязные игры. Игры, к которым я никогда не имела и не хотела иметь никакого отношения. Однако отморозки думают, будто мне есть что им сказать. Если бы так было в действительности, возможно, я смогла бы выкупить свою жизнь в обмен на информацию. Проблема в том, что никакой информации у меня нет.

— Моего дружка? — переспрашиваю я, еще надеясь найти хоть какую-то лазейку.

— Не прикидывайся дурой, — рявкает второй, тот, кто гладил меня по щеке. — Мы знаем, что ты с ним трахалась.

Его тон пугает — этого достаточно, чтобы сбить с меня всякую спесь.

— Я уже говорила вам... я не знаю, о ком вы, — отвечаю я и слышу, что голос дрожит, но стараюсь выровнять его, как могу. — У меня нет никакого дружка.

— Врешь! — кричит третий и подходит ближе, нависает надо мной. — Этот гандон, Коупленд! Где он прячется? Говори, пока цела! И если ты не скажешь...

— ...будет больно, — заканчивает за него первый.

Вглядываясь в их маски, я пытаясь понять, блефуют они или нет. Но там — лишь тьма. Догадаться раньше времени не выйдет, остается лишь ждать.

— Он... — начинаю я, чтобы оттянуть еще немного времени. — Он важен, да? Этот Коупленд? Должен вам что-то? Поэтому он скрывается?

Бандиты переглядываются, молчат несколько секунд, и я понимаю, что попала в самую точку. Значит, Шейн сейчас тоже в опасности, и поделом ему. Жаль только, что меня схватили первой.

— Догадливая, — цедит сквозь зубы второй. — Очень догадливая.

— Но я правда не знаю, где он может быть — повторяю я. Мне больше нечего сказать, приходится импровизировать. — Клянусь! За последние пару месяцев мы виделись... может быть, раз или два... Случайно...

— Кончай врать! — рычит первый. Он хватает меня за волосы, дергает вверх. Боль пронзает голову.

— Говори, где он! — кричит третий.

— Я не знаю! — кричу я в ответ. — Не знаю!

— Значит, не хочешь по-хорошему, — заключает четвертый. Он отходит назад, к «Мустангу». Возвращается с битой.

На вид она тяжелая, деревянная, с облупившейся краской. Выглядит угрожающе. На мгновение мне кажется, будто я уже чувствую ее шершавую, холодную поверхность на свой коже. Видела такие не раз у членов местных банд — в Эшбруке их обретается немало. И все они хорошо знают, что именно битой лучше всего наносить побои, ломать кости, проламывать черепа...

Это ждет и меня, ведь так? Смотрю на отморозков и будто бы задаю этот вопрос вслух. Они понимают.

— Последний шанс, сука, — говорит четвертый, поднимая биту, словно меч, над моей головой.

Второй пинает ногой в бок, не сильно, но достаточно, чтобы я чуть не потеряла равновесие:

— Где он?!

Конечно, я могла бы сейчас выдумать историю, любую, несуществующую... Возможно, она даже вышла бы интересной. О том, как Шейн написал мне накануне, сообщил место, где прячется и попросил никому не говорить... Но я — лишь девушка, хрупкая, запуганная, несчастная... Которая не выдержала давления и раскололась, выдав всю информацию бандитам...

Только вот боюсь, они не отпустят меня, даже если я совру. Снова засунут в багажник, потащат с собой, просто для того, чтобы проверить. И вот тогда, когда окажется что моего бывшего нигде, разумеется, нет, мне сделают совсем плохо.

Поэтому, вместо очередной лжи я просто молчу и надеюсь, непонятно на что. Смотрю на биту. На руки, сжимающие рукоятку. На лица в масках. На небо.

— Ну что ж... — бормочет четвертый, и бросает взгляд куда-то в сторону, вдаль, словно ожидая приказа.

Затем замахивается... и мне снова отчего-то кажется, что за спиной кто-то есть.

Я не чувствую удара. Вообще ничего не чувствую. Просто падаю, медленно, плавно, как в замедленной съемке. Ощущение времени внезапно размывается и кажется, будто всего через мгновение рядом со мной уже никого нет. Раздаются шаги и звук заведенного мотора. «Мустанг» срывается с места, вздымая клубы пыли. Они уезжают.

«Спаслась», — проносится в голове мысль, когда я остаюсь на пустыре одна. — «Я спаслась...»

Позволяю себе отдышаться, полежать еще немного, слушая блаженную тишину. Сейчас я искренне наслаждаюсь ей. Вновь обретенной свободой, и пониманием, что отделалась лишь испугом. Конечно, они не хотели меня убивать... Просто разыграли маленькое шоу, чтобы расколоть наверняка. Понимали, что им ничего не будет, если просто поорать, замахнуться, а затем уехать. Ведь их несостоявшаяся жертва так обрадуется, когда все закончится, что уж точно не побежит в полицию...

Конечно, мне это и не нужно. Только прийти домой и обнять своих родителей и маленькую сестренку. Они наверняка заждались меня с пробежки. Пора уже заканчивать этот кошмар и возвращаться в наш трейлерный парк.

Вспомнив про веревки, я шевелю руками, думая о том, как бы освободиться. Может, найти поблизости какой-то осколок и... Но вдруг понимаю, что руки уже свободны. Неужели кто-то из отморозков успел их развязать? Может, я ненадолго отключилась?

Внезапно до меня доходит, что не я слышу больше не только гула автомобилей или чьего-то присутствия.... А совершенно ничего. Ни дуновения ветра, ни шелеста кустов... Как будто кто-то нажал на паузу в плеере. И бетон больше не колет, не впивается в кожу... Так, как если бы вместо него был мягкий матрас. И это уже совсем странно.

Пока осознание медленно накрывает меня холодной волной, сквозь невозможную тишину прорезается единственный звук. Нет, даже рев. Мощный, нарастающий, сотрясающий воздух. Мотор мотоцикла?

Облако пыли, поднятое колесами, вновь окутывает меня целиком. Я инстинктивно зажмуриваюсь, а когда решаюсь посмотреть, то понимаю, что прямо передо мной, в нескольких ярдах, на самом деле остановился мотоцикл.

Первое, что бросается в глаза — это ноги. Тяжелые ботинки и черные, мотоциклетные штаны, обтягивающие сильные бедра. Затем чьи-то руки в кожаных перчатках рывком поднимают меня на ноги. Без слов. Без эмоций. Просто ставят, как куклу.

Я стою, покачиваясь, и смотрю на своего... спасителя? Он высокий, широкоплечий. С подтянутой, спортивной фигурой, которую не может скрыть даже мотоциклетная экипировка, похожая на футуристичную броню. На голове — шлем, черный и глянцевый, в форме черепа. Дорогая и эксклюзивная штука. Ни у кого таких раньше не видела.

За его спиной, словно ощетинившийся темный зверь, готовый к прыжку, стоит мотоцикл. Не просто транспортное средство, а настоящее произведение искусства, в котором каждая деталь так и кричит о мощи и превосходстве.

Понимаю, что такой эффектный парень действительно мог бы спугнуть моих похитителей. И вот, почему они так быстро засобирались... Знали, что он вот-вот будет здесь? А может, прислали его добить меня? Кто знает... Предположений слишком много, моей смелости же — напротив.

Незнакомец молчит. Я гляжу на него, на жуткий шлем-череп, как бы пытаясь предугадать, чего можно ждать дальше и как стоит себя повести. Например, благодарить его, или умолять о спасении. Но парень, кажется, не замечает моих сомнений. Он достает из кармана телефон и начинает что-то просматривать на экране, полностью забывая, что не один.

— Эй! — решаюсь сказать хоть что-то, но получатся хрипло и неуверенно. — Ты кто?

Молчание. Он продолжает смотреть в телефон.

— Ты ведь меня спас? — предпринимаю еще одну попытку, надеясь на лучшее. — Спасибо... наверное...

Парень не реагирует.

— Послушай... я не понимаю... — говорю громче и делаю шаг вперед, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание. — Что происходит?

Наконец, незнакомец поднимает голову, отрываясь от телефона и легким движением прячет его в карман штанов. Вздыхает — тяжело, устало. А затем снимает шлем и кладет его на сиденье мотоцикла.

Я замираю.

Его лицо — невероятное. Словно высеченное из белого мрамора, с острыми скулами, тонким, прямым носом, и четко очерченными губами. Но главное — глаза. Черные и глубокие. Как два бездонных колодца, в которых можно утонуть. И, одновременно с этим, холодные. Невероятно холодные.

Волосы пепельно-белые. Вовсе не седые, нет. Именно пепельные, похожие на прах, который остается после кремации. Растрепанные и непослушные, они падают на лоб, обрамляя нечеловечески идеальные черты.

Он красив. Не просто красив — опасно красив. Так красивы бывают демоны в фильмах. Или падшие ангелы.

— Ты... ты можешь отвезти меня домой? — интересуюсь я, и слышу, как голос вновь дрожит. — Раз уж ты на мотоцикле...

Он ухмыляется. Не зло, не насмешливо, а скорее обыденно, даже скучающе. Уголки его губ приподнимаются лишь едва.

— Боюсь, без тела у тебя вряд ли получится на него сесть.

Я непонимающе смотрю на него. Без тела? Что он несет? И тут мой взгляд падает вниз. Машинально замечаю нечто странное и инстинктивно оглядываюсь. Там, позади, на раскрошенном бетоне... лежу я.

Мои цветастые шорты. Мой топ. Мои связанные за спиной руки. Моя голова, неестественно вывернутая под странным углом. Мои светлые волосы с выцветшими голубоватыми кончиками, слипшиеся на затылке от...

Крови.

Застываю, словно статуя. Не могу дышать. Не могу думать. Не могу... поверить.

Это... это не я. Это... не может быть мной. Это... ошибка. Галлюцинация. Сон. Что угодно, только не...

Но все же... это правда.

Я мертва. Те отморозки на самом деле убили меня.

Внутри что-то рушится. Огромная дыра разверзается в груди, засасывая все — свет, тепло, надежду. Я начинаю паниковать.

— Не может быть... Я... я не... — шепот срывается с губ, в то время как мысли лихорадочно мечутся, даже не пытаясь подбирать слова.

Неудержимые, но совершенно неощутимые слезы текут по щекам, застилая все вокруг мутной пеленой. Я трясусь. Всем телом... точнее душой. Тем, что от меня осталось.

— Нет... нет... нет... — повторяю как заведенная, хватаюсь за голову, пытаясь... не знаю, что я пытаюсь сделать. Вырвать из головы эту картинку? Вернуться назад в себя?

— Айвори Вэнс, двадцать один год? — слышится голос парня. Спокойный и ровный, как метроном, он прорезает мой истерический монолог.

Я поднимаю на него глаза, а незнакомец смотрит на меня без сочувствия, без жалости. В его руке — уже знакомый телефон. Зачем это все?..

— Родилась пятнадцатого июля две тысячи второго года, на Оукли-стрит, в Эшбруке, Нью-Джерси? — продолжает он так, словно зачитывает анкету.

— Д-да... — выдавливаю я сквозь рыдания. — Да, это я... Но... я не понимаю...

Он никак не реагирует на мое состояние. Просто протягивает телефон.

— Приложи палец.

Какой-то сюр... Запутавшись бесповоротно, я тупо смотрю на черный прямоугольник в его руке. На незнакомую модель, на экране которой видны какие-то мелкие белые буквы и пустое темного пространство, где колышутся едва заметные волны. Интерфейс выглядит странным, как если бы он запустил специальную программу, для...

— Для чего?.. — уточняю, с замиранием.

— Отпечаток души, — коротко поясняет он. — Современные технологии.

Отпечаток. Души.

Эти слова как удар под дых. Они... все объясняют. Я смотрю на него. На его лицо — прекрасное и безэмоциональное. На его глаза — черные, как бездна. На его мотоцикл — черный, как ночное небо. На его одежду — черную, как...

Смерть.

Он — Смерть.

Не костлявая старуха с косой. Не скелет в балахоне. А этот парень. Молодой. Красивый. Безжалостный. Сейчас он заберет мою душу, уничтожит ее, или отправит в загробный мир. В ад? В рай? Не знаю, как все происходит.

Кажется, при жизни я немало грешила. Выпивала, тусовалась, спала с малознакомыми парнями. Крала по мелочи, обворовывала босса в супермаркете. Грубила, сквернословила... Да уж, совершенно точно меня нельзя назвать праведницей. Даже в церковь никогда не ходила.

Мне становится страшно, как никогда раньше. Дико, невыносимо, страшно.

Потому что это конец. Настоящий. И ничего... ничего уже не изменить.

Я падаю на колени, прямо перед ним, на этот проклятый, растрескавшийся бетон, который наверняка все еще хранит в себе остаточное тепло, смешанное с запахом моей собственной крови.

— Нет... пожалуйста... — прошу я, и голос срывается, становясь совсем уж жалким. — Прошу тебя... не надо... Я... я не хочу умирать... Умоляю...

Смотрю на него снизу вверх, как смертный смотрит на божество, как подсудимый — на судью, как жертва — на своего палача. В этот момент он для меня — все это, вместе взятое.

— Я выполню любое твое требование, — слова, полные страха и боли, вылетают сбивчивым потоком. — Сделаю все, абсолютно все, что ты прикажешь... Только... не забирай меня никуда... Прошу тебя...

Выражение лица Смерти остается совершенно непроницаемым. Ему абсолютно безразличны мои слезы, мои отчаянные мольбы, моя, по сути, уже оборванная жизнь. Наверняка он слышит их каждый раз, от каждого своего клиента.

— Я буду тебе служить, — неожиданно для себя продолжаю я, цепляясь за призрачную надежду, словно за тонкую соломинку, которая может вытащить со дна. — Я... я стану твоей приспешницей, ассистенткой, служанкой, кем угодно... Лишь бы... лишь бы не умирать...

И в этот самый момент что-то едва уловимо меняется. В глазах парня, этих черных, нечеловечески глубоких омутах, на мгновение вспыхивает огонек заинтересованности. Смерть медленно наклоняется ко мне, и его низкий, бархатистый голос звучит почти интимно, но в то же время в нем сквозит едва уловимая опасность.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что именно предлагаешь? Ты действительно к этому готова?

— Да, да... — киваю я, не раздумывая ни секунды, забыв обо всем на свете. — Я готова... на все... Абсолютно на все...

Он снова, уже привычно, ухмыляется.

— Готова, правда? — повторяет Смерть и медленно выпрямляется, словно давая себе время обдумать мои слова.

Движением руки он убирает телефон обратно в карман и делает пару шагов в сторону моего безжизненного тела, лежащего на бетоне. Останавливается рядом, задумчиво осматривает его, как будто оценивая какую-то вещь. Словно это не я, Айвори Вэнс, а какой-то сломанный механизм, который можно починить или выбросить.

— Эй! — не выдерживаю я, отчаянно пытаясь напомнить о себе. — Я же все сказала... Я согласна на твои условия...

Парень поворачивается ко мне, не торопясь, смакуя каждое движение.

Внезапно в его руках появляется свиток. Совершенно черный и матовый, он, кажется, полностью поглощает скудный лунный свет. Смерть разворачивает свиток передо мной, держа за оба края.

На бархатной поверхности я вижу полотно мелких, светящихся букв, похожих на россыпь звезд на ночном небе. Текст занимает практически всю поверхность свитка. Он длинный и, вероятно, сильно запутанный.

Я пытаюсь вчитаться, разобрать хоть одно слово, но тщетно. Перед глазами плывет, слова рассыпаются на отдельные буквы, ускользают от моего понимания. Волнение, дикий, животный страх, отчаяние — вся эта буря эмоций сливается в единый, непроницаемый туман в голове, мешающий сосредоточиться.

— Если ты согласна со всеми изложенными условиями, прикоснись к нижней части свитка, — произносит парень, указывая кончиком пальца в перчатке на свободное место под текстом. — Сделаешь это, и сможешь продлить существование в своем теле еще немного.

Моя рука, словно против воли, тянется к свитку. Я не размышляю, не сомневаюсь, а просто движима инстинктом самосохранения, желанием вырваться из лап Смерти любой ценой.

— Ты хочешь подписать договор, даже не прочитав его? — Голос Смерти заставляет меня замереть.

Я перевожу взгляд с черной бумаги на его лицо, ища хоть какую-то подсказку.

— А что, если там написано нечто ужасное? — усмехается парень, на этот раз более открыто, явно показывая, что находит эту ситуацию забавной. — Вдруг я обрекаю тебя на вечные страдания? Или, скажем, продаю твою душу какому-нибудь особо жестокому демону? Это, по-твоему, нормально?

Упрямо не слушаю и кончиком пальца касаюсь поверхности свитка. Ставлю... отпечаток своей души.

На лице Смерти появляется выражение удовлетворения, которое при желании можно было бы счесть почти человеческим. Отпечаток, оставленный на черной бумаге, вспыхивает ярким, сверхъестественным белым светом. Сразу же после этого свиток исчезает, словно его и не было, растворяясь в воздухе дымом.

В тот же миг я просыпаюсь.

Не так, как просыпаются утром в своей постели. Это другое пробуждение. Резкое, болезненное. Я возвращаюсь в свое тело, как в тесную, неудобную одежду, которая жмет и натирает.

Все тело ноет, болит каждая мышца, каждый нерв. Ощущения странные. Словно я... чужая сама себе.

Веревка, обвивающая запястья, магическим образом падает на землю, и вправду отпуская меня на свободу. Опираясь дрожащими руками о бетонную плиту, я с трудом поднимаюсь на ноги. Голова кружится, перед глазами плывут черные круги. Но главное — отчего-то не чувствую биения собственного сердца. Что-то не то.

— Что... что ты... — начинаю я, пытаясь задать вопрос Смерти, но он, словно зная, о чем хочу спросить, прерывает, не дав договорить.

— Руку, — говорит он спокойно, повелительно.

Подчиняясь скорее инстинктивно, чем осознанно, я протягиваю ему левую руку. Смерть медленно склоняется, подтягивая ее к себе, и разворачивает ладонью вверх. Пепельно-белые волосы касаются моих пальцев. На коже чувствуется дыхание, прохладное, как дуновение ночного ветра.

Его черные глаза смотрят на мою руку, и в них вспыхивает... голод. Не тот голод, который испытывают к еде. Другой. Древний. Смертоносный.

Я вижу, как острые, белые клыки обнажаются из-под красиво очерченных губ. Это движение завораживает, пугает. И почему-то притягивает.

Смерть приникает губами к моей коже, а затем клыки впиваются в запястье. Меня пронзает острая, обжигающая боль, но она длится лишь мгновение. В этой боли есть что-то запретное. Его горячее дыхание вызывает дрожь, которая пробегает по всему телу, от кончиков пальцев ног до макушки.

Он не пьет кровь. Нет. Он словно... ставит клеймо.

Смерть отстраняется от моей руки так же внезапно, как и приблизился, и отпускает ее. На его лице — снова то же выражение удовлетворения, которое я видела в момент подписания договора. Он смотрит на меня оценивающе. Словно проверяет свою работу.

Я перевожу взгляд на место укуса.

Там, где только что были его губы, где я чувствовала клыки, теперь красуются две крошечные, едва заметные точки. Они на глазах увеличиваются, разрастаясь и захватывая всю большую площадь кожи, пока, наконец, не берут все запястье в сплошное кольцо. Образовывают нечто вроде широкого браслета. Тьма внутри него медленно движется, вращается по кругу непрерывным потоком, напоминая поверхность воды.

Стикс... Кажется, так называют самую известную реку смерти? Теперь я, очевидно, обзавелась своей персональной миниатюрой. Машинально провожу по ней пальцами, пытаясь если не стереть черноту, то хотя бы остановить движение... Однако осязаю лишь мягкую и гладкую поверхность, будто бы метку отделяет невидимый барьер, а темная жижа переливается под самой кожей.

Холодной волной по спине пробегают мурашки, от омерзения, присутствия чего-то чужого в организме. И только сейчас я начинаю понимать, во что ввязалась. Это не просто сделка и не простой договор.

Это... что-то гораздо более страшное.