I
— Дрейк, черт тебя дери! На кой черт ты ставишь будильники, если никогда их не слышишь?! — в голову спящему парню прилетела подушка, вырвавшая из столь сладкого сна.
Ответом послужил нечленораздельный стон, дерганное движение руки за дребезжащим телефоном и тишина. Будильник выключен, значит, можно ещё поспать, не так ли? Нет. Теодор сдёрнул с головы друга одеяло, заставляя того поморщиться от бьющего по глазам солнечного света, а затем, чтобы наверняка, ещё и дёрнул за ногу.
— Блять, Тео! Отъебись! Я поздно лёг, хочу отоспаться. Чего тебе надо?! — взревел Драко, пытаясь скрыть голову под подушкой.
— Ну, мне-то, в принципе, ничего, — флегматично пожал плечами Теодор, отходя от кровати, — но ты хоть помнишь, какое сегодня число?
— Э-э-э... — все ещё сонный мозг отказывался размышлять о чем-либо, — седьмое?..
— Мгм, — фыркнули в ответ, — вчера было седьмое. Сегодня уже восьмое. Напоминать надо, какие у нас планы?
С этими словами он вышел из комнаты, а Драко сморщился, заставляя себя просыпаться и думать. Пока что все мысли были забиты очередным эротическим сном, который мучал его с того момента, как... Точно! Восьмое, мать его, число. Они же сегодня идут на концерт его любимой группы! Как он мог забыть? Какого черта вообще решил, что именно сегодня можно было лечь под утро? Первая неделя каникул после сессии, блять.
Путаясь в простынях, Драко встал (хотя, откровенно говоря, со стороны это было больше похоже на то, что он свалился) с кровати, перехватил со спинки стула полотенце и выскочил из комнаты в сторону ванной. Которая была, однако, занята.
— Кто успел, того и тапки! — послышался из-за двери голос Гермионы. Парню захотелось взвыть — теперь попадёт он в душ не раньше, чем через час.
Жить втроём была отвратительная, но единственная доступная идея. Так уж получилось, что именно в этом, последнем, учебном году общежитие переполнилось, и ректоратом было решено выпнуть на улицу самые старшие курсы. Спрос на съемные квартиры в округе тут же взлетел до небес, цены заломили вдвое, если не втрое; Драко и Теодор не успели даже толком осмотреться, когда риелторы в один голос заявили, что предложений нет. Гермиона, добрая и щедрая душа, предложила им скинуться с ней — ей дали договор на трёхкомнатную квартиру, а Луна и Джинни смылись в неизвестном направлении. И вот так они оказались в одном пространстве.
Впрочем, «отвратительно» — слишком уж резко сказано. На самом деле, ребята довольно быстро подружились с однокурсницей (в университете общались они реально редко — парни учились на политологии, девушка на лингвистике): Гермиона и Драко были чистоплюями, а Теодор невероятно готовил. На этом в быту и сошлись.
Слуха коснулся вновь заигравший будильник; тяжелые басы любимой песни вырвали из размышлений, заставив оторваться от бессмысленного ожидания под дверью ванной. Вернувшись в комнату, Драко плюхнулся в кровать, разблокировал телефон, выключив надоевший будильник, и проверил уведомления. Одно из них мгновенно привлекло внимание: обновление в ленте столь обожаемого солиста группы «Katastrophe»Бедствие, известного всему миру под именем Funken (Искра (Гарри)).
Никто не знал, кто скрывается под масками; четверо анонимов с прозвищами на немецком ворвались в чарты, словно из ниоткуда, покорив слушателей игрой, смыслом и, о боги, голосом. То, как пел Funken, можно было сравнить лишь с чем-то греховным, искушающим не меньше запретного плода Эдема. Да и сам музыкальный проект этой команды был чем-то на грани безумного. Они преподносили себя дьяволами-искусителями, вырвавшимися из Ада; их песни были лирическими, основанными на Библии и легендах, и спокойный, плавный ритм срывался на тяжелый рок, будто раскрывая их грани. Этим он Драко и нравился — было что-то реально богемное в том, как хрипловатый, низкий голос сначала шептал о любви, а потом срывался в рычание и проклятья. Впрочем, помимо влажной мечты любой девушки (ну, или гея), в группе состояли двое мужчин, Flamme (Пламя (Блейз)) и Hitze (Жар (Рон)), играющие на электро-гитаре и бас-гитаре соответственно, и девушка, Explosion (Взрыв (Панси)), сидящая за барабанами. Но, к сожалению, вживую их никто и никогда не видел, поэтому их первый концерт — сегодняшний концерт, — ожидали чуть ли не всей страной.
Фанаты буквально по крошкам собирали информацию. Узнать личности не смогли даже самые упорные, однако, заметив спрос, музыканты немного приоткрыли завесу, записав клип и снявшись для парочки журналов. Чаще всего блистала Explosion, как единственная девушка, а Flamme и Hitze, напротив, появлялись реже. Но никто не запоминался так, как он. Вечно полуголый на фотосессиях, светящий для обложек своим невероятным прессом, покрытым вязью татуировок; в слегка растянутых штанах, подчеркивающих бедра; с этими гибкими, притягивающими взгляды руками. Его кистям посвящали дифирамбы, мечтая о том, чтобы эти пальцы оказались внутри.
Судорожно тыкнув на уведомление, Драко едва не задохнулся: выставлять такое должно быть, чёрт возьми, незаконно. Ракурс был подобран так, будто смотрящий стоял перед Funken на коленях; блестящая в неоне тёмная кожа, торчащий в сосках пирсинг, раскрытый в улыбке рот, неизменная маска на пол-лица, скрывающая глаза. Подпись под фото гласила: «Увидимся уже вечером, kohlen (Угольки). Ждём вас на нашем первом концерте». В комментариях царило безумие — кто-то стенал о том, что хочет быть трахнутым этим божеством («Я тоже хочу, в очередь!»), кто-то спорил о том, есть ли у Funken'а пирсинг в члене («О Господи, лишь бы был, лишь бы был!»), но большинство просто отправляло кучу возбужденных смайликов. И это было совершенно обосновано, потому что невозможно реагировать спокойно, когда осознаёшь, что через пару часов ты будешь дышать с этим божеством одним воздухом.
— Я освободила ванную! — сообщила Гермиона, останавливаясь на пороге комнаты, окидывая раскрасневшегося и едва дышащего Драко удивленным взглядом. — Ты чего это?
— Герм, ты только посмотри на него, — протянул телефон с открытой фотографией в ответ. Девушка впилась в Funken взглядом, но не разделила такого явного восхищения. — Я его когда вживую увижу, на колени упаду сразу же, клянусь.
— Мы с Тео постараемся тебя удержать, но в случае чего сделай вид, что мы не вместе, — обреченно выдохнула девушка, уходя.
Драко закатил глаза и, подхватив оставленное на полу полотенце, поспешил в душ. Время уже приближалось к двум, нужно было успеть собраться, поесть и выехать, чтобы пройти в VIP-зону одним из первых и занять место у самой сцены. И вовсе не для того, чтобы наслаждаться видом голого пресса, совсем нет.
***
— Бля, Потти, ты вообще спал? — зевающий до хруста в челюсти Блейз, едва войдя в репетиционную комнату, развалился на диванчике. На пол ссыпались какие-то вещи, измятые бумаги и опустошенные зип-пакетики со следами белого порошка. Реакции на вызванный беспорядок не последовало. — У нас вечером концерт, а ты выглядишь, как зомбак. Пьюси хоть притащил нам стимулирующие? — на этом вопросе его брови сделали нечто, похожее на волну, а губы изогнулись в хитрой ухмылке.
— Принёс конечно, но сначала дождемся Рона и Панс, — наконец отмер и пожал плечами в ответ Гарри, отложив листы с текстами песен. Привычно обнаженный по пояс, он упал в кресло, вытягивая ноги, — в прошлый раз, когда мы начали курить в одиночку, они чуть не выбросили нас из окна.
— Да-а-а, было такое, — они синхронно поморщились, вспомнив, в каком бешенстве была барабанщица. — Кстати, а чего ты там вчера бормотал, пока мы вкидывались? Ты говорил что-то про шикарную идею или типа того.
Гарри нахмурился, пытаясь вспомнить, что такого он придумал. Обычно, во время приходов, он всё записывал в блокнот, но там всё было как обычно — оторванные от реальности фразы, которые через пару дней сформируются в очередной лирический хит. Блейз махнул рукой, показывая, что понял. Они, на самом деле, довольно часто несли какую-то ересь под веществами, а потому не относились к этому серьёзно.
В этот момент в комнату вползли всё ещё сонные Рон и Панси. Потеснив возмутившегося электро-гитариста, сели на диван, и ожидающе уставились на самого бодрого в комнате человека. Гарри закатил глаза, встал и быстро, привычными движениями, сделал каждому по самокрутке.
— Травка сегодня разбавленная, — предупредил сразу, — потому что нам надо протянуть до начала концерта. Там Пьюси обещал дать чего покрепче, чтобы хорошенько выступить.
Они понимающе переглянулись, затягиваясь и замолкая в ожидании первой волны эйфории. Это был рутинный ритуал — втянуться, подождать десять минут, втянутся второй раз и наконец ощутить приход, в котором и возникали самые «охуительные» идеи. Немецкие клички и демоны-искусители? Анонимность, полуголые фотосессии? Бля, да они шутили об этом в глубочайшем наркотическом угаре; в нём же записывали первую песню, даже не надеясь, что это смешение лирики, рэпа, попсы и рока хоть кто-нибудь послушает. Однако люди что-то в этом нашли, вытащили в топы чартов; Пьюси пришлось заняться всеми этими менеджерскими заморочками. Ребятам оставалось только курить, писать песни и изредка напоминать о себе в социальных сетях.
Концерт им, откровенно говоря, не упёрся, но фанатов становилось всё больше, а запросы на выступления поступали из каждого утюга. Гарри, не особо горящий идеей светить лицом, упирался дольше всех — стоит только родителям узнать его, как его за милы рученьки потащат в рехаб. На это Панси вполне справедливо напомнила, что они и так показывались всё это время только в масках и никто и не ожидает, что выступать они будут без них. На том и порешили, дав добро Пьюси на согласование.
— Еба-а-ать, — вдруг выдохнул Рон, сползая на пол и утыкаясь носом в экран телефона. — Вы... ха-ха... смотрели, сколько билетов продано?..
— И сколько же?.. — расслабленно выдохнула Панси, укладываясь на освободившееся место и закидывая ноги на колени Блейза.
— Две тысячи... Вы прикиньте... Нам собрали целый стадион... Аха-ха...
Гарри тоже рассмеялся, думая о том, как же смешно звучит слово стадион. Ста-ди-он. Может какую-то игру слов придумать для новой песни... Взгляд упал на телефон, всё время вспыхивающий от новых уведомлений. Зря он, наверное, сделал ту фотографию. По телу ребят прокатывалась та самая сладкая напряженность, когда пытаешься удержаться в сознании, но так и тянет провалиться куда-то вниз; в таком состоянии их и нашел Пьюси. Он помог им собраться, и они, наконец, выдвинулись к месту проведения концерта, иногда лениво тыкая друг друга в бока.
— Бля, — вдруг вздрогнул Блейз и, посмотрев на Гарри, прошептал, — мы ж вечно от колёс трахаться хотим. Как думаешь, наши фанаты оценят оргию на сцене?
Ответом стал гортанный, хриплый смех, граничащий с чем-то безумным. Барабанщица, услышавшая разговор, судорожно облизнула пересохшие губы — в этом, на самом деле, был основной прикол их компании. Рон, слишком уж хороший парень, кроме травки ничего не употреблял, а потому в посиделках оставшейся троицы с таблетками не участвовал. А Гарри, Блейз и Панси... Не передать словами, сколько раз они грешили за закрытыми дверьми. Певец становился до одури тактильным, лапая девушку за грудь, целуясь взасос с гитаристом; у него сносило крышу. И она уже понимала, какой ответ услышит, по этому самому смеху:
— Надеюсь, оценят.
***
Сборы прошли оживленно, и студенты успели приехать как раз вовремя — до начала концерта оставалось всего лишь четыре часа, и перед входом уже собралась небольшая очередь.
— «На черта ехать так рано, Дрейк», — тут же ядовито зашипел парень, оглядываясь на друзей, — «там же никого ещё не будет, Дрейк». Если бы мы приехали хотя бы на час позже, стояли бы в самой заднице.
— Ладно-ладно, — закатил глаза Теодор, — ты был прав, доволен? Кто ж знал, что таких, как ты, много.
Драко не без гордости фыркнул — о да, таких, как он, было много, но он был среди них лучшим, самопровозглашенным «фанатом №1». Честно говоря, прошло уже пару месяцев, как он завёл закрытую фан-группу, посвященной «Katastrophe». Он просто не придумал, как иначе выразить свою любовь к Funken. И вступивших было не просто много, их было дохрена. Вместе они вылавливали любые факты, фотографии и видео, где хотя бы на секунду появлялся обожаемый солист; обсуждали новые треки, клипы и посты в Инстаграм; записывали каверы и монтировали эдиты. И на концерт шли все участники сообщества, взбудоражено разрывая общий чат непрерывным потоком сообщений.
— Кстати, а мы не забыли паспорта? — вдруг обеспокоилась Гермиона, вороша сумочку. — Концерт пометили 21+, нас без документов не впустят.
— Ты положила их в скрытый карман, — подсказал Теодор, скучающе листая ленту в тик-токе. — Вместе с билетами.
Время текло медленно, и в бессмысленных разговорах даже не показалось таким уж скучным. Иногда они поглядывали назад и утопали взглядами в ежеминутно увеличивающейся толпе. Они молчаливо поблагодарили Бога за то, что не поленились и приехали так рано, чтобы быть практически первыми на вход. И наконец, за час до начала, охрана открыла двери, приглашая людей. Внутри холла висели десятки постеров группы, а сотрудники, проверяющие билеты, с улыбками цепляли на запястья VIP-ов металлические браслеты с автографами и номерками. Драко благоговейно прикоснулся к подписи Funken, решив для себя, что никогда в жизни не снимет этот аксессуар с руки. А ещё лучше — купит витрину и будет хранить его, как реликвию. Сделав пару фотографий, сформировал пост в группу, где в комментариях тут же посыпались или такие же фото, или стенания не успевших купить билет в VIP.
Теодор и Гермиона выдернули его из телефона, напомнив, что нужно успеть пройти к самой сцене. Это подстегнуло их рвануть по лестнице, практически бегом. И им повезло, потому что ещё оставалось местечко у самого центра, откуда открывался самый лучший вид.
— Я сейчас сдохну, — вдруг выпалил Драко, вцепляясь в ограждение. — У меня от самой мысли, что я увижу Funken вживую, сердце останавливается.
Друзья лишь обреченно вздохнули, похлопав друга по плечам. Они прекрасно понимали его, но всё же разделить такую же гиперфиксацию на этой группе не могли. Гермиона предпочитала что-то более спокойное, по типу Lana Del Rey, а Теодор всей душой был верен кантри-музыке (не то, чтобы Драко считал, что у них нет вкуса, но...).
Теперь ожидание стало чуть ли не болезненным. Стадион заполнялся людьми, становилось душно, тесно, но стоящие у сцены друзья даже не шелохнулись. Они не в первый раз были на концерте и знали, что стоит им хотя бы на секунду поддаться толпе, как их унесёт к самому концу зоны. Время до начала отсчитывали уже секундами, всей толпой, иногда подхватывая выкрикиваемый кем-то лозунг «Сгорим, чтобы согреться!». И это было так... Непередаваемо атмосферно.
Концерт начался внезапно, иначе не сказать. Весь свет разом потух, заставляя фанатов замолчать, и софиты ярко-алого цвета сконцентрировались на единой точке. Funken, стоящий в этом свечении, напоминал снизошедшее божество: вновь полураздетый, покрытый черной краской, скрывшей тату; атласная алая маска слилась с кожей, создавая впечатление, что у него вовсе нет лица. Его руки, его блядски сексуальные руки обвивали необычную, похожую на канделябр, стойку микрофона слегка напряженно, будто это не железная палка, а чувственное тело, изгибающееся от прикосновений. Сзади кто-то застонал, заверещал, и Драко был полностью солидарен, едва удерживая себя на подкосившихся коленях.
В воцарившейся тишине солист запел, и его а капелла (пение без музыкального сопровождения) проникла под самую кожу. О Господи, они что-то говорили о том, что у него божественный голос на записи? Нет. Нет, чёрт возьми, ни одна запись не смогла бы передать этот голос. У Драко задрожали все внутренности, как, похоже, и у всего зала. Никто не смел подпевать или шуметь; все они погрузились в немой транс, готовые продать Funken душу, если тот попросит. Строчки неизвестной и, похоже, новой песни въедались на подкорку мозга.
Там, где я вырос, не было уличных фонарей
Просто кромешная тьма и ближний свет фар
И там, где мы встретились, должны были быть темные знаки
Предзнаменования в вашем небе
Один из софитов дёрнулся, переместился в угол сцены, где Explosion начала медленное ритмичное вступление к музыке. Funken на мгновение замолк, перемещаясь ближе к краю сцены, ближе к слушателям, но никто (ну, может, только Драко) не отрывал взгляда с того, как он держал микрофон. Плавно огибающие металл пальцы хотелось облизать, чёрт возьми, а те, словно осознавая своё влияние на людей, чуть проскользили по подставке (Драко очень хотелось, чтобы он повторил это движение, касаясь его члена).
Большинство дней вы достигаете безопасности
Сохраняй спокойствие, забудь, что ты меня знаешь
И когда мы встретились, я увидел темные знаки
Тревожные звоночки в твоих глазах
Ещё два софита дрогнули, сместились, освещая гитаристов, которые вдруг ударили по струнам, и чувственная, почти молящая а капелла сменилась рыком, заставив народ вздрогнуть, придя в себя после столь гипнотизирующей части. Funken резким движением сорвал микрофон со стойки, откинул её в сторону, и сорвался в неудержимый, бешенный ритм, заставляя слушателей закричать, подхватывая слова. Тело, покрытое краской, двигалось совсем по-змеиному, изгибаясь, следуя ритму, привлекая внимание к перекатывающимся под кожей мышцам.
И я скучаю по мужчине, которым я был в тот момент, когда мы остановились
Я могу сломаться и согнуться из-за своей основной потребности быть любимым и близким кому-то
И я ненавижу того, кем я стал каждый раз, когда я просыпаюсь
Солист, казалось, даже не обращает внимания на крики и шум толпы; он жил в песне, жил в моменте, сгорая в эмоциях. Flamme и Hitze двигались по сцене вслед за Funken, почти забавляясь над ним (по крайней мере, так ощущалось); их внимание было рассредоточено, но пальцы настолько умело перебирали струны, словно это была часть их тел. Софиты мерцали, сменяясь с алого на белый, и обратно, в отчаянном цикле очищения и боли, вслед за смыслом спетых слов.
И если бы вы видели отметки на моей приборной панели
Новые шрамы, о которых я не просил
Позвонишь, спросишь ответы?
Оторвите мне руки
Песня закончилась, на секунду воцарилась тишина, а затем стадион сотрясся от воплей. Со сторон послышались выкрики лозунга, и Драко тоже не сдержался, подхватив это горделивое «Сгорим, чтобы согреться!». На секунду ему показалось, что Funken посмотрел прямо на него, но это явно было заблуждение. Тут, черт возьми, тысячи людей, а на лице любимого идола скрывающая лицо маска; глупо надеяться, что его вообще заметят.
Толпа затихла, стоило хриплому, гортанному смеху сорваться с губ солиста, прокатиться над головами из динамиков. Он звучал так довольно... Если его заставила испытать счастье эта безусловная любовь фанатов, то, Драко готов поклясться, каждый здесь костьми ляжет, чтобы показать своё восхищение и вновь услышать этот перелив счастья в любимом голосе.
— Добро пожаловать, kohlen, — заговорил он своим хрипловатым, протяжным голосом, балансируя на границе сцены, вытягиваясь вперёд в каком-то извращенном виде поклона. — Я безмерно счастлив видеть, что вы пришли сюда ради нас. Прежде чем мы перейдем к основной части, у нас для вас сюрприз. На ваших браслетиках вы могли заметить номерки, — Драко машинально опустил взгляд на собственную кисть, где поблёскивало выгравированное число 77. — В конце концерта наша невероятная Explosion назовёт любое число, пришедшее ей в голову. И тот счастливчик, чей номер она назовёт, получит возможность провести с одним из нас час наедине. Вам нравится эта идея, угольки?
Ответом стали вопли и крики, Драко же показалось, что он задыхается. Каков шанс? Один на сотню? Тысячу? Но, блять, у него был шанс оказаться наедине со своей влажной фантазией! «Боже, пожалуйста, я начну ходить в церковь по воскресеньям и приму крестик, только, умоляю, сделай так, чтобы я стал тем самым счастливчиком!». Стоящие рядом Гермиона и Тео прошептали ему и свои номера — 66 и 93. Но не успели они даже перекинуться хоть парой слов, когда софиты сменили освещение с алого на синий, а гитаристы ударили по струнам. Начиналась вторая песня, сменившаяся на третью, четвертую, пятую. И тут Драко начал замечать, что что-то... изменилось.
Ты никогда не видела меня обнаженным
Ты даже не прикасалась ко мне
Кроме тех случаев, когда ты была пьяна
Движения Funken стали до той степени пластичными, будто он находился в тяжелейшем опьянении; голос стал чуть тише, придушенным, возбужденным. Он поглаживал себя по прессу, смешивая пот и краску, всё чаще оборачиваясь на Flamme и Explosion, передвигаясь между ними, словно хищник, выследивший своих жертв. В какой-то момент, когда наступившее соло бас-гитары дало ему возможность чуть передохнуть, солист зашел за спину барабанщицы, показательно медленно опустил руку на её оголённое плечо. Скользнул пальцами по ключицам, чуть сжал шею, заставив девушку запрокинуть лицо, и... поцеловал. Грязно, дико, с каким-то отчаянием, сжимая бледную шею сильнее, чем нужно было бы. Как она умудрялась в этот момент удерживать ритм и не прерывать удары по мембране?.. Единственное объяснение, пришедшее на ум — они делали это настолько часто, что стало привычным целоваться и играть одновременно. Увидевший это Hitze специально взял ноты пониже, делая музыку несколько грубее, а Flamme, обернувшись от целующихся друзей в сторону толпы, игриво облизнулся.
Драко оглох от прокатившегося по толпе визга, едва сдерживая собственный стон. Этот наглый, эксцентричный акт со стороны группы вызвал у смотрящих волну животного возбуждения и зависти. Как бы ему хотелось быть на месте этой Explosion... И неужели Funken — гетеросексуален? Главное разочарование в жизни, если честно.
Стоило аутро замолкнуть, песня вновь сменилась, и электро-гитарист вдруг лёг прямо на краю сцены — свешенная голова позволила рассмотреть его глаза, почти не скрытые маской. Черный, с невероятно расширившимся зрачком взгляд упёрся прямо в Драко, изучая, играясь. Биты сотрясали землю, оттого казалось, что и Flamme всего трясёт; дыхание сорвалось окончательно, стоило на его бёдрах рассесться Funken. Они скользили своими руками по прессам друг друга, едва заметно двигая бёдрами.
— Они что, собираются потрахаться прям тут? — с ужасом в голосе спросила Гермиона, склоняясь к уху друга. — Теперь понятно, почему стояла пометка «21+»...
Драко не ответил, не отрывая взгляда от того, как солист, не прекращая странные, дикие ласки гитариста, запел. Теперь в голосе слишком явно прослеживались те самые порыкивания, которые он улавливал в записях. Чёрт возьми, они записывали треки, будучи в сексуальном возбуждении? Блять, блять, блять! В джинсах откровенно стало тесно от мысли, что каждый божий раз, когда он слушал музыку любимой группы, он по сути слушал их предварительные ласки перед очередной оргией. Они точно дьяволы-искусители...
Толпа сходила с ума, вереща, подпевая, устраивая рейвы где-то в зоне танцпола. VIP-ы же, получив первые ряды для наблюдения, глотали слюни и переминались с ноги на ногу, желая ощутить эти греховные ласки на себе. Funken пел, не прерываясь, не срываясь, лишь покачивался на чужих бёдрах, смотря в лицо гитариста; тот, как и барабанщица, абсолютно не чувствовал проблемы, продолжая играть на музыкальном инструменте. Музыка ощущалась от этого только правильнее.
В перерыве между новой песней они наконец отлипли друг от друга, разошлись в разные стороны, посмеиваясь. В животе закручивались узлы от этого хриплого хохота, который звучал эхом из динамиков.
— Kohlen, извините нас, — Funken тянул слова, будто ленясь разговаривать, но от этого было только приятнее его слушать, — музыка для нас исповедь, но так и тянет погрешить...
Откровенно говоря, уже мало кто вслушивался именно в текст исполняемых песен; следить за тем, как солист пристаёт к своей команде, как искушающе, соблазнительно двигается было намного интереснее. Этот концерт стал полноценным знакомством с закулисьем группы, раскрывая с новых сторон, погружая в атмосферу этой катастрофы. Становилось до одури жарко.
Последние несколько песен музыканты, не сдерживаясь и не скрываясь, трогали друг друга, коротко целуясь, облизывали маски друг друга, заставляя смотрящих буквально звереть (разве что слюна по подбородку не текла). Это было похоже на ту самую порнушку, у которой слишком хороший сюжет — и пропустить жаль, и тело уже на пределе. А когда наступило аутро последней песни, Funken дико ухмыльнулся, совсем как на той самой фотографии в Инстаграм; он медленно, покачиваясь, приблизился к Flamme и поцеловал и его.
Это было намного, намного горячее, чем тот поцелуй с Explosion. Драко настолько внимательно следил за тем, как губы сминаются, как пальцы зарываются в волосы, оттягивая, причиняя гитаристу приятную боль, что заметил и блестящую нить слюны между высунутыми языками. Следом заметил и тяжело вздымающуюся грудь, и их перешептывания, явно о чем-то выходящем за рамки. Было ли это просто способом вызвать общественный резонанс? Поднять рейтинги и взлететь в чартах? Нет, явно нет. Слишком уж искренними выглядели эти тактильные проявления внимания.
— Ох-х-х... — прямо в микрофон выдохнул солист, присаживаясь на огромную колонку у себя за спиной. — Что ж, kohlen, на этом мы завершаем наш концерт. Вам понравилось?
Ответом стал шум, аплодисменты и свист, и еще одна волна скандирования «Сгорели! Сгорели! Сгорели!». О да, они определённо сгорели в этом сексуальном пекле.
— Замечательно, — и снова тот самый смех, переходящий в нечто неприличное, возбуждающее. — Мы не забыли о нашем конкурсе, не беспокойтесь. Ну же, милашка, скажи нам номер! — оборачиваясь к барабанщице, улыбнулся Funken.
Explosion склонила голову, хищно улыбаясь, окидывая фанатов сверкающим взглядом. А затем, растягивая каждую букву, проговорила:
— Знаешь, горящий мой, я обожаю цифру семь. У меня целых две татуировки с ней, ты ведь знаешь, да? — смешок. — Так что пусть будет семьдесят семь!
Драко показалось, что его ударили под дых, когда Гермиона и Теодор одновременно обернулись на него. Это слишком невероятно... «Боже, спасибо-спасибо-спасибо!». Он вскинул руку с браслетом, привлекая к себе внимание, и камеры тут же вывели его изображение на экраны. Толпа зашумела, поздравляя с такой невероятной удачей.
— Воу, вот и наш победитель! — захихикал Flamme, пошатнувшись на месте. — С кем же ты хочешь провести час наедине, красавчик?
— С Funken! — ответ сорвался с губ без капли сомнений. Толпа вновь взревела, скандируя «Funken! Funken! Funken!».
— Отличный выбор! — захихикала Explosion, выдавая небольшую импровизацию по барабанам, а затем оборачиваясь куда-то к закрытой части сцены. — Менеджер, милашка, отведи нашего победителя в комнату победителя!
Всё, что происходило далее, стремительно пролетело где-то мимо Драко. Он успел только попрощаться с Гермионой и Теодором, едва соображая, что происходит, а потом его куда-то отвели, заставили подписать бумаги о неразглашении, усадили на диванчик и велели ждать. Свет здесь был приглушенным, красным, словно в дешевом стрип-клубе; время в ожидании влажной мечты тянулось, как резина. На столике рядом стояли бутылки с водой и, похоже, виски. В остальном же было до странного пустынно, будто комнату готовили впопыхах.
Дверь, наконец, открылась, и Funken вошёл, немного пошатываясь, вальяжно усаживаясь в кресло напротив и выдыхая. Его ноги — греховно красивые ноги, — разъехались, принимая расслабленное положение с широко разведёнными коленями. Краску смыли, обнажая кожу и татуировки, но маска на лице осталась, сохраняя анонимность. Дьявол, испытывающий чужое терпение.
Повисла немного неловкая тишина, в которой Драко, не контролируя себя, изучал тело солиста. Видеть его так близко в живую совсем другое дело. Кожа выглядела чуть шершавой, мелкие темные, жесткие волоски концентрировались внизу живота, скрываясь где-то (где-то) под штанами. Вся комната постепенно и незаметно пропахла его одеколоном и пóтом, вскруживая голову.
Гарри приходилось чуть щуриться, чтобы лучше рассмотреть собеседника. Сквозь маску, выполненную Панси каким-то явно колдовским методом, можно было разглядеть тонкую, ладную фигуру; волосы, немного растрёпанные и облегающие лицо и уши; но лицо оставалось смазанным. Только глаза, яркие, сверкающие в неоновом освещении, фиксировали внимание, уплывающее куда-то вдаль. Основной трип пришелся на момент выступления (целоваться, ощущая действие психоделика, всегда было очень приятно), но сейчас был скорее спад, чем отходняк. По телу всё ещё бегали мурашки, а в глазах контуры вещей раздваивались, плыли, сверкали. Потрясная эйфория.
— Ну же, уголёк, — Гарри заговорил, и ему казалось, что всё нормально; но речь на деле оказалась очень медленной, протяжной. — Неужели мы весь час просто будем молча сидеть и смотреть друг на друга?
— А вы меня видите? — немного удивлённо спросил Драко, даже толком не подумав. Хотя вопрос имел место быть — всё-таки в маске не было прорезей.
— Да, было бы трудно выступать совсем без обзора, — улыбнулся, чуть склоняя голову в бок. — Ты тако-о-ой миленький.
Миленький. Драко вытатуирует это слово себе на лбу и отметит этот день в календаре. Его идол, кумир, фаворит назвал его милым, черт возьми! Очень хотелось тут же написать об этом в чате фанатов, но он сдержался, лишь судорожно сжимая пальцы на коленях.
— С-спасибо... Я на самом деле слушаю вас с первого же релиза! Вы невероятный, у вас такой голос, я обожаю вашу музыку! — затараторил, едва отрывая взгляд от чужих ног, бегая глазами от паха до коленей и смущаясь собственной несдержанности.
— Мне очень приятно, милашка... — вдруг он замолк, расплываясь в ещё более широкой улыбке. Его руки, чуть подрагивая, коснулись маски, а затем он остановился. — Чёрт...
— Что такое? — немного неловко уточнил Драко, поднимая голову и отрываясь от увлекательнейшего рассматривания пресса.
— Ты же никому не расскажешь о том, что увидишь, верно? — тягуче произнося гласные, спросил в ответ.
— Да, конечно.
Кивнув, Гарри стянул маску, постанывая от облегчения. Всё же затянутый узел давил на кожу, и облегчение от сбрасывания этой штуки можно было бы сравнить с тем, как Панси снимала лифчик по вечерам. Драко в этот момент начал задыхаться — откровенно говоря, в группе частенько предполагали, что команда взяла анонимность и маски, чтобы скрыть ужасающую внешность. Но теперь он знал, что в этом человеке было прекрасно всё.
Молодое, красивое лицо с острыми скулами; аккуратный нос, лоб с посветлевшим шрамом, разрезающим бровь (это делало его только брутальнее и сексуальнее); но больше всего внимание привлекли глаза. Широкие, насыщенного зелёного цвета и с до странного расширенными зрачками. Теперь, когда Драко мог оценить его целиком, он понял, что попал. Это было стопроцентное попадание в его типаж.
Гарри же, стоило вернуть возможность думать, вернул расфокусированный взгляд на собеседника. Теперь, когда он мог уловить внешность фаната полностью, галлюцинации уступили животному интересу. На секунду, буквально на мгновение, он смог рассмотреть его в деталях: платиновые, блестящие в неоне волосы, явно мягкие на ощупь; аристократичные черты лица; аккуратные бледные губы. Так и захотелось прильнуть к ним, смять, заставить опухнуть и покраснеть. Тело, неконтролируемое, чуть поддалось вперёд, медленно, лениво, а с губ сорвалось:
— Ебать, да ты не просто милашка, ты ахуенно красив!
Драко вдруг напрягся, сам не до конца осознавая, что не так; но подсознательное начало работать быстрее сознательного. Расширенные зрачки, заторможенная, рваная речь, и эти движения... Казалось, солист в опьянении, и таком глубоком, что уже не совсем осознает себя. Студент видел таких людей не раз и не два, тусуясь на вечеринках однокурсников. Funken был под наркотиками.
Не то, чтобы это было проблемой. Драко не баловался этим сам, но и не осуждал других. Однако в голову начали приходить не совсем приличные мысли — если солист целовался и ласкал других во время трипа, то и сейчас он мог...
— Можно я тебя поцелую? — вырвал из размышлений хриплый голос.
— Да, — уже не думая лишний раз, кивнул. «Господь Бог, спасибо, поцелуй с ним это лучший подарок!».
Гарри встал, пошатываясь, сел на диван рядом с Драко, потянул его за руку, заставляя оседлать свои колени. Драко послушно скользнул на свою влажную, мучавшую по ночам, мечту, ощущая, какой он горячий. Он старался игнорировать тот факт, что солист явно не в себе. В конце концов, это не он пользуется возможностью, верно? А ему предложили... Ой, к черту! Даже если это могут назвать насилием или сомнительным согласием со стороны Funken, ему уже всё равно.
Потому что губы соприкоснулись, раздвинулись, смачивая друг друга слюной; языки сцепились в диком танце, сладком, ядовитом. Казалось, Funken наркотик сам по себе. Ещё ни с кем у Драко не было подобного. Бледные руки легли на оголённые, темные плечи, ногти вцепились в кожу.
Воздух в лёгких кончался, оттого эйфория, всё ещё бродившая по организму, усилилась. Гарри слегка вело, шатало на месте, и он впился пальцами в тонкую талию столь податливого и мягкого тела. Это не было похоже на Панси — жаждущую и плавную, не было похоже на Блейза — твёрдого и борющегося, пока не воздействовали силой. Этот поцелуй был правильным, заставляющем желать ещё сильнее.
— Зови меня Гэр, — шепнул в припухшие губы, стараясь сфокусировать уплывающий взгляд на серых глазах.
— Дрейк, — шепнули в ответ, и поцелуй возобновился.
Они вели себя так, словно никогда в жизни не пили воды, а тут дорвались до чистейшего родникового источника. Смуглые пальцы шарили по выгибающейся спине Дрейка с острыми позвонками; по ягодицам, так идеально наполняющим ладони; по бёдрам, прижимающимся к его собственным.
Ногти оставляли на голой, горячей коже царапины, вызывая небольшие кровоподтёки; пах слегка потирался о полутвёрдый член Гэра, вызывая мурашки и стоны. Они не одёргивали, не останавливали себя, без сомнений бросаясь в этот водоворот порочных желаний.
Из кармана штанов Гарри выпала самокрутка, подхваченная из гримёрки больше по привычке, чем из надобности. Он разорвал поцелуй, задыхаясь; осторожно подхватывая дозу, собирался уже убрать её обратно, подальше от взгляда Дрейка. Но остановился:
— Хочешь, раскури, — сорвалось со столь желанных губ.
Драко не знал, зачем сказал, зачем предложил. Может, боялся, что Гэр придет в себя и остановится. Может, хотел ощутить то же, что ощущал гитарист, когда солист находился именно в пике трипа. Всё же сейчас его движения были мягче, чем на сцене. По крайней мере, так казалось.
— А ты будешь? — спросил Гарри, склоняя голову.
— Нет.
— Тогда и я не буду, — хмыкнул в ответ, убирая самокрутку в карман. — Мне на сегодня достаточно, поверь, уголёк. Сейчас разум мне шепчет, что я должен заняться тобой.
Взгляд вновь расфокусировался, а губы, влажные и дрожащие, прижались к бледной шее. Дрейк откинул голову, давая карт-бланш на действия, и Гарри едва сдержал стон — оказывается, его внутренние демоны желали подобной послушности. Член, зажатый в штанах, отвердел, болезненно пульсируя, привлекая к себе внимание. Пальцы вцепились в манящие ягодицы, вжимая в себя, чтобы ощутить ответный стояк.
— Чёрт возьми... — выдохнул Драко, вглядываясь в почерневшие от расширившегося зрачка глаза. — Скажи, что ты чувствуешь?..
Даже если бы Гарри мог ответить, то описать этого не смог. Экстази, плещущееся в крови, казалось, добралось уже до каждой клеточки тела, до каждого нерва, испытывая терпение и грани. Пальцы немели, ощущая чужой жар, дыхание стало хриплым, сухим, дерущим горло. Казалось, если он прямо сейчас не трахнет хоть кого-нибудь — умрёт от вожделения.
Вместо ответа Драко получил очередной поцелуй, рваный, быстрый, а следом просьба полушепотом «разденься». Он послушный, он слезает с чужих колен, стягивает футболку, джинсы вместе с нижним бельём; глаза Гэра в этот момент слишком внимательные, не отрываются от него, впитывая каждое движение. Музыкант сползает с дивана, встает на колени перед ним и открывает рот, погружая в тесное, жаркое нутро покрасневшую головку. Драко стонет.
Гарри готов поклясться, что стон Дрейка — нота. Новая, нераскрытая общественностью, которую хочется зациклить и пустить по венам вместо наркотика; он двигает головой, заглатывая твёрдую плоть как можно глубже, добиваясь столь желанного и сладостного звука. Нет рвотного рефлекса, нет сомнений, нет стоп-крана. Есть только животная похоть на грани с безумием.
Этот минет словно отдушина; Драко на секунду прикрывает глаза, погружая ладони в вихры черных волос, Гэра трясет. Черные глаза, отражая неоновые светильники, казалось, готовы поглотить бледное тело целиком, впитать в себя. Движения, иногда резкие, иногда медлительные, сводили с ума, подводя к самому пику этого грехопадения.
Гарри ощущает тяжелое давление члена во рту каждой клеточкой тела. Ему кажется, что всё, что он есть — это глотка, податливая и влажная, вбирающая горячую плоть. Каждый нерв слизистой становится восприимчивее, посылая разряды тока до самого паха. Дрейк тянет его за волосы. Это сродни благословению, потому что в подсознании взрываются фейерверки, а в глазах расплываются радужные лужи. Боже, как же Гарри обожал трахаться под экстази.
Смуглые пальцы, влажные от слюны, коснулись слегка напряженного колечка мышц, заставляя Драко вздрогнуть, но не отстраниться. Расслабиться слишком легко; рот — тот самый рот, что буквально полчаса назад дарил ему чисто акустическое наслаждение, — не прекращал ласки, отвлекая от небольшого жжения, трения и проникновения. Подготовка к чему-то большему — словно молчаливое, инстинктивное откровение, повинность в жажде; греховная исповедь.
С губ Дрейка сорвался стон, когда пальцы, наконец, нащупали тот самый пучок нервов, нуждающийся в ласке. Вместившиеся три пальца мягко растягивали, наполняли, дополняли. Прошло несколько мгновений и, ощутив напряженность в чужой позе, Гарри с неохотой выпустил изо рта чужой член. Слишком приятный, слишком сладкий, слишком правильный для его глотки. Пошатываясь и теряя ощущение опоры в ногах, он вернулся на диван, утягивая за собой и раззадоренного, расстроенного из-за сорвавшегося оргазма парня. Гарри хотел бы сделать все нежнее, медленнее, но по голове стукнуло очередной вспышкой удовольствия, и проникновение получилось несколько резче, чем ожидалось. Под веками вспыхнул калейдоскоп, душа опустилась куда-то к низу живота, а нейроны прострелило от ощущения узости и жара. Глаза метнулись к бледному лицу, выискивая, изучая. Но на лице Дрейка не проскользнуло и тени боли; видимо, столь длительные ласки и подготовка не прошли даром.
Драко выгнулся на встречу толчку, насаживаясь глубже, наслаждаясь фрикцией. Член Гэра был словно тем самым недостающим кусочком паззла в собственном теле, порождающим пошлые, грязные хлюпанья где-то в глубине; крупная, налившаяся кровью головка целенаправленно попадала по простате, вырывая из дрожащей груди стоны, крики, протяжные зовы по придуманному имени. Слишком хорошо, слишком чувственно, слишком идеально. Этот секс порождал нечто умопомрачительное в районе живота; казалось, ещё секунда, и это нечто взорвётся, оставив лишь осколки.
Гарри не был уверен, что именно заставило его вздрогнуть — очередная галлюцинация, поглотившая разум синей, болезненной вспышкой; гуляющий по крови дофамин, эндорфин, окситоцин; экстази; секс. Но ему показалось, что голову разорвало, что живот испещрило ножевыми (это лишь струи чужой спермы, черт возьми), что руки отказали, что член вспыхнул, поглощаемый Адским пламенем. Оргазм сотряс всё тело, вырывая последние крупицы воздуха из лёгких.
— Бля-я-я... — протянул он, рухнув на Дрейка, утыкаясь носом в его шею. — Это было просто невероятно...
— Да, Гэр, — дрожащим голосом откликнулся Драко, проводя пальцем по царапинам на смуглой спине. Он оставил на нём собственную, хоть и невечную, подпись. Приятно.
— Спасибо за это, уголёк, — улыбнулся Гарри, проваливаясь в сон. Организм уже потряхивало в предстоящем отходняке, но он успел сдвинуться, выпуская Дрейка из объятий. — Напиши мне как-нибудь...
Драко немного полежал, рассматривая слегка расслабленное, но подрагивающее лицо, а затем встал. Медленно оделся, впрочем, вовремя — в комнату заглянул электро-гитарист, Flamme, окидывая взглядом заснувшего солиста и растрёпанного Драко.
— Извини его за это, — хмыкает мужчина, отодвигаясь от прохода и позволяя выйти. — Обычно мы вкидываемся наедине, а тут концерт, конкурс, все дела...
— Я ни о чем не жалею, — решает ответить на эти признания Драко, натягивая в момент ледяную маску. — И, если ему однажды станет вас мало, — слегка ироничный, насмешливый взгляд, — то буду рад и повторить.
— Как скажешь, малец, — хохочет Блейз, останавливаясь у выхода из служебной зоны. — Я передам Г... Гэру твои слова.
Но передавать и не потребуется. Утром, натягивая на бёдра брюки, Гарри найдет вместо самокрутки оставленную записку с номером и подписью «Отдам трофей при личной встрече». Что же является трофеем — податливое бледное тело или травка, — не требует пояснений.
В конце концов, это их исповедь.