Глава 6 - Эмелия
Я знала, что буду чувствовать себя паршиво, с той минуты, как взошло солнце.
Я снова на полу. На этот раз я прямо у окна. В щели, где оно встречается с дверью в ванную комнату.
Я пыталась отвлечься на пейзаж передо мной, на волны, разбивающиеся о береговую линию золотого пляжа. Эта сцена была моим единственным спутником. Либо смотри на нее, либо сойдешь с ума.
Смотреть на это или позволить себе погрузиться в страдания от того, насколько все ужасно.
Здесь нет часов, но я понимаю, что сейчас, должно быть, позднее утро.
Рейс, которым я должна была лететь во Флоренцию, давно улетел без меня.
Забавно.
Я так и не села в самолет. Я здесь, и как только я осознала, что самолет сегодня утром взлетел без меня на борту, я действительно приняла тот факт, что этот кошмар станет моим новым адом.
Я все время прокручиваю все в голове и думаю, неужели папа никогда не предвидел чего-то подобного. Как он мог задолжать столько денег? Что, черт возьми, произошло? Как это произошло?
А потом была прошлая ночь. Я не могла быть более смущена тем, как я вела себя, когда Массимо прикасался ко мне. Я кончила. Я кончила на его пальцах, и обнаружила, что смакую его язык, облизывающий мой клитор. Хотя я ничего не делала, я чувствовала себя шлюхой. Я даже не могла отрицать, что мне это понравилось. Доказательства были в моих стонах, и дьявол слизывал мой сок и мое достоинство.
Дерьмо. Это полное дерьмо. А что будет потом?
Он обещал в следующий раз.
Я бросаю взгляд на небольшой поднос с едой, который стоял на столе, когда я проснулась. Я думала, что это он его оставил. Но я так и не притронулась к еде. Мне ничего не хочется. Я не могу заставить себя есть, пока не придумаю хороший план побега отсюда. Пляж рядом, но до него мне не добраться. Окно есть, но, как ни удивительно, оно заперто. И в комнате нет ничего достаточно тяжелого, чтобы разбить его. К тому же шум от разбитого стекла сразу привлечет внимание. Это последнее, чего я хочу.
Спасаться через море — тоже не вариант. Я плохо плаваю. Когда мне было десять, мальчик из моей начальной школы утонул. С тех пор вода внушает мне страх.
Но... я поплыву, если это выход. Судя по отсутствию людей на пляже и идеальной погоде, я бы сказала, что пляж, который я вижу, частный. Я думаю, он прилагается к дому. Вокруг много земли, как там, где я живу с папой. Так что, я предполагаю, здесь тоже будут охранники.
Я не узнаю свое окружение как следует, пока Массимо не решит показать мне окрестности. Если он решит их показать. Я не знаю, собирается ли он держать меня здесь взаперти, или что, черт возьми, он собирается со мной делать.
Ключ гремит в двери. Сердце сжимается. В отличие от прошлой ночи, я встаю, поднимаюсь на ноги и готовлюсь к нему.
Когда дверь открывается, напряжение в моих плечах уходит, когда я вижу охранника и двух горничных в форме. Одна несет сумку из Neiman Marcus, а другая — поднос с сэндвичами.
Они обе итальянки. Одна выглядит немного старше меня, а другая выглядит так, будто ей где-то за пятьдесят. Они входят в комнату, но охранник остается снаружи. Мера безопасности, чтобы убедиться, что если я попытаюсь убежать, он меня остановит. Боже, это кошмар.
— Доброе утро, синьора, — говорит младшая с улыбкой. — Я Кэндис, а это Присцилла. — Она указывает на старшую даму.
— Buongiorno, — говорит Присцилла с легким акцентом.
— Привет, — отвечаю я, решив, что они кажутся безобидными. По крайней мере, я на это надеюсь.
Кэндис смотрит на нетронутую еду.
— Ты не голодна? — спрашивает она.
— Нет, — лгу я. Я умираю с голоду, но думаю, что если я что-нибудь съем, меня может стошнить. — Ты принесла мне еду?
Она кивает.
— Да. Тебе стоит попробовать что-нибудь съесть.
Я не отвечаю. Они обе кажутся приятными людьми, поэтому я не хочу никого из них обидеть.
— Не хочешь попробовать это? — спрашивает Присцилла. Я качаю головой.
— Мне ничего не нужно, — отвечаю я.
Они переглядываются. Интересно, что им сказал Массимо. Как я сюда попала и все такое. Он сказал им правду? Что он практически купил меня? Или правильнее будет описать это как похищение и удержание в плену против моей воли. Я представляю себя в ситуации в зале суда, когда судья выносит разные приговоры. Я почти уверена, что любой суд согласится со всем вышеперечисленным. Я никогда не соглашалась ни на что из этого. Все, что нужно было сделать кому-то, это открыть дверь, и я бы убежала далеко-далеко, чтобы никогда не вернуться.
— Я принесла тебе кое-что... э-э, одежду. Мистер Д'Агостино хотел, чтобы ты взяла ее, пока не прибудут твои вещи, — говорит Кэндис, протягивая мне сумку. Ее улыбка меркнет, когда я ее не беру.
Я качаю головой. К черту любезности. К черту всё. Они все заодно. Мне ничего не нужно.
— Мне ничего из этого не нужно. Он похитил меня и заставил жить с ним. Мне не нужна ни еда, ни одежда — особенно когда у меня есть всё своё. У меня вещей больше, чем достаточно, и мне не нужно ничего нового. — Слова слетают с моего языка, пока я сжимаю кулаки по бокам.
Они обе выглядят так, будто не знают, что сказать. Я не могу их винить, поскольку я тоже не знаю.
Губы Присциллы приоткрываются, как будто она собирается что-то сказать, но вместо этого она вздыхает.
— А что, если мы оставим их здесь? — предлагает Кэндис, ставя сумку в угол возле туалетного столика. — Может, к обеду ты передумаешь.
— Я не хочу обедать или ужинать. Я ничего не хочу. Я просто хочу домой. — Я морщусь. Я смотрю на Присциллу, которая, кажется, проявляет больше всего сочувствия.
— Мне жаль, дорогая. Нам сказали, чтобы ты чувствовала себя комфортно. Мы больше ничего не можем сделать, — говорит она.
Отлично. Просто отлично. Идеально.
Я подношу руку к голове и заставляю себя больше не плакать. Больше никаких слез. Я больше не могу плакать. Я сделала достаточно.
— Когда привезут мои вещи? — спрашиваю я.
— Мы не знаем, — отвечает Кэндис.
— Могу ли я позвонить? — Я хочу позвонить Джейкобу. Вызов полиции был бы разумным решением, но в моем мире я знаю, что копов вызывать не стоит. Если вы выпутываетесь из ситуации, подобной моей, вы отправляетесь в горы и молитесь, чтобы враг вас никогда не нашел. — Мне нужно позвонить моему другу.
— Боюсь, это невозможно, — отвечает Присцилла.
— Я не могу пользоваться телефоном? — задыхаюсь я. В моем голосе слышна агония.
— Мы поговорим об этом с мистером Д'Агостино.
У меня снова возникает это головокружение, как будто я сейчас упаду в обморок.
— Могу ли я выйти на улицу? Подышать свежим воздухом.
Когда Кэндис прикусывает внутреннюю часть губы, я получаю ответ.
— Пока нет, — говорит она.
— Где Массимо? Куда он делся? — мой голос звучит увядшим.
— Он весь день будет на деловых встречах.
— Сегодня воскресенье, — замечаю я, чувствуя себя глупо. Может, бизнес — это код, как обычно. Может, это код для того, чтобы валять дурака. Он богат. Зачем ему весь день быть на совещаниях в воскресенье?
— Мы уйдем и дадим вам немного времени. Я вернусь и проверю вас позже, — обещает Кэндис.
Двое выходят, и дверь захлопывается с громким звуком. Ключ проворачивается в замке, и это гулко отдается в моем сердце.
Я снова заперта.
Подойдя к стене, я со всей силы бью по ней кулаком. Боль пронзает руку, но мне всё равно — по крайней мере, это дает ощущение чего-то иного, кроме безысходности и бессилия.
Опустившись на пол, я прислоняюсь к холодной стене и вновь замираю в той же позе, что и прежде.
Часы тянутся бесконечно. Кэндис возвращается, как обещала. Она пытается заговорить со мной, но я остаюсь безмолвной и пустой. Позже появляется Присцилла, но её я тоже игнорирую. Я даже не ем. Не могу.
Наступает ночь. Я закрываю глаза, засыпая в своей новой тюрьме. Помню, как думала о жизни с отцом, как о содержании в золотой клетке.
Это было ничто. Мне тогда было хорошо. Я просто не знаю, почему он так хорошо обо мне заботился и позволил этому случиться. Я виню его, но я знаю в глубине души, что его заставили. Это единственное объяснение. Монстры Д'Агостино заставили его. Вот почему он вел себя так.
Но он меня продал.
Неужели не было другого пути?
Я не знаю, во что верить и что делать. Все это причиняет мне глубокую боль, и каждый раз, когда я думаю об Италии, мое сердце разрывается еще больше.
Я дрейфую и плыву в сон, затем жжение щекочет мой нос, и я шевелюсь. Дым. Табачный дым, как у дедушки. Папа тоже курит их, когда у него гости, но у моего дедушки всегда была сигара.
Мои глаза распахиваются, чтобы увидеть яркий солнечный свет. Наступило утро, и легкий ветерок ласкает мою кожу.
Бриз. Мои глаза широко распахнулись. Я поворачиваюсь к окну, но останавливаюсь на полпути, когда вижу его.
Массимо сидит на подоконнике без рубашки и курит сигару.
У меня перехватывает дыхание по двум причинам.
Первая — вид его без рубашки.
Вторая — страх.
Я боюсь его. Я не буду лгать себе или строить из себя героя, веря, что смогу его одолеть. Я не смогу.
Он вынимает сигару и встает, давая мне возможность лучше рассмотреть его тело. Татуировки покрывают всю левую сторону его пресса и все его руки. На левой груди вытатуирован ангел, а затем что-то похожее на арабские письмена по всей правой стороне его торса и левого бедра. Я не знаю, что там написано, и не собираюсь доставлять ему удовольствие пялиться слишком долго. Не тогда, когда он выглядит злым. Я встаю, когда он подходит ближе, и молча молюсь, чтобы мое сердце не выпрыгнуло из груди. И чтобы я не умерла от страха.