В объятиях истины

В объятиях истины

William Selestro

                                                                                                 ***

Доктор Морган сидел в своем кабинете, склонившись над листом бумаги, неосознанно водя карандашом по краям. На первый взгляд он выглядел как успешный человек: красноречивый, уверенный, способный подобрать нужные слова, чтобы утешить пациента или завоевать уважение коллег. Его эмоции были искренними, а речь — плавной и убедительной. Престижная работа, стабильный доход, восхищение окружающих — всё это создавало иллюзию благополучия. Но за этой внешней оболочкой скрывалась глубокая пустота. Жизнь доктора была полностью поглощена работой, и на личные чувства или желания больше не оставалось места.

В двадцать лет Морган перенес тяжелый менингит, который практически стер его память. Он помнил лишь обрывки прошлого: имя матери, город, в котором жил, базовые навыки вроде чтения и письма. Но основные воспоминания исчезли в густом тумане. Отец Моргана никогда не присутствовал в его жизни, а мать неизменно уклонялась от вопросов о нем. «Там нет ничего важного, что тебе следовало бы знать», — говорила она. Она часто повторяла, что потеря памяти дала ему шанс начать жизнь с чистого листа, и эти слова внушали ему надежду, но оставляли множество неразрешенных вопросов.

Этот пробел в памяти порождал мучительные размышления. Что было в его жизни до болезни? Был ли он другим человеком? Эти вопросы подталкивали его к работе, превращая изучение психики других людей в способ разобраться со своими внутренними проблемами.

Именно мать убедила его стать психиатром, утверждая, что эта профессия — безопасная и стабильная. Хотя сам Морган никогда не стремился к этому пути, он надеялся, что изучение психологии поможет восстановить утраченные воспоминания и, возможно, понять самого себя. Работа стала его спасением и побегом от внутреннего хаоса, полностью поглотив его.

О личной жизни не могло быть и речи. Семья казалась ему чем-то абстрактным, чуждым. Морган скептически относился к женщинам и не доверял им. Более того, он не мог представить себе близость с кем-либо, оставаясь в свои 32 года девственником — осознанно и без сожалений. Полностью погрузившись в работу, он не только избегал вопросов о личной жизни, но и находил в ней способ убежать от проблемы, существование которой сам едва осознавал.

Однако глубоко внутри его сознания начали всплывать неясные образы, смутные намеки на что-то давно забытое. Внутренние конфликты между его сознанием и подсознанием становились все ощутимее. Эти столкновения были связаны с прошлым, которое Морган не мог вспомнить, но которое, казалось, пыталось пробиться сквозь трещины его разума. И вскоре ему предстояло узнать множество страшных тайн, похороненных глубоко в его памяти. Но то, что ждало его за пределами сознания, оказалось куда более ужасающим. Тайны, неподвластные его контролю, были закрыты для него, но только читателю откроется истина, способная пролить свет на загадочную жизнь доктора Моргана.

***Сеанс первый

Стук в дверь вывел его из размышлений. Морган машинально спрятал рисунок в ящик стола. Через мгновение вошел пациент — мужчина по имени Билл, держа в руках несколько картин.

— Здравствуйте, доктор, — произнес Билл, слегка нервничая.

— Здравствуйте, Билл. Присаживайтесь, — сказал Морган, жестом указывая на кресло перед собой.

Билл сел и протянул картины.

— Я принёс свои работы. Я думал, они могут помочь вам лучше понять моё состояние.

Доктор Морган бегло взглянул на картины. Его взгляд задержался на одной из них — смутно знакомый образ заставил его сердце замереть. Но он не подал виду, аккуратно убрав картины в ящик.

— Я обязательно посмотрю их позже, — сказал доктор Морган, сложив руки на столе и наклонившись чуть ближе. — Но сначала расскажите, что привело вас ко мне?

Билл вздохнул, его взгляд метнулся в сторону, словно он пытался найти правильные слова.

— Я успешен. Богат. Я гонщик, довольно известный в узких кругах, — начал он, его голос звучал натянуто. — Но всё это ничего для меня не значит. Я чувствую пустоту. Полную изоляцию. Одиночество. Боюсь сближаться с женщинами, боюсь, что однажды останусь совсем один. Люди думают, что я живу их мечтой, а я... я чувствую себя сломанным.

Доктор Морган внимательно слушал, едва заметно кивая. Слова Билла словно эхом отражались в его собственных переживаниях.

— Билл, — мягко заговорил он, — ваши чувства не так редки, как кажется. Многие, кто добивается успеха, сталкиваются с этим... опустошением. Давайте попробуем углубиться в ваше прошлое. Часто подобные ощущения берут начало ещё в детстве. С какого возраста вы себя помните?

Билл задумался, нахмурившись.

— Мне было около полутора лет, — произнёс он, почти шёпотом. — Я знаю, это странно, но мои воспоминания о том времени очень чёткие.

Доктор Морган поднял брови, слегка удивившись, но быстро вернул привычное спокойствие.

— Это действительно необычно. Большинство людей не могут вспомнить столь ранний период. Что именно вы помните?

Билл замолчал, словно собираясь с духом. Наконец он заговорил, его голос дрожал.

— Я помню нечто странное... Это не было сном, хотя иногда мне кажется, что я сам уже не знаю, что это было. Я лежал в детской кроватке, а мои родители спали неподалёку. Я не мог уснуть, просто смотрел в потолок. И тут появился силуэт. Мужчина. Прозрачный, без лица, в коричневом балахоне. Он просто стоял и смотрел на меня.

Морган почувствовал, как внутри что-то сжалось, но он сохранил нейтральное выражение, внимательно слушая.

— А дальше? — спокойно спросил он.

— Потом я увидел пауков, — Билл сглотнул, его голос стал почти неразличимым. — Огромных, чёрных, покрытых густой шерстью. Они начали ползти по мне. Я хотел закричать, но не мог. Был полностью парализован. А тот силуэт просто стоял и смотрел. Потом он стал хватать пауков и... и есть их. По одному. Это не было сном, доктор. Я знаю, это было наяву.

Доктор Морган ощутил, как что-то в его восприятии пошатнулось. Эти описания — силуэт, пауки — вызывали странное чувство дежавю, будто он слышал это раньше или сам переживал нечто похожее.

— Это действительно необычные воспоминания, — тихо произнёс он, наклоняясь чуть вперёд. — Это был единственный случай?

Руки Билла дрожали, он облизнул пересохшие губы.

— Нет, — прошептал он, его лицо побледнело. — Это был не единственный раз. Я помню ещё несколько ночей в той квартире...

Доктор Морган наклонился вперёд, его голос был мягким, но настойчивым.

— Расскажите мне об этом подробнее.

Билл замер, его пальцы нервно потирали лоб, словно он пытался собрать разрозненные мысли.

— Однажды ночью что-то дотронулось до моих ног. Я почти заснул, когда почувствовал это прикосновение. Я резко распахнул одеяло и увидел огромного чёрного паука, который медленно полз ко мне.

Он сделал паузу, проглатывая слова, которые, казалось, тяжело давались.

— Я звал маму, кричал, умолял её помочь, но она лишь сказала: «Спи, сынок, он сейчас уйдёт». Я не мог успокоиться, и тогда она забрала меня к ним в постель.

Его голос задрожал, лицо побледнело.

— Когда я лёг между ними, я почувствовал... песок. Песок под ногами. Он затягивал меня, будто миллионы песчинок поглощали тело. Я начал проваливаться, и на этом всё обрывается.

Доктор Морган почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Эта история была одновременно жуткой и вызывающей глубокую тревогу.

— Билл, — сказал он мягко, стараясь сохранять спокойствие, — в таком возрасте граница между снами и реальностью может быть размытой. Возможно, это был просто кошмар...

— Это не были сны! — перебил Билл, его голос повысился. — Я знаю, это было наяву. Сны в той квартире были ещё хуже.

Доктор выдержал паузу, пытаясь успокоить пациента и подавить собственное беспокойство.

— Хорошо. Я понимаю, что для вас это реальные воспоминания. Но давайте попробуем разобраться в этих снах. Что вы видели?

Билл глубоко вдохнул, его голос стал тише, почти шёпотом:

— Это был один и тот же сон. Каждую ночь. Сперва он пугал меня, но потом я привык к нему, как к чему-то неизбежному. Всё всегда повторялось. Я вылезал из кроватки и открывал дверь в стене.

— Дверь? — уточнил Морган, нахмурившись.

— Да, во сне она была, хотя в реальной жизни никакой двери там не было. Я открывал её, а за ней... там лежали трупы моих родителей.

Голос Билла дрогнул, но он продолжил:

— У них на животах были дверцы, словно люки. Я открывал ту, что на животе матери. Внутри были её органы — сердце, лёгкие, кишечник. Они были тёмно-синего цвета.

Доктор Морган ощутил лёгкое головокружение, но не позволил себе выдать эмоции.

— Что происходило дальше?

— Я ел их. Я ел её органы, — прошептал Билл, его взгляд затуманился. — И в этот момент она внезапно оживала, хватала меня за руку. Она смотрела на меня... своими мёртвыми глазами.

Морган закрыл глаза на долю секунды, собираясь с мыслями. История Билла была больше, чем просто кошмары. В этих образах скрывалось что-то глубоко укоренённое, что-то, что, возможно, касалось не только его самого.

— Билл, — начал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — образы ваших родителей во сне могут быть связаны с их отношением к вам в реальной жизни. Было ли что-то в их поведении или воспитании, что вы считаете травматичным?

Билл медленно покачал головой, его взгляд потускнел.

Билл горько усмехнулся, его лицо на мгновение исказилось болью.

— У меня есть два воспоминания из того времени, — начал он, его голос дрожал от сдерживаемых эмоций, но оставался спокойным. — Я не помню, как оказался там, но помню, как сидел в кладовке.

Он замолчал, словно заново переживая этот момент, а затем продолжил:

— Это было тесное, замкнутое пространство, кладовка на кухне. Меня наказали за что-то и заперли туда родители. Я помню запах древесины, ощущение ужаса и паники. Но я не кричал, не плакал. Я боялся даже издать звук, словно мой крик мог разбудить что-то, скрывающееся в темноте.

Его дыхание на мгновение сбилось, и он сделал паузу.

— Это место было не больше полуметра на полметра. Полная темнота, ни лучика света. Через какое-то время я всё-таки тихо сказал матери, что мне страшно. И тогда она достала меня.

Слёзы струились по щекам Билла, но голос его оставался невозмутимым, как будто он давно смирился с этим воспоминанием.

— Доктор, скажите мне, что может сделать ребёнок в полтора года, чтобы заслужить такое наказание? Посадить своего сына в чёрную коробку и запереть...

Билл говорил с отчаянием и яростью, которые копились годами.

Доктор Морган почувствовал, как его сердце забилось сильнее. Ему казалось, что он физически ощущает боль Билла.

— Билл, — сказал он тихо, — это многое объясняет. Вы держите обиду на мать и отца из-за этого случая?

Билл поднял на него глаза, в которых сверкала горечь.

— После этого случая? Вы действительно думаете, что это всё, что они делали?

Доктор кивнул, обдумывая его слова.

— Тогда расскажите мне обо всех ситуациях, которые связаны с вашей обидой на родителей. Но сначала я хотел бы услышать вторую историю, связанную с той квартирой.

Билл покачал головой, на его лице появилась горькая усмешка.

— Вторая история — это начало всего ужаса, который я пережил с отцом. Когда матери не было дома, он начинал меня бить. Это не было избиением в привычном смысле, скорее унижением. Он мог швырнуть меня, дать пощёчину или ударить кулаком. Не сильно, но достаточно, чтобы я понял: для него это нечто вроде забавы.

Он на мгновение остановился, затем продолжил, его голос звучал жёстко:

— Казалось, он тренировался на мне, как на груше. Я уверен, что если бы мы жили вдвоём, он бил бы меня сильнее.

Доктор нахмурился, осторожно выбирая слова:

— Билл, вы уверены, что это были унижения? Возможно, ваш отец просто играл с вами, а вы это восприняли иначе?

Билл громко рассмеялся, в его смехе звучал горький сарказм:

— Да, доктор Морган, конечно. Это могла быть игра. Но знаете, годы унижений доказывают обратное. Это не была игра.

Доктор Морган осознал, насколько глубока рана, которую Билл пронёс через годы.

— Билл, — мягко, но твёрдо сказал он, — как бы больно вам ни было сейчас, важно понять, что прошлое осталось позади. Оно живёт только в вашей памяти. Возможно, вы помните что-то ещё из того времени? Это поможет мне лучше понять вашу проблему.

Билл усмехнулся, его лицо стало холодным.

— На этом «безобидные» истории заканчиваются, доктор. С той квартирой ушли и мелкие кошмары. Когда мы переехали к родителям моей матери, ужас моей жизни перешёл на новый уровень.

Доктор нахмурился, внутренне готовясь к тому, что он может услышать дальше. Он понимал, что впереди ещё много тёмных откровений, которые помогут пролить свет на боль и страх Билла.

Доктор, сдерживая внутреннее любопытство, спокойно спросил:
— Билл, сколько вам было лет, когда вы сменили место жительства?

Билл нахмурился, словно пытаясь вспомнить что-то далёкое и размытое.

— Точно не скажу... Думаю, около трёх лет.

Доктор кивнул, его голос оставался мягким, но внимательным.

— С какого воспоминания вы хотите начать? Что первым приходит вам в голову, когда вы думаете о новом доме?

Билл замолчал, глядя куда-то сквозь доктора, его пальцы нервно барабанили по колену. Наконец, он выдохнул.

— Моё детство... это был постоянный стресс. В том доме я каждую ночь ждал наступления темноты с ужасом. Было столько всего... Я даже не знаю, с чего начать.

Доктор, заметив, как тяжело давались Биллу воспоминания, предложил:

— Давайте попробуем разобраться по порядку. Что-то из того, что происходило раньше, повторилось? Может быть, вы снова видели что-то странное?

Билл напрягся, его руки сжались в кулаки, горло пересохло. Он сглотнул, но это не помогло. Доктор, уловив его состояние, молча наполнил стакан водой и протянул его Биллу.

— Выпейте, — спокойно сказал он.

Билл сделал несколько глотков, поставил стакан на стол и, чуть расслабившись, продолжил.
— Да, доктор... Эти воспоминания до сих пор пугают меня. Всё началось с ночных кошмаров. Они были разными, но один... один из них был словно сериал. Те же персонажи, тот же сюжет, только локации менялись.

Он замолчал, собираясь с мыслями.

— Как-то раз, когда я лежал в постели, боясь заснуть из-за этих снов, я услышал песню. Она звучала в моей голове, на странном языке. Что-то между английским и африканским... таким, знаете, племенным. Это был не полноценный трек, а как будто припев, который повторялся снова и снова, до бесконечности. Каждый раз, как только я слышал его, меня охватывал ужас. Я думал, что это бесы или демоны поют эту песню.

Доктор пристально наблюдал за Биллом, замечая, как его дыхание участилось, а взгляд стал тревожным.

— Почему вы решили, что это демоны? — спросил он мягко.

Билл опустил голову и покачал ею, его голос стал тише.

— Из-за семьи. Они были глубоко верующими. В доме повсюду были иконы, а мама с бабушкой всё время говорили про порчу, сглаз, демонов... Они водили меня к гадалкам и каким-то колдунам, чтобы снять с меня «порчу». Эта атмосфера усиливала мои страхи. Иконы, молитвы, церкви, бесы, духи... вся эта чушь, в которую я теперь не верю, окружала меня повсюду.

Доктор обдумал его слова, нахмурившись.

— Суеверия, особенно в детстве, действительно могут обострить восприятие. Если бы вам не рассказывали о демонах, возможно, вы бы не восприняли эту песню как нечто угрожающее. Она бы вас пугала, но не в той степени.

— Да! — Билл резко поднял взгляд, в его голосе звучало негодование. — Именно! Я пытался объяснить это им, но их суеверия только делали мою жизнь хуже.

Доктор задумчиво провёл рукой по подбородку, обдумывая дальнейшие вопросы.

— Хорошо, Билл. Помимо песен и кошмаров, которые мы ещё обсудим, что ещё вы помните о том доме?

Билл, слегка дрожа, отвёл взгляд в угол кабинета, где стоял цветок, и тихо произнёс:

— Я помню чёрную кошку...

Доктор Морган поднял брови и сдержанно спросил:
— Вас напугала обычная чёрная кошка?

Билл резко взглянул на него.

— Нет, это была не обычная кошка. Это был её дух.

Он глубоко вдохнул, словно собираясь с мыслями, и продолжил.

— Это случилось ночью. Я спал в своей комнате. Кошмары в ту ночь меня вроде бы не беспокоили. Я проснулся, чтобы сходить в туалет, и вдруг увидел её. На полу сидела чёрная кошка с зелёными глазами. Она просто смотрела на стену, не шевелясь.

Билл замер, словно заново переживая тот момент, а затем продолжил, чуть тише.

— Я двигался вперёд, наблюдая за ней, и сначала даже не понял, что в нашем доме вообще не было чёрной кошки. Но когда я подошёл ближе и случайно прошёл ногой... сквозь неё, меня охватил настоящий ужас. Именно тогда я понял, что это был её дух.

Его голос задрожал, но он продолжил.

— Я обернулся, но кошка исчезла. Я так испугался, что помчался в спальню родителей, запрыгнул к ним на кровать и закричал: «Там чёрная кошка! Она там!» С тех пор она стала приходить специально. Она знала, что я её вижу.

Доктор нахмурился, задумчиво поглаживая подбородок. Ситуация явно выходила за рамки обычных страхов или снов, но он не торопился с выводами.

— Билл, скажите, как вы могли заметить кошку ночью? У вас был включён свет?

Билл кивнул, отводя взгляд.
— Да, я никогда не спал в полной темноте. У меня всегда был настольный ночник. Его свет мягко освещал комнату, а кошка стояла прямо в центре, на месте, куда как раз падал свет.

Доктор задумчиво сложил руки, прижав их к губам, и несколько секунд молчал, переваривая услышанное.

— Вы сказали, что она приходила к вам специально. Что это были за моменты? Как вы думаете, чего она от вас хотела?

Билл развёл руками, в его голосе слышалась растерянность.

— Я... не знаю. Даже тогда я много думал об этом, а теперь, уже взрослым, всё ещё не могу понять. Я лишь могу предположить, зачем она приходила.

Доктор наклонился вперёд, его голос стал мягче, но настойчивее.

— Постарайтесь вспомнить всё, Билл. Даже мельчайшие детали. Это может быть тяжело, но эти воспоминания важны.

Билл закрыл глаза, глубоко вдохнул и, оперевшись на спинку кресла, начал говорить, медленно и с трудом:

— Я боялся ночи не только из-за кошмаров... Я помню, как умолял мать не заставлять меня спать одному. Я говорил ей, как страшно находиться в той комнате. Я хотел, чтобы они разрешили мне спать с ними. Но она лишь сказала, что я уже взрослый и что мои страхи — это просто сны, они ничего не значат.

Билл сжал руки, его голос потемнел от горечи.

— Это было странно слышать от неё. Она всегда придавала снам огромное значение, разбирала их по сонникам, искала в них предзнаменования. Но она даже не пыталась понять, какой ужас я испытывал каждую ночь.

Он замолчал, ненадолго опустив голову, будто пытаясь подавить эмоции, которые грозили вырваться наружу.

— Меня трясло. Напряжение в голове нарастало, а перед глазами мелькали, как помехи на экране телевизора. Дышать становилось всё труднее, а страх, казалось, медленно расползался по всему телу. Однажды я лежал на их кровати, смотрел на дверь в свою комнату и был так напуган, что не мог войти туда. Мать в конце концов встала, отнесла меня в свою постель и сказала, что всё будет хорошо. Я накрылся одеялом с головой и лежал, думая о кошке и кошмарах.

Билл сжал подлокотники кресла, его мышцы напряглись, но голос оставался относительно спокойным:

— И вдруг я почувствовал чьё-то присутствие в комнате. Я резко распахнул одеяло и стал смотреть на дверь в спальню. Тень от ночника падала на неё, и я увидел, как большая чёрная лапа сделала шаг. Я застыл, парализованный страхом. Появилась вторая лапа, а потом из тени стало виднеться её лицо — она скалила зубы, у неё были острые клыки, а глаза горели тяжёлым зелёным светом.

Доктор наблюдал, как Билл погружается в воспоминания. Его мышцы снова напряглись, пальцы сжали подлокотники, но он продолжал говорить спокойно:

— После этого я снова накрылся одеялом и, дрожа от страха, вскоре уснул.

Доктор выглядел озадаченным. В его голове возникал вопрос: Почему это происходило только в той комнате? Почему видения были ограничены этим местом? Страх перед кошкой усиливался, но галлюцинации появлялись только там. Это было очень странно...

Он слегка откинулся на спинку кресла и спросил:

— Билл, постарайтесь не выходить из состояния воспоминаний. Расскажите мне ещё один случай, связанный с чёрной кошкой.

Билл сел поудобнее, скрестил руки и ответил:

— Следующий случай был очень коротким. Что-то похожее. Я снова спал, накрывшись одеялом, и почувствовал, что что-то рядом. Я резко распахнул одеяло и увидел только её голову — она летала по углу комнаты, и её морда выглядела так, будто она шипела на меня. Я не слышал звука, но её выражение лица показывало, что она боялась меня, а не нападала. После этого я задумался, что, возможно, она приходила ко мне только потому, что я её видел. В первый раз она просто сидела, не обращая на меня внимания.

Билл вздохнул, его голос стал тише, почти задумчивым.

— Это всё. Больше она ко мне не приходила... только иногда снилась. Но я всё равно боялся и ждал, что она появится снова. Даже сейчас, просыпаясь ночью, я иногда начинаю оглядываться по комнате, пытаясь её увидеть.

Доктор внимательно смотрел на Билла, понимая, что страх, пережитый в детстве, всё ещё преследует его во взрослом возрасте. Эти сны, эта кошка, как символ всех тех необъяснимых страхов, были тенью, которая не покидала его. Доктор знал, что нужно осторожно продолжать исследовать эти воспоминания, чтобы не разрушить хрупкую эмоциональную оболочку Билла, но в то же время найти ключ к пониманию его проблем.

— Билл, — мягко продолжил доктор, — этот страх, который преследует вас до сих пор, — это не только следствие вашего прошлого, но и того, что вы не смогли с ним справиться. Я понимаю, что вам сложно, но нам нужно продолжить работать над этим, чтобы вы, наконец, смогли освободиться. А, кстати, — доктор сделал паузу, — в тот момент у вас дома были живые кошки? И как вы относились к ним тогда и как относитесь сейчас?

Билл мягко улыбнулся и, чуть приподняв уголки губ, ответил:

— Да, конечно, были. И сейчас тоже есть. Я понимаю, к чему вы клоните, — он немного усмехнулся, — не привели ли те видения чёрной кошки к фобии? Нет, доктор, я очень люблю кошек и вообще животных. А кошек люблю, наверное, больше всех. И даже завёл себе чёрную кошку, надеясь, что это поможет справиться с детскими видениями.

Доктор, с интересом наблюдая за Биллом, заметил, как изменилось его выражение — теперь на его лице было спокойствие и лёгкость, о которых не шло речи в начале сеанса.

— Это удивительный шаг, Билл, — повторил доктор, одобрительно кивая. — Вы не только не убегаете от страха, но и нашли способ интегрировать его в свою жизнь. Но скажите, это помогло вам окончательно избавиться от страха?

Билл слегка улыбнулся и спокойно ответил.

— Я давно уже её не боюсь, доктор. Но я всё равно помню её. Она стала частью моей жизни. То, что я иногда просыпаюсь ночью и начинаю искать её взглядом, не значит, что мне страшно. Это скорее некий условный рефлекс, подпитанный сильными воспоминаниями.

Доктор задумчиво кивнул, осознавая глубину переживаний Билла.

— Понимаю. Эти воспоминания, даже если они больше не вызывают страха, всё равно оставили след, который проявляется на уровне рефлексов. Но, как я вижу, для вас это уже не про страх, а про то, как наше прошлое остаётся с нами, даже если мы его преодолели.

Билл кивнул, соглашаясь:

— Да, вы правы. Она как пятно в моей памяти, но уже не пугающая, а просто напоминающая.

— Да... — ответил доктор с долгим выдохом, постукивая пальцами по столу, погружённый в мысли. — Ах да, Билл, ваши кошмары. Расскажите о самых запоминающихся снах, но особенно о том, который вы сравнили с сериалом. Давайте начнём по порядку. Какие сны вам запомнились?

Билл глубоко вздохнул, погружаясь в воспоминания, и начал:

— Самый запоминающийся кошмар был связан с домом, в который мы переехали, когда я был ребёнком. Он повторялся почти каждую ночь. Это был один и тот же сюжет, но с небольшими изменениями. И хотя он может не казаться вам таким жутким, именно этот сон внушал мне самый сильный страх. Но... — Билл замялся, как будто осознал что-то важное. — Ах да, доктор, простите. Я, наверное, должен сначала рассказать вам о других снах, которые я помню.

Доктор, опершись на подлокотник, кивнул:

— Верно, Билл. Это поможет мне глубже понять, что происходит. Давайте соберём этот пазл по частям. Возможно, все ваши сны — это элементы общей картины чего-то большего.

Билл замер, не моргая, погружённый в глубокие раздумья. Затем, наконец, начал вспоминать:

— Мне часто снились сны с демонами. Иногда мне снилась та кошка. Бывали и обычные сны, как я летаю, но за мной всегда гнались ведьмы на метлах. Каждый сон был пропитан страхом. Но больше всего мне запомнились сны с моей матерью. Чаще всего во сне я кричал о помощи, говорил: «Мама, тут демоны, они гонятся за мной, помоги!» Но она будто бы меня не замечала или не верила мне. В одном из снов она была вампиром и укусила меня за руку. Её зубы были как у акулы, и я чувствовал сильную боль в месте укуса. Из меня текла чёрная кровь. Во всех снах, где была моя мать, она всегда представлялась угрозой. Это была не та мама, которую я знал в реальности, а как будто её злой клон, который хотел мне навредить. Иногда я понимал, что это сон, и знал, что она мне не поможет.

Доктор внимательно слушал, отмечая детали, которые связывали сны Билла с его детскими страхами.

— Я часто просыпался и бежал в спальню к родителям за утешением. Как-то раз, когда я пришёл к матери после кошмара, она посмотрела на меня, и её глаза начали гореть красным адским пламенем. Я сразу проснулся... но снова оказался в другом сне. Это был тройной сон. Она вывела меня на улицу и сказала смотреть на луну. Я посмотрел и увидел огромную жёлтую луну, на которой развевался чёрный флаг, а на луне сидел дьявол с рогами. Потом моя мать укусила меня в шею. И только на четвёртый раз я действительно проснулся.

Билл сделал паузу, его голос стал тише:

— Такие сны мне снились часто, и они всегда были разными. Но больше всего меня пугали тройные сны. Я не мог понять, где реальность, а где сон. Это было мучительно.

Доктор слегка выпрямился в кресле, пытаясь связать услышанное.

— Тройные сны... это сложная структура сна, и она может указывать на глубинные процессы в вашем подсознании. Билл, я хотел бы понять больше о том, что вы чувствовали, когда не могли понять, где реальность. Как вы справлялись с этим страхом, когда наконец просыпались?

Билл истерически засмеялся, его голос дрожал от эмоций:

— Я не знаю, как я справлялся... Это был ад, я жил в аду. Помимо снов, моя реальность была не лучше. Я страдал и днём, когда пьяный отец унижал и бил меня. Он заламывал мне руки, душил, называл меня никчёмным, тупым пасынком. Родной отец называл меня пасынком. Он бил мою мать и бабушку. Это был цикличный ад. Днём меня ждали скандалы, избиения и унижения, а ночью — кошмары. Я жил в этом состоянии долгие годы.

Билл говорил это, сдерживая слёзы. Его состояние становилось всё более нестабильным, и доктор начал волноваться. Он решил, что нужно подойти мягче к вопросам, касающимся семьи, но сперва разобраться с основным — сном-сериалом Билла.

— Билл... — сказал доктор, чувствуя всю глубину его страданий, — я понимаю, как вам тяжело, и вы здесь, чтобы я мог помочь.

Доктор заметил, как слёзы катятся по щекам Билла, и, поддавшись порыву сочувствия, встал и обнял его, протянув платок. Билл вытер слёзы и высморкался, затем положил платок на пол.

— Отдохните, Билл, расслабьтесь. Хотите воды?

— Нет, доктор. Я готов продолжить. На чём мы остановились?

— Вы уверены, что вам не нужно сделать паузу, чтобы прийти в себя?

— Нет, доктор, я готов. На чём мы остановились?

Доктор, понимая важность момента и желая разобраться в сложной жизни Билла, незамедлительно продолжил:

— Расскажите про ваш так называемый сон-сериал, Билл.

Билл откинулся назад, скрестил руки и, немного подумав, начал говорить:

Доктор Морган сидел напротив Билла, внимательно слушая его рассказ о жутких существах, которые преследовали его во снах. Эта история заставила его почувствовать дрожь по телу. Он представлял себе этих существ — нечто среднее между собакой и жабой, и ему стало не по себе. Он медленно налил себе воды из графина, сделал несколько больших глотков и постарался вернуть себе спокойствие.

— Билл, несмотря на то что это был сон, вы, похоже, смогли победить свой страх и справиться с тем, что вас так долго пугало. Это говорит о вашем стремлении преодолеть то, что причиняет вам вред, даже если это происходит в вашем подсознании, — сказал доктор Морган, постукивая карандашом по краю стола. — После этой победы, сны с этими существами больше не возвращались?

Билл тяжело вздохнул, его лицо отражало смесь усталости и отчаяния.

— Да, доктор, — произнёс он, словно вспоминая мучительные моменты, — сны с этими существами закончились. Но кошмары, к сожалению, продолжились. Они были разные, иногда ещё более пугающие. Ночью — кошмары, а днём — ужасы, связанные с моей семьёй...

Доктор Морган задумался на мгновение, и его мысли унеслись к воспоминаниям о семье Билла. Он знал, что отношения с отцом для Билла были полны боли, но был уверен, что для лечения нужно вывести на поверхность не только негативные переживания, но и попытаться найти что-то светлое, даже на фоне травмирующих событий.

— Билл, — мягко начал доктор, стараясь направить разговор в нужное русло, — я понимаю, что ваше детство было трудным и наполнено болью, особенно связанное с вашим отцом. Но давайте попробуем вспомнить моменты, которые были хорошими. Может быть, вы помните, как гуляли с родителями в парке, или как отец учил вас чему-то важному. Быть может, ваша мать проявляла любовь и заботу, когда вам было тяжело. Вспомните моменты, когда ваша семья поддерживала вас.

Доктор заметил, как Билл напрягся при упоминании отца. Он не знал, какие именно воспоминания всплывут, но понимал, что это ключевой шаг.

Билл ответил доктору:

— Я пытаюсь вспомнить... пытаюсь найти хоть что-то приятное, связанное с отцом, но ни одной мысли не приходит мне в голову.

Доктор с лёгкой улыбкой и спокойствием сказал:

— Билл, насколько я понимаю, ваши воспоминания трудно найти, потому что вы сфокусированы на негативных моментах. К сожалению, множество плохих воспоминаний может затмить светлые в вашем сознании. Попробуйте пройтись по своим мыслям, как бы пролистать их, и попытайтесь ухватиться за что-то хорошее.

Билл закрыл глаза и начал вспоминать, словно пролистывая страницы своей жизни. После долгой паузы на его лице появилась лёгкая улыбка, и, взволнованно, он начал говорить:

— Я помню, как мы с отцом иногда играли в мяч на заднем дворе. Эти моменты по-настоящему делали меня счастливым. Мы просто пинали мяч и шутили. Ещё я помню, как мечтал о велосипеде. Это была моя мечта на долгое время, и вот однажды, когда отец вернулся с работы, он привёз мне старый велосипед. Я был так счастлив! Этот синий велосипед с облезлой краской, ржавой цепью и сломанной педалью казался мне настоящим чудом. Да, он был далеко не идеален, но это был мой велосипед, и я его очень любил. Я разукрашивал его гуашью, вешал светоотражатели и всячески пытался его улучшить. У меня неплохо получалось, — с улыбкой рассказывал Билл. Затем его лицо изменилось, и, глядя на доктора с грустью, он сказал: — К сожалению, больше не было таких моментов, которые приносили бы мне радость.

Доктор задумался:

— Неужели это всё, что вы помните, Билл? Возможно, другие воспоминания для вас кажутся незначительными, или действительно всё было настолько печально. Но я рад, что вы нашли в себе силы вспомнить хоть что-то доброе о вашем отце. А теперь скажите, Билл, какие счастливые моменты вы можете вспомнить, связанные с вашей матерью? Что особенно приятного вам приходит на ум?

Билл кивнул и, с широкой улыбкой, ответил:

— Я знаю, что моя мама меня очень любит. Было много ярких моментов. Это не просто счастливые воспоминания — это её любовь ко мне. Это чистая и настоящая материнская любовь, но иногда эта любовь может навредить.

Доктор, заинтересовавшись, спросил:

— Почему вы считаете, что любовь может навредить?

— Она уже навредила, доктор. Любить тоже нужно уметь. Всё должно быть сбалансировано, и воспитывать нужно уметь. Разве может воспитать ребёнка мать, которая родила в 16 лет? Может быть, единицы на это способны, но чаще всего родители сами нуждаются в воспитании, — ответил Билл.

Доктор Морган, кивая головой, согласился:

— Вы правы, Билл. Это трудно оспорить. Но, судя по вашим словам, несмотря на раннюю беременность, ваша мама дарила вам любовь и заботу. Как она это проявляла? Расскажите о самых ярких и добрых моментах, связанных с ней.

Билл задумался и продолжил:

— Я всегда мог поговорить с мамой и рассказал ей почти всё, но она не всегда меня понимала. Она давала мне то, чего сама была лишена в детстве: материнской любви и того, что диктовало общество.

— Нравы современного общества? — уточнил доктор. — Что вы имеете в виду?

— Ну, это банальные вещи: мода, гаджеты, игровые приставки, современная культура. Если для отца было нормально надеть на меня свои старые туфли и рубашку деда, которая была велика на три размера, то мама понимала, что это не понравится обществу и, возможно, мне самому. Она осознавала, как важно быть «как все», чтобы я не выглядел бедным и неопрятным. Несмотря на то, что в те времена мы жили бедно, порой я чувствовал её поддержку, но она поддерживала меня только в тех вещах, которых сама была лишена в детстве. Конечно, у меня есть больше хороших воспоминаний благодаря маме: у меня появилась игровая приставка, первый велосипед — хотя его привёз отец, но это мама уговорила его сделать это для меня. Первый телефон — это была её забота и защита. Я знаю, что она меня очень любит и пыталась дать мне всё, что было в её силах.

Доктор задумался: «В словах Билла столько противоречий. Видимо, есть моменты, из-за которых у него есть обида на мать, несмотря на её искреннюю любовь. Нужно выяснить, что именно нанесло ему травму.»

— Билл, вы можете без раздумий ответить: любите ли вы свою мать? — спросил доктор.

— Да, конечно, люблю, — незамедлительно ответил Билл.

Доктор заметил борьбу в его словах:

— Ваш предыдущий ответ отражает внутренний конфликт. Вы будто находитесь на грани между любовью и разочарованием. Что случилось в вашем прошлом, что вызывает такие неясности в отношении вашей матери?

Билл начал смущаться, его взгляд блуждал по сторонам, а его жесты выдали внутреннее напряжение. Он вытер потные ладони о брюки и слегка покачивался на кресле.

Доктор попытался его успокоить:

— Билл, что бы это ни было, поймите, что вы в кабинете врача, который хочет вам помочь. Поверьте мне, за всю мою практику я слышал множество разных историй, и ко всем из них я отношусь с пониманием и профессионализмом. Представьте себе этот момент, этот случай, и расскажите об этом, как будто говорите сами себе, в деталях. Я прошу вас, Билл, погрузитесь в ваше прошлое, каким бы болезненным оно ни было.

Билл глубоко вздохнул, собираясь с мыслями:

— Да, это немного стыдно говорить, но... сейчас попробую. — Билл сидел ещё пару минут, потирая ладони о колени. — Был такой случай, который, как я понял теперь, был элементом воспитания, но травмирующим и неправильным. Думаю, вы со мной согласитесь.

— Конечно, Билл. Что бы вы ни рассказали, я пойму вас, — мягко ответил доктор.

Билл продолжил:

— Однажды к нам домой приехала подруга моей матери с двумя своими детьми. Мы с мамой были одни, пока отец был на работе. Это были брат и сестра, нам всем было по 8 лет. Мы просто гуляли, играли с игрушками, сидели в песочнице — в общем, нам было очень весело. Пока мы резвились, наши матери сидели в доме и беседовали, поглядывая на нас через окно. Я очень ясно помню этот летний день — он был жарким во всех смыслах этого слова.

Спустя некоторое время мама поехала на вокзал проводить подругу в командировку. Он был недалеко от нашего дома, и я остался с Эммой и Дэвидом наедине. Мы продолжали веселье: Дэвиду достались мои игрушки, а мы с Эммой лепили замок из песка. Лето было жарким, мы были в майках и плавках. В какой-то момент моё мужское начало проснулось — я подошёл к Эмме и я попросил её снять плавки. Она же в ответ потребовала сначал снять мои. Я, не раздумывая, сделал это. Эмма подошла ко мне ближе и рассматривала мой пах. Глядела целую минуту, а затем я напомнил о том, что договор был двусторонним.

Я наклонился и просто смотрел. Это были странные чувства — не назвал бы это возбуждением, скорее выраженным любопытством, что девичье устройство отлично от нашего. В какой-то момент я без задней мысли коснулся своими гениталиями ее лобка, так мы и стали участниками подобного трения и молча за этим наблюдали. Впрочем, как и Дэвид. Он изъявил желание присоедениться, однако Эмма была категорически против. Я немного засмеялся. После этого мы прекратили и продолжили играть в песочнице, как не бывало. Плавки мы надели.

Когда моя мать вернулась, проводив подругу, она позвала нас ужинать, но я отказался и продолжил лепить песочный замок. Я слышал, о чём они говорили через окно, и вдруг услышал голос Дэвида. Он рассказывал моей матери о том, что мы с Эммой делали, описывая всё, что произошло. Меня охватил стыд, я почувствовал ужас, и мне хотелось исчезнуть навсегда. Мать стала настойчиво звать меня: «Билл, быстро заходи в дом!» Я ответил: «Мама, я играю». Она стала кричать ещё громче, требуя, чтобы я немедленно зашёл в дом. Я встал, охваченный страхом и паникой, и начал подниматься по ступенькам. Когда я вошёл в дом, Эмма и Дэвид сидели в гостиной на диване. Мать спросила меня: «Где ты это видел, Билл? По телевизору?» Я ответил, что да, хотя на самом деле видел, как мои родители занимались этим, и не один раз, но, по моему мнению, они не особо старались скрываться. Тогда она начала кричать на меня, её ярость была очевидна: она говорила, что так делать нельзя, что это плохо, что я бессовестный. Она ругала меня при всех, а потом взяла крупную морскую соль, насыпала её в угол и приказала встать на колени. Я был наказан, а Дэвид и Эмма смеялись над происходящим. Я ощущал стыд, страх и унижение из-за матери, особенно перед посторонними.

Доктор Морган, слушая эту историю, тоже почувствовал лёгкий стыд, поскольку сам никогда не имел близости с женщиной, и даже мысли об этом вызывали у него неприятные чувства. Он начал поджимать губы и постукивать пальцами по ладони. Доктор пытался осмыслить рассказ Билла и сформулировать правильный вопрос. Он сидел в раздумьях более двух минут, пока Билл сам не нарушил тишину.

— Мне и так тяжело говорить вам это, доктор. Вы для меня чужой человек. Конечно, вы — доктор, и, вероятно, стараетесь подобрать слова, чтобы не ранить меня или не дать моим эмоциям выйти из-под контроля. Но после всего, что я рассказал, разве ваши вопросы могут ранить меня больше? — истерически засмеялся Билл.

Доктор, немного смущённый, но сохраняя профессионализм, ответил:

— Нет, Билл. Для меня важно понять детали и связать все ваши воспоминания, чтобы решить вашу проблему. Я пытаюсь лишь сопоставить ключевые фрагменты ваших воспоминаний. Скажите, Билл, сколько вам лет?
— Два месяца назад исполнилось 20 лет.
— Этот случай с Эммой как-то повлиял на вашу личную жизнь? На общение с женщинами и взаимодействие с вашей матерью?
— Конечно, доктор, но не сразу.
— Не сразу? Были ли похожие случаи, или это влияние проявилось позже?

— Воспитание — это искусство, доктор. Или вы считаете, что моя мать вдруг стала другой, более разумной? Конечно, были и другие случаи. Я перестал с ней чем-либо делиться, потому что знал, что она снова начнёт меня стыдить и обесценивать мои решения. Я не знаю, понимала ли она это, осознавала ли она, что я чувствовал в тот момент? — с повышенным голосом ответил Билл.

Доктор мысленно размышлял: теперь внутренние конфликты Билла становятся более ясными. Это столкновение между осознанием того, что любовь его матери была чистой и безусловной, и тем, что методы её воспитания оставляли желать лучшего. Это не было связано с отсутствием любви, скорее с нехваткой знаний и правильного подхода к воспитанию.

Доктор слегка кивнул и задал следующий вопрос:
— Билл, вы упомянули, что ваша мать иногда обесценивала ваш выбор. Можете ли вы вспомнить моменты, когда это происходило?
Билл опёрся руками на бока, слегка запрокинув голову. После короткой паузы, с заметным недовольством в голосе, он продолжил:
— Это не было чем-то глобальным. Это не было прямым осуждением, скорее что-то сказанное вскользь, но с искренними эмоциями. И именно это меня ранило. Я буду помнить эти моменты всю жизнь. Вот один случай... Мне нравилась одна девочка. Мы гуляли вместе с компанией — нас было около семи человек: три девочки и четыре мальчика. Нам было около 13 лет, и среди этих девочек была Джессика. Мы проводили время вместе, и у меня с ней возникла симпатия. Между нами не было ни поцелуев, ни объятий, потому что я испытывал сильный страх. Даже просто прикоснуться к ней казалось невозможным. От одной мысли меня бросало в жар и дрожь, и я не понимал, почему. Хотя я искренне хотел её коснуться и поцеловать... Я был влюблён. Та самая первая, чистая и искренняя влюблённость... Я думал о ней ночами, и однажды решил поделиться этой радостью с мамой.

Билл сделал небольшую паузу и продолжил:

— Я сказал ей: «Мама, ты видела ту девочку в розовой кепке?» Она ответила: «Видела. А что?» И тогда я сказал: «Она мне нравится, и мы вместе». Я был полон восторга. Но её ответ... С отвращением она сказала: «Вот эта? Длинная, рыжая, с кривым носом и глазами, как у лошади?» Мне тут же стало больно, обидно и стыдно. Я почувствовал себя неловко. Мама не поддержала меня, не сказала ничего нейтрального, даже банального. И я ответил: «Ха-ха, мама, ты что! Я пошутил, эта уродина никому не нравится, да и мне эти тупые девки вообще неинтересны». Мама, услышав это, с облегчением ответила: «Вот и правильно, сынок. Главное — получить хорошее образование, а там будет видно.»

Доктор внимательно выслушал Билла и отметил про себя, как сильно подобные слова могли ранить молодого человека, заставив его скрывать свои настоящие чувства и защищаться от боли через иронию и самоуничижение.

Доктор, с любопытством продолжая диалог, спросил:
— Скажите, Билл, были ли ещё моменты, когда ваша мама не поддерживала вас или осуждала ваши начинания и интересы?

Билл засмеялся, словно вспомнив что-то ироничное, и ответил:
— Да, конечно. Я дал ей ещё один шанс, но это была моя детская наивность. Уже тогда я начал понимать, что делиться с ней своими чувствами и желаниями — бессмысленно. Я надеялся, что её прошлое осуждение было исключением, ну, знаете, с кем не бывает... Но нет. Я искал себя долгие годы, но моя искренняя страсть всегда была связана с гонками, автомобилями, двигателями — всем, что связано с машинами. С самого детства я любил смотреть гонки «Формулы-1» по телевизору, останавливался на улице, когда видел классную машину. Я просто любил их, хотя и не всегда придавал этому большое значение.

Билл продолжил, улыбнувшись, но с долей горечи:
— Когда мне должно было исполниться 15 лет, мама спросила: «Билл, что ты хочешь на день рождения?» Я с восторгом ответил: «Я хочу модель спортивной машины, неважно какой, просто чтобы это был сюрприз!» Она сказала: «Я не вижу смысла в этих бесполезных железяках. Ты хочешь, чтобы всю жизнь вонял бензином и маслом? Хочешь проковыряться в гараже, поклоняясь груде металла, как больной?» Я ответил: «Мам, это же просто модель машинки». А она, совершенно не замечая моих чувств, ответила: «Я уже приготовила тебе подарок, и он тебе точно понравится больше, чем твои железяки». Потом она поцеловала меня и ушла.

Доктор молча наблюдал за реакцией Билла, понимая, как эти слова могли глубоко ранить его. Непонимание и отвержение его увлечений в раннем возрасте оставили след, создавая в нём ощущение, что его интересы и мечты не заслуживали уважения.

Доктор, слегка нахмурившись, задумчиво задал следующий вопрос:
— Билл, что же в итоге подарила вам ваша мать? И что подарил вам ваш отец на ваше 15-летие?

Билл с сарказмом засмеялся и ответил:
— Отец? Ахахаха, он никогда ничего мне не дарил. Его поздравления всегда звучали как дурацкие шутки типа: «Вот тебе, сынок, конфетка», и реально дарил конфетку с вазы. После этого он говорил: «Сынок, ты же знаешь, что у папы нет денег». Боже, это было так убого каждый раз. Он жал мне руку и говорил: «Ну вот, это лучше, чем ничего. У твоего отца нет денег». Но деньги у него были, доктор. У взрослого мужчины нет даже сотни баксов на подарок для собственного сына? Хахаха! Он просто был жадным и ненавидел меня. Делал эти «подарки» только потому, что его заставляла моя мать.

Билл сделал паузу, прежде чем продолжить:
— А мама на мои 15 лет подарила мне книгу. Медицинскую книгу. Там была общая база знаний: анатомия, психология, физиология, и куча всякой ерунды, которая мне вообще не была интересна. С чего она решила, что это меня порадует? Я принял этот подарок с довольным лицом, потому что понимал — времена были трудные, денег действительно не было. Но эта книга стоила не дороже дешёвой модели машины, о которой я мечтал.

Он вздохнул и продолжил:
— В тот день я мельком пролистывал страницы, смотрел на картинки. Сидел в своей комнате и вдруг решил нарисовать на одной из страниц что-то своё, вроде машины, на пустом месте. И вот, как назло, в этот момент мама вернулась с работы. Она зашла ко мне в комнату без стука, посмотрела на то, что я рисую, и, глядя на рисунок, сказала: «Рисуешь какие-то каракули, у тебя вообще никакого таланта». Она забрала ручку с моего стола и ушла. Я сидел в шоке, подавленный. Я же не художник, я просто рисовал для себя, мне это нравилось! И тут такое слышу от родного человека...

Билл на мгновение замолк, погрузившись в свои мысли.
— В тот момент я почувствовал пустоту. Это был тот самый накопительный эффект. После этого я окончательно перестал делиться чем-либо значимым с ней. Всё стал держать в себе.

Доктор кивнул, осознавая, как эти моменты могли вызвать в Билле глубокие эмоциональные раны и ощущение, что его увлечения и желания не имели никакой ценности в глазах родителей.

Собирая информацию, доктор спросил:
— Билл, я вас понимаю. Это очень болезненно, когда родители не поддерживают и не разделяют интересы своего ребёнка, навязывая свои взгляды. Тем не менее, вы ведь стали профессиональным гонщиком?

Билл слегка выпрямился и с гордостью ответил:
— Сейчас я один из лучших гонщиков нашего штата.

Доктор одобрительно кивнул:
— Значит, отсутствие поддержки не помешало вам заниматься тем, что вам действительно нравится?

— Да, — ответил Билл. — Знаете, доктор, я делал это, несмотря на то, что мать была категорически против и не видела в этом никаких перспектив.

Доктор, слегка улыбнувшись, продолжил:
— Если я правильно понимаю, ваш отец впервые посадил вас за руль и научил азам вождения?

Билл рассмеялся, едва не запрокинув голову.
— Доктор Морган, у него даже прав нет! Он никогда не водил, и ему было абсолютно всё равно, чем я занимаюсь, кем хочу стать и к чему стремлюсь. Однажды я спросил его: «Папа, кем ты хотел стать?» А он ответил: «Да я никогда об этом не думал, просто хотел работать, как все». А потом добавил: «Я никогда не мечтал стать кем-то или чего-то добиться». Тогда я ему сказал: «Ну, у тебя это получилось», — и мы оба засмеялись.

Доктор уточнил:
— Сколько вам было лет, когда вы задали этот вопрос отцу?

— Буквально три месяца назад, — ответил Билл, слегка нахмурившись. — Забавно, что вы это спросили.

Доктор продолжил:
— Ваши отношения с отцом, кажется, изменились во взрослой жизни. В детстве они были другими?

— Нет, вы не правы, — сказал Билл, серьёзно глядя на доктора. — В детстве я был уязвимым и маленьким. Сейчас он больше не может делать со мной то, что делал раньше.

Доктор понял, что настало время затронуть более сложную тему.
— Билл, прежде чем мы продолжим, я хочу напомнить вам, что всё, что вы вспоминаете сейчас, — это ваше прошлое. Вы в безопасности. Вы готовы рассказать дальше?

Билл ответил без раздумий, уверенно:
— Абсолютно, доктор Морган, я готов как никогда!

Доктор кивнул, слегка улыбнувшись.
— Ну что ж, Билл, давайте попробуем вспомнить самые болезненные моменты, связанные с вашим новым домом. То, что наиболее сильно отпечаталось в вашей памяти.

Билл задумался, прищурив глаза.
— Чёрт, это будет сложно. Я вряд ли смогу вспомнить всё по порядку. Да и, честно говоря, не помню многих деталей, например, за что меня вообще наказывали... как в случае с кладовкой.

Доктор, стараясь успокоить его, заметил:
— Билл, причины наказания могут быть важны, как это было в случае с Эммой, но, если вы их не помните, это может означать, что вы не сделали ничего, что могло бы вызвать чувство вины. Иногда наш мозг блокирует болезненные воспоминания, чтобы защитить нас. Не беспокойтесь о порядке. Вы можете перескакивать с одного воспоминания на другое.

Билл почесал затылок, нахмурил брови, затем схватился за подбородок. Погружённый в воспоминания, он начал говорить:
— Первое, что приходит в голову, — это когда мама с отцом снова заперли меня, но уже в новом доме. Это было так же страшно, как в кладовке.

У нас во дворе был старый сарай, весь заваленный хламом. Он был ветхий, грязный, в пыли, весь в паутине. И, конечно, там была куча насекомых, включая пауков. Я до сих пор их боюсь.

Это было поздней осенью, уже стемнело, но на улице ещё не было холодно. Мама с отцом вывели меня во двор и заперли в сарае. Мама сказала, что там водятся огромные крысы. Она стояла снаружи и всё повторяла это. Я ответил ей, что она просто пытается меня напугать, что там никого нет, но в глубине души верил, что крысы действительно могут там быть. Это и было самым страшным.

Билл замолчал на мгновение, словно снова услышал те звуки.
— Я стоял там, прислушиваясь к каждому шороху, и понимал, что кроме крыс там могли быть ещё и пауки. Я помню запах пыли, мазута, масла. И вот я, девятилетний мальчик, стою босой, без носков, в темноте, охваченный ужасом. Слышал шорохи, стук своего сердца — оно билось так сильно, что даже это начало меня пугать. Голова кружилась. Я не впадал в истерику, но был на грани. Мне было стыдно за то, что я испугался, что им удалось напугать меня. Я не помню, как вышел оттуда. Кажется, прошло минут двадцать.

Доктор Морган почувствовал, как описание сарая ожило в его воображении, и едва не ощутил запах мазута. Он тихо спросил:
— Билл, вы затрудняетесь вспомнить, за что вас тогда заперли?

Билл нахмурился, задумался на мгновение, затем выдохнул:
— Я не знаю. Может, это было из-за того, что я не хотел делать уроки. Но, честно, что мог сделать девятилетний ребёнок, чтобы заслужить такое наказание?

Доктор мягко кивнул, улавливая скрытую обиду в голосе Билла.
— Похоже, вас переполняет чувство несправедливости из-за этого поступка. Вы чувствуете боль и обиду на родителей за их отношение. Что ещё вы можете вспомнить?

Билл глубоко вздохнул, замолчал, затем усмехнулся с горечью. В его взгляде появилось что-то ироничное, словно он собирался рассказать абсурдную историю.
— Ну, теперь настало время вспомнить, как меня «воспитывал» мой любимый папочка.

Билл сделал паузу, словно снова переживая детские воспоминания, и заговорил с едва скрываемой горечью:
— Папочка напивался почти каждый день. Только когда он был пьяный, он вдруг вспоминал обо мне и приносил шоколадки или сладости. Я даже начал этому радоваться, потому что это был единственный момент, когда я ощущал его внимание. Помню, как однажды он принёс мне пачку «Скиттлс». Я сидел на диване, ел конфеты и смотрел телевизор. А он сказал: «Что ты жрёшь их горстями, как свинья? Бери по одной конфетке и растягивай удовольствие». Я привык к его выходкам, поэтому просто промолчал. После этого он уснул прямо там же, как обычно.

Билл напрягся, его пальцы вцепились в подлокотники кресла. Казалось, он собирался поделиться чем-то более тяжёлым.
— Однажды, когда мама была на ночной смене, мы остались вдвоём. Я рисовал, играл, занимался своими делами. А он пил, как всегда, и смотрел телевизор. Потом вдруг подошёл ко мне, совершенно пьяный, и начал говорить, что я ничтожество, что я «ублюдский пасынок». Я сказал ему, чтобы он оставил меня в покое. Я его не трогал, но это только разозлило его. Он ударил меня по лицу, а потом начал пинать ногами.

Билл выдохнул, голос стал тише, но не дрожал.
— Я вырвался, выбежал из дома. На улице лежал снег, а я был в одном свитере, спортивных штанах и носках — так ходил зимой дома. Я побежал на заправку, где работала мама. Помнил дорогу. Добежал, стучал в её кабинку, пока она не открыла. Она в панике спрашивала, что случилось, а я рассказал всё. В ту ночь я остался с ней на работе. А утром мы вернулись домой. Папочка лежал на диване среди пустых бутылок. Он либо ничего не помнил, либо делал вид, что не помнит.

Его руки слегка задрожали, когда он продолжил:
— Он наказывал меня голодом, запрещал маме давать мне еду. Доктор, представляете, наказывать голодом ребёнка, который растёт и нуждается в нормальном питании? Но это ещё не всё. Когда я стоял в углу — на коленях или просто на ногах — он подходил и повторял как мантру: «Ты никчёмный урод, тупой выродок. Лучше бы я спустил тебя в унитаз».

Билл наклонился вперёд, будто готовился рассказать самое болезненное.
— Зимой, когда он был сильно пьян, он схватил меня, как мешок с картошкой, закинул на плечо и понёс в магазин, чтобы я составил ему компанию. Я был в лёгкой домашней одежде. На улице мороз. Через минуту я соскользнул с его плеча и упал в сугроб. Он даже не обернулся, просто пошёл дальше. Я еле выбрался из снега, побежал домой босиком. Когда оказался в тепле, мои руки начали ужасно болеть, будто горели. Я кричал от боли, корчился на полу. Мама вернулась домой, подставила мои руки под прохладную воду. Боль отпустила, но руки потом ещё долго ныли. А папочка вечером просто открыл пиво и сел смотреть телевизор, как будто ничего не произошло.

Он сделал короткую паузу, а затем продолжил, голос стал более напряжённым:
— Однажды я налил себе суп. Поел, но не до конца закрыл холодильник. Когда вернулся домой после игры во дворе, увидел, что кастрюля с супом вылита на мою постель. Это было его наказание. И таких случаев было множество, но я не помню всех деталей.

Доктор Морган слушал, с трудом скрывая потрясение. Казалось, всё, что рассказывал Билл, — лишь вершина айсберга.
— Билл, как часто происходило насилие в вашей семье? Это касалось только вас? — осторожно спросил он.

Билл замер, его глаза потемнели от внутреннего ужаса.
— Нет, доктор, не только меня, — ответил он с горечью. — Отец избивал не только меня. Он бил маму. И даже бабушку — мамину мать.

Доктор слегка нахмурился, перебив Билла:
— Простите, Билл, вы жили ещё и с бабушкой?

Билл кивнул, вздохнув:
— Да, мы переехали к родителям моей матери, когда умер мой дедушка. Бабушка часто бывала у подруги и редко оставалась дома. Она была относительно молодой — моя мать родила меня, когда ей было всего 16.

Доктор задумчиво кивнул:
— Это важная деталь, Билл. Пожалуйста, продолжайте.

Билл тяжело вздохнул, будто каждое слово вытягивало из него боль:
— Отец, как обычно, напивался и унижал всех подряд. Но на этот раз всё зашло слишком далеко. Однажды мама забрала у него бутылку с алкоголем, надеясь остановить его. Когда он нашёл бутылку, то выпил всё залпом, а затем разбил её о мамину голову.

Голос Билла дрогнул, но он продолжил:
— Я закричал, не в силах что-либо сделать. На мои крики из другой комнаты выбежала бабушка. Отец тут же переключился на неё. Он начал бить её по лицу, жестоко, без остановки. Кровь лилась повсюду. Я стоял в слезах, крича от бессилия, и пытался его остановить, но был слишком мал и слаб.

Он стиснул кулаки, делая паузу, прежде чем продолжить:
— Потом он вернулся к матери. Схватил её за волосы и начал бить ногами по лицу. Крови было ещё больше. А затем, как ни в чём не бывало, он оделся и ушёл за новой выпивкой.

Билл замолчал, опустив взгляд.
— Я подошёл к маме и обнял её. Она сказала: «Всё хорошо, не плачь, сынок», но я знал, что ничего хорошего в этом не было.

Доктор Морган тихо спросил:
— Билл, как часто происходили такие инциденты?

Билл горько усмехнулся:
— Как часто? Каждый месяц случалось что-то подобное. Больше всего меня поражало то, что мама продолжала с ним жить. Лучше бы я рос без отца, чем с таким чудовищем. А самое абсурдное — все вокруг считали его образцовым семьянином и хорошим отцом. На людях он казался скромным, сдержанным, надёжным работником. Он рассказывал коллегам, как заботится о семье, как проводит со мной время.

Доктор нахмурился, поражённый двойственностью описанного образа:
— Билл, как вы узнали о том, что ваш отец ведёт двойную жизнь?

Билл ненадолго замолчал, затем ответил:
— Однажды он привёл домой коллегу с работы. Тот начал рассказывать маме, как отец хвастался, что водит меня на футбол каждые выходные, как мы гуляем в парке, как мама завалена подарками и вниманием. Это была такая наглая ложь, что у меня в голове не укладывалось. Я тогда понял, что он прекрасно знает, каким должен быть хороший отец, но всё равно выбирает быть садистом и тираном.

Доктор Морган выпрямился, тщательно подбирая слова:
— Билл, скажите, ваш отец всегда решал конфликты с помощью силы? Или, может быть, были моменты, когда он пытался говорить с вами или другими членами семьи?

Билл посмотрел на доктора, в его взгляде застыла горечь:
— Силой, доктор. Только силой. Он и не думал ни о каком диалоге.

Билл выглядел измученным, голос его звучал глухо и уставшим:
— Только силой. Он не мог говорить дольше минуты, особенно когда понимал, что не прав. Но он никогда не признавал свою вину. Если разговоры не заканчивались дракой, они превращались в глухое молчание. Он просто переставал меня замечать. Даже в обычные дни его общение со мной сводилось к «привет», «пока» и дежурным «как дела?», как будто это была формальность. Я отвечал, что всё нормально, и на этом всё заканчивалось. Но когда он игнорировал меня в наказание, это было хуже, чем любое унижение — словно меня вообще не существовало. Иногда он не замечал меня месяцами. Мать уговаривала меня извиниться перед ним, даже если я не был виноват, лишь бы он снова начал со мной разговаривать.

Доктор задумался, анализируя услышанное. Отец Билла намеренно лишал его эмоциональной поддержки, игнорируя или унижая. Это оставило глубокие травмы, с которыми Билл пытался справиться с раннего возраста. Доктора поражало, как парень смог сохранить себя, не имея ни малейшей опоры в семье.

Наклонившись вперёд, Морган мягко спросил:
— Билл, у всех мальчиков бывают конфликты со сверстниками. Как вы решали такие ситуации? Вы повторяли поведение вашего отца?

Билл ответил почти сразу, но его голос был тихим:
— Не всегда. Конечно, драки случались, как у всех ребят. В школе, во дворе. Но даже здесь отец находил способ унизить меня.

Доктор нахмурился:
— Он унижал вас за то, что вы защищали себя?

Билл замолчал, словно обдумывая слова, и затем продолжил:
— Не совсем... Помню, как в десять лет меня отправили в детский лагерь. Там мне в целом нравилось, но однажды один мальчишка начал меня оскорблять. Я уже не помню его имени. Он обозвал меня, и я ответил ему тем же. Тогда он ударил меня в лицо, а я ударил его дважды в ответ. Он сразу понял, что со мной лучше не связываться, и ушёл. Но позже в мою комнату заявились шестеро ребят из старшего отряда — его друзья. Они сказали, что я «посмел» тронуть их друга. Я объяснил, что он первым ударил меня, но они заявили, что он ударил один раз, а я — два. Я попытался оправдаться, сказав, что второй удар был, чтобы он понял, что ко мне не стоит лезть. Это не помогло. Они набросились на меня.

Голос Билла дрогнул:
— Шестеро четырнадцатилетних подростков били меня по корпусу и голове. От ударов кружилась голова, я едва стоял на ногах. После этого они потребовали у меня деньги за то, что якобы я избил их друга. Я был напуган, в отчаянии позвонил матери. Один из них взял трубку и начал обвинять меня перед ней. Я был за тысячи километров от дома, а мама не могла ничем помочь. Я хотел домой. Это было несправедливо, и я не знал, что делать.

Билл сжал зубы, прежде чем продолжить:
— Через десять дней я вернулся домой. И что сделал мой отец? Вместо того чтобы поддержать меня, он назвал меня «чертовым нытиком», который «прячется за юбкой мамочки». Он сказал, что я «никчемная баба». Это было унизительно.

Доктор Морган с трудом сдерживал потрясение. Он видел в поведении отца Билла не только жестокость, но и абсолютное отсутствие человечности.
— Билл, мне трудно выразить словами то, что я чувствую, слушая вас. Ваш отец не только не защищал вас, но делал прямо противоположное. Были ли ещё такие случаи? — осторожно спросил он.

Билл поник, голос его стал тихим и отстранённым:
— Да, это происходило постоянно... Хочу, чтобы вы понимали: я всегда защищал себя. Никто в школе или на улице не считал меня слабаком. Но конфликты, конечно, были. Вот один случай: сосед пришёл к нам во двор, схватил меня за волосы и поволок к двери. Он стучал, но дома никого не было. Я сказал ему, что никого нет, и спросил, зачем он так со мной обращается. Он ответил, что я якобы сломал его газонокосилку. Я ничего не трогал и сказал ему это. Тогда он отпустил меня, дал подзатыльник и назвал «лживым щенком». Я даже не понимал, о какой косилке идёт речь. Когда родители вернулись, отец был настолько пьян, что едва держался на ногах. Он просто рухнул на диван. Я рассказал всё матери, но она даже не попыталась поговорить с соседом. Она сказала, что он влиятельный человек с множеством родственников, и связываться с ним опасно. Тогда я впервые осознал, что мои родители не могут меня защитить.

Билл замолчал, а потом, с дрожью в голосе, продолжил:
— И такое случалось не раз. Самое обидное — я всегда был невиновен. Будто притягивал к себе проблемы. Вот ещё случай. Летним днём мама отправила меня в магазин за молоком. На сдачу я купил жвачку и жевал её по дороге домой. Вдруг соседский мальчик Николас выбежал на дорогу и бросил в меня игрушечную машинку. Она попала мне в бедро, удар был сильный, и машинка разбилась. Я посмотрел на него и сказал: «Ты что, больной?», а потом просто пошёл дальше. Я отнёс молоко домой, а потом вышел погулять.

— Вдруг меня схватили за шею сзади. Это была мать Николаса. Она вцепилась в меня ногтями и начала кричать: «Ты чертов сукин сын! Ты сломал машинку моего сына!» Я попытался объяснить, что это её сын бросил машинку в меня, и она разбилась. Но она меня даже не слушала. Она продолжала оскорблять, называла «лживым ублюдком» и велела держаться подальше от её сына.

Билл ненадолго замер, а затем добавил:
— Я рассказал обо всём матери. Она пошла к их дому, поговорила с соседкой, но никто даже не подумал извиниться. У меня остались синяки на шее от её ногтей. Это был второй случай, когда я понял, что мои родители не могут меня защитить. Эти переживания породили во мне постоянное чувство страха. Дома меня унижал отец, на улице — чужие люди. И я не был виноват ни в том, ни в другом, доктор.

Доктор Морган глубоко прочувствовал боль Билла. Он видел, насколько тяжело было мальчику жить в состоянии постоянного страха и уязвимости. Сделав глубокий вдох, он осторожно спросил:
— Билл, получается, вы жили в таком напряжении и стрессе всю свою жизнь? Или вам удалось самостоятельно справиться с этим?

Билл задумался, голос его стал спокойным, но отстранённым:
— Доктор, знаете, я до сих пор не могу это отпустить. Хотя осознанно это больше меня не тревожит, я понимаю, что всё это до сих пор отражается на моей жизни.

Доктор задумчиво кивнул, уловив важный момент.
— Что вам помогало справляться с этими чувствами? Что помогало расслабиться?

Билл тяжело вздохнул:
— В детстве ничего. Только когда я играл с друзьями, я мог ненадолго забыть обо всём — о страхе, о тревоге. Но самое странное, доктор, что моя мать всегда связывала мои проблемы, кошмары и видения с проклятием или порчей. Она была уверена, что на мне «что-то есть». И знаете, однажды действительно произошло нечто необъяснимое. Даже два случая, которые я никак не могу списать на галлюцинации, в отличие от тех, о которых рассказывал вам в начале.

Доктор ощутил лёгкое напряжение, словно предчувствуя, что сейчас Билл расскажет нечто необычное.
— Что это были за случаи, Билл? — осторожно и с интересом спросил он, готовясь к серьёзному разговору.

Билл поднял глаза, его голос стал взволнованным, как будто он готовился поделиться чем-то, что выходило за рамки привычного.
— Я помню, как мой дедушка сказал мне за пару дней до своей смерти: «Я всему тебя научу, Билл». Он очень любил меня, и я думаю, что если бы он остался жив, он бы заменил мне отца. Кстати, дед ненавидел моего отца с самого начала. Однажды он даже ранил его ножом. Я этого не помню, не знаю, где был в тот момент, — это случилось задолго до того, как мы переехали в дом родителей моей матери. Эта часть важна для понимания. А теперь я расскажу вам о первом странном случае, — Билл понизил голос, словно создавая атмосферу тайны.

Он медленно повернул голову к доктору, посмотрел на него странным, почти изучающим взглядом, а затем отвёл глаза к стене, будто всматриваясь в пустоту. Наконец, он продолжил:
— На фоне постоянных ночных кошмаров и видений я стал очень верующим, почти как моя мать. Верил в приметы, Бога, ангелов и демонов. К десяти годам я знал наизусть десятки молитв на все случаи жизни. Я спал с иконой под подушкой, а напротив кровати на столе стояли другие иконы. Моя мать тоже часто молилась. У неё был свой уголок с иконами, где она зажигала свечи. Эта атмосфера всегда давила на меня.

Он сделал паузу, глубоко вдохнул, закрыл глаза, словно стараясь справиться с воспоминаниями, и продолжил:
— Мать водила меня к гадалкам и ясновидящим, порой даже в соседние штаты. От этих походов я чувствовал только стресс и страх. Всё это — свечи, странные молитвы, упоминания сатаны и демонов — усиливало мой ужас.

Билл опустил голову, на мгновение замолчал, а затем заговорил чуть быстрее, как будто хотел скорее закончить:
— Однажды утром я проснулся, умылся и пошёл в школу. День был обычным, пока кто-то не постучал в дверь во время урока. Учительница вышла поговорить с кем-то за дверью, а потом вернулась и сказала: «Билл, к тебе пришёл дедушка, он ждёт тебя». У меня перехватило дыхание. Мой дедушка умер! Меня начало трясти, руки похолодели, лоб покрылся холодным потом. Я, дрожа, произнёс: «Мой дедушка умер». Учительница побледнела, видно было, что она испугалась. Она снова вышла, потом вернулась и сказала: «Это другой дедушка, иди сюда».

Билл поднял взгляд, его глаза были наполнены напряжением:
— Тогда я вспомнил, что у меня действительно был второй дед — отец моего отца. Мама рассказывала о нём, говорила, что он издевался над отцом и даже отбирал у него еду.

Он замолчал, будто вспоминая тот день, а потом продолжил:
— Я всё равно боялся, но вышел. Учительница стояла рядом. Мужчина протянул мне доллар и сказал: «Держи, внук, купи себе шоколадку». Я ответил, что мне ничего не нужно, но он настаивал: «Бери, бери, ты, наверное, меня не узнал? Это я, дедушка Джон». Я видел его только на старых фотографиях отца. Он выглядел странно: высокий, с редкими седыми волосами, пустыми голубыми глазами и большими зубами.

Билл на мгновение замер, словно пересматривая этот момент у себя в голове:
— Он всё уговаривал меня взять доллар, и в конце концов я согласился. Потом он ушёл. Я вернулся за парту, но был так напуган, что едва мог писать. Учительница заметила, что со мной что-то не так. Я тоже не понимал, зачем он пришёл в школу и что всё это значило.

Билл замолчал, будто не хотел или не мог продолжать без реакции доктора.

Билл слегка поднял руку, привлекая внимание доктора:
— Доктор Морган, не могли бы вы налить мне воды?

— Конечно, Билл, держите, — ответил доктор, протягивая стакан, и добавил: — Всё в порядке? Или мы перенесём сеанс на завтра?

Билл сделал несколько глотков, глубоко вздохнул и твёрдо сказал:
— Нет, доктор, этому нужно положить конец сегодня. Я больше не хочу мысленно возвращаться в то время.

Доктор кивнул, забрал стакан и мягко ответил:
— Однако же время сеанса подошло к концу.

Синдром выученной беспомощности (learned helplessness) — состояние, при котором человек, столкнувшись с систематическим подавлением, перестаёт видеть выход из ситуации и начинает воспринимать себя как неспособного что-либо изменить.Морган

Доктор Морган стоит в центре бесконечно белой комнаты. Пол, стены и потолок — идеальная белизна, пронзительно пустая и холодная. Она кажется одновременно бескрайней и замкнутой, как будто пространство подчиняется не законам физики, а логике сна.

Морган замечает картины на стенах, сначала только одну — её линии грубые, словно нарисованные углём. Он подходит ближе и видит изображение детской кроватки, вокруг которой извиваются огромные пауки. Их лапы будто вырываются из картины, тянутся к нему. На другой картине — силуэт мужчины в балахоне. У него нет лица, только тёмная пустота, но взгляд этого безликого существа чувствуется физически.

Он делает шаг назад, чтобы отойти от картин, но вдруг осознаёт, что их становится больше. С каждой секундой они словно вырастают из стен, покрывая всё пространство вокруг. Теперь картинами устланы и пол, и потолок. Они словно пульсируют, будто живые, а их изображения начинают двигаться.

Вдруг одна из картин "выпадает" из стены и падает перед доктором. Он замечает, что изображение изменилось: теперь на холсте его собственное лицо, но искажённое до ужаса — глаза слишком большие, рот распахнут в крике.

Из этой картины вылезает гигантский паук, размером с крупную собаку. Его шерсть блестит, а из-под клыков капает густая чёрная жидкость. Морган пытается отступить, но чувствует, что его ноги будто приклеились к полу. Паук приближается, его шаги гулко звучат в безмолвной комнате.

— "Ты тоже боишься, доктор. Боишься того, что скрыто внутри тебя," — произносит паук, его голос хриплый и низкий, вибрирует в воздухе, словно звук идёт из глубины самого Моргана.

Доктор пытается заговорить, но замечает, что в его руках кисть. Она мокрая от красной краски, а перед ним на стене — чистый белый холст. Его руки движутся сами по себе, нанося мазки, и вскоре он видит, что рисует лицо своей матери. Глаза матери закрыты, лицо спокойно, но постепенно оно начинает искажаться. Глаза открываются, из них струится кровь, а рот кривится в беззвучном крике.

Картина оживает: из её поверхности вырываются руки, которые тянутся к доктору, словно пытаются схватить его. Стены начинают плавиться, картины капают густыми чёрными пятнами, заполняя комнату вязкой тьмой. В этой мгле мелькают силуэты пауков и силуэт в балахоне, которые приближаются всё ближе.

Морган хочет закричать, но голос застревает в горле. Последнее, что он видит перед пробуждением, — это огромные глаза паука, отражающие его собственное лицо, в котором читается ужас.

Доктор просыпается в холодном поту, с трудом приходя в себя. Его сердце колотится, а на грани сознания всё ещё звучит голос паука:

— "Ты тоже боишься, доктор."Сеанс второй

Билл опустил плечи, словно сбрасывая напряжение, и продолжил свой рассказ с того, чем закончил в прошлый раз.

— После уроков я пошёл домой. Когда вошёл, увидел, что в гостиной сидят моя мать, отец и дед Джон. Они разговаривали. Джон жаловался на своих детей от другого брака, говорил, что они плохо к нему относятся. Я знал, что отец с семи лет жил только с матерью, потому что Джон оставил их ради другой женщины. Он говорил с таким видом, будто хотел вызвать жалость.

Билл вздохнул, на секунду замолчал, а затем продолжил.

— После беседы дед вдруг обратился ко мне: «Билли, ты ещё не потратил тот доллар, который я дал тебе в школе?» Я ответил, что нет. Тогда он сказал моим родителям: «Отлично! Пойдём с Биллом в магазин, купим ему шоколадку». Мне до сих пор не понять, почему они меня отпустили с ним. Он выглядел странно, даже пугающе. Магазин был недалеко, идти всего пару минут.

Билл нахмурился, словно погружаясь в свои мысли.

— Я помню, как мы вышли из дома. Помню, как мы шли обратно. Но между этими моментами — пустота. Нас встретили мама и отец, их лица были напуганными. Как оказалось, нас не было больше часа. Я совершенно не помню, что происходило. Единственное, что знаю — я вернулся с шоколадкой. Позже я её съел.

Доктор Морган слегка прищурился, пытаясь найти зацепку.

— Билл, простите, но что именно вы считаете странным в этой истории? То, что дед внезапно вспомнил о вас? Или, может, ваши ощущения, когда учительница сказала, что к вам пришёл дедушка, а вы не сразу поняли, кто это?

Билл усмехнулся.

— Доктор Морган, я понимаю, почему вы спрашиваете. Но это всего лишь предыстория.

Его лицо снова стало серьёзным, и он продолжил.

— Моя жизнь шла своим чередом: те же кошмары, страхи, скандалы. Мать не оставляла надежд избавиться от проклятия. Однажды она договорилась с давним знакомым отвезти нас в дальнюю деревню, к сильной ясновидящей. Мы долго ехали. Наконец, я увидел старый ветхий домик рядом с церковью.

Билл сглотнул, его голос стал тише.

— Внутри всё было заставлено свечами и иконами. Я ничего не ждал. Как и все до неё, эта женщина читала молитвы, водила свечой над моей головой. Было три сеанса. На последнем она долго смотрела мне в глаза, а потом зажгла свечу. Глядя на пламя, она сказала: «Вашего сына проклял дальний родственник».

Билл замолчал и посмотрел на доктора.

— Мы с матерью переглянулись, не понимая, о ком идёт речь. Но, думаю, доктор, вы уже догадались, кого она имела в виду.

Доктор почувствовал, как по спине пробежал холодок. По его телу разлилась смесь тревоги и волнения. Он взглянул на Билла и заметил, что волосы на его руках встали дыбом, словно от невидимого электрического разряда.

Билл заметил, как лицо доктора напряглось, и продолжил, слегка понизив голос.

— Я не понимал, кто мог наложить на меня проклятие. Но ясновидящая сказала: «Я вижу седого высокого мужчину с большими редкими зубами и голубыми глазами. Он передаёт что-то через правую руку вашему сыну». Мы с матерью не имели ни малейшего представления, о ком она говорит и зачем этот человек мог причинить мне вред.

Он сделал паузу, будто собираясь с мыслями.

— Прошло месяца четыре после последнего сеанса. Но мысли о том, кто навёл на меня порчу, не покидали меня. Однажды ночью мне приснился сон: я стоял перед дедушкой Джоном, и он протягивал мне доллар. Я проснулся в ужасе и закричал. Мама прибежала ко мне в комнату, а я сказал ей: «Это дед Джон навёл на меня порчу, я видел, как он дал мне доллар во сне». Она была в шоке, как и я. Всё, что говорила ясновидящая, идеально совпадало с описанием.

Доктор Морган, пытаясь сохранить профессиональный вид, ощутил, как его мысли начали путаться. Он не верил в мистику, но история Билла звучала тревожно правдоподобно. Для пациента это явно был огромный стресс — жить с такими страхами и истериками. Доктор сцепил пальцы и глубоко вдохнул.
— Билл, насколько я понимаю, это был первый случай, который не был ни кошмаром, ни вашим видением? Расскажите мне о втором эпизоде.

Билл пожал плечами, его голос стал более расслабленным.

— Это было скорее странно, чем пугающе. Помню всё достаточно ясно, но без особых эмоций. Мне было лет одиннадцать. Я вернулся из школы, сильно голодный. Открыл холодильник — а там почти ничего нет: луковица, томатная паста, масло, свиной жир и бутылка уксуса. Меня это не удивило, я привык. Пришлось готовить то, что было под рукой.

Он чуть улыбнулся, словно с лёгкой ностальгией вспоминая тот момент.

— Нарезал лук, смешал его с томатной пастой, маслом, добавил тёплой воды и соли. С черствым хлебом это был мой обед. Тогда я часто так питался, другого не было. Но в тот день меня вдруг охватило раздражение. Голод не уходил, и мне захотелось чего-то другого, чего-то вкуснее.

Билл на мгновение замолчал, словно переживая тот момент заново.

— Я решил, что нужно заработать немного денег. Хотел купить себе чипсы и газировку. Пошёл к соседке — она была пожилая, жила одна. Предложил подстричь газон за 5 долларов. Она согласилась, и я с энтузиазмом принялся за работу.

Он улыбнулся, вспоминая радость.

— Закончил, и она действительно дала мне обещанные 5 долларов. Я был на седьмом небе от счастья! Побежал в магазин, купил чипсы, содовую и даже два доллара остались. Это был лучший момент за долгое время.

Билл на секунду замолчал, будто оценивая значимость своего рассказа, а затем с тихой улыбкой посмотрел на доктора.

Доктор слушал внимательно, понимая, что история Билла была далеко не такой простой, как могла показаться на первый взгляд.

— И вот тогда мне пришла в голову одна странная мысль, — продолжал Билл. — Я взял эти два доллара и отметил их своим знаком: буква «Б» и четыре стрелки, направленные в разные стороны. Мне захотелось узнать, вернутся ли эти деньги ко мне когда-нибудь. На следующий день я спрятал их под учебник в своей комнате, чтобы не забыть взять их в школу.

Билл усмехнулся, слегка пожав плечами.
— В моей комнате тогда по углам лежали листочки с солью, чесноком, сахаром и камнями — мама говорила, это для домового, чтобы он был добр ко мне. Она даже считала, что чёрная кошка, которую я однажды увидел, на самом деле была нашим домовым.

Он сделал паузу, будто взвешивая, стоит ли продолжать.

— Утром мама дала мне ещё пять долларов на обед в школе. Я был в восторге — целых семь баксов! Я собрал свои вещи, завернул пять долларов двумя однодолларовыми купюрами и положил их в карман. Когда настало время обеда, я полез за деньгами... и нашёл только пять долларов. Два доллара исчезли. Я был уверен, что положил их в карман вместе с остальными. Искал как безумный, но их нигде не было.

Он слегка нахмурился, вспоминая то чувство непонимания и досады.

— Прошло месяца три. Как-то вечером я решил проверить старое радио, которое когда-то принадлежало дедушке. Оно не работало, а для него нужно было четыре батарейки. Я нашёл только три. Вспомнил, что однажды закатил одну батарейку под кровать. Полез искать её и вдруг заметил что-то зелёное под одним из листочков, которые лежали для домового.

Билл сделал глубокий вдох, его голос стал чуть ниже, почти шёпотом.

— Я поднял листок и увидел два доллара. Те самые! Мой знак был на месте — буква «Б» и стрелки. Я просто сидел на полу, разглядывал эти деньги и не верил своим глазам. Вдруг мне показалось, что кто-то стоит за мной. Я резко обернулся — но никого не было. Только тень. Не знаю, что это было. Но я точно не мог оставить деньги там сам.

Билл замолчал, явно ожидая реакции доктора.

Доктор Морган слегка подался вперёд, пытаясь разобраться в услышанном. Он задумчиво потер подбородок и сказал.

— Билл, это действительно странный случай. Но мне кажется, что здесь важно не то, что произошло с деньгами, а ваши чувства. Вы сказали, что радио принадлежало вашему дедушке. Возможно, это напомнило вам о нём, о той роли, которую он играл в вашей жизни. Может быть, в глубине души вы искали в нём ту поддержку, которую не получили от отца?

Билл медленно кивнул, глядя в пол.

— Может, вы правы... Хотя я всегда чувствовал, что мне не хватало отца.

Доктор мягко добавил.

— Это естественно, Билл. Для ребёнка важно внимание родителей. Вы упомянули, что эта история кажется вам странной. Что-то ещё в детстве казалось таким же необычным?

Билл замер, задумчиво стуча ногой по полу. Его взгляд стал рассеянным, будто он прокручивал перед собой события прошлого в поиске ещё какой-либо зацепки.

— Я помню, что ссоры продолжались, всё оставалось как раньше. Ближе к 12 годам мои кошмары прекратились. Я больше никого не видел, ничего странного не происходило. Началась подростковая жизнь с совсем другими проблемами. Простите, доктор Морган, вы говорите, что понимаете, как это — жить с таким отцом и в такой семье. Ваш отец был таким же? — с лёгкой издёвкой спросил Билл.

— Билл, сейчас речь не обо мне, а о вас. Вы пришли ко мне за помощью. Но если вам так любопытно, я отвечу. Я не помню своего отца — он ушёл, когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, — с улыбкой ответил доктор, чувствуя лёгкий дискомфорт.

— Нет, доктор, вы меня не так поняли. Это просто любопытство. Может быть, вы тоже пережили что-то подобное и сможете понять эту боль, ощутить её всей силой.

Доктор собирался ответить, но вдруг всё вокруг застыло. На мгновение он заметил, как в углу комнаты, в тени, появился силуэт чёрной кошки. Она сидела, неподвижно смотря на него, словно пытаясь вызвать что-то из глубин памяти. Мгновение — и она исчезла. Взгляд Билла оставался сосредоточенным, но в его глазах мелькнула тень, как будто он тоже что-то почувствовал. Внезапно перед глазами доктора начали вспыхивать обрывочные кадры — ночи, пустые комнаты, кошка, исчезающая в темноте...

Доктор Морган на мгновение замолчал, переваривая увиденное. Внутреннее беспокойство начинало заполнять его разум, но он всё же постарался сохранить профессиональный тон.

— Билл, вы упомянули боль... Вы говорили о чём-то, что я могу понять. Возможно, я и не пережил точно то, что вы, но боль — это то, что нас объединяет. Мы все проходим через это, особенно в юности. Школа... подростковый возраст... это время, когда часто приходится сталкиваться с болью и непониманием.

Он на мгновение замолчал, обдумывая следующее. Тема школы и подростковых лет, как он понял, могла стать хорошим мостом для более глубокого разговора.

— Расскажите, Билл, о школьных годах, о ваших первых отношениях... Как это было? Часто это время оставляет самые глубокие раны, которые мы не всегда понимаем.

Доктор внимательно следил за реакцией Билла, стараясь не выдать свою собственную неуверенность и дискомфорт. Ведь разговор о подростковом возрасте, особенно о первой любви, был для него щекотливым — тем более, что его собственные отношения с женщинами были темой, которую он подсознательно избегал.

— Вы хотите, чтобы я рассказал о своей первой любви, да? О том, как я впервые общался с девушками в школе...

Доктор Морган с трудом сдерживал спокойное выражение лица. Внутри него начало всплывать чувство, которое он давно скрывал — неуверенность из-за отсутствия опыта в отношениях с женщинами. Но он быстро отбросил эти мысли, сосредоточив внимание на продолжении разговора.

— Билл, продолжайте. Расскажите о своём опыте. Как вы воспринимали эти чувства и отношения? Они приносили вам радость или боль?

Билл тяжело вздохнул, его взгляд блуждал по кабинету, как будто он искал что-то в обстановке, что могло бы помочь ему найти ответ. Наконец, он остановился на одной из картин на стене и, задумавшись, пробормотал:

— Я не уверен... Иногда это была радость, но чаще... боль. Я учился в четвёртом классе, и мне нравилась одна девочка. Я никогда не забуду Бетти. Влюбился в неё с первого взгляда. Высокая, стройная, с длинными чёрными волосами, густыми бровями и потрясающей улыбкой. Её зелёные глаза гипнотизировали меня каждый раз, когда я на них смотрел. Бетти никогда не обращала на меня внимания, как будто я для неё не существовал. Я не был уродом, но никак не мог понять, в чём была проблема. Я пытался привлечь её внимание, но оставался для неё невидимкой. Для неё я был просто одноклассником, который учится в той же школе. Но позже я всё понял.

Доктор внимательно посмотрел на него.

— И что же вы поняли, Билл?

— Я понял, что был вне конкуренции. Я был маленьким, хилым мальчиком, у которого не было ни намёка на мужественность. Она казалась мне недосягаемой мечтой. Я думал о ней, как только мой разум освобождался от повседневных забот. Чаще всего это происходило перед сном: я закрывал глаза и представлял, как мы гуляем вместе, смеёмся, обедаем, ходим в школу и возвращаемся домой, тоже вместе.

Внезапно стук в дверь прервал рассказ Билла. Доктор Морган поднял взгляд, как раз в тот момент, когда в кабинет вошла его ассистентка Сьюзен, не дождавшись приглашения.

Сьюзен держала в руке потрёпанный чёрный шланг. Подойдя к доктору, с игривой, но слегка недоброй интонацией, она сказала:

— Доктор Морган, вам нужно быть внимательнее, — и протянула ему шланг.

Доктор с недоумением уставился на шланг, пытаясь понять, что это и зачем она его принесла. Он спросил:

— Сьюзен, что это?

Она подняла глаза, закрыла за собой дверь и не ответила.

Билл усмехнулся и с иронией произнёс:

— Доктор, вы где-то обронили старый грязный шланг? Зачем он вам?

Доктор, отодвигая шланг в сторону и улыбаясь, ответил:

— Не обращайте внимания, Билл. Я давно работаю с Сьюзен, она любит удивлять, как вы видите, даже во время сеанса. Давайте продолжим.

— Чем закончилась ваша история с Бетти? — с нескрываемым интересом спросил Доктор Морган

— Ничем, — Билл с грустью в голосе развёл руками, — она так и осталась для меня недосягаемой мечтой. Я был влюблён в неё, но всё, что у нас было, происходило только в моих фантазиях.

— А были ли случаи, когда девочки из вашей школы влюблялись в вас? Что-то противоположное?

— Да, доктор, было такое. Её звали Сара, она училась в параллельном классе. Я не могу сказать, что она мне сильно нравилась, но она была симпатичной. Она при любой возможности старалась прикоснуться ко мне. Это было странно — каждый раз, когда она меня касалась, я словно получал лёгкий электрический разряд. Это было необычно. Со временем её знаки внимания стали более явными, без всяких намёков. Однажды на перемене она подошла ко мне и сказала: «Билли, слабо поцеловать меня прямо сейчас?» Я сильно растерялся. С одной стороны, я хотел этого, но с другой — не мог. Я не мог её коснуться, не говоря уже о поцелуе. Внутри меня было что-то, что вызывало страх, создавая барьер. В голове крутились мысли, что это неправильно, что так делать не стоит. Но я понимал, что все вокруг уже встречаются с девочками. Даже моя мать спрашивала, нравится ли мне кто-то. Я ответил, что нет, потому что знал, что если мой выбор ей не понравится, будет осуждение, — с отчаянием сказал он.

— Меня больше всего удивляет, что вы не могли прикоснуться к Саре, хотя она вам была симпатична, — доктор вдруг ощутил странные чувства, задавая этот вопрос. — В каком возрасте у вас был первый физический контакт с противоположным полом? Поцелуй, объятия или, возможно, что-то более близкое?

— Никогда, доктор.

— Вы сказали «никогда»?

— Да, именно так. А вы женаты?

— Нет, я не женат, — доку стало неловко, но он сохранял спокойствие.

— Почему?

— Лучшему психиатру штата сложно совмещать работу и личную жизнь, — с гордостью ответил он.

— Ну что ж, давайте вернемся к теме. Мне кажется, что осуждение вашей матери раннего контакта с противоположным полом повлияло на ваше восприятие отношений. А её возможное осуждение вашего выбора лишь усилило этот страх. Но это не критично, и с этим можно работать.

— Да, вы правы. Я сам уже давно догадывался, почему у меня страх перед женщинами. Но всё же я понимал, что уже взрослый и могу самостоятельно принимать решения — выбирать, что для меня правильно, а что нет.

— Верно. Однако ранние стрессы и травмирующие переживания часто проявляются в зрелом возрасте, влияя на ваши модели поведения.

— Мне кажется, моя мать даже не помнит этого. Хотелось бы, чтобы она осознала свои ошибки и попросила прощения.

В этот момент у него вспыхнули воспоминания. Спустя три месяца после тяжёлого менингита он проснулся от звука голоса матери, доносившегося из соседней комнаты. Она молилась, рыдая:

— Боже, прости меня... Я всего лишь хотела защитить его. Я хотела уберечь, я не хотела, чтобы что-то напоминало мне о нём...

Он на мгновение погрузился в эти мысли, но голос собеседника вырвал его из воспоминаний.

— Доктор Морган?— Да, Билл, простите, боюсь, нам придётся продолжить завтра. Время.Морган

Доктор Морган идёт по бесконечному лабиринту, построенному из зеркал. Всё вокруг искрится отражениями: его собственный силуэт множится до бесконечности, и каждое зеркало показывает его в разном возрасте. В одном он ребёнок, стоящий босиком на холодном полу; в другом — молодой человек с напряжённым, уставшим взглядом; в третьем — пожилой Морган, с лицом, искажённым усталостью и страхом.

Он подходит ближе к одному из зеркал, где видит своё текущее отражение, но с изъяном — глаза у этого "другого" Моргана горят зелёным светом. Внезапно отражение улыбается, хотя сам Морган остаётся серьёзным. Зеркало вздрагивает и трескается. Сквозь трещины просачивается густая чёрная жидкость, которая начинает растекаться по полу.

Морган делает шаг назад, но вместо того, чтобы отойти, оказывается перед другим зеркалом. Из него раздаётся шёпот, голос Билла:

— "Доктор, это ваша очередь вспомнить. Вы забыли, но оно помнит вас."

Морган оборачивается и видит ребёнка — себя в возрасте 5–6 лет. Мальчик стоит, держа в руке красный мяч, и пристально смотрит на доктора. Не говоря ни слова, он протягивает руку и тянет Моргана за собой вглубь лабиринта.

За одним из углов Морган замечает разбитое зеркало, за которым виднеется тёмно-красная дверь. Дверь выглядит массивной и древней, её поверхность испещрена выцарапанными надписями на незнакомом языке. Ребёнок толкает дверь, и она с глухим скрипом открывается.

Доктор оказывается в своём кабинете, освещённом тусклым светом. Но вместо привычного порядка — хаос. Стол перевёрнут, стул поломан, а на полу разбросаны страницы из дневников пациентов. Среди них Морган замечает фотографии, которые никогда не видел раньше: они показывают его родителей. На одной из фотографий отец смотрит прямо на него с укором, глаза его кажутся чёрными провалами.

Морган медленно поворачивается к креслу напротив и видит, что там сидит его отец. Его лицо мрачное, искажающееся то болью, то презрением. Он произносит:

— "Я оставил пустоту. Ты её заполнил?"

Доктор пытается ответить, но слова застревают в горле. Вместо голоса из его рта начинает течь чёрная жидкость, как из разбитого зеркала. Отец исчезает, и его место занимает силуэт из рассказов Билла — мужчина в балахоне без лица.

Силуэт приближается, а за спиной Моргана слышится низкое шипение. Доктор оборачивается и видит огромные зелёные глаза кошки, парящие в темноте. Её клыки обнажены, и она медленно открывает пасть, издавая звук, похожий на крик.

В этот момент Морган просыпается. Он лежит на постели, его сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот вырвется наружу. Ещё несколько мгновений он остаётся в напряжении, а в его ушах всё звучит голос отца:

— "Я оставил пустоту. Ты её заполнил?" Феномен незавершённости (Zeigarnik effect) — состояние, при котором незавершённые задачи или неразрешённые события продолжают «звучать» в сознании, вызывая внутренний дискомфорт.Сеанс третий

— И какой же ваш следующий вопрос, доктор? — спросил он с лёгким вызовом, предчувствуя что-то.

Доктор, слегка растерявшись, задал типичный профессиональный вопрос, который пришёл ему на ум.

— Билл, как складывались ваши отношения с мальчиками в школе?

— Вы хотите сказать, что если у меня не было отношений с женщинами, мне могли нравиться мужчины?

— Нет, задавая этот вопрос, я не имел в виду что-то подобное. Однако, если мыслить логически, травмы, подобные вашим, могли бы привести к такому повороту событий. Но я спрашивал скорее о социальных отношениях с одноклассниками и мальчишками в школе, — с лёгкой улыбкой уточнил доктор.

— Да, логично. С парнями у меня были обычные дружеские отношения, ничего особенного. За исключением троих ублюдков, которые сделали мои школьные годы невыносимыми, — с ненавистью произнёс Билл.

— Это были ваши обидчики? Расскажите, что происходило между вами, — нахмурившись, спросил доктор.

— Без всякой причины они просто унижали меня. Издевались только надо мной, остальных не трогали. Я не хочу называть имена этих ублюдков — они этого не заслуживают. Имена присущи людям, а они... Они просто твари, — Билл замялся, подбирая слова.

Я опоздал на урок и шёл по коридору, когда эти трое остановили меня. Сказали, что меня ждёт «сюрприз». Я ответил, что опаздываю на урок, но тогда они схватили меня за руки и ноги и понесли в туалет. Я не стал кричать, потому что мне было стыдно просить о помощи. Они были старше и гораздо сильнее меня. В туалете один из них, этот жирный урод, справил нужду в унитаз, а двое других пытались окунуть меня туда головой. Я сопротивлялся как мог, но силы закончились. Я оказался весь в дерьме этого жирного ублюдка. Я заплакал. И тогда один из них, прыщавый, сказал: «Билли, не плачь, сукин сын, мы сейчас всё исправим.» Они расстегнули ширинки и стали мочиться на меня. Это было ужасно... Они сняли всё на камеру и показывали это по всей школе.

У Билла текли слёзы, и он продолжал рассказывать это с болью и ненавистью.
— Билл, мне очень жаль, — сказал доктор.
— Не нужно меня жалеть. Я отомстил этим мразям. Когда жирный отвернулся в столовой, я вылил в его апельсиновый сок свою мочу и наблюдал, как это жирное существо выпивает всё до капли. Я подошёл и спросил: «Как тебе на вкус сок?» — и поставил перед ним бутылку с мочой. Он всё понял и убежал, сдерживая рвоту. Я наслаждался этим моментом.
Билл сделал паузу.
— А прыщавый ублюдок обоссался от страха. Я выяснил, где он живёт, проследив за школьным автобусом на велосипеде. Его дом оказался недалеко от школы. Вечером я взял большой кухонный нож и поехал к его дому. Когда я подъезжал, он как раз выходил из дома и почти заметил меня. Я спрятался за деревом и ждал, пока он вернётся. Прождал около двух часов, и наконец он подошёл. Я медленно вышел из-за дерева, нагнетая обстановку, жаждя, чтобы он почувствовал страх. Он посмотрел на меня и сказал: «Что ты забыл здесь, сукин сын? Хочешь ещё раз принять золотой душ?» Я ответил: «Да», и медленно пошёл к нему.

Я резко достал нож, и он застыл как сучка. О, этот взгляд, эти глаза – я их помню до сих пор. Через мгновение нож был у его трахеи: «Ну что, уёбище, теперь душ включишь?». Всё, что он смог предпринять, так это обоссаться прямо в свои тесные штанишки. Они без того давили на его яйца, так что я со всей силы смачно рубанул его голенью в причинное место. Я был доволен.

Билл тяжело вздохнул, смахивая слёзы с лица. Несмотря на мандраж и болезненное выражение лица, было заметно и некое удовлетворение.

Ненадолго в кабинете повисла тишина, Билл решался говорить или нет. Доктор Морган это подметил, его пациент глубоко задумался, словно возвращаясь к этим событиям, переживая их заново.

— Билл, что произошло дальше? — мягко подначил Доктор.

Билл поднял глаза, и в них промелькнула едва заметная усмешка.

— А то произошло, Доктор, что и должно было — я отомстил, отомстил им всем. Ни про кого не забыл. Хотите услышать о главном, да?

Его любила вся школа. Его слово против моего — исход очевилен. Оттого я и не жаловался никому. Вместо этого я думал, как воплотить задуманное. Долго думал, как лучше всего ему отомстить. Как сделать это так, чтобы унизить его на глазах у всех и сбить спесь с этого высокомерного кретина? И однажды мне в голову пришла гениальная идея.

В школе как раз проходил турнир по баскетболу среди соседних школ. Людей было очень много, и я подумал, что это идеальный момент осуществить вендетту. Всего-то нужно было раздобыть компромат, чтобы заменить видео на главном экране во время игры.

Я отправился в аптеку и попросил виагру. Миссис Андерсон, которая хорошо знала мою мать, без вопросов продала мне препарат, когда я сослался на «просьбу отца». С таблетками в руках я взял школьную видеокамеру и направился в спортзал. Я заметил, с какой бутылки пьёт эта мразота, и подсыпал виагру. Он тренировался, пил воду и, как ни в чём не бывало, отправился домой. Я едва успевал за ним, но всё же проследил до его дома, решив, что сниму его за мастурбацией — это и станет моим компроматом.

Однако увиденное мной через окно его комнаты превзошло все мыслимые ожидания. Сначала он просто ходил по дому, иногда гладил своего пса. Затем он кому-то позвонил, и через 10 минут к нему в дом зашёл тот самый жирок. Они начали целоваться, я уже был в замешательстве, после чего отправились на кухню. Жирный взял сливки, намазал их на свой пенис и сел на колени, начав ублажать качка орально, пока пёс слизывал сливки с его пениса. Я не мог поверить своим глазам. А дальше начался полноценный акт, в котором они менялись ролями. Компромат уже находился на плёнке

Билл томно выдохнул носом, сделав паузу, его глаза вспыхнули от смеси гнева и удовлетворения.

— На этом я не остановился, добавил ещё пару штрихов в свой план — слабительное. День Х: Наша школа играла с соседней, и на матч собрались сотни, если не тысячи зрителей. Я взял слабительное заранее и подсыпал в бутылку пидору, пока заходил в раздевалку. Публика с нетерпением ждала нашу команду, особенно его. Группа поддержки скандировала его имя. Я, тем временем, был в кабинете, откуда транслировался матч на стадион. Там было всего пять камер, и моя задача заключалась в том, чтобы переключать эфир между ними. Это было довольно просто, и когда я попросился быть режиссёром трансляции, абсолютно никто не возражал.

Наша школа вела со счётом 85:78, и матч подходил к логическому завершению. Я искал подходящего момента. Качок забил трёхочковый, и мне нужно было переключить трансляцию на повтор этого момента. Но вместо долгожданного повтора публика увидела видео, где жирик и придурок занимались сексом, не без участия собаки, конечно. Слабительное должно было уже давать эффект.

Сначала люди не сразу обратили внимание на то, что происходит на главном экране. Качок ликовал, чувствуя вкус победы и своё превосходство. Но как только его взгляд упал на экран, всё изменилось. Вместо повтора его триумфа он увидел сцены, которых явно не ожидал. В какой-то момент всё вокруг будто замерло. Воцарилась тишина.

Видели бы вы, доктор, его лицо! Он просто покраснел, как помидор, и был в таком же шоке, как и все на трибунах. Люди, с открытыми ртами, синхронно обернулись на него. Он стоял, растерянный, и вдруг начал бледнеть. Слабительное начало действовать.

Он обосрался. И более того — всю землю под ногами измазал своим же дерьмом. Спортивная форма приобрела более подходящий под его характер цвет.

Я сидел в кабинете и ощущал себя великим стратегом, счастливо наблюдая за результатом своей мести. После этого он просто убежал. Его родители забрали документы из школы — вместе с прыщавым и колобком.

Что удивительно, меня не исключили. Директор узнал об издевательствах и просто закрыл на это глаза. Я заявил о себе всей школе. Боже, как я был собой доволен. Однако бесед с психологом не избежал, что было естественно.

Доктор на мгновение погрузился в свои мысли. Внутри него боролись противоречивые чувства. С одной стороны, он понимал, что действия Билла были результатом глубокой травмы и многолетних унижений. Но с другой стороны, эта жестокая месть вызывала у него тревогу за психическое состояние пациента. Доктор старался сохранить профессионализм, но не мог не задаться вопросом: что будет дальше с этим человеком? Билл добился своей цели, но что теперь? Чувство удовлетворения от мести может оказаться мимолётным, а оставшиеся раны — более глубокими, чем кажется.

Доктор выпрямился в кресле, собираясь с мыслями, прежде чем ответить.

— Билл, я понимаю, что вы ощущаете облегчение после того, как отомстили своим обидчикам. Но месть — это лишь временное решение. То, что вы пережили, оставило глубокие следы, и вам кажется, что эта жестокая расплата помогла восстановить справедливость. Но скажите мне, чувствуете ли вы себя по-настоящему свободным от боли? Или же продолжаете нести её внутри себя?

Доктор внимательно выслушал Билла, наблюдая за его движениями. Когда Билл наклонился, чтобы почесать ногу, задрав правую штанину, доктор заметил бинт, обернутый вокруг ноги. Он отметил это про себя, но решил пока не спрашивать.

— Я вам честно признаюсь, да, мне стало легче. И со своим отцом я бы поступил точно так же. Я не просто хотел бы сделать это один раз — я хотел бы донести до него, каким ублюдком он является. Это не просто месть, доктор Морган. Это урок, возмездие и справедливость. Если вас кто-то ударит, вы станете терпеть? Если этот удар был абсолютно несправедливым?

— Нет, Билл, я бы не стал терпеть. Но вопрос был не в том, стоит ли защищаться, а в том, помогло ли вам это избавиться от травмы. Насколько я понимаю, вам действительно стало легче. Возможно, вы действительно закрываете свою травму, потому что привыкли к модели насилия со стороны вашего отца.

В этот момент в дверь кабинета постучали. Доктор Морган бросил взгляд на дверь.

— Кто бы это ни был, я сейчас занят.

За дверью послышался голос его ассистентки Сьюзен.

— Доктор Морган, я просто хотела напомнить вам, что у вас запись на приём на 15:30.

Доктор немного удивился. Он был уверен, что до следующего пациента ещё минимум 40 минут. В мыслях он перебирал расписание, полагая, что это какая-то ошибка.

— Хорошо, Сьюзен, спасибо. Вы можете идти.

Он снова повернулся к Биллу, стараясь сосредоточиться на разговоре. Однако мысль о путанице в расписании на мгновение отвлекла его. Доктор быстро отогнал эти мысли, понимая, что сейчас важно полностью быть здесь, с Биллом, и уделить внимание тому, что происходит в настоящем моменте, а не думать о следующем пациенте.

— Скажите, Билл, на фоне всего, что вы пережили, испытывали ли вы психологические нарушения? Например, навязчивые мысли, бессонницу или, возможно, другие симптомы?

Билл замер, его голос дрогнул с горечью.

— Да... Бессонница. Хотя это просто смешно по сравнению с тем состоянием, в котором я находился. После окончания школы начался колледж, но я в него не ходил. Попросил перевести меня на домашнее обучение. Всё было банально и типично. Простите, что начал издалека, доктор.

— Нет, Билл, всё в порядке. Так даже лучше — это поможет глубже понять вашу ситуацию. Продолжайте, — доктор улыбнулся, стараясь приободрить пациента.

— Так вот... С 16 лет я увлёкся гонками. Все мои друзья ничем не интересовались, ни к чему не стремились. Я начал замечать, что у нас с ними нет ничего общего. Постепенно я стал отстраняться от них, абстрагироваться. Мы иногда виделись, но эти встречи не имели никакого смысла. Я чувствовал, что оказался в маргинальном обществе, и понимал, что общение с ними не приведёт ни к чему хорошему. Я хотел реализовать себя.

Я занимался вождением на автодроме и параллельно организовывал собственные заезды. Я связывался с дилерами, продавал запчасти для машин — это был мой бизнес. Мои «друзья» постоянно говорили: «Билл, чем ты там занимаешься? Ты просто тратишь время. Ты хоть пять баксов заработал с этой ерунды?» Я слушал их и был в шоке от их глупости. Я понимал, что сразу ничего не бывает — только время, труд и страсть делают людей великими. Их слова лишь окончательно убедили меня: с ними не стоит поддерживать никаких связей.

Я шёл маленькими шагами к своей цели, занимаясь тем, что мне по-настоящему нравилось. Но без поддержки было очень тяжело. Мать не то чтобы не поддерживала, но она всегда была против гонок, против машин и всего, что с этим связано. Я помню, как однажды попросил денег на рекламу кольцевого заезда, но отец, как всегда, сказал, что у него нет денег. А мать заявила, что я занимаюсь ерундой. Было очень неприятно, но я продолжал, и мои дела постепенно шли в гору.

Я помню, как мой отец хвалился перед коллегами, что его сын занимает призовые места и вот-вот построит свой автодром в городе. Как он мог так говорить? Он никогда не приложил ни малейших усилий для этого! Он будто не замечал меня и ни разу не дал ни копейки на мои начинания. Это было отвратительно. И, несмотря на все его хвастовства перед другими, когда он приходил домой, он ни разу меня не похвалил...

Билл остановился. Грусть охватила его. Он смотрел на свои руки, словно вспоминая что-то важное.

— Я продолжал жить с родителями, потому что часть заработанных денег вкладывал в бизнес — апгрейд машины, рекламу заездов, организацию гонок, ставки... В общем, понемногу всего. Я не мог позволить себе съехать, потому что сомневался, что смогу одновременно поддерживать бизнес и платить за жильё. В собственных заездах стал участвовать реже, потому что времени на всё не хватало, да и страсть к гонкам немного поутихла. Я стал смотреть на это больше как на бизнес, был одержим идеей успеха.

Тем временем мои бывшие друзья и знакомые курили крэк и работали на бесперспективных, низкооплачиваемых работах. Я же продолжал строить карьеру. Однажды вечером я был в гараже, только что закончил работать под капотом своей машины. Вымыв руки, мне вдруг в голову пришла идея нового дизайна автомобиля. Я всегда хотел создать что-то уникальное, непохожее на другие машины. Я сел за стол, взял лист бумаги и карандаши и начал рисовать. Это было не только интересно, но и приносило мне удовольствие, ведь я всегда любил рисовать.

Но вдруг я почувствовал дикий страх. Я оказался где-то между сознанием и реальностью. Моё тело начало неметь, и в голову пришла мысль, что это конец, что я умираю. Я прилёг на стол, опершись головой на руки, и стал ждать смерти. Постепенно страх начал отступать, и я вроде бы пришёл в себя, но у меня осталось сильное головокружение, как будто в голове был вакуум. После этого я пошёл в дом и рассказал матери, что произошло.

На этот раз она не стала говорить о порче и другой чепухе. Мы на следующий день поехали в больницу. Во время поездки мне казалось, что моя душа покидает тело — на поворотах, остановках или при резких стартах. Я прошёл полное обследование, и, по словам врачей, был абсолютно здоров. Я тогда сказал матери: «Это невозможно, мне всё ещё плохо. У меня вакуум в голове, всё кружится, я чувствую сильную слабость.» Мы пошли к невропатологу, и тот выписал мне валерьянку. Я уже тогда понимал, что это полный бред. Какая валерьянка, к чёрту? И я не ошибся — пил её неделю, и с каждым днём становилось только хуже.

Билл сделал паузу, тяжело вздохнул, схватившись за голову, как будто вновь ощутил ту боль. Его брови нахмурились от напряжения.

— Билл, может, принять обезболивающее?

— Нет, спасибо, Морган. Это просто спазм.

— Мы вдруг перешли на «ты», Билл?

— Да, Морган, думаю, мы с тобой гораздо ближе, чем просто доктор и пациент.

— Я не стану возражать, Билл. Приятно, что ты чувствуешь это сближение. Что происходило с тобой дальше?

— Моё состояние продолжало ухудшаться. Я мог не спать по три дня или, наоборот, спать сутками, просыпаясь спустя 36 часов. После такого сна я чувствовал себя ужасно. И вот настал день второй волны. Сейчас я понимаю, что это была паническая атака, но невероятной силы. Я испытывал тысячи ощущений одновременно, и все они были мучительными.

Билл нервно выдохнул, потирая виски, словно пытаясь вспомнить каждую деталь тех моментов. Он отвёл взгляд, будто снова проживал те страшные часы.

— Я сидел в своей комнате за ноутбуком и решил пойти на кухню что-нибудь перекусить. Как только я поднялся, почувствовал уже знакомое чувство страха. Это была ночь, и все спали. Я не хотел быть в сознании в тот момент — я желал смерти или хотя бы, чтобы это просто закончилось. Я не мог стоять на месте, мне нужно было двигаться, ходить, дергать руками и ногами. Моё сердце будто выскакивало из груди. Невероятный страх был в каждой клетке моего тела.

Он замолчал на секунду, снова отвёл взгляд и начал медленно теребить рукава своей рубашки, словно пытаясь успокоиться, переживая каждый момент снова.

— Я вышел на улицу и стал ходить кругами. В моей голове был крик, но я ощущал лишь его вибрацию. Я ждал, когда это прекратится. Помнил, что в первый раз это длилось не больше десяти минут, и эта мысль давала мне надежду. Я решил терпеть этот ад.

Он поднял руку к лбу, снова словно переживая тот момент, и его пальцы немного дрожали.

— В итоге я разбудил мать. Она пыталась меня поддержать и успокоить, но это не помогало. Я начал рыдать без причины и снова погрузился в животный страх. Моё тело стало неметь, казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Моё зрение помутнело, и я видел всё, как будто через толстый слой плёнки. Мои зрачки резко двигались, и я не мог их контролировать. Я пытался закрыть глаза, но, погружаясь в темноту, чувствовал, как будто куда-то падаю и очень быстро кружусь, что только усугубляло ситуацию.

Он замер, потёр глаза и снова опустил голову, как будто борясь с образами из прошлого, которые вновь всплыли в его памяти.

— Мама вызвала скорую. Медики приехали, замерили давление и сказали, что всё в порядке. Они порекомендовали обратиться к психиатру, что мы и сделали. Когда медики уехали, меня отпустило, но я был полностью истощён. Я уснул только под утро.

Билл тяжело вздохнул, провёл рукой по волосам, как будто с трудом вспоминая эти моменты.

— После визита к психиатру мне выписали препараты. Доктор предположил, что у меня тревожное расстройство. Я пропил курс, и наконец-то стало легче. Я как будто заново родился. Так я и познакомился с различными ощущениями, которые побудили меня к многим действиям.

Доктор предполагал, что травмы из прошлого пациента, Билла, оставили неизгладимый след на его психике, особенно учитывая все симптомы, связанные с активностью симпатической нервной системы. Панические атаки, тревожные состояния и другие выраженные реакции только подтверждали это предположение. Доктор понимал, что случай гораздо серьезнее, чем казалось на первый взгляд, и требует более глубокого анализа.

— Билл, ты прошел через одно из самых сложных психических состояний, и, несмотря на все испытания, не оставляешь попыток разобраться в себе и обрести счастье. Ты продолжаешь бороться, невзирая на боль, которую пережил, — это действительно заслуживает уважения, — сказал доктор с гордостью, слегка улыбнувшись.

Билл кивнул, обдумывая слова врача. Затем, опершись локтями на перила и переплетя пальцы, он глубоко задумался.

— Ты упомянул, что эти состояния побудили тебя к действиям. Какие именно шаги ты предпринял, и что помогло тебе справиться с этим состоянием?

— Мучительные мысли, доктор. Представьте, каково это — постоянно сталкиваться с мыслями, от которых невозможно убежать. Я не помню всех деталей, но меня посещали самые разные страхи. Казалось, что огромный грузовик вот-вот врежется в дом или что здание провалится под землю. Я был убежден, что кто-то придет и причинит мне вред. И что бы я ни делал, как бы ни пытался отвлечься, избавиться от этих страхов не получалось.

Я жил в постоянной тревоге, часто думал о смерти, и эта мысль внушала мне ужас. Меня пугала идея загробной жизни и ада — это, вероятно, результат религиозного воспитания, оставившего свой след, хотя я и не верил в ад. Я перечитал религиозные тексты разных культур, надеясь, что это поможет мне избавиться от страха, но только укрепился в убеждении, что ада нет. Однако страх оставался.

В конце концов, я снова начал принимать медикаменты — довольно сильные, с неприятными побочными эффектами. Они помогали на время, но вскоре всё возвращалось с новой силой. Я был истощен этим бесконечным циклом страхов.

Однажды мне позвонил коллега и предложил пожить у него в доме в другом городе. Он опасался соседей и хотел, чтобы я приглядывал за домом, если понадобится вызвать полицию. Я решил принять это предложение — оно дало мне шанс уединиться. Я переехал, взяв только самое необходимое, продолжал работать удаленно, занимаясь баннерами и рекламой. И на новом месте мои тревожные состояния исчезли, как будто их никогда и не было. Мне показалось, что если буду жить один и вдали от привычных мест, всё наладится. Но когда я вернулся домой, всё снова нахлынуло.

— Билл, я всё же вынужден предположить, что отсутствие страхов связано не только с одиночеством. Возвращаясь в дом родителей, твой мозг вспоминает все пережитые там страхи и, как бы пытаясь тебя защитить, включает тревогу. Он не понимает, что этого больше может не произойти. Я уверен, что радикальная смена окружения и места проживания поможет тебе избавиться от этих страхов.

— Да, ты прав. Я думал об этом и полагаю, что стоит попробовать, хотя это и непросто.

— Понимаю, Билл. Так резко изменить свою жизнь действительно сложно. Но, возможно, стоит собрать всю волю в кулак и сделать один большой шаг в новую жизнь.

— Да, я должен начать, как только стабилизирую работу.

Доктор задумчиво постукивал ногой по полу, обдумывая следующий вопрос, и наконец произнес:

— Билл, я заметил бинт на ноге. Что случилось?

Билл, закатав штанину и обнажив повязку, слегка улыбнулся.

— Ах, это... Ты внимательный, доктор, — усмехнулся он. — Попал в аварию. Просто решил прокатиться по своему любимому маршруту, как часто делал, когда было грустно. Помню лишь, как фургон появился передо мной, и я нажал на тормоза, но они не сработали. Позже выяснилось, что что-то случилось с тормозной магистралью. Очнулся уже в больнице. А о машине пришлось забыть — теперь это просто груда металла на свалке, — сказал Билл с ноткой отчаяния в голосе.

Доктор задумался: «Это слишком сложно... Мы всё время говорим о неудачах Билла, о его страданиях. Возможно, стоит выяснить, как он относится к другим. Или, вероятно, Билл слишком зациклен на собственных страхах и неудачах, чтобы замечать чужие чувства.»

— Билл, я понимаю твои переживания, но как обстоят дела с твоим отношением к страданиям других? Насколько у тебя развито чувство эмпатии и желание помочь тем, кто нуждается в твоей поддержке?

Билл глубоко и медленно вздохнул, повернув голову к Моргану.

— Я не робот, доктор. Я достаточно эмпатичный человек, даже слишком... Порой я чувствую чужие страдания так, будто переживаю их сам. Мне вспоминается случай, когда мне было около 14 лет. Тогда у меня не было другого выбора...

Билл отвел взгляд, на мгновение погружаясь в воспоминания.

— Отец выбросил на улицу троих котят. Они какое-то время жили у нас, могли бегать, уже открыли глаза. Но он был в командировке месяц, и, вернувшись, заявил, что ненавидит этих «шерстяных тварей». Была зима, и он просто вышвырнул их наружу. Я умолял его позволить мне занести их обратно, обещал найти им дом, найти хозяев. На что он ответил: «Хочешь помочь этим тварям — живи на улице вместе с ними».

Билл закрыл глаза, как будто переживал всё заново.

— На улице было холодно и снежно. Я смотрел, как эти маленькие комочки дрожат и жалобно мяукают. Мне было их так жалко... и сейчас мне всё ещё жалко их. Я решил прекратить их мучения. Набрал ведро с водой и медленно опустил их туда. Помню взгляд одного котёнка — он пытался спастись, смотрел на меня, захлебываясь... Я плакал, накрыл ведро крышкой и придавил её камнем. Потом зашёл в дом, испытывая никчёмность и жалость к ним, к себе, к этой несправедливости. Я знал, что поступил правильно, но всё равно чувствую эту боль.

Билл смахнул слёзы, горько всхлипнув.

Внезапный звук снаружи заставил доктора и Билла вздрогнуть — что-то ударилось в окно, и стекло чуть не треснуло.

— Фух, боже! Эти дети до инфаркта меня доведут, — с лёгким смехом сказал Морган. — Так и сам начну психиатра посещать.

— Это было неожиданно. Они разбили окно?

— Сомневаюсь, но удар был сильный, — доктор встал и подошёл к окну, осматривая его. — Билл, судя по тому, как ты преподал урок своим обидчикам в школе, думаю, ты и сам не был против иногда пошкодничать. Камни в окна тоже бросал?

Билл, широко улыбнувшись:

— Да, доктор, ты прав. Но больше всего мне нравилось пугать людей ночью — выскакивал из-за углов, кричал, как зомби.

Доктор засмеялся, но вскоре его смех стих, и лицо стало серьёзным и задумчивым. Он заметил на асфальте чёрную коробочку, напоминающую старое радио, и его взгляд задержался на ней, словно что-то в этом предмете его притягивало. В этот момент Билл заметил выражение лица доктора и спросил:

— Доктор Морган, что ты там увидел?

Морган, немного растерянно:

— Нет-нет, Билл, ничего, просто подумал, что окно треснуло. Но всё в порядке, — доктор пытался скрыть внутреннее беспокойство, ощущая, что здесь что-то не так. Лёгкий страх и паника начинали окутывать его.

Билл внимательно наблюдал за доктором, подметив его растерянность и тревогу, и с ехидной улыбкой спросил:

— Воды?

Доктор взглянул на Билла, заметив странную насмешку в его глазах. Он взял себя в руки, сохраняя дружелюбие, и, стараясь скрыть беспокойство, ответил:

— Ты прав, Билл, немного пугает внезапный шум в тишине, — Доктор налил себе воды, сделал несколько глотков и почувствовал, как к нему возвращается спокойствие. Он решил задать следующий вопрос.

— Билл, ты поделился со мной многим, рассказал достаточно личного. В начале наших встреч ты говорил, что несчастен, несмотря на свою успешную карьеру. Сейчас мне многое понятно: твои тревоги, твоё нестабильное состояние, отсутствие отношений. Но что тебя мучает больше всего? Что мешает начать наслаждаться жизнью? Чего ты хочешь, Билл? — доктор задал вопрос с серьёзным тоном, сохраняя дружелюбное выражение лица.

Билл дьявольски рассмеялся, хлопая в ладоши, и вскочил на ноги.

— Ты так и не понял, «док»? Мне нужны ответы, тебе нужны ответы, Морган. Всем в этой чёртовой никчёмной жизни нужны ответы. Почему, по-твоему, произошла авария? Может, всё из-за этого чёртова шланга на твоём столе? Или этого ублюдского старого радио, валяющегося на дороге?! — его голос становился всё более истеричным, с каждым словом усиливаясь.

Внезапно Билл сел, согнувшись, прижав голову к коленям и сцепив руки в кулаки, уткнувшись в свои волосы.

Доктор Морган застыл, поражённый вспышкой Билла — он не ожидал такой реакции. Его взгляд метнулся к шлангу на столе, затем — к старому радио на асфальте за окном. Доктор начал размышлять: как связана авария Билла со всеми этими предметами?

— Билл, старайся сохранять спокойствие. Почему ты решил, что эти предметы могут быть связаны с аварией, в которую ты попал?

— Я не знаю, я ограничен, я не могу знать больше, чем позволено. Я сюда пришёл не просто вести беседы. Все хотят ответов.

— Я понимаю, ответы уже есть, Билл. Всё, что происходит с тобой сейчас, вытекает из прошлого негативного опыта. Мне нужно составить график встреч и подготовить для тебя персональную методику работы, — серьёзно ответил доктор.

— Да, пора заканчивать. Мне нужно отдохнуть, просто прийти в себя и стараться больше не вспоминать о прошлом.

— Я соглашусь с тобой, Билл. На этой ноте наш сеанс подходит к концу, — с улыбкой сказал доктор. — Мне нужно немного времени, чтобы составить график наших встреч, и мы будем двигаться вместе, шаг за шагом, навстречу счастливой жизни.

Билл кивнул доктору, выглядел очень усталым, медленно поднялся с кресла.

— Прощай, Морган, — тихо произнес он и покинул кабинет, оставив за собой тишину.

— До встречи, Билл! — прокричал доктор вслед.***

Оказавшись в полной тишине, доктор Морган ощутил странное послевкусие от сеанса. Истории Билла и мельчайшие детали их беседы снова и снова прокручивались в его голове, оставляя необъяснимое ощущение, будто что-то невидимое окутывало его со всех сторон. Он не мог избавиться от этих мыслей и, внезапно вспомнив, что Билл вошёл с рисунками, с лёгким трепетом открыл ящик стола и достал оттуда три картины.

Доктор Морган внимательно рассматривал первую картину Билла. На ней был изображён внедорожник на дороге, окружённой горами, но картина казалась незавершённой: у машины не было колёс, а дорога обрывалась, не достигая ясной цели. Доктор почувствовал, что Билл, возможно, принёс этот неоконченный рисунок не случайно; для него это был творческий тупик, символизирующий неясность в жизни. Размышляя, доктор пришёл к выводу, что, несмотря на увлечение Билла гонками, о которых он мечтал в юности, внутри него начали зарождаться сомнения относительно выбранного пути. В детстве Билл действительно стремился стать гонщиком, но к четырнадцати годам этот интерес ослаб, и гонки перестали быть его главной целью. Эта привязанность сохранилась лишь как хобби, но Билл не хотел уступать матери, которая всю жизнь убеждала его отказаться от мечты. Отсутствие колёс, по мнению доктора, символизировало выбор, сделанный скорее по детскому порыву, чем по зрелому осознанию цели. Незавершённая дорога на картине указывала на неопределённость будущего: путь был, но его конечная точка оставалась туманной, что тревожило Билла.

На второй картине доктор увидел дом с газоном и маленького Билла, держащего мать за руку. Другой рукой мальчик тянулся к едва намеченному мужскому силуэту, словно присутствующему только в его воображении. Этот образ мог символизировать нехватку в жизни Билла мужской поддержки, любви и наставления. Вероятно, он пытался изобразить не конкретного человека, а фигуру, воплощавшую то, чего ему всегда не хватало — отсутствие отца. Протянутая рука к неясному силуэту лишь усиливала вывод доктора, подчёркивая стремление к мужской фигуре, к образу отца, которого Биллу так не хватало.

На третьей картине доктор увидел Билла, сидящего в комнате в ожидании матери. Дверь была закрыта, а замочная скважина имела форму треугольника. Мать стучалась с другой стороны, держа в руках ключ, зубья которого были выполнены в форме квадрата. Эта абстрактная композиция, вероятно, символизировала стремление Билла открыться матери, несмотря на её неспособность понять его и найти правильный подход. Образ ключа, который не подходил к замку, намекал на эмоциональную дистанцию между ними: мать так и не смогла «открыть» Билла, в то время как он не терял надежды на сближение и понимание.

Доктор Морган, продолжая размышлять о посылах картин, перебирал их, пытаясь уловить что-то смутно знакомое. Вдруг он вспомнил, что в начале сеанса отложил свой собственный набросок в другой ящик стола. Доставая рисунок, он увидел портрет девушки — собирательный образ, воплощение идеала, о котором он тайно мечтал, хотя и боялся признаться в этом даже самому себе. В этот момент доктор ощутил внезапную пустоту и одиночество, странным образом переплетённые с чувством кульминации, как будто все части головоломки начали складываться воедино.

Доктор снова оглядел стол, пытаясь найти взглядом шланг, который принесла Сьюзен, но он словно испарился. Тогда Морган вернулся к рисункам Билла и заметил мелкую надпись на каждом: «Билл Джон Морган». В замешательстве он посмотрел на свой бейдж, где было написано: «Доктор Билл Джон Морган».

В этот момент его охватил ступор. Постепенно до него дошло: Билла не существовало — он был лишь проекцией, жившей в его подсознании, оставшейся от воспоминаний, скрытых после перенесённого менингита. Однако некоторые детали не сходились. Его сознание подсказывало, что он пережил автомобильную аварию, хотя в действительности в неё никогда не попадал. В памяти всплыли образы матери, молящейся перед иконами с мольбами о прощении.

Доктор пытался разобраться в происходящем, но его мысли и воспоминания были болезненны, словно он блуждал по лабиринту, из которого не находил выхода. Некоторые вещи становились яснее, например, его скрытая боязнь женщин. Но вопросов оставалось ещё больше. После болезни отец ушёл к другой женщине, а мать была вынуждена продать дом и переехать с доктором в новый город, где его жизнь началась заново. Доктор осознавал, что именно отсутствие триггеров помогло ему не вспоминать прошлое и на некоторое время забыть о тех событиях.

Но как объяснить «аварию», видения и воспоминания? Неужели отец действительно был тем чудовищем, о котором рассказывал Билл — порождением его подсознания?

История уходила корнями в сложное прошлое матери Моргана, Моники. Она росла в неблагополучной семье, где родители злоупотребляли алкоголем, а отец был строгим и жестоким, воспитывая её жёсткими методами и периодически проявляя агрессию по отношению к матери Моники на глазах у дочери. В их доме часто устраивались шумные застолья, неизменно переходившие в скандалы и драки. Живя в такой обстановке, Моника мечтала как можно скорее сбежать из родного дома и создать свою собственную семью — счастливую, полную любви и спокойствия, совсем не похожую на ту, в которой она выросла.

Но судьба распорядилась иначе. В пятнадцать лет она встретила двадцатилетнего парня по имени Винсент, увлекавшегося гонками и проводившего дни напролёт в своём гараже. Хотя у неё не было к нему глубоких чувств, она видела в этом шанс начать новую жизнь. В шестнадцать лет Моника забеременела от Винсента, и это известие вызвало у него негодование. Он относился к ней потребительски, считая её своей собственностью, и ясно дал понять, что не готов принять ребёнка, оставив решение за ней.

Решив действовать радикально, Моника, находясь на третьем месяце беременности, познакомилась с девятнадцатилетним Джоном — человеком, который позже стал вторым именем её сына, Билла Джона Моргана. Джон так и не узнал, что ребёнок был не от него, хотя всегда воспринимал Билла как пасынка, испытывая к нему неприязнь. Его жестокая натура и агрессивное поведение часто проявлялись без явных причин. Чтобы Джон не заподозрил правду, Моника убедила его, что беременность — результат их отношений, подогнав сроки. Они стали жить вместе, но их совместная жизнь оставалась туманной и неустойчивой. Джон много работал, но каждый день пил. Монику это не смущало, ведь она выросла в подобной среде и воспринимала такое поведение мужчины как норму.

Вскоре родился Билл Джон, и, казалось, Моника наконец обрела ту семью, о которой так мечтала. Однако её мечты быстро развеялись — жизнь вновь превратилась в череду скандалов, пьянства и насилия. Она боялась уйти от Джона в неизвестность, а возвращение к родителям казалось ещё страшнее. Со временем, после смерти отца Моники, они переехали в родительский дом, и стали жить там вчетвером: Моника, Джон, Билл Джон и её мать Виктория.

Когда Билл Джон начал увлекаться автомобилями, Моника почувствовала сильное беспокойство. Она пыталась отговорить его от опасного хобби, но больше всего её угнетала мысль, что его увлечение напоминало ей о его биологическом отце. Эти мысли не давали ей покоя. Она постоянно терзалась, скрывая правду о биологическом отце Билла Джона. С каждым днём, наблюдая за увлечением сына гонками, она видела в нём всё больше черт того самого мужчины, что только усиливало её тревогу. В конечном итоге эти переживания довели Монику до отчаянного шага — она решила перерезать магистральный тормозной шланг, надеясь, что это напугает Билла Джона и заставит его оставить гонки навсегда.

Её поступок привёл к трагической аварии, после которой Билл Джон потерял память. Моника объяснила это перенесённым менингитом. Когда Джон узнал, что его «сын» оказался в больнице, он без колебаний собрал вещи и ушёл к другой женщине. После этого Моника, продав дом, переехала с Биллом Джоном в другой город, начав жизнь с чистого листа.

Доктор Морган пережил немало в своей жизни. В попытках восстановить утерянные воспоминания, он посвятил себя помощи другим, каждый раз надеясь найти зацепку, которая приведёт его к собственной правде. Теперь, осознав истинное происхождение своих внутренних конфликтов, Морган почувствовал, что он наконец ближе к истине. Однако один вопрос оставался нерешённым: что произошло с тормозным шлангом в той злополучной аварии?

Глубоко внутри он догадывался, что за этим могла стоять его мать, но не мог позволить себе поверить в это до конца. Возможно, истина откроется ему только тогда, когда он решится на честный разговор с ней.

С этими мыслями доктор Морган понял, что его путь ещё не окончен. Истинное понимание прошлого — и его освобождение от него — ждут его впереди, в том единственном разговоре, на который он, наконец, готов.