Глава 5
В тексте используется мифология, несколько отличающаяся от мифологии нашего мира. Более подробнее она будет раскрыта в остальных работах по этой вселенной и этому пейрингу.
Он чувствовал, как тонет. Не в воде. В самом себе тонет.
Воспоминания обоих жизней сомкнулись над ним, как глубокие черные воды. Кружили вокруг штормом, кидая его как песчинку в урагане от одной крайности к другой. каждое воспоминание – как обжигающая вспышка, приносящая не только память, но и ощущения из тех времён. Он одновременно повторял-заново проживал-ощущал обе жизни.
Бог .
Человек.
Архангел, старший из детей Богини-Матери Эрмеры.
Наследник магического рода Тилге, будущий глава авиаконцерна.
Самый верный последователь своей Богини-Матери, оказавшийся самым наблюдательным. Единственный, кто из всех четырёх детей Эрмеры начал сомневаться в разумности и милосердии Богини.
Верный и любящий супруг, отдавший сердце своему партнёру. Тот, кто смог вывести свою любовь из тьмы. Хороший друг. Сын, которым могут гордиться родители.
Падший. Поплатившийся за то, что подверг сомнениям поступки Матери. Отправленный в самоубийственный и безнадёжный бой, из которого нельзя вернуться. И от которого нельзя отказаться. Разрушенный.
Разрушающийся. Вспоминающий. Ищущий части собственной души, потому что только став цельным - он сможет выжить. Выжить и... вернуться к Айвину.
Больно! Воспоминания причиняли боль, слишком яркие и слишком сильные, чтоб их легко могла вместить сознание, ещё недавно считавшее себя человеческим...
Кто он?
"Люцифер. Это ты."
Голос, прошептавший эти слова, не был похож на Айвина. Скорее на всех тех Архангелов, которых он встречал. Голос того, кем он был в своей первой жизни.
"Нойер. Это тоже ты."
Почти тот же голос, но более... человеческий. Голос того, кем он был в своей второй жизни.
По его телу пробегает дрожь, заставляя свернуться в клубок и укрыться недавно обретёнными – недавно возвращёнными – крыльями. Грудь сдавливает от недостатка воздуха, пока он судорожно втягивает воздух в спазмирующие лёгкие. Пытается осознать, кто именно "настоящий" он.
Люцифер? Нойер? Или это всё - он? Что именно делает его - им?
Его тело? Нет. Он уже умирал, разрушался. Боль от того, как его тело разрывали на части, как дробились кости и сдиралась кожа, была как настоящая... Нет. Она и была настоящей. Он до сих пор чувствовал, как непреодолимая сила разбивает его душу на осколки, оставляя незаживающие кровоточащие раны. Это уже с ним произошло. Раньше. До того, как один из этих осколков осознал себя как Нойера.
Но остался ли он, став Нойером? И останется ли он, став Люцифером?
Сомнения разрывали его на части. Что, если сделав выбор между этими своими состояниями, он потеряет что-то важное? Что-то, без чего жить дальше не получится...
Спину уже привычно обдало холодом, как будто Айвин прижался к нему, утыкаясь лицом между лопаток и обнимая поперёк груди.
Он не имел права ничего потерять. Он должен вернуть себя. И вернуться к Айвину.
И пока перед глазами проносилась мешанина из воспоминаний двух его жизней, наконец-то пришло осознание. Он - нечто большее, чем его физическое тело. Он - нечто большее, чем один из его осколков души... Но одновременно его тело - это он сам. И осколок души - это он сам. И то, что раньше большая часть памяти была недоступна, не делало его кем-то принципиально новым.
Он всё равно был собой. Не смотря на все смерти, все трансформации из бога в подобие человека, а потом обратно - он был собой. И Люцифером. И Нойером. Обоими одновременно.
Вот только раньше он... боялся этого. Себя боялся. Не помнил ничего, но всё равно сам себя загнал в оковы страха, связал цепями, обездвижил крылья. Пытался откреститься от своей сути, не видеть-не слышать-не говорить про то, что он отличается от людей. Пытался втиснуть себя в слишком узкие для него рамки. Соответствовать ожиданиям. Быть "человеком". И пусть весьма преуспел в имитации человеческого поведения, но ощущение сковывающих его цепей никогда не пропадало. Живя так, как человек по имени Нойер Тилге, он чувствовал, что... задыхается.
Но сейчас страха уже не было. Чем больше он вспоминал, тем легче было принять новые воспоминания, легче отринуть страх перед изменениями. Нет страха - нет боли. Нет страха - нет сомнений. Есть только свобода.
И он был собой. Он чувствовал, как рассыпаются в труху сковывающие его цепи. Как к крыльям, скованным и пережатым, поступает кровь, вызывая приятную дрожь освобождения вплоть до самых кончиков маховых перьев. Как крылья наполняются силой, как расправляются, сбрасывая оковы. Как с оглушительным треском рушатся стены той клетки в Бездне, где удерживался второй крупный осколок его души. Как он обретает свободу. Свободу быть собой.
Это было как пробуждение ото сна. Очень долгого сна.
Пробудившийся бог взмахнул крыльями, стряхивая с себя остатки забвения. Легкость и сила переполняли его, вызывая эйфорию и отзываясь громким смехом облегчения. Теперь всё было правильно. Больше никаких полумер, никаких осколков, только целостность.
Пустота вокруг рушилась, покрываясь трещинами. Трещины вспыхивали и осыпались вниз крошевом, похожим на падающие звезды. Их вспышки обжигали ему взгляд. Сетчатка горела так, что даже сквозь закрытые веки было видно вспышки. Пришлось прикрыть глаза предплечьем, хоть это и не особо помогло. Вокруг становилось всё ярче, всё громче.
Древняя тюрьма оказалась разрушена. И терпеть дольше было невыносимо, так что он максимально раскрыл крылья, пригибаясь к земле. Впервые крылья ощущались не как "подарок" последнего Архангела, а как его собственная неотъемлемая часть. И это было правильно. А потом с силой взмахнул ими, выталкивая себя вверх. В небо. К свободе, к дому... К Айвину.
Сначала он летел наугад, всё так же страдая от ярких вспышек и от шума, преодолевая сопротивление вязкого воздуха. Сначала было тяжело, но каждый взмах возвращал ему силы. Мышцы, сначала задеревеневшие и ноющие от нагрузки, расслаблялись и приспосабливаясь, вспоминая что надо делать. А потом внезапно всё прекратилось. И вспышки разрушающейся пустоты, и гул, и плотный воздух...
Он стоял на тропе. В лесу.
Звезды над ним ярко сияли, спокойно освещая и лес, и торпу, и виднеющийся вдалеке дом. А вот воздух был густым и тяжёлым, как будто наполненным силой. Он вдохнул – и впервые за долгое время почувствовал себя живым.
Это было правильно.
Так же правильно, как очередным взмахом крыльев заставить своё тело взмыть вверх, поднимаясь над кронами деревьев. Его больше ничего не сдерживало. Так что добрался до дома буквально за несколько секунд. Вихрем влетел внутрь, чарами распахнув дверь и одновременно складывая за спиной крылья.
Тут всё было практически так же, как и раньше: стены, стол, лампа на столе... Но зеркала уже не было. Как и клинка. Да и лампа сияла ярко, освещая всю комнату.
Он подхватил лампу за ручку, поднимая её на уровень своей головы и освещая себе дорогу в подвал. Тьма таяла при каждом его шаге, открывая сначала каменные ступени, а потом и подвал. Пустой. Лишь пустые цепи напоминали о том, что раньше здесь находились пленённые Архангелы...
А между креплениями цепей на стене висело зеркало. Огромное, в резной деревянной раме. Такое же мутное, как и раньше. Ну и решение тут было только такое же, как и раньше: стереть с него пыль.
Но в этот раз он не стал прикасаться к зеркалу руками. Вместо этого воззвал к своей магии, заставляя поток ветра закружиться по подвалу, гремя цепями и сдувая с стеклянной поверхности пыль. И как только всё было очищено, он шагнул ближе.
Лицо, которое он смутно видел в прошлый раз, действительно было смутно знакомым. Такое же лицо было у каждого из Архангелов. Его собственное лицо. И за спиной были крылья. Такие же как у каждого из Архангелов. Его собственные крылья.
И, ухмыльнувшись своему же отражению, пробудившийся бог шагнул в ставшую зыбкой поверхность зеркала. То дрогнуло и пошло рябью, трескаясь по краям, словно лёд под лучами солнца. Ничто больше не могло его удержать. Он наконец-то нашёл выход, разорвав цикл.
И теперь ему нужно домой. К Айвину.
__________________________________________
Первыми вернулись ощущения тела. Ему было... жёстко. Судя по всему, лежал он на камнях, а это не особо приятно, даже когда перестаёшь быть человеком. Он... Нойер. Пускай будет "Нойер", потому что он уже привык к этому имени, так же как к нему привыкли и все те, кто дорог его человеческой части. В общем, Нойер повёл плечами, потягиваясь.
И открыл глаза. Над ним был покрытый рунной вязью потолок ритуального зала в поместье Тилге. Вокруг него медленно затухало сияние сдерживающей печати, разрушенной его вернувшимися силами. А за чертой... За чертой Дороти и Файдаль, его человеческий отец, с явным трудом удерживали рвущегося к нему Айвина. Астрид, его человеческая мать, стояла рядом. Внешне как всегда невозмутимая и холодная, но он видел, как беспокойно плещется её магия и как изящные пальцы сжимаются в кулаки до побелевших костяшек.
— Всё в порядке, — он кривовато, но вполне себе искренне улыбнулся. Возвращение к себе не прошло даром, так что сейчас он был ошеломлён гулом магии вокруг, её течением в воздухе, вспышками столкновений и переплетений. Пришлось даже проморгаться и специально заглушить часть видимого, чтоб всё же уделить внимание тем, ради кого он прошёл через всё это. — Я в порядке.
Нойер легко и без проблем сел на полу внутри печати, приветственно помахав рукой. И тут же чуть не был сбит обратно на пол вырвавшимся из чужих рук Айвином. Кое-как, но удалось удержаться сидя, да и прижать к себе крепче своего мужа, наконец-то обнимая и чувствуя тепло реального прикосновения, а не тот фантомный холод, что раньше. Наконец-то будучи... вместе. По-настоящему.
— Я вернулся... — он поудобнее сел, двумя руками поднимая выше заплаканное лицо Айвина и начиная покрывать его поцелуями. Как самое драгоценное, что есть в его жизни. Так же, как и всегда. — Тише, всё хорошо. Я с тобой. Я дома. Я вернулся.
Поцеловал крепко, в губы. Вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь и верность. А потом отстранился слегка, но лишь для того, чтоб обнять одной рукой, прижимая к себе Айвина, и уложить головой на собственное плечо. Спина его супруга мелко дрожала под его ладонью, а ощущение ответных объятий было крепким и каким-то отчаянным.
— Я вернулся.
Уверенно и весомо повторил Нойер. И на секунду его карие глаза вспыхнули сине-серым светом, а за спиной мелькнул силуэт крыльев.