Глава 13
Утро начиналось хорошо. Ничто не предвещало беды. Мы стояли с Элоизой на кухне и под музыку готовили панкейки и шоколадный кекс, когда раздался звонок в дверь. Ничего не подозревая, я пошла открывать ее, предполагая, что к нам пожаловала Алекса, которая теперь практически каждый день находилась у нас, слушая мои разговоры об отношениях с Уго, играя с Элоизой в Уно и съедая так много мороженого, что мы не на шутку забеспокоились о возможном развитии сахарного диабета у нашей подруги.
Щелкнул замок, дверь открылась, и улыбка в мгновение ока спала с моего лица, уступая место удивлению...нет, ошеломлению, дичайшему шоку. Почему? Потому что на пороге стояла моя мать. Холодно улыбаясь, она обвела меня взглядом с ног до головы и, фыркнув от неудовольствия, произнесла:
- Милая, невежливо не впускать в свой дом родную мать.
Я прошла в сторону, не сразу найдясь с ответом, и взяла чемодан, который мама заботливо оставила на лестничной клетке, даже и не думая вносить его домой. Мне было известно, почему она так отреагировала: ей не понравился мой внешний вид. Я была в пижаме, достаточно разношенной, старой, поверх нее надела фартук, заляпанный тестом в процессе готовки, а на голове у меня высился небрежный пучок, неспособный угомонить волосы, завитками торчавшие во все стороны.
Я вошла в квартиру и увидела, как мама разглядывает мою квартиру, тут и там трогая вещи, явно оценивая стоимость, а Элоиза с ужасом смотрела на меня.
- Что же ты мне не сказала, чтобы я прислала тебе денег на обустройство квартиры? Зачем ты купила домой эту дешевку?
Голос мамы прорезал тишину, установившуюся здесь, как только она пришла. Закрыв дверь, я выдохнула и попросила у Бога терпения, ощущая, что мне оно понадобится центнерами...нет, тоннами. Ну как бы сказать маме, что я не писала ей с этой целью, потому что пыталась сепарироваться полностью, никак не зависеть от нее.
Я взглянула на нее: она казалась такой спокойной, тихой, вежливой, но все это было иллюзией, потому что моя мать была олицетворением бушующего океана, который когда-то морским путникам показался спокойным.Мама была эмоциональной, и этой эмоциональность я пошла в нее. Высокая, стройная, грациозная, она всегда имела успех в обществе, ибо обладала утонченными чертами лица и хорошим вкусом. Надевая преимущественно юбки, мама предпочитала сочетать их с шелковыми рубашками, блузками с шифоновыми рукавами, изысканными пиджаками, каблуками или сапогами на тонкой шпильке. Ее уши, шею, руки всегда обрамляли украшения, стоившие отцу состояния: желтое золото, белое, рубины, сапфиры, бриллианты. Изумруды ей не нравились. Она редко надевала что-то зеленое, скорее избегая этого цвета в своем гардеробе. Ну и волосы...куда уж тут. Распущенные волосы - это верх невоспитанности и признак принадлежности к низкому классу. Когда Бог раздавал ненависть к бедности, моя мать забрала все, что было. Она умела делать тысячи причесок, учила и нас правильно собирать волосы, укладывать их, использовать различные стайлинговые средства, но преуспела в этом Эстелла, Элоиза сдала экзамен на твердую четверку, ну а я...а я боролась за свободу, за то, чтобы мои кудри не выпрямляли плойкой, за то, чтобы меня принимали такой: буйной, энергичной, смешливой.
Но я была похожа на цыганку, рыночную бабу, никак не на дочь столь уважаемой семьи - так говорила обо мне мама. И я свыклась, что она никогда не примет мою природу, предпочитая изменить, подстроить под свои взгляды, под то общество, частью которого она являлась и которым так гордилась, словно это были люди, в чьих венах и вправду течет голубая кровь. Но я прощала ей это, потому что она была моей мамой. И хоть мы не были с ней так близки и хоть я старалась быть к ней как можно дальше, сейчас, в эту секунду, я почувствовала, как скучала по ней, по ее запаху. Она пахла орхидеями.
- Ну что же вы смотрите так на меня? - спросила она, улыбнувшись. Но глаза не выражали ничего, кроме холода, когда эта женщина смотрела на меня. С Элоизой она была гораздо теплее, гораздо более эмоциональной. - Присаживайтесь.
Мы сели на диван, внимательно разглядывая маму, пока она осматривала нашу кухню.
- Что же ты не наняла себе повара, Эсмеральда? - спросила она, как будто только сейчас поняла, что за фартук был на мне одет. - Неужели ты сама готовишь?
- Да, хочешь попробовать наш кекс? Он шоколадный. А еще мы приготовили панкейки, осталось только полить их карамельным сиропом, и можно садиться завтракать! - проговорила я с улыбкой, все еще внутри надеясь на мамино одобрение, что она похвалит мой вкус, скажет, как уютно в моем доме, как вкусно здесь пахнет домашней едой, как жизнь пропиталась в эти холодные, каменные стены.
Мама взглянула на меня так, словно я только что произнесла целый ряд нецензурных слов, а затем, положив свою сумочку, но так и не сняв перчатки, встала, подходя к плите. Мы с Элоизой переглянулись: я с надеждой, Элоиза с грустью.
- Не строй иллюзий, - прошептала сестра, но я отмахнулась, веря, что за это время моя мать...что она изменилась.
- Что ж, выглядит интересно.
Она ткнула вилкой в жидкое тесто, и я рассмеялась, подходя к маме. Да, я знала, что мама другая, да, часто мне было трудно с ней взаимодействовать, но это же мама. Я любила ее, по-своему, но любила.
- Мам, это жидкое тесто, его надо вылить на сковородку, - я взяла половник, и тесто растеклось по горячей поверхности, шипя, ругаясь на меня. - Попробуешь?
Хоть мне и хотелось, чтобы она сказала "да", все же я понимала, что ответ будет отрицательный. Мамин характер был давно известен. Она никогда в своей жизни не готовила и ужасалась при мысли, что однажды придется это делать. Но какого было мое удивление, когда она сняла перчатки, неловко дергая руками и, криво улыбнувшись, потянулась к половнику в моей руке. Элоиза даже привстала, а затем и вовсе подошла к нам, глядя на маму так, словно это у нее выросли две голову. Мы заставили маму вымыть рукию
- Давай сначала я, а потом ты? - предложила я, чуть ли не прыгая от радости.
Мама кивнула головой, и я принялась показывать ей, как надо делать. Забрав в итоге у меня половник, она принялась сама готовить, сначала пролив на пол изрядную часть теста, а затем и на плиту, которая чуть ли не сиреной отозвалась на такое кощунство. Элоиза снимала маму на камеру, я вытирала пол, а глава нашего семейства с горе пополам готовила завтрак. Это выглядело крайне странно, словно мы оказались в параллельной вселенной, где мою мать подменили и сделали ее...обычной, домашней, семейной...нормальной.
- Почему ты решила прилететь к нам? - спросила я, складывая посуду в раковину и отчищая поверхности от остатков еды.
- Мне захотелось вас увидеть. Я скучала, - просто ответила она. - С тобой, Эсмеральда, мы несколько лет не виделись.
Я помыла руки, достала тарелки и выложила на широкое блюдо панкейки, щедро облив их карамельным сиропом, затем, вытащив из шкафчика тортовницу, уместила на ней разрезанный на кусочки кекс, внутри которого растекался шоколад. Боже, как я любила такие углеводные бомбы.
- Я тоже скучала, мама, - проговорила я, не в силах посмотреть ей в глаза.
Мне было странно говорить ей такие вещи, да и слышать такие слова от нее. Не знаю, обычно мы просто делали вид, будто виделись только вчера и начинали разговаривать как ни в чем не бывало, а здесь...здесь моя мать впервые за двадцать пять лет моей жизни призналась в том, что скучала по мне. Это точно моя мать?
Положив перед ней тарелку, я накрыла на стол, Элоиза разлила по чашкам чай, и мы погрузились в молчание, изредка нарушаемое сигналами автомобилей.
- Не люблю города, - проговорила мать, так утонченно разрезая кекс на супер маленькие кусочки, что по сравнению с ней я казалась человеком, впервые за несколько лет увидевшим еду.
- Как ты? Как няня? Поместье? - спросила я, переключая разговор на иную тему.
- Няня тоже скучает, ждет, когда вы обе вернетесь.
Мы с Элоизой переглянулись. Да, мы были рады увидеть нашу мать, ну по крайней мере я точно, хотя это и был совершенно неожиданный сюрприз, и все же никто из нас не хотел возвращаться в поместье, пока мама была там. Потому что мы снова попадем ловушку, окажется в ситуации, когда наше время не будет нам принадлежать, наши выборы будут казаться иллюзией, потому что все решения в поместье всегда, абсолютно всегда принимаются нашей матерью.
- Элоиза делает успехи, она лучшая в своем потоке! - радостно сообщила я. - Преподаватели хвалят ее, говорят, что она мастерски подделывает как американский акцент, так и британский.
- Хочу научиться манчестерскому акценту, - оживилась Элоиза. - Они так прикольно разговаривают, что я половину слов пока не понимаю, но это так офигенно!
Мама нахмурилась, взглянув на Элоизу. Холодок пробежался по спине, я продолжила есть, стараясь не думать, что не устроило маму, хотя примерно предполагала, как ее голос вновь прорезал тишину:
- Элоиза, милая, с каким пор ты используешь такие слова в своей речи? Они совершенно не красят девушку, особенно твоего положения, - произнесла мама, поднося чашку с кофе к губам.
Сделав крохотный глоток, она положила чашку обратно и вновь принялась вкушать завтрак. По ее манерам можно было предположить, что ее родственники - люди, сидящие в Букингемском дворце. Так хотелось напомнить маме, что моей сестра всего двадцать лет. Она еще маленькая. Она должна сходить с ума, говорить как ее сверстники, употребляя в речи все эти слова разговорного стиля, потусоваться на вечеринке, встречаться с подругами - пожить для себя! Элоиза не должна идти по стопам матери и Эстеллы, не должна следовать правилам, придуманным моей матерью, если того не хочет...но я молчала. Молчала. Молчала. И корила себя. И чувствовала подавленной, потому что здесь, когда мать была рядом, я еще больше не хотела вступать с ней в спор и ссориться.
Элоиза поникла. Плечи ее осунулись, глаза выражали грусть, и сама она водила вилкой по тарелке, совершенно отстранившись от еды. Я не могла видеть сестру такой, и мне не хотелось, чтобы мама продолжала гнуть свою линию.
- Как наши виноградники?
Мама переключилась на меня, одобрительно улыбнувшись.
- Меня радует, что ты интересуешься домом, дорогая. В этом году урожай был очень хорошим, мы получили большую выручку с продажи винограда.
Вилка застыла в воздухе. Я так и не съела кекс.
- Подожди, вы теперь продаете виноград?
Я застыла, предполагаемый ответ уже душил меня.
- Да. Так проще, Эсмеральда, - ответила мама. - Сеньор Ортега помогает нам вести дела с тех пор, как твой папа умер. Мы оказались в долгах, и Себастьян любезно помог нам выйти из этого положения, а затем и вовсе получать хоть небольшую прибыль.
- Но подожди, я не понимаю! - вилка с грохотом упала на тарелку. - Я вела наши дела, и цифры были совсем другими. Нигде за предыдущие года не указывалось, что мы хоть сколько-нибудь были в долгах! Да и к тому же там были счета за экспорт. Ты решила разыграть меня?
Элоиза встала, начав убирать стол, а я смотрела на маму, которая вытирала губы салфеткой. Лицо ее приняло холодное выражение, такое, когда она хотела отрезать любые наши вопросы, склонить на свою сторону и показать, кто здесь хозяин.
- Эсмеральда, ты все это время помогала вести документацию виноградников сеньора Ортега, а не наши. Его бизнес преуспевает, поэтому нам было проще сделать так: тебе передать его виноградники, а ему управление нашими.
Мысль, подобно змее, шевельнулась в груди, шипя, скользя по венам, наводя страх и ужас, кольцом обвивала меня, лишая сил.
- Ты и сеньор Ортега...
Мама откинулась на спинку стула, пригладив волосы рукой с идеальным маникюром, сплошь украшенную драгоценностями. Среди этих колец и браслетов я увидела те, которые не были куплены во времена брака с отцом. Они были новыми.
- Да, Эсмеральда, мы с Хорхе решили пожениться. Поэтому я и прилетела сюда. Моя свадьба с ним состоится через два месяца, и я хочу, чтобы вы вернулись домой и помогли мне с подготовкой.
***
Я бросала камни в пруд, один за другим, слушая, как звучно они ударяются о поверхность воды, а затем исчезают в ней. Я сидела на мокрой траве, не заботясь о своем внешнем виде. Мне было все равно. Уго ласково провел рукой по моим волосам, убирая прядь за ухо.
- Эсмеральда, мне не нравится, что ты сидишь на холодной земле. Давай сядем на лавочку?
Но я упрямо продолжала сидеть, смотря на то, как смеркается. Зябко. Грустно. Обидно. Я повернулась к Уго и, чувствуя себя уставшей, прилегла на его плечо, всем сердцем желая укутаться в этого человека. С ним я чувствовала себя защищенной.
- Что случилось, Эсмеральда?
Его голос, такой проникновенный, ласковый, когда Уго говорил со мной, вызвал слезы. Небо темнело, в воздухе ощущалась влажность, из-за которой мои волосы вились еще сильнее, и ветер, шелестя листьями, поглаживал наши лица, одаривая прохладой подступающей ночи.
- Наверное. это глупо с моей стороны..., - мой голос дрожал.
- Что именно, Эсмеральда?
Уго раскрыл свое необъятное пальто, и я оказалась прижатой к его телу, жар которого ощущался даже сквозь ткань толстовки.
- Моя мама выходит замуж.
Стена не выдержала натиска, и по щекам покатились крупные слезы.
- Она...о-на...вы...хо...дит за-за-замуж, - заикаясь рыдала я.
Уткнувшись в плечо Уго, я плакала, не сдерживаясь ни в стонах, ни в всхлипах, ощущая такую слабость, такую печаль, которые разрушали меня, заставляли чувствовать себя разбитой. Уго, сжав меня в своих объятиях, молчал, не давя, даря время, чтобы я могла прочувствовать все, что вызвала во мне эта новость.
- Я должна быть счастлива за нее, Гризли, понимаешь? Счастлива! А вместо этого рыдаю, как последняя тварь...понимаешь, я просто...мне так страшно..., - мысли путались, и я была не в силах связать их воедино.
- Ты боишься, что он займет место твоего отца? - подсказал Уго.
Не выдержав, я заплакала еще сильнее, сжимая его волосы в руках, ища поддержки в плечах, утешения в объятиях. И он дарил это. И я находила.
- Да, - прошептала я ему на ухо, не в силах посмотреть в глаза Уго. - Боюсь, когда увижу, как сеньор Ортега на правах хозяина войдет в наш дом, когда сядет во главе стола, а мы по обе руки от него, когда место отцовского коня в стойле займет конь сеньора Ортега, когда его вещи заполнят шкаф, когда он будет...засыпать в той постели, что некогда принадлежала моему...отцу...
Уго поцеловал меня в висок, затем еще раз и еще, прижимаясь своей щекой к моей, а я не в силах была закончить предложение, с ужасом представляя себе эту картину.
- Невыносимо даже думать об этом, - прошептала я, разглядывая полную луну, что пряталась в облаках, а затем являлась нам. - Я знаю, что из меня вышла ужасная дочь: вместо того чтобы поддержать маму, я лью слезы и хочу, чтобы она не выходила замуж. Это эгоистично. Она тоже заслуживает счастья, да! Но эта мысль, что...
- Будто папу все забудут? - закончил за меня Уго, нежно поглаживая по спине.
- Да, да, да!- воскликнула я. - Что сеньор Ортега заменит нам отца или попытается это сделать - не знаю...
- Ты думаешь, твоя мама любит сеньора Ортега?
Я задумалась. В теории это было возможно, потому что моя мама способна на любовь. Она же вышла замуж за моего отца. Но и следует признать, что делая это, она преследовала и свои цели: закрыть потребность в деньгах и больше никогда не думать о них. Виноградники моего отца и его винодельня являются крупнейшими в нашем штате, следующими по своим земельным масштабам и доходам как раз идут Ортега. Папа дружил с ним. Я частенько видела их вместе по вечерам, когда сеньор Ортега захаживал к нам, и они сидели на веранде с бокалом вина, обсуждая мировую обстановку, а затем плавно переходя к земле, к тому, как они оба любят ее, считают, что именно она облагораживает человека, связывая его с природой.
- Не знаю, Уго, не знаю. Может быть, в этот раз все по-другому и она действительно влюбилась...понятия не имею.
- Дай ей шанс, - сказал Уго твердым голосом. - Дай ей шанс устроить свое счастье. Кто знает, может быть, с этим человеком она забудет обо всем, отпустит все заботы и перестанет контролировать вас.
- Может быть, Уго, может быть...
Я прислонилась к его плечу, а затем и вовсе положила голову, ощущая, как этот исполин, рядом с которым любая чувствовала себя Дюймовочкой, утихомиривает мою злость, прячет меня от страха, озаряя светом, наполняя своим спокойствием.
- Прости, - прошептала я, - мне так жаль, что я все это вывалила на тебя.
Уго заставил меня поднять голову и посмотреть ему в глаза. В свете фонарей и Луны они казались еще прекраснее, словно ромашки посреди зеленой травы, росшей на плодородной земле - три цвета так удивительно сочетались между собой.
- Никогда не проси у меня прощения за такое, - Уго нежно поцеловал меня возле губ, и я задрожала от чувств, нахлынувших подобно волне. - Я всегда рядом, Эсмеральда. Я твоя защита, твой тыл, твоя поддержка. Помни это.