Глава десятая. Морская кадриль
Как бы глубоко вздохнул и вытер глаза. Он взглянул на Алису, видно хотел что-то сказать, но его душили рыдания.
— Ну прямо словно кость у него в горле застряла, — сказал Грифон, подождав немного.
И принялся трясти Как бы и бить его по спине. Наконец Как бы обрёл голос и, обливаясь слезами, заговорил:
— Ты, верно, не живала подолгу на дне морском...
— Не жила, — сказала Алиса.
— И, должно быть, никогда не видала живого омара...
— Зато я его пробова... — начала Алиса, но спохватилась и покачала головой. — Нет, не видала.
— Значит, ты не имеешь понятия, как приятно танцевать морскую кадриль с омарами.
— Нет, не имею, — вздохнула Алиса. — А что это за танец?
— Прежде всего, — начал Грифон, — все выстраиваются в ряд на морском берегу...
— В два ряда! — закричал Как бы. — Тюлени, лососи, морские черепахи и все остальные. И как только очистишь берег от медуз...
— А это не так-то просто, — вставил Грифон.
— Делаешь сначала два шага вперёд... — продолжал Как бы.
— Взяв под ручку омара! — закричал Грифон.
— Конечно, — подтвердил Как бы. — Делаешь два прохода вперёд, кидаешься на партнёров...
— Меняешь омаров и возвращаешься назад тем же порядком, — закончил Грифон.
— А потом, — продолжал Как бы, — швыряешь...
— Омаров! — крикнул Грифон, подпрыгивая в воздух.
— Подальше в море...
— Плывёшь за ними! — радостно завопил Грифон.
— Кувыркаешься разок в море! — воскликнул Как бы и прошёлся колесом по песку.
— Снова меняешь омаров! — вопил во весь голос Грифон.
— И возвращаешься на берег! Вот и вся первая фигура, — сказал Как бы внезапно упавшим голосом. И два друга, только что как безумные прыгавшие по песку, загрустили, сели и с тоской взглянули на Алису.
— Это, должно быть, очень красивый танец, — робко заметила Алиса.
— Хочешь посмотреть? — спросил Как бы.
— Очень, — сказала Алиса.
— Вставай, — приказал Грифону Как бы. — Покажем ей первую фигуру. Ничего, что тут нет омаров... Мы и без них обойдёмся. Кто будет петь?
— Пой ты, — сказал Грифон. — Я не помню слов.
И они важно заплясали вокруг Алисы, размахивая в такт лапами и не замечая, что то и дело наступают ей на ноги. Как бы затянул грустную песню.
Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди!
Мне на хвост дельфин наступит — он плетётся позади.
Видишь, крабы, черепахи мчатся к морю мимо нас.
Ныне бал у нас на взморье, ты пойдёшь ли с нами в пляс?
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты пуститься с нами в пляс?
Можешь, хочешь, хочешь, можешь ты пуститься с нами в пляс?
Ты не знаешь, как приятно, как занятно быть треской,
Если нас забросят в море и умчит нас вал морской!»
— Ох! — улитка пропищала. — Далеко забросят нас!
Не хочу я, не могу я, не хочу я с вами в пляс.
Не могу я, не хочу я, не могу пуститься в пляс!
— Ах, что такое далеко? — ответила треска. —
Где далеко от Англии, там Франция близка.
За много миль от берегов есть берега опять.
Не робей, моя улитка, и пойдём со мной плясать.
Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты со мной пойти плясать?
Можешь, хочешь, хочешь, можешь ты пойти со мной плясать?
— Большое спасибо, — сказала Алиса, радуясь, что танец наконец кончился. — Очень интересно было посмотреть. А песня про треску мне очень понравилась. Такая забавная...
— Кстати, о треске, — заметил Как бы. — Ты, конечно, её видала?
— Да, — сказала Алиса. — Она иногда бывала у нас на обед.
Она испуганно замолчала, но Как бы не смутился.
— Ты, видно, хочешь сказать, что она бывала у вас на обедах, — поправил он Алису. — Ну, раз вы так часто встречались, ты, конечно, знаешь, как она выглядит...
— Да, — сказала задумчиво Алиса. — Хвост во рту, и вся в сухарях.
— Это ты зря, — сказал Как бы. — Треска — дама аккуратная и никогда ничего на себя не просыпает. К тому же сухари всё равно смылись бы в море... Ну а хвост у неё правда во рту. Дело в том, что...
Тут Как бы широко зевнул и закрыл глаза.
— Объясни ей про хвост, — сказал он Грифону.
— Дело в том, — сказал Грифон, — что она очень любит танцевать с омарами. Вот они и швыряют её в море. Вот она и летит далеко-далеко. Вот хвост у неё и застревает во рту — да так крепко, что не вытащишь. Всё.
— Большое спасибо, — сказала Алиса. — Это очень интересно. Я всего этого и не подозревала.
— Это что, — сказал Грифон. — Я тебе такое могу про треску рассказать! Если хочешь, конечно... Знаешь, например, почему её называют треской?
— Я никогда об этом не думала, — ответила Алиса. — Почему?
— Треску много, — сказал значительно Грифон.
Алиса растерялась.
— Много треску? — переспросила она с недоумением.
— Ну да, — подтвердил Грифон. — Рыба она так себе, толку от неё мало, а треску много.
Алиса молчала и только смотрела на Грифона широко раскрытыми глазами.
— Очень любит поговорить, — продолжал Грифон. — Другой такой трещотки не сыщешь! Зайдёшь к ней на минутку, а она как начнёт трещать, хоть вон беги. И друзей себе таких же подобрала. Ходит к ней один старичок Судачок. С утра до ночи судачит. А ещё Щука забегает — так она всех щучит. Бывает и Сом — этот во всём сомневается... А как соберутся все вместе, такой подымут шум, что голова кругом идёт... Белугу знаешь?
Алиса кивнула.
— Так это они её довели. Никак, бедная, прийти в себя не может. Всё ревёт и ревёт...
— Поэтому и говорят: «Ревёт как белуга»? — робко спросила Алиса.
— Ну да, — сказал Грифон. — Поэтому.
Тут Как бы открыл глаза.
— Ну, хватит об этом, — проговорил он. — Расскажи теперь ты про свои приключения.
— Я с удовольствием расскажу всё, что случилось со мной сегодня с утра, — сказала неуверенно Алиса. — А про вчера я рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая.
— Объясни какая, — сказал Как бы.
— Нет, сначала приключения, — нетерпеливо перебил его Грифон. — Объяснять очень долго.
И Алиса начала рассказывать всё, что с нею случилось с той минуты, как она увидала Белого Кролика. Сначала ей было немножко не по себе: Грифон и Как бы придвинулись к ней так близко и так широко раскрыли глаза и рты. Но потом она осмелела. Грифон и Как бы молчали, пока она не дошла до встречи с Синей Гусеницей и попытки прочитать ей «Папу Вильяма». Тут Как бы глубоко вздохнул и сказал:
— Очень странно!
— Страннее некуда! — подхватил Грифон.
— Все слова не те, — задумчиво произнёс Как бы. — Хорошо бы она нам что-нибудь почитала. Вели ей начать.
И он посмотрел на Грифона, словно тот имел над Алисой власть.
— Встань и читай «Это голос Лентяя», — приказал Алисе Грифон.
«Как все здесь любят распоряжаться, — подумала Алиса. — Только и делают, что заставляют читать. Можно подумать, что я в школе».
Всё же она послушно встала и начала читать. Но мысли её были так заняты омарами и морскою кадрилью, что она и сама не знала, что говорит. Слова получились действительно очень странные.
Это голос Омара. Вы слышите крик?
— Вы меня разварили! Ах, где мой парик?
И, поправивши носом жилетку и бант,
Он идёт на носочках, как лондонский франт.
Если отмель пустынна и тихо кругом,
Он кричит, что акулы ему нипочём,
Но, лишь только вдали заприметит акул,
Он забьётся в песок и кричит караул!
— Совсем не похоже на то, что я ребёнком читал в школе, — заметил Грифон.
— Я никогда этих стихов не слышал, — сказал Как бы. — Но по правде говоря — это ужасный вздор!
Алиса ничего не сказала; она села на песок и закрыла лицо руками; ей уж и не верилось, что всё ещё может снова стать как прежде.
— Но я не понимаю, в чём дело, — недоумевал Как бы. — Объясните мне, что происходит.
— Она ничего объяснить не может, — торопливо сказал Грифон.
И, повернувшись к Алисе, прибавил:
— Читай дальше.
— А почему он идёт на носочках? — спросил Как бы. — Объясни мне хоть это.
— В балет готовится, должно быть, — сказала Алиса.
Она и сама ничего не понимала. Ей не хотелось больше об этом говорить.
— Читай же дальше, — торопил её Грифон. — «Шёл я садом однажды...»
Алиса не посмела ослушаться, хоть и была уверена, что всё опять получится не так, и дрожащим голосом продолжала:
Шёл я садом однажды и вдруг увидал,
Как делили коврижку Сова и Шакал.
И коврижку Шакал проглотил целиком,
А Сове только блюдечко дал с ободком.
А потом предложил ей: «Закончим делёж —
Ты возьми себе ложку, я — вилку и нож».
И, наевшись, улёгся Шакал на траву,
Но сперва на десерт проглотил он...
— Зачем читать всю эту ерунду, — прервал её Как бы, — если ты всё равно не можешь ничего объяснить? Такой тарабарщины я в своей жизни ещё не слыхал!
— Да, пожалуй, хватит, — сказал Грифон, к великой радости Алисы.
— Хочешь, мы ещё станцуем? — продолжал Грифон. — Или пусть лучше Как бы споёт тебе песню?
— Пожалуйста, песню, если можно, — отвечала Алиса с таким жаром, что Грифон только пожал плечами.
— О вкусах не спорят, — заметил он обиженно. — Спой ей «Вечернюю еду», старина.
Как бы глубоко вздохнул и, всхлипывая, запел:
Еда вечерняя, любимый Суп морской!
Когда сияешь ты, зелёный и густой, —
Кто не вдохнёт, кто не поймёт тебя тогда,
Еда вечерняя, блаженная еда!
Еда вечерняя, блаженная еда!
Блаже-э-нная е-да-а!
Блаже-э-нная е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная еда!
Еда вечерняя! Кто, сердцу вопреки,
Попросит сёмги и потребует трески?
Мы всё забудем для тебя, почти зада-
ром данная блаженная еда!
Задаром данная блаженная еда!
Блаже-э-нная е-да-а!
Блаже-э-нная е-да-а!
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блажен-НАЯ ЕДА!
— Повтори припев! — сказал Грифон.
Как бы открыл было рот, но в эту минуту вдалеке послышалось:
— Суд идёт!
— Побежали! — сказал Грифон, схватил Алису за руку и потащил за собой, так и не дослушав песню до конца.
— А кого судят? — спросила, задыхаясь, Алиса.
Но Грифон только повторял:
— Побежали, побежали!
И прибавлял шагу.
А ветерок с моря доносил грустный напев:
Еда вече-е-рняя,
Блаженная, блаженная еда!
Он звучал всё тише и тише и наконец совсем смолк.