Зов северной луны

10 лет назад

— Мой сын погиб? — повторил генерал Лин.

— Кто вам рассказал? — прошептал Кайшин, вжавшись в стену. — Наёмники?

Лин кивнул на вошедшего следом за ним смуглого мужчину, в татуированном лице которого угадывались черты кочевников из племён Скрытых земель. Тот с интересом оглядывал убогое жилище и то и дело морщил не раз сломанный нос, будто наблюдая за чем-то неприятным.

— Я знал, что Янхан присоединился к «охоте», и поэтому мне показалось крайне подозрительной его неожиданная поездка к Совиному тракту. Я отправил своего слугу, Инова́ля, проследить за ним, и тот видел всё, что там произошло.

— Видел, — подтвердил Иноваль. — Вы неплохо справились, господин дзосс! Из такой задницы не каждый выберется!

Кайшин вытаращил глаза.

— Вы... откуда про меня?..

— И я, и Иноваль прекрасно знаем и твоего отца, и твоего учителя, — отмахнулся Лин. — Думаешь, я просто так помог тебе со службой?

Отвечать Кайшин побоялся. Генерал помрачнел.

— Я догадывался, что Янхана настигнет печальный конец. Это было очевидно с того момента, когда он сделал неправильный выбор и принял сторону ненавистных мне ублюдков. Уж не знаю, чем и как они его заманили, но это и неважно.

Он посмотрел на Кайшина и спокойно заметил:

— Ты, наверное, думаешь, что я чудовище, раз не корчусь в страданиях и не оплакиваю сына, ушедшего столь рано и столь глупо. Но наши с Янханом пути — жизненные, духовные, семейные — давно разошлись, и в последние годы я совсем его не понимал. Он отдалился, а я и позволил. И сам со временем позабыл о том, что это мой сын — единственное, что осталось мне от женщины, которую я до сих пор люблю.

Лин повернулся к окну. Серый свет осветил его задумчивое лицо и сместился на приметный шрам на шее.

— Ты же знаком с Нэйханом? Я понимаю, что не имею права такое говорить, но мне всегда хотелось, чтобы именно он был моим сыном. До обряда клеймения он являлся самым лучшим представителем нашего чёртового клана — чистым и светлым, какие здесь ещё никогда не рождались. Но его я тоже не смог защитить. Могу ли я считать себя хорошим отцом и дядей, если допустил подобное?

Раздался тихий стук: это Иноваль зачем-то постучал костяшками пальцев по шаткому столу, словно проверяя его на прочность.

— Плохие отношения с Янханом никак меня не оправдывают, — продолжил генерал. —И я никогда и никому не признаюсь в том, что он вырос не таким, каким я и супруга его представляли. Для всех остальных Янхан должен остаться любимым сыном, благородным воином, истинным представителем нашей семьи, и пусть только мы трое будем знать о том, что он был таким же предателем чести, как и мои ублюдки-братья.

— Вы это, господин, переставайте себя виноватить, — подал голос Иноваль. — И сопли лить не время, надо парнишку-дзосса спасать!

Не обратив внимания на откровенную грубость слуги, Лин кивнул.

— Минуту. Я должен кое-что объяснить.

Он повернулся к Кайшину.

— Пока тебе ничего не угрожает. Смерть Янхана послужила причиной, по которой «охота» завершилась раньше срока: для членов клана гибель одного из нас является предостережением от богов о том, что всё идёт не так, как следует.

— То есть они считают, что в других случаях боги благословляют их на убийство? — искренне изумился Кайшин.

— Да, — без тени улыбки ответил генерал. — «Охота», по их мнению, одобрена Пятью прославленными богами, ведь за всё то время, что они убивают людей, никто из Палат святости не вмешался в происходящее. Но пускай это останется на их совести. Сейчас, как заметил Иноваль, важнее всего отправить тебя в безопасное место.

Кайшин понурился.

— В этом нет нужды. Мне всё равно не избежать наказания за смерть господина.

— Так и есть, — подтвердил Лин. — И этим наказанием будет эйнга́на. Я приложу все усилия, чтобы убедить главу, что лучше будет провести этот обряд, чем определить тебя на казнь. Но тебе в любом случае нужно уехать, чтобы не маячить в Интао, пока идут разбирательства.

— Вы сказали... — Кайшин поднял дрожащий подбородок. — Эйнгана?

— Да, — вздохнул генерал. — Как бы страшно ни было, ты должен понимать, что выбора у тебя нет. Придётся научиться жить так. Ну, хватит разговоров! Собирай вещи, повозка ждёт!

Кайшин не хотел собирать вещи. Он хотел уйти, убежать как можно дальше от дома, от протянутой Лином руки помощи, от всего Интао, спрятаться в самую глубокую лесную яму и умереть там, отпустив все обиды, злость и гадкие воспоминания, но — не смог сделать и шага.

Не смог, потому что не желал предавать маленькую подопечную так, как с ним это сделал его учитель.

Ради неё он должен быть сильным. Ради неё он должен продолжать жить.

Отныне — только ради неё. И никого больше.

— Минуту. — Кайшин вытер слезящиеся глаза. — Сейчас соберусь.

Вместо генерала Лина ответил слуга:

— Это последняя свободная минута, которая у тебя есть, юный дзосс. Насладись ею, пока можешь.

***

«Мой дорогой мальчик,

я знаю, что с тобой произошло, и мне крайне жаль, что тебе пришлось пройти через это. Ничего из случившегося ты не заслуживаешь, но жизнь упорно продолжает тебя испытывать. Это было бы справедливо, если бы во всём была виновата судьба, которую даже лучшим из нас не дано в чём-либо обвинить. Однако за потрясениями в твоей жизни стоят те, кого я мог бы назвать злом, если бы сам не являлся таковым.

Возможно, они попытаются переманить тебя на свою сторону, как когда-то попробовал это сделать я. Не поддавайся им так же, как сумел не сдаться мне. У тебя обязательно получится.

С глубоким сожалением я оставляю тебя переживать жизненные невзгоды в одиночку.

О малышке не беспокойся. С земледельцами она в безопасности».

В который раз перечитав письмо, Кайшин спрятал его под плоскую подушку.

Уже неделю он жил в столичном доме генерала Лина, находящемся в одном из трёх богатейших районов Шуана. В сравнении с окружающими его дворцами, дом был небольшой и выделялся непривычной для столицы белизной: крыши и стены всех зданий в Шуане обычно красили в яркие красные и оранжевые оттенки. Обстановка комнаты, в которую его поселили, Кайшину нравилась: он подолгу изучал расставленные в шкафах книги и с удовольствием сидел в кресле-качалке рядом с молодой елью, растущей в большом горшке.

Генерал советовал не выходить из дома без особой на то причины, и все семь дней Кайшин этому совету послушно следовал; однако сейчас его распирало от желания выбраться на прогулку в Оза́ри — центральный рынок Шуана, — потому что там в одной из закусочных подавали вкуснейший салат из приготовленной на пару зимней дыни и зёрен граната. Только мысли о еде могли отвлечь его от переживаний по поводу обряда эйнганы, занявших место всех других проблем и трудностей.

Кайшин знал об эйнгане со времён учёбы в университете: на отделении классической криминалистики подробно разбирали историю и последствия этого обряда. Он заключался в том, что приговорённого к эйнгане человека лишали самого важного, что у него было: происхождения, заслуг, свободы и лица. Наказанным предписывалось до конца жизни прятаться за масками, никогда не заводить друзей и партнёров, а также беспрекословно подчиняться тем, кто провёл обряд. В каком-то смысле эйнгана была похожа на клановое клеймо, но, в отличие от него, калечила одну лишь душу и приводила к тому, что приговорённые становились тенями — одинокими, мрачными и незаметными, лишёнными дома и надежды на светлое будущее.

Генерал Лин был прав: лучше уж эйнгана, чем казнь, ведь стать молчаливым слугой не равно умереть в мучениях, за которыми наблюдают десятки клановых, но мириться с судьбой Кайшин по-прежнему упрямо не желал. Он перечитал все имеющиеся в доме книги по классической криминалистике, чтобы отыскать там подсказку, как можно избежать полного подчинения, но так ничего и не нашёл, поэтому решил, что сам придумает способы, чего бы ему это не стоило.

Приободрившись, он поправил подушку так, чтобы спрятать уголок торчащего из-под неё письма, и, как можно тише прошмыгнув по коридору, чтобы его не заметил Иноваль или другие слуги, бросился к воротам. Через полчаса он вошёл на Озари и, смешавшись с людским потоком, добрался до желаемой закусочной.

Насытившись, Кайшин вернулся к торговым рядам. Его внимание тотчас же привлекли лиахадские ткани — полупрозрачные и лёгкие, как дымка утреннего летнего тумана, пронизанная розовым золотом. Они могли стать идеальным прощальным подарком для Грибочка, и Кайшин не задумываясь поспешил к палатке. Торговцев было двое: один разговаривал с покупателями и ссыпа́‌л руны в мешок, а второй ловко заворачивал ткани в бумагу и перевязывал их тонкими разноцветными лентами. Приблизившись к ним, Кайшин уверенно указал на самый большой отрез, на котором самым причудливым образом переплетались золотые и серебряные нити, мелкий жемчуг и изящные кружева.

— Возлюбленной берёшь? — хитро спросил торговец и добавил: — Глянь-ка ещё на это!

Кайшин машинально взял протянутую ему вещицу. Это была серебряная заколка, украшенная камнями с необычным сине-сиреневым отливом. Сочетание серебра и синевы напомнило ему о тех драгоценностях, что носила мать, и он, улыбнувшись, невольно сжал заколку в кулаке. Торговец тоже расплылся в улыбке.

— Понравилась? Бери, недорого отдам. Твоей возлюбленной точно понравится!

— Да нет у меня... — пробормотал Кайшин и напряжённо спросил: — Сколько?

От названной цены у него чуть глаза на лоб не полезли, но он всё же сдержался, чтобы не возмутиться вслух, и многозначительно покачал головой.

— Да ладно тебе ломаться! — хохотнул торговец. — Ты даже из рук её выпустить не можешь, а рожи корчишь! Ну хорошо, отдам за полцены, идёт? Только соглашайся быстрее, а то я и передумать могу!

Кайшин провел пальцем по самому крупному камню и решительно сказал:

— Так и быть!

Подмигнув, торговец положил заколку в скромную деревянную шкатулку. Кайшин прижал её к груди, подхватил свёрток с тканями и быстрым шагом пошёл прочь.

На Шуан начали опускаться сумерки, и многие лавки всё же принялись закрываться — впрочем, медленно, по-улиточьи, как будто бы нехотя, но и это никак не могло отвадить от них многочисленных покупателей. Даже закрытые плотной тканью палатки продолжали работу: время от времени из узких щелей высовывались руки, проворно выдающие вещи и хватающие руны.

Сделав несколько кругов по Озари, Кайшин оказался в книжном переулке. Прилавки были завалены огромными научными фолиантами, любовно-приключенческими романами и ветхими сборниками стихов. Кайшин взял тонкую книжечку, чуть не развалившуюся в его руках, со снисходительной ухмылкой прочёл пару поэм о воинской доблести и страстной любви и повернулся к людям, стоящим у соседнего прилавка.

Книга выпала из его ладоней прямо в неглубокую лужу. Сердце пропустило удар и затихло. Девушка с лиловыми глазами нахмурилась и вопросительно посмотрела на Кайшина в ответ. Не было похоже, что она узнала его, но, несмотря на это, её бледные пухлые губы тронула неуверенная улыбка.

Искренне обрадовавшись, Кайшин приветливо улыбнулся в ответ и шагнул вперёд. Ему хотелось дотронуться до девушки, чтобы убедиться, что она настоящая, — и не просто дотронуться, а обнять и расцеловать родинки на её лице; но, поняв, что это будет странно и как минимум неприлично, он с большим усилием сдержался и взволнованно сказал:

— Добрый вечер!

— Добрый, — охотно отозвалась она. — Кажется, мы где-то встречались? В университете? Или... Где-то ещё?

— Да, — кивнул Кайшин. — В университете. Больше четырёх лет назад...

Выбрав из кучи книг одну, даже не глядя на обложку, девушка отдала торговке две монеты по десять рун и воскликнула:

— Помню! Вы учились на классической криминалистике. И часто смотрели на нас с подругой так, словно хотели что-то сказать, но не могли найти слов.

Кайшин устыдился.

— Простите... Я и в самом деле не мог... И сейчас не могу.

Она заинтересованно склонила голову набок.

— Почему?

— Потому что... — начал он и, переступив с ноги на ногу, зачастил: — Потому что мне нужно кое-что вам... Кое в чём признаться... А я не знаю... Не понимаю, как сделать это так, чтоб вы... не обиделись, ну и... В общем, возьмите это!

Он протянул ей свёрток с заколкой. Девушка отчаянно замотала головой.

— Что вы! Я не могу!

— Пожалуйста, — взмолился он. — Пусть у вас останется что-то на память обо мне! И ещё... Запомните мой адрес! Как доберётесь до дома, напишите мне письмо!

— Хорошо, раз вы настаиваете... — Она взяла свёрток и спрятала его в сумку. — Только знайте, что вся корреспонденция проходит через моего отца, и он... Он разозлится, если я начну обмен письмами с незнакомым мужчиной... Я напишу вам, но с другого адреса, когда появится возможность. Так... будет безопаснее. Для нас обоих. И...

Она вздрогнула и резко замолчала.

— Ты купила всё, что хотела? Можем идти?

Огромный, чем-то похожий на медведя мужчина с толстой седой косой неслышно обошёл Кайшина сбоку и, ухватив девушку за плечо, притянул её к себе. Сразу же перестав улыбаться, она опустила глаза и сжалась, как от сильного испуга.

— Твой университетский друг, дорогая? — поинтересовался мужчина. — Ты и не говорила, что у тебя есть знакомые в столице, помимо сестрицы императора.

— Нет, не друг, — еле слышно ответила девушка.

Кайшин напрягся. Неужели она соврала, чтобы от чего-то его уберечь?

Мужчина потрепал её по волосам.

— У нас отъезд через полчаса. А нам ещё нужно найти повозку. Прощайся со своим не-другом, и пойдём.

Он схватил отшатнувшегося от неожиданности Кайшина за ладонь и, пожав её, отошёл к прилавку с книгами о болезнях души. Девушка оглянулась на него через плечо и шепнула:

— Рада была повидаться. До свидания.

— Я буду ждать.

Кайшин всё-таки прикоснулся к её щеке кончиками пальцев. Она отстранилась, ничего не ответив.

— Агата! — рявкнул мужчина. — Мы опаздываем!

«Агата», — повторил про себя Кайшин. Так вот, оказывается, как тебя зовут...

Какое-то время он ещё смотрел, как она, грубо подталкиваемая отцом, скрывается за углом, и чувствовал, что чувство радости, накрывшее его в начале их встречи, превращается в отвратительную, но привычную горечь. Судьба насмехалась над ним, давая возможность выныривать из пучины тоски и бед, чтобы насладиться свежим воздухом, после чего резко затягивала обратно, в непроглядную темноту. Сделать что-либо в сложившейся ситуации Кайшин больше не мог, и оставалось только винить себя в том, что он так и не смог высказать Агате всё, что накопилось у него в мыслях за прошедшие годы.

— За испорченную книгу будешь расплачиваться или как? — вызверилась на него торговка. — Я и так уже полвечера жду, пока ты с девчонкой налобызаешься!

— Расплачиваться... — повторил Кайшин, машинально достав кошелёк. — Да, буду, конечно.

Всю жизнь.

***

Несмотря на возражения генерала Лина, Кайшину удалось выпросить у него шанс навестить подопечную и вернуться домой, чтобы провести там несколько свободных минут перед эйнганой. Генеральская повозка остановилась недалеко от дома, за которым раскинулось плодородное поле, и Кайшин, распахнув дверцу, нетерпеливо помчался во двор.

Хозяин дома, сосредоточенно вытачивающий кособокую фигурку из куска дерева, поднял голову и удивлённо посмотрел на запыхавшегося, растрёпанного, как после сильного ветра, гостя. По его печальному и слегка настороженному взгляду Кайшин понял: мужчина всё знал.

— Говорят, ты виновен в гибели своего господина. — Нож с писком чиркнул по дереву. — Все только это и обсуждают. Меня тоже спрашивали. Видите ли, раз ты часто появляешься у нас дома, я должен быть в курсе всего, что с тобой происходит!

Кайшина бросило в жар. Понурившись, он робко ответил:

— Простите. Я... Я...

— Не надо, — поморщился хозяин дома. — Будет лучше, если мы прервём наши отношения. Господин с юга тоже об этом писал. Он сказал, что теперь за неё ответственны только я и супруга, а тебе надо учиться жить... новой жизнью.

— Я... Да, я понимаю.

— Я был бы не против ваших встреч даже в такой ситуации, — с явным сожалением добавил мужчина. — Я в твою вину не верю, но и пересуды мне не нужны. Да и излишнее внимание к девочке — тоже. Но моя супруга тебя на порог не пустит. И соседи, они...

— Не объясняйте, — вздохнул Кайшин. — Вот, возьмите. Это подарок для неё. Там лиахадские ткани. Очень красивые.

Кивнув, хозяин дома положил свёрток на крыльцо и непринуждённо, словно они вели светскую беседу, осведомился:

— Ты куда сейчас?

— Загляну домой ненадолго. И потом... Отправлюсь в клановый район.

— Хорошо.

Мужчина отвернулся, дав понять, что разговор окончен. Попрощавшись и не услышав ответа, Кайшин вышел за калитку и повернул на восток. За время его пути мысли в голове превратились в шум, грохочущий, как рокот водопада, а перед глазами запрыгали докучливые искры — первый признак сильного душевного переутомления, о котором часто напоминал учитель.

Прежде чем обойти редкий подлесок, за которым и прятался его неказистый домик, Кайшин почувствовал удушливый запах дыма. Над деревцами висела серая пелена: один из её концов толстой серой нитью уходил туда, где...

Он сорвался с места и за минуту домчался до дома — точнее, до того, что от него осталось. Трава вокруг обуглилась и превратилась в золу, а само нехитрое строение — в груду почерневших досок и остатков разбитой мебели, от которых поднималось дымчатое марево. Зажмурившись от накатившей на него дурноты, Кайшин досчитал до десяти, нерешительно поднял веки — и едва не закричал от отчаяния, когда взгляд вновь упал на уродливое пепелище.

Он измученно заплакал — и плакал так долго, что, казалось, прошло уже несколько дней, если не недель или месяцев, — а потом вдруг остановился. Боль, страх и тоска исчезли вместе с рассеявшимся в знойном воздухе дымом. Слёзы высохли сами по себе, а на губах появилась умиротворённая улыбка.

Время для того, чтобы поставить жирную точку в безрадостной и неимоверно долгой главе его жизни наконец-то пришло.

Пошатнувшись, Кайшин отправился прочь — мрачный и почерневший от горя, как безликая тень, в которую ему только предстояло превратиться.