Глава 3
Хороший день. Я подошла к бару, который находился в гостевой комнате, налила в бокал себе два пальца виски и бросила туда несколько кубиков льда, последовав после этого в столовую. Усмешка тронула мои губы, когда на пару секунд я представила лица родных при моем появлении после перфоманса сегодня утром. Не спеша я приоткрыла дверь и прошла внутрь. Все разговоры вновь притихли с моим приходом. Усмехнувшись вновь, я удовлетворенно отметила, что место моего отца было свободно. Хорхе Ортега не заслужил его. Он не проявил себя как мужчина, способный защищать нас и уважать, а потому пусть сидит напротив матери и успокаивает ее взглядом, пока я буду провоцировать. Время от времени, конечно.
Элоиза похлопала по стулу рядом с собой, и я присела на него, разворачивая тканевую салфетку и кладя ее себе на колени. Не дожидаясь Кристины, помощницы няни, я принялась накладывать себе еду, глазами ища мясо. Элоиза, понимая меня без слов, тут же протянула блюдо. Пора взрывать очередную бомбу.
- Ну что, Элоиза, ты готова к переезду?
Вилка остановилась в сантиметре от губ матери, Эстелла вскинула голову, а сеньор Ортега, прокашлявшись, разлил по бокалам вино. Элоиза в страхе взглянула на меня, но я сжала ее бедро в знак поддержки. Не дам на растерзание этим людям, не переживай.
- Что значит "к переезду"? - недоуменно спросила мама.
Я отрезала кусок от курицы и отправила его в рот, медленно прожевывая, наслаждаясь каждой секундой маминого беспокойства о том, что теперь наши жизни не под ее контролем.
- Элоиза поступила в Стэндфорд, мама.
Интересно, когда же будет бум? Когда мама взорвется и начнет говорить все, что у нее вертится на языке вот уже несколько месяцев? Через сколько она проклянет тот день, когда я вернулась? Потому что, черт побери, я меняла все порядки в этом гребаном доме, контролировала счета, не позволяла делать того, что они так сильно хотели, а еще я ранила, всаживала иголку за иголку в ее чуткое, пропитанное любовью к нам, материнское сердце, размеры которого не могли уместить в себе всю ту нежность, что сочилась из всех пор на теле матери.
- В смысле? - встряла Эстелла. - Когда ты успела?!
Я вмешалась.
- Ты не знала, Эстелла?Странно, мы думали, что с твоей привычкой подслушивать все наши разговоры ты всегда в курсе последних событий.
Средняя сестра вспыхнула, взгорела, так сказать, и отложила в сторону приборы, все громче и громче дыша от злости. Мама положила руку на ее ладонь и сжала. Ну что, игра началась.
- Почему ты не спросила моего разрешения, Элоиза?- холодно обратилась она к сестре.
- Почему ты считаешь, что девушка такого возраста до сих пор должна спрашивать разрешения у своей матери? - я пригубила виски, ощущая, как горячо становится после него, как расслабляются все мышцы, как каждый нерв, похожий на оголенный провод, покрывался корочкой. На время.
- Эсмеральда! - вскричала мать, впервые выведенная из себя моим поведением. Ну наконец-то. Все остальное она мне прощала, правда, я склоняюсь к тому, что она боялась трогать меня, зная, на что напорется. - С каких пор ты стала разговаривать со мной в таком тоне?! Ты знаешь, что в нашей семье не принято принимать решение без одобрения старших...
- Так было до нас, - с ножом и вилкой в руках повернулась к ней я. Мой голос излучал радиацию. Казалось, от него увядали даже цветы, что стояли в вазе на столе. - На нас это закончилось, мама, и тебе пора принять это, выйти из своего мира, в котором ты похоронила себя десятки лет назад. Двадцать первый век на дворе, люди давно обрели свободу.
Сеньор Ортега, мужчина пятидесяти лет, высокий, подтянутый, с проседью в черных волосах и зоркими, черными глазами, кашлянул, привлекая наше внимание.
- Эсмеральда, безусловно ты права, - начал он, глядя то на меня, то на мать, - мы, родители, часто забываем о том, что вы уже большие и можете сами принимать решение. Но мы говорим об уважении, понимаешь? Если ребенок уважает своего родителя, он не ставит его перед фактом за столом в столовой, а говорит с ним, обсуждает, чтобы родитель мог почувствовать свою вовлеченность в жизнь ребенка.
Кукуруза в сладко-остром соусе была неповторима.
- Я согласна с вами, мистер Ортега, но проблема в том, что наша мать никогда не была заинтересована в том, чтобы принимать совместное решение и участвовать в нашей жизни как мать, а не как властитель судеб. Когда я поступала в университет, она выдвинула свои условия, что по факту является шантажом, и я, юная особа, не имеющая поддержки, согласилась на все, лишь бы избавиться от опеки на некоторое время. Эстелла никогда не стремилась получить высшее образование, а потом она всегда находилась подле матери и имела общие с ней увлечения, чем заслужила одобрение со стороны последней. С Элоизой я не позволю сделать ни того, ни другого. И если она хочет получить образование, она получит его, потому что у нее есть старшая сестра, которая позаботиться о финансовой составляющей данного вопроса. Все остальное зависит исключительно от нее, потому что человек имеет полную свободу с точки зрения закона. Точка.
Сеньор Ортега попытался вставить слово, но я подняла руку вверх, обрывая его на полуслове.
- Эсмеральда, ты неуважительна по отношению к своему отцу! - вскричала мать, вконец взбешенная моим поведением.
Я ударила ножом тарелку, расколов ее на две части. И снова тишина, мною любимая.
- У меня был только один отец, которого сейчас нет в живых, сеньора Регина дель Гранада, а потому попрошу вас впредь не называть своего супруга моим отцом.
Кристина молча заменила сломанную тарелку новой, а затем наполнила ее тем содержимым, которое я не успела вкусить. В столовую вошла няня, несущая жаренную на гриле курицу. Дивный запах распространился по всей комнате.
- Мария, будь добра, отрежь мне грудку, пожалуйста.
- Ты в курсе, что каждый раз, когда ты появляешься за этим столом, тут становится ужасно невыносимо, - злится Эстелла, швыряя в меня эти слова.
- Так что же тебе мешает уйти? Думаю, никто не расстроится.
Эстелла сжала вилку.
- С самого твоего приезда ты плюешься в нас своим ядом, говоря мерзкие, отвратительные вещи, выводя нас на ссоры, не вызывая в нас ничего, кроме ненависти и злости! Я на дух не переношу твоего присутствия, потому что, где бы ты не появлялась, вечно жди беды.
- Эстелла! - взволнованно позвала няня. - Эстелла, ты что такое говоришь?
Эстелла повернулась к ней, кидая полный презрения взгляд на женщину, которая отдала свою молодость на наше воспитание, пока Региночка прохлаждалась на модных показах.
- Тебя вообще никто не спрашивал!
Здесь даже мать не выдержала.
- Эстелла!
- Что Эстелла?! - сестра не на шутку взбесилась. - Я сыта по горло выходками этой суки!
Я хмыкнула. Мама схватила ее за руку, несколько раз дернув.
- Да что ты говоришь? - я обратилась к ней убийственно спокойно. - Эстелла, кажется, ты немножко забываешь о том, что делала пару лет назад. Твой невыносимый характер доставлял нам массу неприятностей, но еще пока никто не смел говорить тебе о том, какая на самом деле ты сука. Блядская сука, если говорить откровенно.
Сеньор Ортега не выдержал и встал.
- Дамы, давайте мы все успокоимся. Слушая вас, у меня уши вянут. Никогда не видел, чтобы члены семьи так друг к другу относились, - Эстелла повернулась к нему, чтобы что-то высказать, но одного его взгляда хватило, чтобы она заткнулась. По правде говоря, я не знала, что сеньор Ортега бывает таким. такого взгляда я еще не видела. - Предлагая нам всем остыть, завершить ужин и разойтись по своим комнатам, чтобы немного отдохнуть.
Он подошел к маме, взял ее за руку и, несмотря на все протесты, вывел из столовой. Няня, севшая рядом со мной, сжала руку.
- Никогда не смей влезать в наши семейные дела! - бросила Эстелла, резко встав и бросив салфетку на стол.
- Завали свой рот, пока я этого не сделала, - опасно низким голосом произнесла я. - Ты будешь говорить с Марией только в уважительном тоне. Узнаю, что нарушила правило, пеняй на себя.
- КОБРА!
Она выбежала из столовой, оставив нас троих в столовой. Мучали ли меня угрызения совести? Нет. Нисколько. Каждый из них заслужил это. Я всего лишь отплачиваю им той же монетой, что и они когда-то. Я переживала такой же ад каждый божий день, когда жила здесь. Они устраивали ровно то же самое.
- Ты поедешь учиться, - безэмоционально проговорила я. - Поедешь учиться и вырвешься из этого круга, начав новую жизнь вдали от своих сумасшедших родственников.
Сказав это, я встала, не глядя ни на Элоизу, ни на няню, а затем ушла к себе в комнату, чтобы принять ванную и предаться чтению.
***
Горячая вода успокаивала. Я любила вот так залезать в ванну, которая находилась около окон с видом на горы, находившиеся далеко-далеко, на леса, что прятали в себе так много тайн, что пахли свежестью и свободой, что готовы были укрыть меня в своих объятиях, спрятав на некоторое время, дав возможность отпустить все накопленное внутри. От ветра, который изредка дул в направление дома, занавески колыхались, то и дело задевая мои руки, лежавшие на бортике ванны. На них я опиралась подбородком и глядела в окно, представляя себя вольной птицей, путешествовавшей по всей земле, совершающей полет над Тихим океаном, видящей бури и штормы, переливы заходящего солнца, слышащей шепот облаков, несущихся вместе с ветром.
Иногда я позволяла себе плакать. Ну как плакать: по щеке скатывалась слеза, одна единственная, а затем все, пустота, необъятная, такая всепоглощающая, удушливая, затягивающая. Из которой невозможно было выбраться, только тонуть. Я погружалась, отдавать в ее власть, понимая, что бессильна перед ней, перед той, что поселилась в моем сердце давно, еще с приходом Андреаса, почти исчезнувшей с ним и поглотившей меня без остатка, когда вся та разрушительная правда накрыла лавиной.
Понимая, куда направляются мои мысли, я схватилась за "Коллекционера" с оставшимися пятьюдесятью страницами, на прочтение которых мне хватило бы и получаса. Этот ужасный мир Фредерика, человека, лишившего свободы женщины, был мне противен. Бедная Миранда вызывала во мне столько сочувствия, такое сильное желание ворваться в эту книгу и освободить ее, убив этого мерзкого человека, что иногда от бессилия и бешенства я захлопывала книгу и откладывала в сторону. В мире так много несправедливости. В мире так много жестокости. В мире так много тех, кто причиняет боль. Тех, кто не думает о чувствах других, не ставит себя на место другого, не понимая, что ломают целые судьбы, лишая других возможности прожить нормальную, полную красок жизнь. Убивают морально, оставляя живыми.
Я ненавидела насилие, ненавидела, когда беспричинно били, когда людей убивали, когда женщин насиловали, когда детей продавали. Все эти новости, которые крутились по каналам, все те истории про проделки мафии, орудовавшей в нашей стране так давно, вызывали у меня агрессию и желание научиться защищаться. Вторая причина почему я пошла на бокс. Если вдруг что-то произойдет, я надеюсь, что это поможет мне если не спасти, то хотя бы выиграть время для того, чтобы хоть кто-то успел помочь. Я не могу оставаться безучастной к такому, не могу закрыть на все это глаза и говорить, что раз со мной такого нет, то значит, что меня это не касается. Еще как касается.
Я перевернулась на другой бок, до конца оставалось десять страниц, как вдруг кто-то постучался и дверь тихонько приоткрылась, совсем чуть-чуть. В щелке показалось лицо Элоизы. Я закрыла книгу, отложив ее в сторону, убедилась, что пена прикрывает все необходимое, а затем холодно спросила:
- Чего ты хочешь, Элоиза?
Она мялась, но потом, вдруг осмелев, закрыла дверь и прошла внутрь, схватив стул, что стоял сбоку от раковины и поставила его перед мной. Сев на него, она громко выдохнула, несколько раз протерла лицо и устало произнесла:
- Я скучаю по старой Эсмеральде.
Удар под дых. Такой сильный, что я отвернулась к окну, жадно хватая воздух, ощущая, как стена, которую я построила, треснула. Черт побери, Элоиза знала, куда надо бить.
- А я нет, - глухо ответила я. - Совершенно не скучаю.
Ложь. Открытая и наглая. Но я не могла ответить по-другому, потому что старая Эсмеральда была слабой, слишком доверчивой, слишком верящей в людей.
- Мне не хватает сестры, с которой мы играли в прятки, пели песни, когда готовили на кухне, которая пекла мне торты на день рождение, лежала со мной в постели и разговаривала обо всем на свете. Не хватает ее смеха, улыбок, того доброго взгляда, которым она ласкала каждого...
Я швырнула книгу в стену, и она с грохотом упала на пол; вода выплеснулась, растекаясь по плитке, дотягиваясь до Элоизы, которая, хоть и дернулась, но все же продолжила:
- Я скучаю по своей сестре, которая влюбляла всех вокруг себя своей живостью, оптимизмом, шутками...
Влюбляла. Истерический хохот вырвался из моей груди, а мозг все прогонял это слово и прогонял, как поезд по одним и тем же рельсам. Хохот превратился в гогот, я все никак не могла остановиться, из глаз брызнули слезы. Влюбляла. Влюбляла...ХА-ХА-ХА.
- Напридумаешь тоже, - вытирая слезы, проговорила я. - Кого я в себя влюбляла? Ну кого, Элоиза? Произнеси это имя, - мы вобе понимали, кого она имела в виду, обе, но видя, что она не решается сделать это, я выкрикнула: - Произнеси это чертово имя!
Элоиза не выдержала и расплакалась. Слезы, которых давно не было, которые превращались в одну скупую слезинку, покатились и по моим щекам. От злости, мать вашу. От злости, ни от чего другого!
- Я была слабой, - прошептала я яростно, - слабой, немощной, ноющей, просящей любви у всех, потому что хотела быть любимой, узнать, какого это, когда мужчина любит в ответ, когда ему не плевать на тебя, когда он видит в тебе не друга, а женщину, его женщину. Но меня жестко обломали, наебали, Элоиза, наебали, и никак по-другому не скажешь...я поверила, я опять поверила, опять отдала себя, опять впустила, впустила так, как никого до этого не впускала, показала всю себя, все, что есть в моем мире, чтобы его сожгли, чтобы смерчем уничтожили все, что я так долго строила, возделывала, за чем неустанно ухаживала. Я взращивала сады, леса, порождала горы, скалы, океаны и моря, вырезала в песке лагуны, чтобы в одночасье человек использовал меня, развлекся, забрав все, что у меня было. А я влюбилась. Влюбилась как конченая сука. Влюбилась так сильно, что казалось, будто все внутри горит адским пламенем, будто миллионы моих нервных окончаний оказались обнаженными и кто-то жестоко играл на них. Разве та Эсмеральда не дура? Разве она не идиотка, не неудачница, что вечно оставляют с разбитым сердцем?
Элоиза протянула ко мне руки, но я отшатнулась, прижимаясь к бортику.
- Я не нуждаюсь в твоей жалости.
Элоиза расплакалась еще сильнее.
- Я твоя сестра, Эсмеральда! - она все так же тянула ко мне свои руки. - Твоя сестра, которая любит тебя!
- Не люби, Элоиза. Не люби. Любовь делает человека слабым. Любовь привязывает, всаживая в тебя миллионы стрел с веревками на конце, а затем, когда приходит время терять, вырывает их из тебя, оставляя истекать кровью Любовь - худшее, что мог придумать Бог, это наказание, Элоиза, потому что любовь убивает, резко, больно, мерзко.
Не выдержав, Элоиза встала, подошла к раковине и прислонилась к ней спиной, сложив руки на груди. Глаза покраснели, веки и губы опухли.
- Все так и останется? - прошептала она.
- Ничего не поменяется, - ответила я, приложив кулак к губам. - Мы одни пришли в этот мир, мы одни и умрем. Поэтому уходи, Элоиза, уходи и больше не приходи.
Девочки, читаю фанфики по Драмионе, жестко вышла из режима нечитуна, и как поперло. Бог мой, давно я не чувствовала такого желания писать. Столько мыслей в голове, что я прям готова взорваться! Я вам такой хардкор устрою, вы все охренеете от охуенности Рафаэля. Простите за мат, девчоки, но после Драко в Номуре я не могу нормально говорить:)))))