Глава 5
До следующего полнолуния еще дожить надо было, а Антоний жить не хотел. Несостоявшийся ведьмак бродил по лесу, ночевал то у егеря, то в заброшенном охотничьем домике. В Предгорный ему дорога была закрыта после страшного пожара, случившегося в одну из летних ночей. После него отец дал ему испытание, обычное для парня, который должен был вступить на дорогу посвящения, - изгнание, скитание, проверка мужества.
Проснулись они с отцом от шума, похожего на шквалистые порывы ветра. От давления снаружи дрожали стекла в окнах их старого дома. Антоний подошел к окну, отдернул пыльную штору, и увидел, как на противоположном берегу реки, там, где жила основная часть людей, полыхало сразу несколько домов. Пламя, подгоняемое ветром, грозилось перекинуться дальше.
Отец постучался в комнату сына, тот, не надев рубаху, открыл дверь. Молча они вышли на улицу и столкнулись с сильным жаром, дыхнувшим им в лица, и дождем из пепла, прилетавшим с того берега.
- Радон ответку прислал. За девку мстит, заодно Сусликова припоминает, но за девку больше... - прохрипел Крюков-старший, неподвижно глядя на огонь. - Колдовским пламенем горит, видишь зарево до самого неба. Такой не потушить, пока не сожрет все дотла. Руку даю на отсечение, что запалили огнивом, вымоченном в крови. Способ знаем я да Радом. Забытый он, древний...
- В чьей крови? - спросил сын, беспокойно переводя взгляд с пожара на отца. - Можешь что-то сделать? Они погибнут все...
С того берега доносились вопли, плач и проклятия в адрес неизвестно кого. Пожарные машины без дела стояли у воды, около них метались пожарники. Огонь же, казалось, достигал самих небес, шумел, плевался пеплом, кидался на дома диким зверем.
- Неважно в чьей, убили какого-нибудь не доходягу, - сказал Крюков-старший, резко поворачивая к дому. Прокряхтел, - нету, не чем мне им помочь. Надо было предугадать, подготовить живую воду...
Антоний пошел за отцом, возмущенный, готовый ринуться к пекло, чтобы спасти хоть кого-нибудь. О чем и просил отца, задыхаясь от волнения и дыма, густо плывущего в их сторону:
- Отец, я пойду туда, дай мне живую воду, научи, как потушить огонь!
Старший ведьмак шел не оглядываясь, отмахивался от сына кривыми руками, дескать, отстань, дурак, потом выкрикнул:
- Дома сиди, наделал делов, теперь все Предгорье на ушах будет стоять! Не надо было поповскую дочку топить...
- Я не топил, не успел, - сын догнал отца и сказал ему чуть ли не в затылок. - Сама она в реку кинулась. Слышишь? Сама! Я виноват, но что мне теперь делать?
- Достать ее из реки живой и Радону привести! - засмеялся отец. - Говорю тебе, нету живой воды. Давно не наговаривал, потому что никому не нужна она, все ищут мертвую...
- Мне, мне нужна! - не отступал Антоний. - Я Машу полюбил, понимаешь, полюбил, поэтому не хотел ее Радону отдавать. Скажи что-нибудь, отец!
Ведьмаки уже вошли в дом, и лишь там старший из них, обернувшись, сказал веско, указав на бушующий за стенами пожар:
- Вон твоя любовь, горит синим пламенем, в реке утопла, вот и вся любовь! Все забудь, будто не было ничего. Иди в лес до полнолуния, явишься на черную поляну ровно в полночь полнолуния! Это тебе испытание перед второй попыткой. Я сам найду для тебя девку...
Ослушаться отца Антоний не посмел. С прошлой жизнью покончено навсегда, не диджей он больше, который из Горска хотел в столицу перебраться, чтобы брат Сысой помог ему выступать со своей музыкой в клубах. Ведьмак он, сына ведьмака и замашки у него соответствующие. Ушел Антоний в лес, - там ему и место.
С егерем Василием они пили водку и угрюмо молчали о своих переживаниях. Лес недовольно гудел на бревенчатыми стенами избы, несогласный с тем, что все потеряно и нет в жизни ничего хорошего, кроме водки со жгучим перцем.
В охотничьем домике Антоний палил и курил дурман-траву. Сидя по-турецки на прогнившем полу, он вдыхал ее густой горько-приторный дым, и ему чудились то Маша, то Наина. Они кружились вокруг него в ритуальных плясках, предлагали ему лишиться девственности прямо на почерневших досках. Обольщенный их женскими прелестями, парень тянул к ним руки и пытался завести разговор:
- Машу я хотел бы, а тебя, предводительница стаи, нет! Убирайся, оставь нас... Маша, иди ко мне, я же люблю тебя. Полюбил с первого взгляда...
Тогда обнаженные галлюцинации начинали драться между собой за его любовь; таскали друг друга за волосы, катались кубарем, вцепившись друг другу в спины ногтями, которые превращались в волчьи когти.
В другой раз ему привиделся клуб Степана в Горске, самый крутой, известный пятничными вечеринками, на которые сходились все модники и модницы. Антоний, стоя за диджейским пультом, устраивал им такие танцы, что громыхало в соседнем квартале. Музыку с ритуальными битами Крюков-младший знал хорошо, - отец часто настукивал их пальцами по столу или наигрывал на шаманском бубне. Под такие мотивы можно было не только танцевать, но и медитировать. Некрепкие умы они пьянили и доводили до обморока, более опытных доводили до экстаза.
Девушки около длинноногого парня со строгими глазами вились, как пчелки около экзотического цветка. А он умудрялся не отвечать на их заигрывания. Все очень просто: в клане ведьмаков не приняты были свободные отношения, на которые чаще всего намекали поклонницы.
- Будешь ведьмой? - спрашивал Антоний самых прилипчивых девушек. Те начинали удивленно махать ресницами или игриво хохотать. - Я серьезно! Поедем со мной в Предгорье, к отцу? Ты ведь любишь меня?
- Ты чего, Антон? - морщились девицы, видя, что парень не шутит. Любить его до такой степени никто не хотел. - Странный ты какой-то... Предгорье, это на краю земли. Чего там делать, комаров кормить?
Так и стоял Антоний за пультом, развлекая себя наблюдением за чужим весельем, качаясь, вскидывая вверх руки и закатывая глаза под волшебные биты, выбивавшиеся из популярных ритмов..
Через день после Машиной гибели он тайком появился в ее родном селе. Коляда - зажиточное селение дворов в триста, с сетевым магазином на центральной улице, со свободным доступом в интернет. Дома сплошь кирпичные, большие, крыши из металлической черепицы, асфальтированные дороги. Люди с приветливыми лицами, без обычной северной суровости. В Предгорье такое благополучие нечасто встретишь.
Прошелся Антоний от реки до храма, поглядел со стороны, как водолазы шарят по речному дну в поисках тела девушки, - кусок ткани от ее платья и туфельку они нашли сразу. На берег приходил Машин отец. Постоял красивый бородач у воды, о чем-то поговорил с полицейским и ушел, горестно опустив плечи. Антоний чуть не кинулся ему наперерез, чтобы рассказать, как дело было, сказать, что не он Машу в воду толкнул, она сама туда кинулась, но вспомнил, кто он есть, и скрылся за стволами деревьев.
На седьмой день своего скитания по лесу, Антоний встретил волчью стаю. Крупные сильные звери кружились на неровном пяточке между деревьями, подмечая место для охоты, вынюхивая своими носами землю, в которую въелись следы оленя или кабанчика.
- Эй, серые, брысь с дороги! - крикнул Антоний, вставая у них на пути, пьяный от выкуренной самокрутки с дурман-травой. Волки подняли морды, блеснув темно-серыми глазами и встали в позы нападения. - Что выставились? Давайте, бегите отсюда, пока я не содрал с вас шкурки!
Один волк в угрожающем оскале показал противные желтые клыки и предупреждающе двинулся на Антония, хотел напугать наглеца, посмевшего назвать их лоснящуюся роскошную шерсть шкурами. Нападать сытые звери не желали. Антоний тоже показал волку свои зубы и рассмеялся:
- Ладно тебе, серый! Как там говорят, мы с тобой одной крови? Мне не до чего теперь, понимаешь? - Он сошел с волчьей дороги, махнул рукой, и хотел было продолжить свой бесцельный путь. - Передавайте привет своим господам, Радону и Наине...
Волк, видимо, принявший жест ведьмака за угрозу, в один прыжок настиг его, свалил мощным толчком и прижал к земле лапами, рыча и брызжа вонючей слюной ему в лицо. Завязалась борьба, сначала бескровная, с руганью, рыком, угрозами. Потом, когда Антоний, на бьющем в крови адреналине, стал побеждать, волк пустил в ход зубы и когти. Зверь драл ведьмака по ребрам, пытался, извернувшись, кусать руки, которые душили его уже с нечеловеческой силой. Наконец, волчьи когти изорвали человеческую плоть. От боли и потери крови Антоний стал ослабевать, впрочем, звериное горло тоже начало судорожно хрипеть...