Безупречные цветы [18+]

Сильный напор воды из-под крана заглушает мои едва слышные всхлипы, вырывающиеся из горла. Я нависаю над раковиной в ванной Доминика, пока слезы капают в нее, стекая по мраморной поверхности. Дорогущий ремонт, примерно той же стоимости, как у меня. Чего мне только стоило пробраться сюда? Наслушалась рассказов Ливии о любящем отце и рыдаю теперь, хотя я виновата сама, потому что попросила ее об этом.

Эту драму начала я, а не она.  

Я взглянула на огромную струю и запустила в неё руки. Уже сбилась со счета, который раз я вызываю их до раздражающего скрипа. Ощущение грязи не покидает меня.

Я совершаю омовение лица, используя холодную воду, и поднимаю голову, чтобы взглянуть на своё отражение в большом зеркале, оснащённом подсветкой. Свет исходит только от этой подсветки, основной свет я не включила. Мелкие капли воды, попавшие на зеркало, стекают по его поверхности. Глядя на свои покрасневшие и опухшие глаза, я испытываю прилив жалости к себе.

— Мерзко, — с трудом произношу я.

Вода вновь орошает моё лицо, и я издаю жалобный звук. Сквозь едва различимые рыдания я слышу настойчивый удар кулаком в запертую дверь.

— Офелия, немедленно открывай дверь!

Я с недоверием взираю на дверь, не в силах пошевелиться. Мои ноги подобны сладкой вате, и от дуновения ветра их пошатывает. Он отдаёт приказ и ударяет по дереву. Со второго удара я уже отшатываюсь от раковины.

Дьявол.

Просто чокнутый дьявол!

— Открывай дверь добровольно, иначе я выбью её к чертям собачьим! — не угрожал, а констатировал он.

Я прислоняюсь спиной к холодной стене и медленно сползаю по ней. Откидываю голову назад и закрываю глаза. Мелкие капли слёз жгут глаза, я чувствую себя отрешённой от мира.

Он яростно колотит по двери и что-то говорит, но я не слышу его, только хнычу. Это ужасно.

Дьявол пришёл за мной.

Зачем?

— Офелия, твою же мать, блять!

Злобный голос Доминика не предвещает ничего хорошего. Я вновь обвожу дверь затуманенным взглядом. Слёзы стоят в глазах, но не текут, словно застыли.

Я не сделала ни малейшего движения в его сторону. Не желаю открывать. Не желаю, и всё, вот и вся причина.

Я сгибаю колени, поджимаю их к груди, обхватываю руками и с разочарованием вздыхаю, прижимаясь спиной к ледяной стене. В туалете становится так холодно, что волоски на затылке встают дыбом.

— Я считаю до трех, если ты не откроешь, я насильно вытащу тебя оттуда! — удар вновь обрушивается на дверь, я вздрагиваю, слыша его рычание.

Мне все равно.

Я не ощущаю себя столь же ярко, как прежде, хотя и прежде не сияла особенно сильно. Всё это представляется каким-то печальным сном моего подсознания, и страхи в моей психике, но, увы, это горькая правда. Реальность. Убийственная реальность.

Доминик начинает счёт, раздаётся чёткое «Раз!», отдающееся эхом в моих барабанных перепонках. Я зажмуриваюсь и утыкаюсь в колени, сильнее обнимая их. Сейчас они кажутся мне единственным утешением после рассказов Ливии. Я так завидую, что моё сердце сжимается. 

Два...

Отчёт уменьшается или, наоборот, увеличивается. Я перестаю дышать на долю секунды, и вновь слёзы овладевают моим разумом. Я теряю самоконтроль. Я глубоко вздыхаю. Видеть себя в этом кошмаре от отца было нереально. Как нечто паранормальное. 

Три.

Замок слетает, и дверь распахивается, громко ударяясь о стену.

Я перестаю дышать вовсе.

Как будто земля разрезалась на две части: в одной вода, в другой огонь. И меня засасывает в её глубины. Я сгораю заживо, и мой труп опускается на дно.

Едва скрываемая ярость виднеется на лице Доминика. Он резко, словно телепортировавшись, оказался передо мной, сидящей на корточках. Дьявол хватает мой подбородок грубыми мозолистыми пальцами, сильно сжимая его. Я вскрикиваю, но крик глух, как топот копыт лошадей вдалеке горизонта.

— Какого хрена ты тво... — он смолкает на пару секунд, заметив застывшие слёзы. — ...ришь? Что происходит?

У меня покалывает в носу. Я сжимаю губы до посинения, сдерживая всхлип, старательно пытающийся пройти сквозь них.

— Отпусти, — потребовала я через сжатые зубы. Я изо всех сил стараюсь не показать слабость, пробивающуюся в глазах. — И уходи.

Мою просьбу он пропустил мимо ушек. Доминик приблизился, его рука, словно скользя по воде, коснулась подбородка и щёк, блестящих от слёз. Он ласково стёр эти капельки и обхватил моё лицо обеими ладонями, нежно поглаживая скулы большими пальцами, успокаивая трепещущуюся кожу.

Его движения такие нежные.

Пожалуйста, не останавливайся.

Он молчал.

Осколки рассыпались по всему сознанию. Поначалу медленно и тихо, а потом сорвались громким раскатом. Сердце застучало быстро, я слышу его, и он, кажется, тоже. Что-то сломалось внутри. Разбилось.

Это молчание длится вечность.

Его лицо не искажало эмоций. Я наивно пытаюсь их разгадать, понять, различить. Он подобен айсбергу.

Но ничего не вижу.

— Кто? — шёпотом спрашивает.

— Ты о чём? — хрипло не понимаю я.

— Кто. Тебя. Обидел?

Он притянул меня к себе за талию. Я в ту же секунду утыкаюсь в его широкую грудь и позволяю слезам пролиться на него. Глубоко дышу, он положил ладонь на мою дрожащую спину. Доминик гладит меня. Я прильнула к нему как можно ближе.

Это неправильно. Я не должна показывать слабость.

— Говори, жемчужина, я убью того, кто посмел заставить тебя плакать, — звучит угрожающе.

Я обратила свой взгляд на него. Доминик нежно запустил пальцы в мои волосы и начал ласково поглаживать пряди у корней, вызвав во мне дополнительное удовольствие. Его проницательный взгляд коснулся меня, и мне захотелось раствориться в этих ярких, манящих глазах.

— Я сама себя обидела, — тихо призналась. — Глупо, правда?

— Что ты имеешь в виду?

Доминик останавливает поглаживание. Он устраивается на плитке и сажает меня на собственные колени. Черт, ощущаю себя запертой в клетке, но эта клетка настолько оборудована теплом, что мне не хочется вылезать. Я кладу ладони на его мускулистую грудь и поднимаю голову. Должна ли я говорить правду?

— Разве это важно?

— Всё, что связано с тобой, — важно, жемчужина. Я не принимаю возражений, и прямо сейчас ты засунешь в задницу свою гордость и облик сильной независимой девушки и расскажешь, что тебя беспокоит.

— Доминик, это...

— Я сказал, что не принимаю отказов.

— Не могу я!

— Можешь.

Он склонялся надо мной, и я ощущала тяжесть его большого тела. Меня словно обдало жаром, облили кипятком из чайника, дабы заставить меня гореть, как в котлах ада Сатаны. Доминик вновь начал гладить мои волосы, словно наслаждаясь этими прикосновениями. Я вздохнула и закрыла глаза, чувствуя, как меня охватывает безмятежность.

— Жемчужина, я не оставлю тебя в покое, пока ты не признаешься, — голос мрачнел, не будь у него самоконтроля, я бы уже встретилась с чудовищем, которого он так искусно прячет внутри сознания.

— Что ты хочешь знать? — распахиваю ресницы и смотрю на него.

— Правду, — хмуро проговорил он.

Его лицо оказалось впритык с моим. Губы к губам. Нос к носу. Лоб ко лбу. Я задыхаюсь от такой близости. Боже мой, он сводит меня с ума.

Слёзы уже не капают.

Мои бёдра непроизвольно сжимаются, а губы приоткрываются, словно я хочу произнести что-то. Его потемневший взгляд встречается с моим, и всё моё тело словно натягивается, как струна. В глазах Доминика я замечаю едва уловимое желание. В них промелькнула еле заметная похотливость и жажда власти. Издав едва слышный писк, я снова сжимаю ноги, и напряжение в моих квадрицепсах и прессе достигает такой степени, что я ощущаю боль в них и между ног.

— Говори добровольно, — мужчина больно притянул меня к себе, уставившись в лицо, словно я в чём-то провинилась и нарушила его закон. — Или я заставлю тебя говорить насильно.

Заставит? Насильно?

Полный бред!

— Заставишь? — шепчу я.

В голове крутятся сотни мыслей. Рука Доминика скользнула по моему животу и без смущения забралась под неё. Я дёргаюсь и смотрю на руку, спокойно поглаживающую мой живот и выше.

— Отпусти, — шиплю я.

— Хм, — его пальцы скользят к моей груди. — Нет.

Он ухмыляется и лукаво смотрит на меня, и по спине пробегает холодок. Я отчаянно брыкаюсь ногами, пытаясь освободиться от его хватки, но он лишь усиливает хватку пальцами.

— Я не хочу говорить об этом! — с уничтожающей ненавистью шиплю. — Отпусти, Доминик, чего тебе стоит?!

Он проигнорировал. Его пальцы обвились вокруг моего горла и сжали, перекрывая мне доступ к кислороду. Он не предупреждает. Губы Доминика прижимаются к моим в животном неистовстве. Мои пальцы впиваются в его твердую грудь. Я перестаю дышать. Всё, что мне остается, — это чувствовать его. И только его, больше никого. Мычу, он грубо кусает мою нижнюю губу, что я почувствовала металлический привкус во рту. Стон боли сорвался. Мне становится так тесно, так жарко, я бы с удовольствием окунулась в ледяное озеро и смыла с себя всю развратную грязь.

— Я предупреждал тебя, жемчужина, — разрывает он контакт, шепча в губы. Я прерывисто стону. — Тебя ждет то, о чем ты мечтаешь глубоко в своем подсознании. Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне правду и не кончишь мне на пальцы.

Слова, вырвавшиеся из его уст, засели внутри.

Я буду тебя трахать. 

Не кончишь мне на пальцы.

Мои соски болезненно соприкасаются с тканью лифчика. Он залезает под него, обхватывает большим и указательным пальцем сосок и сильно сжимает. Ошеломляющее ощущение пронзает меня ножевым ударом в низ живота, я хочу застонать, но не могу. Он впивается в мои губы, не давая издавать громких звуков.

Он бесцеремонно забрался под мои шорты и скользнул под трусики, оттягивая резинку своей громоздкой ладонью. Я хнычу и вздрагиваю, когда пальцы Доминика прошлись между моих влажных складочек. Он едва дотрагивается до клитора, что мне становится щекотно.

— Доминик... — его имя вырывается из моего горла во время протяжного стона, пока я отстраняюсь.

Не отвечая, он подхватывает меня на руки и заставляет встать. Развернул так, что я оказалась к нему спиной, и Доминик хватает меня за горло вновь так, что я с трудом подняла подбородок. Я не заметила, что мои велосипедки уже стали валяться на плитке. По ногам бегает холод. Я рвано дышу и выгибаюсь под ним, пока проворные пальцы гладят мой набухший клитор. 

Стон.

На секунду он останавливается, будто издеваясь надо мной. Доминик сжимает мою шею сильнее, и я чувствую его горячее дыхание на своем ушке.

Господи, не мучай меня.

— Тише, — шепчет он. — Чувствуешь?

Он издевается надо мной.

Играет, словно я его купленная игрушка.

— Позволь своему демону вырваться наружу, — сладкие слова входят в мои уши. — Откройся, ну же, перестань скрываться, сладкая жемчужина.

Я с трудом сдерживаю крик. Доминик, отпустив мою шею, прикоснулся к груди, которая была скрыта под бюстгальтером. Он ласкал её, без сожаления сжимая, массируя, вертя и оттягивая сосок, как ему хотелось. И снова я ощутила, как электрический ток пробежал по моему телу, словно пронзая лоно. 

Ай...

О боже...

Он со всей грубостью и резкостью засовывает в меня палец, находящий надежное убежище в моих чрезвычайно тесных плотных стенках. Мои уши горят. Я спотыкаюсь о собственные ноги, щека со звуком ударяется о стену, и он сильнее зажимает меня.

— Ты чертовски мокрая.

Дьявол.

Он жестко проталкивает палец, я задыхаюсь и хнычу. Он просто невыносим!

Доминик прижался языком к моей шее, а затем сильно втянул ее губами, чередуя с ласкающим посасыванием.

После он делает нечто такое, что шокирует мои мышцы.

Доминик вставляет в меня второй и третий палец с такой грубостью, что я не могу сдержать крик. Он растягивает меня с силой, что в глазах начинают сиять искры. Внутри разводит пальцы, трогая неровную поверхность влагалища. Я вскрикиваю. Боль смешалась с удовольствием. Ощущение, разрывающее изнутри.

— Доминик! — воскликнула я и ударила кулаком по стене.

— Что, жемчужина? — он толкается в меня. Черт, его пальцы такие большие и их так много, что мне кажется, будто он без разогрева вторгся в меня членом.

— Хватит...

Он ухмыляется и кусает кожу на шее. Я мычу.

— И не подумаю.

Вновь резко пихает пальцы внутрь меня так сильно и быстро, что я уверяю себя, будто он трахает меня членом, а не гребаными пальцами. Он облизывает места укусов на шее, опять теребит соски, скручивая их, и продолжает долбить в меня пальцы. Блять.

Тройная атака на слабые места. Волосы на затылке встают дыбом. Я выгибаюсь дугой и кричу его имя, выкрикиваю, прося остановиться, однако ему категорически плевать, что я там бормочу, ору.

Где-то глубоко в подсознании я реально не хочу, чтобы он тормозил.

И Доминик прекрасно знает об этом.

— Блять, жемчужина, ты такая сладкая, что я чувствую твой витающий в воздухе запах. 

Я тоже чувствую.

Аромат моих выделений, в воздухе летает одновременно терпкий и волнующий запах, наполняющий пространство. Доминик словно обволакивает меня, поднимаясь от груди и опускаясь ниже, оставляя груди в одиночестве, к обнажённой коже бёдер и ударяя по ним всей силой. От этого прикосновения я испытываю болезненный спазм и вскрикиваю.

— Боже! — мои глаза закатываются к затылку.

Кожа на моих бёдрах и ягодицах окрашивается в яркий красный цвет. Я извиваюсь, словно пойманная в ловушку змея, но в то же время испытываю невероятное наслаждение от этих нежных прикосновений. Внутри меня бушует безграничное, обжигающее удовольствие, которое оставляет на теле следы, похожие на ожоги.

О боже! Меня словно пронзает электрический разряд, который охватывает клитор, и я ощущаю всю влагу, обильно струящуюся из моего лона. Он шлепнул меня по клитору?!

Черт его подобрал!

— Тебе нравится быть такой грязной и течь от одного моего касания, — яростно вонзается в меня, прямиком до матки. — Течь так, словно это твое последнее удовольствие с мужчиной, и ты желаешь вдоволь насытиться сексом и ласками на десятки лет.

Его ритм становится интенсивнее и глубже, доказывая правоту в словах.

— Я не позволю ни одному другому мужчине прикасаться к тебе, ты поняла? Ты моя, жемчужина. Я убью любого, кто попытается тебя коснуться, даже если это будет сделано с самыми добрыми намерениями.

Я настолько поглощена его пальцами, что не обращаю внимания на слова истинного собственника.

Что-то внушительное и разрушительное нарастает внизу живота. Я чувствую эту гневную волну. Его слова внушают в меня огонь. 

Боже, что со мной творится?

— Ты моя, — кусает он мою шею. — Скажи «да», жемчужина, стань моей, и я доведу тебя до долгожданного оргазма.

Я прижимаю ладони к стене и закрываю глаза, чувствуя, как перед ними разгорается пламя. Дыхание становится прерывистым, а стоны, которые я издаю, звучат всё громче, доставляя ему явное удовольствие. Кажется, что Доминик готов излить сперму в любой момент прямо в штаны, если я буду продолжать в том же духе.

Толчок.

Грубый, вонзающийся в матку, вызывая легкую, совсем мимолётную боль, но от нее у меня сносит крышу!

— Доминик, ах! — произношу его имя и стараюсь ухватиться за плитку, но не получается, пальцы только скользят по ней.

— Скажи «да», или я остановлюсь.

Он угрожал.

Я хнычу, постанывая всё громче и больше.

Нет, он не может остановиться прямо сейчас. Только не сегодня. Я почти...

— Я... я... я...

— Блять, жемчужина, скажи это, черт возьми.

В последний раз он вдалбливается в меня, отчего мои веки находят иное измерение.

— Да! — кричу я в момент, когда волна оргазма подступила и овладела мной.

Боже.

Я не могу ни дышать, ни говорить, ни двигаться из-за него.

Из-за него!

Он вытаскивает пальцы из меня. Тяготеющая пустота внутри мучает, я заскулила, не желая останавливаться. Доминик ослабляет хватку, и я разворачиваюсь к нему. Спиной облокачиваюсь о стену и чуть прикрываю глаза, смотря на мужчину. Он ухмыльнулся, обвил талию, цепко стиснув ее в объятьях.

Последующие действия вызвали во мне новую волну возбуждения.

Он прислонил блестящие пальцы, покрытые моей сочной смазкой, ко рту и обхватил их губами. Доминик облизал один палец, второй... Я сглатываю и голодно наблюдаю, как его язык вкусно поглощает сладость. Он хмыкает и прислоняет третий, оставшийся палец, к моим губам и приказывает:

— Открой. Живо.

Я решительно качаю головой, выражая своё категорическое несогласие участвовать в рискованно сомнительной авантюре, и с лёгким вздохом приоткрываю губы. Доминик, воспользовавшись этим, проталкивает два пальца в мой рот. Я застываю на месте, плотно смыкая губы вокруг его пальцев.

— Ты чувствуешь, насколько ты сладкая? — он проводит по моему языку, ухмыляясь. — Это блядски меня заводит. Твой вкус, запах, вид и непокорность. Гордость. Ты вызываешь уйму интереса.

Я вся в предвкушении, и когда я смотрю в эти очаровательные фиолетовые глаза, у меня текут слюнки и замирает дыхание. Я готова стонать от наслаждения, лишь бы он довёл меня до вершины блаженства ещё раз.

— Соси, — властно приказывает Доминик, слышатся нотки рычания. — Соси, пока я не разрешу тебе остановиться.

Неуверенно начинаю посасывать его пальцы. Вкус такой... Странный. Не похож ни на какой-либо, чтобы я сумела его сравнить. Однако доля солоноватости присутствует. Я прикрываю веки и сосу, сгорая со стыда.

— Соси и смотри мне в глаза.

Боже.

Чувствую, как мои щеки заливаются краской.

Колеблюсь, с нерешительностью я открыла глаза и, затаив дыхание, взглянула на него. В полумраке я едва могла различить черты его лица, и лишь слабое тусклое сияние подсветки зеркала за его спиной позволяло мне увидеть его в деталях. Я почти сразу же попыталась отвести взгляд, но он не позволил мне это сделать.

— Смотри, — прорычал Доминик и чуть глубже просунул пальцы. — Давай, вычисти их от своей шалости.

С лёгким причмокиванием я смакую каждый палец, постепенно привыкая к этому процессу и переставая стесняться его и считать подобное чем-то запретным. Грязным. Прежде я доставляла себе удовольствие раньше, но никогда так не текла и не кончала!

Доминик высовывает пальцы также внезапно, как вставил их. Его глаза все еще темные, мрачные, прямо как у его отца, но становятся яснее, когда он произносит:

— Прекрасно, — хрипловато хвалит мою работу и прислоняется ко мне. — Хорошая девочка. Моя.

Я вздыхаю полной грудью. Он вновь прильнул к моим губам, вынуждая их сильно опухать и краснеть под напором его неистово сладостных губ, напоминающих персик. Он углублял поцелуй, делая его более интимным. Языком водит по моему, словно ставя на нем свою подпись, говорящую о том, что я принадлежу ему.

Временно.

Обхватываю широкую шею и встаю на носочки. Я перед ним в довольно соблазнительном виде: трусики и яркая футболка, а еще мои волосы сильно спутались после жаркого сближения. Пусть удовольствие получила только я, но Доминик сам счастлив кончить морально после такого.

— А теперь ты мне всё расскажешь, — поправляет он мои пряди за ухо, отстраняясь. — Правду, жемчужина, и только правду.

Я напрягаюсь, не решаясь сказать.

— Ты когда-нибудь испытывал такое... Что вроде у тебя всё есть, но в то же время ты гол как сокол? Опустошение.

Доминик вскидывает бровь, не понимая посыла.

Самой бы мне понять себя, а уж потом объяснять другим.

— Чувствовал ли ты себя лишним персонажем в жизни? Завидовал ли? — мой голос начинает дрожать, глаза покалывает, и нос заполняется жидкостью, отекает.

— Папе, может, завидовал, что ему крайне повезло с мамой, а мне с девушками не очень, — отшучивается он, заметив мое подавленное состояние, он перестает шутить. — Не было такого. Что же тебя гложет так сильно, жемчужина?

— Ливия... — слеза все же скатилась по щеке.

— Ливия не могла тебе ничего плохого сделать, — отрезает он мигом.

Я кусаю щеку и всхлипываю.

— Не она виновата, — тише сказала я, сдерживая очередной порыв слез. — Я... Я завидую ей, Доми, твоей сестре...

Доминик молчит минуту.

— Пойдем-ка.

Он схватил меня за бедра и вышел из ванной в спальню. Стянул покрывало с кровати на пол и взял одеяло. Он устроился на постели, меня усадил на своих коленях и закутал нас в толстое одеяло. Доминик крепко обнял меня и прижал к себе так, что я чувствую его дыхание и ощущаю тепло. Невольно жмусь к сильной груди и расслабляюсь в его таких... родных... руках.

— Рассказывай, — Доминик погладил меня по голове, прижимая ее к груди, к которой я так охотно прильнула. — Почему ты завидуешь Ливии? Что стряслось, жемчужина моя?

Мои кончики пальцев рук и ног похолодели. Я вздрогнула и зажмурилась.

— Ливия, когда рассказала о том, как Данте ее любит... Мне стало так больно и обидно, хотя я сама виновата, что попросила об этом.

— Твой отец не дал тебе должного количества любви?

— Он вообще не дал любви.

Доминик замолк.

И я замолкла.

— Послушай, — на выдохе начал он.

— М?

— Если тебя так волнует тема отца... — тянет Доминик, а у меня терпение начинает лопаться. — Мой отец может стать для тебя отцом. Заменить, так скажем.

— Отца невозможно заменить. Тем более Данте сможет полюбить меня как родную дочь?

— Сможет, когда ты возьмешь нашу фамилию.

Я поперхнулась.

— Нет, не сможет, — сипло утверждаю.

— Я своего отца лучше знаю, доверься мне.

Я склоняю голову и, глубоко вздохнув, медленно выдыхаю воздух сквозь слегка приоткрытые губы. Он нежно проводит ладонью по моей голове, и это действительно помогает мне успокоиться. Я расслабляюсь и прислоняюсь к нему.

Во мне вновь появляется странное ощущение, будто я начинаю испытывать к нему что-то неописуемое, смешанное и непонятное.

Сердце трепещет.

— Мой отец всегда презирал меня, — зачем-то говорю я, но я хочу, чтобы камень с души наконец покинул меня. — И до сих пор презирает.

Доминик не говорит, он молча слушает и гладит, действуя на меня как пустырник. Из него прекрасный слушатель, и было бы у него желание и не было бы наследства мафиози, он бы стал отличным психологом.

— А моего брата и сестру любит, — чуть тише выговариваюсь и сжимаю ткань одежды на его груди. — Почему так? — я спрашиваю у него, будто он сейчас залезет в голову моего отца и даст мне все волнующие ответы.

— Это болезнь, — пожимает плечами. — Неизлечимая.

— Что за болезнь?

— Ебанутость называется.

Я смеюсь.

— Твой отец действительно конченый, раз так относится к тебе.

— Соглашусь.

Мне становится спокойнее и комфортнее рядом с ним. Господи, надеюсь, за это время я не влюблюсь.

Иначе отец убьет меня.

— Что насчет мамы? — резко интересуется он.

Тема мамы меня никак не трогает, поэтому я без колебаний могу ответить:

— Она отстранена от меня, будто я ей никто.

Доминик хмурится.

— У меня никогда не было друзей, — продолжаю я рассказывать о своей жизни. Если я больше ему откроюсь, тем больше он будет мне доверять, верно? — Всю жизнь я просидела отстраненная от цивилизации, как Рапунцель, как гребаная принцесса в башне, которую никуда не отпускает матушка Готель, а в моем случае это отец.

Я устраиваюсь на нем удобнее и поджимаю коленки, обняв мужчину крепче.

— Я не общалась с противоположным полом, кроме как членов семьи. Господи, да я общаюсь только с семьей.

— И как же твой отец позволил общаться со мной?

— Ну... — я замешкалась. Черт, а об этом я не подумала! — Ты же Доминик Моретти, известный... Вот и...

— Я понял.

Груз спадает с моих плеч, и я облегчённо вздыхаю.

— Обещаю тебе, что больше не допущу, чтобы ты страдала, моя жемчужина, — он прикасается губами к моему лбу, задерживается на коже и оставляет там нежный поцелуй. — Всё будет хорошо. Я рядом, и моя семья станет твоей семьёй.

Внутри меня всё ликует.

Но, к сожалению, это счастье продлится недолго.

Нас прерывает стук в дверь. Я напрягаюсь и вздрагиваю, предчувствуя неладное.

— Доминик, можно войти?

Это голос Данте.

О, Боже мой.