Глава 8: Пять лет спустя
Ама стояла у окна своего офиса, наблюдая за детьми, играющими во дворе музыкальной школы, которую Кваку открыл три года назад. Ее журнал "Новая Африка" размещался в том же здании, создавая уникальное сочетание искусства и журналистики.
"Мама, смотри!" крикнул маленький голос.
Ама обернулась и увидела свою трехлетнюю дочь Акосуа, которая пыталась играть на маленьком барабане, почти таком же большом, как она сама.
"Очень хорошо, моя дорогая," сказала Ама, поднимая дочь. "Ты играешь как папа."
"Лучше, чем папа!" засмеялась девочка.
В дверь вошел Кваку, держа на руках их годовалого сына Кваме. "Кто играет лучше меня?" спросил он с притворной обидой.
"Акосуа," сказала Ама, целуя мужа. "Наша дочь считает себя лучшим барабанщиком в семье."
"Может быть, она права," улыбнулся Кваку. "У нее определенно есть ритм."
Они стояли у окна, наблюдая за заходящим солнцем, семья, которая воплотила в жизнь свои мечты. Музыкальная школа Кваку процветала, обучая детей со всей Ганы традиционной и современной музыке. Журнал Амы рассказывал истории молодых африканцев всему миру, меняя стереотипы и показывая истинное лицо континента.
"Помнишь, что ты сказал мне в тот первый день?" спросила Ама. "Что барабан – это продолжение сердца?"
"Помню."
"Ты был прав. И ты научил меня, что любовь – это тоже продолжение сердца. Она растет, эволюционирует, создает новую музыку."
Кваку обнял жену и детей, и в тот момент он почувствовал полную гармонию – со своей семьей, со своей культурой, со своим будущим.
Где-то на площади играл барабан, и дети пели старую песню на новый лад. Это была музыка новой Африки – музыка, которая чтила прошлое, но не боялась будущего.
Но вдруг гармонию разорвали странные, пугающие звуки — низкий гул, переходящий в жуткий хруст, словно что-то огромное и неестественное приближалось. Ама и Кваку переглянулись, их лица напряглись от тревоги. Они быстро взяли Акосуа и Кваме и вышли на улицу, чтобы понять, что происходит. Воздух был пропитан странным запахом, а из-за леса, окружавшего площадь, с диким ревом вылетел дед Василий — челябинский сумасброд с безумными глазами и растрепанной бородой. Его одежда развевалась, как у одержимого, а в руках он сжимал пустую бутылку самогона.
"Ну держитесь, ганцы!" — заорал он, захохотав, как безумный шаман. И в тот же момент из него вырвался ужасающий поток дристни, такой мощный и обильный, что он мгновенно затопил площадь. Семья в ужасе попыталась убежать, но поток настиг их, поднимая с ног. Ама крикнула, обнимая Акосуа, а Кваку прижал к себе Кваме, но дристня хлынула с невиданной силой, превращаясь в бурлящую волну.
Они барахтались, захлебываясь в зловонной массе, их крики заглушались хохотом Василия, который, продолжая смеяться, растворился в лесу. Акосуа первой исчезла под поверхностью, ее маленький барабан поплыл прочь. Кваме выскользнул из рук Кваку, и вскоре отец последовал за сыном, не в силах сопротивляться потоку. Ама, задыхаясь, протянула руку к Кваку, но волна накрыла и ее, утаскивая в глубину. Через несколько минут площадь опустела, лишь дристня медленно стекала в канавы, оставив после себя тишину и смерть семьи, чьи сердца когда-то бились в ритме баобаба.