13."Громче,чем аплодисменты."
Утро после «тайного побега» превратилось в безумный калейдоскоп: саунд-чек, свет, люди, которые суетливо проверяли кабели. Я стояла на сцене «The Wiltern» под хрустальным светом прожекторов и чувствовала, как ладони вспотели: сегодня — Лос-Анджелес, наши первые американские фанаты, аншлаг. Том подходил ближе только по делу, будто ничего не случилось, но каждый раз, когда наши пальцы случайно соприкасались на грифе, по телу бежал ток.
— Дыши, — шепнул Билл, хлопнув меня по плечу. — У тебя всё получится, малышка.
Я кивнула, прикусила губу… и через минуту зал взорвался.
Мы открыли сет листом “Monsoon”. Уже на втором припеве я поймала взгляд Тома: он играл в пол-оборота ко мне и улыбался так, будто видел меня впервые. Толпа ревела, а я слышала только бас, стук собственного сердца и — где-то посередине сцены — его рваное дыхание между риффами.
Когда последние аккорды “Durch den Monsun” затихли, зрители подняли плакаты: «WE LOVE JANE!» Я смеялась сквозь слёзы, а Том сунул мне в руку медиатор со своим логотипом — и подмигнул.
(от лица Тома)
Я наблюдал, как она сияет в этом свете, — и понял: всё, что я делал, чтобы уберечь её от себя, — провал. Она принадлежит сцене так же, как принадлежу ей я. И если я боюсь, значит, придётся бояться вместе.
После концерта.
Гримерка была душной, пахло потом и адреналином. Ребята разливали шампанское, менеджер подсовывал расписание интервью.
— Я проветрюсь, — бросила Джейн, схватила худи и выскользнула в коридор.
Через минуту я пошёл за ней.
Нашёл её на служебной лестнице за кулисами. Она сидела на ступеньке, держа в руках мой медиатор, и пыталась спрятать дрожь в пальцах.
— Заложило уши? — спросил я.
— Скорее сердце, — выдохнула она. — Это было громче, чем я мечтала.
— Ты справилась. И выглядела… — я замолчал, подбирая слово, — оглушительно.
Она подняла глаза — чистые, голубые, со всем доверием мира.
— Том, я готова верить тебе. И не собираюсь отталкивать тебя снова.
Я присел рядом, положил пальцы ей на затылок, притянул ближе:
— Сейчас без обещаний. Только правда: я тебя хочу. И не собираюсь делать вид, что нет.
Она коснулась моего лба своим.
— Тогда покажи, что это не сон.
Номер 318
(от лица Джейн)
Когда дверь номера захлопнулась за спиной, я почувствовала, как воздух в груди стал плотнее, словно всё, что мы не договаривали последние недели, повисло вокруг нас — прозрачным напряжением. Том не спешил. Он просто смотрел на меня, изучая взглядом, в котором было нечто большее, чем просто желание.
Я сделала шаг навстречу, и он почти незаметно выдохнул, будто ждал этого разрешения.
— Я... немного боюсь, — призналась я, и голос предательски дрогнул. Не от страха — от неизвестности.
Том подошёл ближе, медленно, давая время отступить, если нужно. Он взял меня за руки и сказал спокойно, почти шёпотом:
— Мы никуда не спешим. Всё будет только тогда, когда ты сама этого захочешь.
Я посмотрела ему в глаза. Он не лгал. Впервые я видела в них не браваду, не защитную колючесть, а… заботу. Трепет. Нежность, которую он так упрямо прятал.
Я провела пальцами по его щеке. Он закрыл глаза и склонился ко мне, легко, словно боялся разрушить момент. Наши губы встретились в мягком, тёплом поцелуе. Не уверенном — настоящем. Трепетном. Я услышала, как его дыхание сбилось, почувствовала, как рука скользнула к моей талии. Он дышал чуть чаще, чем обычно — но всё было предельно осторожно.
Он коснулся моего лба своим. Мы оба чуть улыбнулись.
— Можно? — спросил он, касаясь края моей футболки.
Я кивнула. Не испугом, а доверием. Каждое его движение было медленным, почти благоговейным. Он будто распаковывал подарок, знал: не важно, что внутри — важно, с какой бережностью к этому подойти.
Когда моя кожа коснулась прохладных простыней, я вздрогнула — но не от холода. Том лёг рядом, а не сверху, и просто прижал меня к себе. Его ладонь лежала на моей талии, неподвижная, но успокаивающая.
— Всё хорошо? — шепнул он, и я кивнула, хотя ком в горле мешал ответить.
Это было не про страсть. Не про адреналин. Это было про доверие. Про то, как он целовал мои плечи и смотрел в глаза, прежде чем двинуться дальше. Про то, как он будто спрашивал без слов: «Сейчас?» — и слышал мой ответ даже раньше, чем я успевала кивнуть.
Тела сплелись не резко, а постепенно, как плавная симфония, когда каждый аккорд — продолжение прошлого. Мы говорили на языке прикосновений, взглядов, замираний дыхания. Он ловил каждую дрожь, каждый выдох, и отвечал на них вниманием, теплом.
Это не было похоже на то, что я себе представляла. Это было глубже. Проникновеннее. Почти священно.
И когда всё закончилось, мы не разошлись — мы остались рядом, как будто наконец нашли точку, где остановилось время. Он лежал на спине, я — у него на груди, слушая, как медленно успокаивается его сердце.
— Ты такая сильная, — сказал он, гладя мои волосы. — И такая настоящая. Не знаю, чем я это заслужил.
Я ничего не ответила. Только крепче прижалась к нему, вдыхая его запах — табака, геля для душа и чего-то едва уловимого, но такого… родного.
В ту ночь мы не просто разделили постель. Мы стали ближе, чем словами можно объяснить.
Утро
На тумбочке мигали 07:46. Джейн лежала на моём плече, тёплая, запутанная в простыне. Я поднёс губы к её виску:
— Доброе утро, бас-звезда.
— И тебе, гений риффов, — улыбнулась она. — Мы проспим саунд-чек?
— Плевать. Пусть подождут.
Она рассмеялась и всё-таки села, потянувшись:
— Нам надо бежать. Но давай ещё минуту — чтобы поверить, что это реальность.
Я кивнул и притянул её обратно. Эта минута была тише всех моих песен — и громче всех аплодисментов вчерашнего концерта.