Часть 12
Чимин снова сидит на мопеде, пряча улыбку за широкой спиной, когда они трогаются с места в неизвестном для него направлении. Куда-то подальше от любой возможности быть узнанным. Он мягко опутывает руками живот Юнги и жмётся ближе. Теснее. Чтобы грудью к теплу, что ощущается через плотную ткань толстовки. Все ещё не верится, что у него есть парень. И этот кто-то — сам Юнги. Ветер набирает силу, и у него захватывает дух от скорости. Не сказать, что Юнги едет быстро — это всего-то мопед, но Чимин и на таком транспорте не ездил. Поэтому пятьдесят километров в час — для него быстро. И страшно. Но за тёплой спиной, куда он льнёт щекой, этот страх притупляется. Чимин лишь сильнее стискивает руки на животе, а Юнги немного изгибается вбок, будто эти самые руки причиняют дискомфорт. Закрадывается мысль, что стычка с отцом была серьёзная, и Юнги, возможно, швырнули о какой-то угол. Или… Чимин даже думать не хочет о другом варианте. Юнги ушёл из школы раньше него. Он сам видел. А когда уходил после, его друзья весело общались во дворе школы. Там все было без сомнений. Но сбитые руки, саднящий бок, ушибы — это частично похоже на правду. Если Юнги и сталкивался с отцом, то почти никогда не защищался, а сейчас всё выглядит немного иначе. Но Чимин отмахивается от душных мыслей. Не сейчас. Может, позже спросит Юнги, когда эгоистично проведёт с ним немного времени и насытится чужим присутствием. У него настоящее свидание, что бы это не значило. Первое. Особенное. Портить его не хотелось бы душным допросом.
Минут двадцать под ласками ветра на лице, смело взъерошенные волосы, и вот они уже где-то на окраине города, в небольшом райончике с кафешками. Это и понятно, почему подальше от центра и любопытных глаз. Их не должны видеть вместе. Не должны прознать об отношениях, что только зарождаются. Не должны тянуть руки туда, где им не место. Чимин прекрасно это понимает. Он не готов говорить всему миру, что ему нравится Юнги. Нравится парень. Слишком много грязи последует за таким признанием. Громкое «педик» осуждающе дышит в спину. Не в его мире с этим жить — там и так не очень светло, хоть в последнее время стало немного ярче. Будто самый тёмный час перед рассветом уже прошёл. Так кажется Чимину. Одиночество позади. Чувства в груди наполняют его светом.
Юнги хлопает ладонью по окольцованным рукам на животе, глушит мотор и осматривает улицу. Но вставать не спешит, позволяя чуть дольше положенного прижаться к крепкой спине грудью. Чимин послушно скидывает руки, чуть отстраняется, но запах шампуня с чужих волос все ещё забивается в нос. Щекочет ароматом.
— Ну что, идём? Ты обещал накормить меня мясом с рук. Не растерял свою храбрость, а? — подтрунивает Юнги, чуть обернувшись через плечо.
Чимин кивает, застенчиво пряча улыбку за спиной, пока упирается руками в плечи, чтобы встать. Теперь эти слова с кормлением таят в себе нечто большее. За ними флирт, эмоции, чувства и забота. Он краснеет от одной мысли, что все, о чем он думает, заметно и другим. Бросает взгляд на кафе, которое скорее забегаловка для простых рабочих, но ему почему-то от этой простоты уютно. Главное, что они вкусно поедят, хорошо проведут время. Вместе. А интерьер Чимина никогда не волновал. Он не привык к роскоши, и обед с Чонгуком не сделал из него избалованного жизнью мальчика. Чимину комфортнее в таких вот местах, где он чувствует себя в своей тарелке. Да и переплачивать за угощение, в виду того, что у них не много денег — не имеет смысла.
Юнги подталкивает в спину, пропуская его вперёд, тычет пальцем на столик в углу возле окна и едва заметно проводит рукой по боку, мягко направляя его. Уходит к хозяйке делать заказ, пока он осматривается. В помещении довольно мало мест — штук шесть столов всего-то. И тесно. Люди сидят почти спинами друг к другу, но это никому не мешает. Шум — привычное выражение эмоций у собеседников. Никому нет дела до сидящих по соседству людей. Занято не всё, но Чимин уверен, что спустя ещё час — здесь будет аншлаг. Он щелкает переключатель под круглым столом, включая гриль. Надо немного времени разогреть металлическую крышку, где будут совсем скоро шкварчать аппетитные кусочки свинины. Теперь он в курсе. Юнги несёт мясо, а хозяйка за ним — поднос с закусками. Пока все сгружают на стол и расставляют посуду, Чимин слегка краснеет. Ему почему-то кажется, что женщина должна догадаться, зачем они пришли в это место. От этого немного неловко, но с виду не похоже, что та так думает. Это всего лишь неуверенность Чимина кричит в нём, что он делает что-то неправильно, и обязательно должен быть осуждён хотя бы взглядом. С Чонгуком он этого не чувствовал, потому что там у него мысли были совсем прозрачные. А когда рядом Юнги — так не бывает. С Юнги он постоянно думает о близости и смущается собственных же мыслей. Потому что думать иначе не получается. Ему нравится Юнги. Привлекает так, что подкашиваются ноги от зрительного контакта, которого тот так усиленно всегда избегает.
— Так-так-так, — Юнги деловито с лёгкой улыбкой на лице раскладывает лоскуты свинины на разогретом металле. Чимин теперь вглядывается внимательнее в чужое лицо после снятия капюшона. Разглядывает пластыри на скуле, бровях, переводит взгляд на такие же нелепо заклеенные руки. Юнги становится жаль. Его отчаянно хочется коснуться. Тот явно старался скрыть все это, чтобы выглядеть хорошо. Для него хорошо. Хотел понравиться. Впрочем, как и он сам, когда перерывал весь свой шкаф. — Сейчас поедим, — на последнем слове Юнги давится слюной, не отрывая глаз от лакомства.
— Юнги-и-и, — тянет Чимин, понижая тон почти до полушёпота, дождавшись, когда встретится с заинтересованным взглядом. — Ты красивый, — и тут же отводит взгляд в сторону. Сказал, что хотел. Похвалил чужие старания понравиться ему, несмотря на неприятность с ссадинами. Юнги застывает с щипчиками в руках, неловко хмыкает от удовольствия, шатает головой из стороны в сторону, наслаждаясь моментом, и улыбается. Чимин не может не посмотреть. Улыбка — нечастый гость на этом лице. Но сейчас та настолько широкая, что видны дёсны. Юнги щурится, продолжая улыбаться, и создает вид занятости, но сразу видно, что тот смущается, и стереть эту эмоцию пока ещё не в состоянии.
— Айщ, зачем ты мне такое говоришь? — наигранно возмущается, указывая щипчиками для мяса в его сторону. — Себя видел?
Чимин хрюкает от смеха, прикрыв рот рукой, и тоже щурится глазами. Первый прожаренный кусочек, когда мясо нарезано ножницами, Юнги подталкивает в его сторону. Вздёргивает бровями, дав знак есть. Но Чимин уверенно кладёт этот кусочек в лист, следом закусок, соуса, и заворачивает. Как научили. Оглядывается по сторонам украдкой и тянет руку вперёд. Плевать. Пусть смотрят. Чонгука он кормил и даже не подозревал об этих взглядах. А Юнги он обещал. Обещал быть храбрым.
— Вот же ж, — Юнги улыбается и быстро распахивает рот, чтобы принять угощение. Чимин же отворачивает голову к стене, пряча глаза и непослушные губы, что тянут щёки вверх. Он смущён. Доволен. Всё-таки набрался храбрости сделать это, зная, что за этим действием кроется его симпатия. Увидь кто его улыбку — без сомнения всё поймут. Юнги же мычит от удовольствия, пережёвывая мясо и прикрыв веки, наслаждается вкусом. А Чимин уже сворачивает себе кусочки и отправляет в рот. Следом туда отправляется ложка риса.
— Юнги, — пережёвывая мясо, Чимин вскидывает брови от мысли, что волновала его. — Ты говорил Мин Су, что договорился со мной о занятиях. Ты действительно хочешь подтянуться в учёбе? Я с удовольствием помогу тебе, если это так.
— Сказал, но чтобы он отстал от тебя, — Юнги задумывается над вопросом, смачивая мясо в соусе. — Но я не против. Мне это нужно. Желательно, если точнее. Может, что-то исправлю в своей жизни.
— Конечно, я помогу, — Чимин охотно кивает головой. — Тебе ведь нужны хорошие отметки при выпуске через год. Времени у нас в достатке. Куда ты планируешь идти после школы? — Чимин с интересом заглядывает в чужое лицо. Там теперь нет улыбки. Юнги мрачнеет, сворачивает мясо и сует снова ему в рот. Чимин же не успевает распахнуть губы, соус мажет уголок рта, пачкая и щёку. Ему будто пытаются заткнуть рот, чтобы не говорить на эту тему. Выходит как-то грубо, но Юнги тут же пытается исправиться. Смахивает пальцем капельку с уголка, проводит подушечкой по губам, собирая остатки, и тут же отправляет испачканный палец в рот. Тот не стесняется взглядов, даже не смотрит по сторонам, в отличии от него. Но никому нет дела. — Так всё же? — с набитым ртом Чимин настаивает на ответе, а Юнги недовольно тяжело вздыхает.
— В армию. Как только смогу, так сразу. Такой был план изначально, — Юнги облизывает палец, глядя на его губы, а Чимин прекращает жевать. Он и не думал, что Юнги не собирается идти учиться. Вот так просто тот вывалил на него свой уход. Да, Чимин тоже вынужден будет с этим столкнуться, но не думал, что кто-то готов так сразу пожертвовать своими полутора годами жизни в разгар молодости. Но, возможно, чем дальше, тем тебе сложнее расставаться с этим временем. Почему бы не сразу, когда ты молод, наивен и глуп?
— Почему? А образование? — Чимин растерянно хлопает ресницами, кусок же не лезет в горло, перекрывая дыхание. Он почти давится, пытаясь переварить услышанное. У их отношений появился срок годности. Возможно, то, что между ними, вообще не продлилось бы долго, но сейчас там стоит четкая дата — выпускной. Слишком неправильная у них связь для окружающего мира, но уход на год с лишним может все изменить.
— Может, и не сразу. Как закрою долг отца, так и пойду. По крайней мере, я планировал так сделать раньше. Сейчас не знаю уже. Сложно всё.
— Долг? — Чимин с трудом глотает, откладывая палочки для еды в сторону. А вот и третья сторона медали, что тяготит шею Мин Юнги.
— Да. Долг. Он взял кредит, а отдавать надо мне. Я спрятал его паспорт, печать, чтобы он больше не мог брать у ростовщиков заём, поэтому он целиком зависит от меня. Вот и ссоры из-за этого. Да и не только. А всякие подработки на рынке в хорошие дни для него — только на выпивку подбрасывают денег. Так что да, выплачу его долг и уйду в армию. Больше мне ничего не светит, — Юнги устало трёт переносицу и прячет глаза, отправляя кусочек мяса в рот.
Теперь угощение для Чимина выглядит непомерно дорогим. Юнги сейчас выкраивает деньги на это чёртово мясо, лишь бы сделать ему приятно, потому что Чимин просил. Лучше бы поели курочки. Прикусить бы себе язык за эти слова, что сорвались с губ пару дней назад. Просить дорогое угощение у того, кто должен кормить себя, отца, содержать обоих и выплачивать чужие долги — верх неправильности.
— Тогда я угощаю, — мямлит Чимин, подталкивая на тарелку новые прожаренные кусочки палочкой, а сам сует ложку риса в рот.
— Я не понял. Ты меня жалеть собрался? — Юнги недовольно вскидывает взгляд. Злится. Это видно по горбинке между бровями, что сморщилась в секунду. — Если будешь себя так вести, я больше ни слова тебе не скажу. Ты спросил — я поделился. А сейчас оскорбляешь меня своими словами, будто я не в состоянии заплатить, — агрессивно накладывает мясо на лист ему в тарелку. — Не надо, Чимин. Я не просил у тебя денег.
— Я не это хотел сказать. Просто…
— Просто что? Я пригласил тебя, мне приятно. Я угощаю. У меня есть деньги. Да, я экономлю, питаюсь просрочкой из магазина, не покупаю новых вещей, но это не значит, что у меня нет денег сводить тебя на свидание и накормить. Я получаю больше тебя, можешь быть уверен. Просто хочу поскорее выплатить заём, проценты и всего-то избавиться от груза на шее. Чтобы больше не вспоминать этого ублюдка никогда. Да, у меня мало времени, много проблем, и совсем нет желания тратить остатки на учёбу. Хотелось бы подтянуть, но это лишь мысли вслух.
— Но он ведь может взять снова. Занять, — уточняет Чимин. — Ты не должен, Юнги. Не должен брать на себя ответственность за него. Это неправильно.
— Все в этом мире неправильно. Не жить теперь, что ли? Не сможет он! И да, я должен. Даже когда он сдохнет — я буду должен. Думаешь, кредиторы к нему приходят долги выбивать? Не знаешь — не говори! — Юнги опускает глаза на свои руки, забыв о мясе, что сейчас пережаривается на одной стороне. — Ты слепой, Чимин. Просто оставим это, ладно? Не хочу я в это лезть сегодня.
— Так это они сделали? Кредиторы? — Чимин тычет в ссадины на лице. Юнги тупит взгляд и молчит. Видно, как играют желваки под кожей, как нервно тот хватается за щипчики и нарезает новый лоскут с мясом на гриль, потому что предыдущий немного испорчен. А Чимин совсем храбро, забыв об окружении, накрывает своей рукой чужую. Та опускается на стол, будто совсем без сил. Их близость спрятана по ту сторону за грилем — ближе к стене. — Спасибо за угощение. Очень вкусно. И я попробую тебя подтянуть. Может, все будет иначе, Юнги. Я верю. Если ты подтянешься, то не придётся идти в армию. Колледж. Да, может, он? А уже потом в армию.
— Я не вытяну.
— Что-нибудь придумаем. Ты справишься, — Чимин поглаживает большим пальцем руку на столе, задевая на костяшках пластырь. Сейчас Юнги выглядит очень сильным, хоть и видно по лицу, что устал. Точнее, ему позволяют увидеть это. Раньше Чимин бы и не заподозрил такого. Он живет в своем тихом мире и не подозревает, что за стеной совсем другой. Даже несмотря на ту ситуацию, в которой находится, варится каждый день, сталкиваясь с проблемами — этот человек вызывает в нем восхищение. Чимину кажется, что в эту секунду Юнги завоевал не только сердце, но и уважение, как к человеку, который несмотря на разногласия в семье — жертвует собой.
Юнги молчит, довольно долго, пялится на их руки и отвечает ласковыми поглаживаниями пальцами. Переворачивает запястье кверху, чтоб стиснуть в ладони чужую влажную и пройтись подушечками по коже. Думает над чем-то, а после тихо говорит:
— Я хотел сбежать. Хотел бросить все, забыть. Но не смог. Хотел в армию, чтобы поскорее отслужить и жить уже своей жизнью. Но потом все изменилось. Он скоро сдохнет. Я вынужден остаться. И не говори, что тебе жаль. Мне это не нужно, — Юнги упрямо вскидывает глаза, встречаясь с его шокированными. — Мне не жаль, и тебе не должно быть. Я делаю это ради себя. Если я выплачу долг — квартира останется моей. Я буду жить один, без этого ублюдка. Смогу хоть как-то наладить все в жизни, понимаешь? Мне не жаль его. Ясно?! А потом случился ты, и я совсем потерялся в своих планах.
— Что с ним? — Чимин сглатывает ещё один ком в горле. И это он еще думал, что у него темно в жизни — как же заблуждался. Рассвет у Юнги нескоро, в отличии от него самого. Он поражается сейчас чужой выдержке. Юнги не жаль собственного отца, но это и понятно. Будь у него такой же — Чимин тоже не ударил бы палец о палец, но Юнги его кормит, ухаживает. Юнги лучше него. Чимин бы не смог. Он готов делать это только для матери, которая его любит, но никак не для того, кто бы его бил. В памяти всплывают отрывки разговора, что отцу недавно было плохо, и Чимин цепляется за это. Тогда он не придал этому значения, да и не должен был. Пьянки дело такое — обычно после них всегда плохо, и это не новость. Но, видимо, плохо тому было не только из-за этого. Всему есть причина.
— Печень. Уже недолго осталось. С каждым днём всё хуже. У него изменился цвет кожи… Знаешь, неудачное мы время выбрали для таких разговоров, — Юнги нервно хмыкает, грустно улыбаясь. — Прости, сам же сказал не будем, а потом вывалил все на тебя.
— Ничего, Юнги. Я готов слушать, — Чимин снова стискивает чужую ладонь, а Юнги, оглядываясь, замечает взгляды на них и неловко вытаскивает её, пряча руку под стол. — Почему не лечь в больницу? Но… как же ты?.. А учёба? Тебя заберут? Недолго — это сколько? — в голосе страх. Не за чужую жизнь. На отца плевать. За Юнги страшно, которого заберут органы опеки или ещё кто. Он вообще не в курсе, что в таких случаях происходит, когда ты почти совершеннолетний.
— Чимин, — Юнги нервно чешет затылок рукой, встряхивает головой, будто сбрасывает с себя налёт грусти, и цепляет на лицо лёгкую улыбку, что искусственно натянута обстоятельствами. — Не заберут. Все нормально. Не переживай. Просто мне так будет легче. Вот и все. Не заморачивайся, просил же. Я могу себя содержать, а взрослых подростков в приют не берут. Пособие назначат, соцработника, может, или опекуна. Да неважно это. У меня есть работа и крыша над головой. Все, теперь точно закроем тему. У нас свидание, а не банк проблем с безлимитом на них. Ешь давай!
— Угу, — Чимин чуть расстроенно хлопает глазами и усиленно кивает головой, соглашаясь с чужими словами. Не стоит продолжать больную тему. Юнги и так раскрылся ему в слишком многом. Чимин уверен, что единственный, кто знает о нём столько — только он. Знает о побоях от отца, что теперь окрашены в злость от отрицания неизбежной участи и желания забыться в алкоголе, который Юнги отказывается покупать. Как и эгоистичное «погулять напоследок», спустив новый заём, за который придётся расплачиваться ближайшим родственникам. Поэтому Юнги хотел сбежать, чтобы больше не жить рядом, не терпеть, но все изменилось. Отчасти и он причина этому? Может быть, но Юнги реалист. Хочешь сохранить крышу над головой — плати. Избитый закон джунглей жизни. Его жизнь в сравнении с другой ещё скучна и безнадёжно сера. Отнюдь не чёрная, как думалось раньше. У Юнги все серьёзнее. — Ты же скажешь мне, если будет нужна помощь?
— Хорошо. Я говорил уже, ты единственный, кто знает обо мне так много, — Юнги серьёзно смотрит прямо в глаза. — Надеюсь, это что-то значит для тебя.
— Почему ты говоришь это?
— Неважно. Просто ляпнул.
— А друзья? Мин Су, — давится Чимин от одного упоминания имени. — Они в курсе?
— Нет. Они просто способ держаться на плаву в школе. Богатые и платят за те же обеды в столовой. А с меня поддержка их уровня крутости, популярности. Можно сказать, немая договорённость, чтобы те чувствовали себя уверенными и опасными. Давай лучше поговорим о приятном. О тебе. Твоём таланте? Что ты там сегодня черкал так, что порвал листок в блокноте? Будто псих какой, — хмыкает Юнги.
— Ах, это, — Чимин смеётся, возвращаясь мыслями к ситуации и собственной ревности. — Ревновал тебя, вот и почеркал. Не важно что, нарисую ещё.
— Я говорил тебе не черкать рисунки, Чимин! — ворчит Юнги.
— А ещё ты говорил, что я придурок, — Чимин лукаво выгибает бровь, перекривляя сказанное ранее.
— Я был не в себе, — улыбаются в ответ, подсовывая последние кусочки мяса, когда сам ест те, что пережарены с одной стороны из-за недавнего разговора. — Как и ты, когда говоришь, что ненавидишь меня.
— О, даже не представляешь, как… И сейчас ненавижу, — воображает Чимин, закатывая глаза, и продолжает улыбаться. Сказать это куда проще, чем то же «нравишься». Юнги кивает, дожёвывая сухое мясо, и тихо вторит «взаимно», поджав губы и морща подбородок. Обменялись любезностями, а теперь тайком поглядывают друг на друга, пробегая взглядом по помещению и людям.
— Пошли, — кивком головы в сторону выхода. — Я хочу ещё в одно место.
Чимин тут же поднимается, готовый следовать куда угодно. Он то и дело поглядывал на руку, что лежала на столе или держала щипчики. Хотелось касаться Юнги постоянно. Гладить рельеф вен, что избороздил кожу своим узором. Не ускользнуло и то, что Юнги обдирает кутикулу вместо того, чтобы её срезать. А ещё наверняка тот грызёт ногти. Детская привычка в исполнении грозного хулигана его школы выглядит довольно милой.
Чимин снова льнёт к тёплой спине, подставив лицо ласкающему ветру, когда садится на мопед. Так приятно, что он щурит глаза на полный живот и кладёт подбородок на чужое плечо. Опутывает руками живот, прижимаясь крепче, и позволяет себе немного шалости, пока Юнги везёт его куда-то в центр. Чимину нет разницы, в какое место, лишь бы ближе, лишь бы была возможность прикоснуться и не бояться осуждения в глазах людей. После тяжёлой исповеди — Чимину просто необходим контакт. Хочется показать, что Юнги не один, что он его поддержит, и вообще хоть как-то выразить свои чувства. Чимин с улыбкой проводит носом по чужой шее, а руку с живота перекладывает на бедро. Скользит по нему к острому колену преступно медленно. Он храбрый, когда никто не видит, а Юнги не может ничего сделать с этим, удерживая руль. Знает, что опасно отвлекать водителя, но очень хочется. Себе отказывать сложно. Большего позволить он себе не мог, поэтому просто сжимает ладошкой бедро, стискивая пальцами мышцы через ткань. Юнги чуть оборачивается в его сторону, склонив голову, чтобы избавиться от отвлекающего носа на коже, и ворчит:
— Пак Чимин! Не отвлекай водителя! Я о дороге должен думать, а не о стояке.
Чимин на это хихикает, тут же возвращая руку на живот, но теперь до ужаса заинтересован происходящим в чужом паху. Там со слов Юнги — все твёрдо. Но он не решится накрыть ладонью, чтобы проверить лично. Лишь задевает мизинчиком ремень, как бы невзначай, и шепчет на ухо:
— Врёшь ты всё. Я просто погладил твою ногу.
Довольно предсказуемо, что его руку хватают за запястье, чуть сбавив скорость и прижавшись к обочине, чтобы удерживать руль в безопасном положении, и спускают ту в пах. Накрывая своей, сжимают. Там действительно твёрдо. Чимин краснеет. Добиться желаемого не составило труда, и он впервые замечает, что не так уж это и сложно. Кажется, чужая находчивость заразна. Он и не знал о себе, что тоже умеет юлить, чтобы получить, что хочется. Он немного гордится собой, но это меркнет на фоне собственного возбуждения. Руку отпускают, перехватываясь за руль, а ему совсем не хочется делать то же самое. Там, в чужом паху, твёрдо и горячо. Чимин снова жмёт выпуклый бугорок и чувствует, как гудит спина Юнги от стона. Тот немного выгибает поясницу, чтобы сбавить давление, и снова слышится требовательное «Чимин!». Этого достаточно, чтобы спугнуть, поэтому Чимин тут же послушно возвращает руку на живот. Мажет носом по уху, кладёт подбородок на плечо и улыбается.
Юнги привёз его к озеру Сокчхон в самом центре Сеула. Довольно неожиданный выбор. Набережная вокруг парка развлечений забита гуляющим народом и парочками. Но Чимину не хочется туда. Он упрямо машет головой на любые уговоры затянуть его в парк. И указывает пальцем в обратном направлении. Лучше пойти на второе озеро за магистралью. Там тихо, меньше народа и есть места, где можно одиноко посидеть на газоне у воды. Юнги соглашается, покупая им кофе. Пока они гуляют вдоль речки на приличном расстоянии друг от друга, Чимин успевает рассказать о своих планах на будущее. Что хотел бы поступить в национальный университет, но пойдёт скорее в общественный колледж, потому что стоимость обучения высокая, а та стипендия, что выдаётся государством — покрывает лишь мелкие расходы. Получить грант на бесплатное обучение Чимин попросту не рассчитывает. Он не гений, а просто хорошо учиться недостаточно. Суровая реальность, в которой он родился без средств для существования, не позволит ему так просто выбраться на свет. Приходится брать то, до чего достают руки. Кредит, о котором так смело заявлял в ссоре с Сокджином, тоже брать не хочется. Попивая кофе, Чимин заверяет Юнги, что у него тоже есть шанс поступить в младший общественный колледж на профессиональное обучение. Да, не очень престижно, но это все же лучше, чем совсем без диплома. Юнги соглашается, тянет его к воде на газон под деревьями сакуры. Жаль, что сейчас не весна, и та не цветёт. Чимин уверен, что было бы очень красиво вот так вместе посидеть под цветущими деревьями будущей весной.
На вопросы относительно матери Чимин с удовольствием отвечает. Делится чужими заботами, теми проблемами, о которых знает, когда у неё случаются задержки с возвращением домой. Но вот на такие же вопросы о матери — Юнги отмалчивается. Отмахивается, что уже и не помнит. А говорить об этом — совсем нет настроения. Чимин не налегает. Уверен, что раз не хочет рассказывать — там не лучше ситуация, чем с отцом. Чимину не жалко мужчину, что одной ногой на том свете. И даже не будет кривить душой — хочет, чтобы поскорее Юнги избавился от этой ноши и побоев. Но понимает, что раз тот всё-таки ухаживает за этим конченным человеком, тот что-то да значит для него. Что бы Юнги ни говорил. Чимину грустно из-за этого. Взращённый в жестокости, привыкаешь к своему мучителю. И даже любишь, потому что считаешь себя недостойным хорошего, иного отношения. Юнги хочется показать другую сторону Луны. Там, где светло. Поэтому вскользь, но Чимин упоминает и новых друзей, из-за которых в последнее время стычки с Мин Су. Но Юнги упорно молчит, отказываясь комментировать. Чимин хотя бы донёс, что ему важно иметь хоть каких-то друзей, потому что Юнги ему не друг. Не на людях точно. А быть отшельником — хреново.
Кофе заканчивается довольно быстро. Вода, отзеркалившая огни фонарей, идёт рябью волн, когда Юнги забрасывает в неё монетку. Круги расползаются и стихают под звуки сиплого голоса:
— Хочу вернуться сюда с тобой, — глядя на гладь темных вод, тихо произносят после монолога о друзьях.
Чимин не совсем понимает сказанное. Он согласен ездить сюда хоть каждую неделю, если будет такая возможность с их занятостью. Он поднимается, приближаясь вплотную со спины, насколько это позволяет общество, и тайком сжимает чужие пальцы на повисшей вдоль туловища руке.
— Обязательно вернёмся, — шепчет на ухо, мягко поддев замёрзшим после длительного нахождения у воды носом.
Дорога домой предательски короткая. Чимин не успевает разнежиться на чужом плече, когда Юнги паркуется у их дома. На дворе ночь, людей почти нет, и это даёт ему хорошую возможность взять Юнги за руку. Пройтись по лестнице, где хотелось бы поцеловаться в тени, но случайные прохожие мешают. Руки приходится расцеплять, и Чимин в такие моменты ненавидит этот мир за осуждение, которым тот готов сыпать в любой момент, если у кого-то есть кардинальные отличия в принятых обществом нормах.
Юнги застывает напротив него у двери квартиры и неотрывно смотрит в глаза. Ждёт чего-то. Чимин видит это, улыбается смущённо, оглядываясь на одиноко уходящего соседа в конце коридора.
— Где ты видишь себя через десять лет? — прилетает вопрос от Юнги. Довольно неожиданно, но это отвлекает, пока оба ждут, когда коридор опустеет.
— Сложно. Я не знаю. Не знаю, где буду через столько времени. Но, наверно, здесь же. Дома. С матерью. Куда я денусь? — пожимает плечами Чимин. — А ты? Где ты будешь через десять лет?
— Здесь.
Юнги тычет пальцем ему в грудь в область сердца и улыбается. А Чимин начинает смеяться, пока Юнги подхватывает его смех.
— Самонадеянно, знаешь ли, — Чимин флиртует, заглядывая в глаза. — Ты так уверен в этом?
— Более чем. Я же украл твой первый поцелуй, свидание. Разве это не останется в твоём сердце, Пак Чимин? Не будь жесток ко мне, — Юнги наигранно хмурит брови, делая вид, что обижен. Цокает, отвернув голову в сторону уже пустого коридора, и тужит щеки, чтобы не улыбаться.
— Ты подарил мне свой. Забыл? Тогда моё место через десять лет тоже будет здесь, — Чимин мягко накрывает ладонью грудь, подступаясь ближе. Ждёт, когда Юнги повернёт к нему голову и столкнётся взглядом. — Если ты не соврал, конечно же…
— Соврал? Эй! Следи за словами! Я с мужиком сосался. Как же, забудешь такое… — ворчат в ответ. — Ты там уже обжился, — взгляд косят на руку, что лежит на сердце, намекая на простую истину, что Чимин ему чертовски нравится.
Чимин уже не ждёт, когда Юнги на него посмотрит. Он мягко поворачивает пальцами чужой подбородок к себе, тянется, приподнимаясь на носочки, и накрывает губы своими. Это впервые, когда он сам целует Юнги. Первым. Всегда случалось так, что инициатива была в других руках. Он легко втягивает нижнюю, причмокивая, и прерывисто ластится поцелуями. Весь вечер ждал этого момента, когда можно будет дорваться и отпустить себя. Юнги вот тоже. Тот быстро реагирует, опускает руку на талию, ползёт поперёк неё, притягивает и вжимает тело в грудь. Раздавливает несчастные сантиметры между ними и накрывает лицо своей ладонью. Юнги жадный, но Чимину это очень нравится. В каждом движении чувствуются желание, страсть, ненасытность. Поцелуй тут же углубляют. Теперь они опытные. Столько целовались уже, что гордо можно сказать — умельцы. Мокро лижут губы, толкаются в распахнутый рот друг другу, сплетаясь с голодным языком. Пальцами Юнги фиксирует челюсть, сжимая их на горле. Не позволяет зажаться, стесняться, лишь бы целоваться так, как хочется. Чимин задыхается. Задыхается от чувств к этому человеку. Никогда не устанет это мысленно повторять — с Юнги ему не хватает ни дыхания, ни стойкости в ногах. Вот так просто — всего-то поцелуй, а он уже отказывается воспринимать реальность, что они всё ещё в коридоре, что в любой момент могут появиться нежданные свидетели. В этот момент так плевать, что страшно. В руках Юнги Чимину не страшно. Там он на своём месте, о котором и не подозревал никогда. Его крепко держат за талию, глубоко целуют, удерживая лицо ладонью, а в паху колет резким удовольствием. Это слишком для его слабых ног, что тут же сводятся в коленях. Чимин цепляется за плечи, ползёт руками к шее, зарываясь в волосах, и уже виснет, опутав Юнги. Он шумно выдыхает, местами срывается на тихий стон, когда языки в очередной раз сплетаются вместе, скользя друг по другу напористыми толчками.
Юнги чуть отстраняется, хапая воздух, и дышит гулко, будто пробежал стометровку, пока расфокусировано смотрит в глаза. Чимин уверен, что они у него такие же черные, как и сейчас напротив. Молчание затягивается, а его не спешат поцеловать снова. Скорее, уговаривают себя отпустить, расслабить руку на талии и отстранить непослушные пальцы, что сейчас потирают кожу на шее за ухом.
Чимин кивает головой в сторону кладовки, с намёком на продолжение. Не готов уйти домой вот так сразу, не насытившись поцелуями. Юнги не улыбается. На лице серьёзность. Взгляд бегает по глазам. Его тянут за руку, уверенно шагая в конец коридора. От предвкушения у Чимина дрожат ноги и нижняя челюсть. Почему-то становится холодно, или тело просто вздрагивает от нервного перенапряжения. Там, за дверью, с ним церемониться не станут, но ему этого так сильно хочется, что все внутри стягивается в узел. Прижмут, стиснут в ладонях, огладят лопатки, опутают руками, что непослушно будут шарить по телу. По горящему от возбуждения телу. Так и случается. Юнги распахивает дверь, подталкивает его, оглядываясь в коридор, и тут же нетерпеливо захлопывает за собой. В помещении темно, но это то, что нужно сейчас. Зрение не успевает адаптироваться к слабому тусклому свету, что сочится через небольшое матовое окно.
Чимин в плену. В плену рук, губ, языка. Он умирает и готов снова и снова задыхаться. Охотно отвечает на ласку, позволяя терзать свои губы зубами и упрямым лижущим языком. Ему так хорошо, что колени не держат, а в купе с ними и бедра. Но его держат руки, что прижимают к вздымающейся груди. Его задницу бесцеремонно сминают, тянут чуть вверх, заставляя проехаться твёрдым пахом по такому же, и Чимин срывается на стон наслаждения от нужного давления. Юнги тянет на себя, ближе к кровати, в которой столько раз засыпал, избегая дома. Садится, упираясь затылком о стену, и тянет Чимина к себе. Уже видны очертания лица в полумраке, распахнутый рот, губы, что блестят от остатков его собственной слюны. Что говорить о глазах. Юнги смотрит с восхищением. Неприкрытым. С таким откровенным желанием, что Чимину верится, будто он на самом деле настолько красив, что у Юнги перехватывает дыхание. Чужой взгляд бегает по телу, обратно к глазам и снова на грудь и пах, будто он голый перед этим человеком, когда Чимин забирается сверху, усаживаясь на бедра. Слышится вздох. Тихий, но честно восторженный. Ладони ложатся ему на бедра, скользят, стискивая пальцами кожу до вмятин. Слишком сильно, но Чимин понимает чужое неумное желание. Сам, бывает, забывается, когда тянет волосы Юнги, зажатые в кулаке, назад. Или впивается ногтями в плечи, будучи уверенным, что там даже через ткань останутся лунки. Его притягивают, вынуждают проехаться задницей по запертому в штанах члену, и Юнги слишком откровенно стонет, потянувшись губами к его, задрав голову вверх.
Чимину хочется услышать этот звук снова. Проглотить, оставить себе и запомнить момент, когда ты нравишься настолько, что просто не могут сдержаться. Он накрывает губы Юнги своими и напористо давит промежностью на член. Юнги снова стонет так откровенно, что у него от этого в штанах дёргается член в продолжительном спазме. Ответный стон так же жадно глотают, как и он сам до этого.
— Блять, Чимин, — Юнги отрывается от губ, но руки ритмично сминают ягодицы, будто тот сдерживает себя, чтобы не вскинуть бедра и не заставить проехаться снова. — Эта позиция меня чертовски заводит. Лучше слезь, или я кончу в штаны. А мне не хотелось бы, — глаза, что сейчас смотрят на него, блестят от возбуждения в темноте. Юнги пытается поменять их местами, но Чимин упрямо не позволяет, надавив коленом на матрас.
— Нет, давай так. Мне нравится. Хочу этого, пожалуйста, — Юнги застывает, вглядываясь в лицо, стискивает бёдра, делая глубокий вдох, будто решает что-то.
Рука на заднице подталкивает сделать новое движение, когда Юнги тянется к губам, выпрашивая поцелуй. Чимину думается, что в таком положении он руководит процессом, и честно, ему нравится эта мнимая власть над этим крепким телом. Нравится видеть, что его так сильно хотят. Нравится возбуждать до чертиков в темноте и урывать себе восторженные вздохи, потому что Юнги признается, что в такой позиции он слаб перед ним. Юнги давит сам, получая желанное трение. Разрешает продолжить несмотря на то, что окажется снова в неудобной для него ситуации. Тот хмурит брови и тут же ныряет рукой ему в пах. Находит пальцами пуговицу, вжикает молнией и распахивает ширинку, добираясь до белья и члена. Сминает почти болезненную твёрдость. Уравнивает их возбуждение, когда высвобождает головку и ствол, обхватив пальцами. Юнги проводит рукой до основания, вынудив Чимина простонать в губы, когда вторая рука неизменно подталкивает в поясницу, чтобы двигался. Теперь уже и он сам в том же остром возбуждении, когда, качнув бёдрами, проезжается по члену Юнги промежностью в купе с толчком в плотно сжатые кольцом пальцы. Чимин зарывается руками в чёрные чуть длинные волосы, сплетается с языком и тихо протяжно мычит сам. Юнги стискивает его головку, трёт её взмокшими от смазки пальцами, требуя новых звуков. В отместку же за собственное состояние, хочется довести и Юнги. Сейчас нестыдно быть откровенным. Чимин давит задницей на пах одним мощным резким движением вперёд. Проезжается по члену, срывая с губ скулёж. Неожиданный звук — открытие. Сиплый стон — волшебный, а звонкий от Юнги — выносит Чимина острым возбуждением. Получается так же резко толкнуться членом в кольцо из пальцев, когда хочет услышать эти звуки снова. Резкие толчки на член Юнги загоняют и его самого. А потом сил и воли остановиться больше не хватает. Точка невозврата пройдена, когда его возбуждение замирает на грани. Чимин снова двигает пахом, проезжаясь ритмично по члену вперёд-назад, и чувствует, как давит на крепкое возбуждение между ног Юнги. Там совсем твёрдо. Впрочем, как и у него. Юнги помогает не сбавлять темп, водит рукой по члену, давит пальцем на головку, размазывая капли сочащейся смазки, и прерывисто дышит ему в рот, когда второй подталкивает сзади. Чужие пальцы за спиной ныряют под ткань, стискивая голую ягодицу, и неожиданно для него в одно касание давят по центру.
— Чи… Чимин, — запинается Юнги на выдохе, — я больше не могу. Это пиздец, — задыхается, жмурится, забывая о том, что они целовались, и быстрее двигает рукой по члену, перехватившись за задницу ладонью поудобнее.
Юнги вскидывает бедра вверх, упирается членом в промежность и вдавливает Чимина в себя. Пару почти незаметных толчков, и тело, на котором Чимин сейчас сидит — каменеет. Юнги кончает, продолжая ритмично дрочить ему, а он срывается следом, перехватываясь за свою головку рукой. Стискивает ладонь, чтобы выплеснуться в неё и не запачкать чужую толстовку. У него хотя бы есть такая возможность. Юнги же кончил в штаны. Снова. На этот раз в одиночестве. Всего лишь маленькая неприятность, но Чимину это нравится. Нравится, что в неудобном положении сейчас не он. Юнги хлопает его по ягодице, призывая подняться, и ждёт, но Чимин с озорством в глазах двигает бёдрами напоследок и смеётся.
— Вот зараза, а, — бурчит Юнги. — Мало того, что кончить в штаны заставил, так ещё и размазал там все. — Юнги всё же встаёт, неловко поправляет штаны, что скоро промокнут от просачивающейся влаги через бельё. — Вот тебе и свидание… Обкончался. Спасибо тебе, — Чимина это ворчание только забавляет, когда он обтирает руку о салфетку, брошенную на рабочем столе вместе с пачкой. — Идём уже, — Юнги ковыляет к двери, а потом, поморщившись, выпрямляется, игнорируя своё неудобство. Выглядывает, проверяя, нет ли кого в коридоре, и даёт знак следовать за ним.
Чимина напоследок мягко целуют, коснувшись лица лёгким движением руки.
— Прости ещё раз, — Юнги виновато отводит взгляд в сторону и указывает носом на дверь. Чтобы уйти самому.
— За что?
— За опоздание и это… — указывают на пластыри на лице и, оставив поцелуй на щеке, уходят к себе.