Наследие Теней.

Сначала была тишина.
Такая, которая давит на барабанные перепонки изнутри.
Не как после взрыва. А как будто ты под водой, и всё вокруг забыло, что ты ещё дышишь.

Потом — гул. Глухой, как будто внутри черепа застрял поезд.
Уши закладывало. Голова тяжело отозвалась пульсом где-то в затылке.

Я открыла глаза.
Всё расплывалось, и цвета были ненастоящими — будто на старой плёнке.
Но я сразу поняла: на меня кто-то смотрит.

Он был надо мной.
Маттео.
Приглушённый свет очерчивал его лицо.
Брови нахмурены. Его лицо было в пыли, на лбу ссадина, щека — в копоти, а бок...
Бок залит кровью.
Я увидела, как его рубашка тёмнеет, как влага растекается по ткани. Но он даже не смотрел на себя. Губы что-то говорят.
Он звал меня по имени — я видела, как двигается рот. Но я не слышала.
Только этот гул, будто из глубины.

Я лежала на холодной, влажной земле. Что-то вроде оврага.
Кажется, нас отбросило вниз, когда произошёл взрыв.
Он успел прикрыть меня — я это поняла, только увидев кровь у него на рукаве.

Я моргнула. Один раз. Второй.
Ресницы слиплись. Глаза слезились.
Он дышал прерывисто, но глаза не моргали.

— ...Альба? — губы шевелились. Я не слышала звука. Только гул. Только биение крови в ушах.

И тогда...
Я услышала.
Где-то впереди — голоса.
Мужские. Не знакомые. Не добрые.
Они говорили быстро, короткими отрывками. Приближались.

Я резко посмотрела на Маттео.
Схватила его за руки.
Мои пальцы дрожали. Я хотела что-то сказать — но губы только открывались и закрывались, как у рыбы, выброшенной на берег.

Он смотрел на меня. Не отводил взгляда.
Даже не пытался подняться.

Сердце стучало в груди — слишком быстро.
Я смотрела в его глаза.
И в них читалось только одно:
«Тихо. Жди. Я здесь.»

А голоса всё приближались.
Кажется, это были люди Карлоса.

И мы просто лежали.
Смотрели друг на друга.
И ждали, кто выстрелит первым.
Сначала я услышала шаги.
Они приближались, кто-то звал по имени. Но не Маттео.

Я напряглась, сжала пистолет, но потом различила знакомые голоса.
Это были свои. Луис. Диего. И дядя Маттео.

Я обернулась, но в следующую секунду меня накрыло настоящим осознанием.

Маттео.
Он лежал на земле, чуть приподнявшись на локтях, но весь в напряжении.
Дышал тяжело. Лицо побледнело, губы сухие, взгляд — немного расфокусированный.

Я поднялась на ноги. Сердце сжалось.

Он был ранен.
По-настоящему.

— Маттео, ты... ты ранен... — сказала я, присев рядом, глядя, как он едва удерживается, чтобы не потерять сознание.

Он стиснул зубы, пытался выдавить из себя спокойствие:

— Со мной всё в порядке. Почти не болит... —
Голос предательски дрогнул. Он корчился от боли, как бы ни пытался это скрыть.

— Не ври мне, Маттео. — резко сказала я, и сразу заметила, откуда кровь.
Из его бока торчал обломок дерева. Прямо из-под рёбер.

Я резко посмотрела на него:
— Это не "почти не болит", это... проклятая ветка в твоем боку!

К нам подбежали Луис и Диего.

— Что?! Ранен?! — выдохнул Луис, резко падая на колени.
— Друг...

— Я в порядке, где дядя? — пробормотал Маттео, всё ещё пытаясь держаться на ногах.
— С ним всё в порядке?

Парни молча кивнули.

Я посмотрела на Луиса:
— Есть чем обработать?

— Да. Я сейчас. — сказал Диего и побежал за аптечкой, оставив нас одних.

Маттео дышал всё тяжелее. Он держался за живот, губы побелели.
Я положила его голову на свои колени, осторожно. Он почти не сопротивлялся.
— Маттео... Слушай меня. Сейчас я это вытащу. Но ты должен... не отключаться, ладно?
— Смотри на меня. Только на меня.

Он едва заметно кивнул.

Я не знала, что сильнее — страх или злость.
Злость на него, что полез под взрыв. Страх — что сейчас потеряю его.

— Луис, держи его. Крепко. — сказала я, собирая волосы в кулак и засовывая за воротник.

В этот момент к нам подбежал дядя Маттео.

— Маттео! Ты в порядке?!
— Да... всё нормально, дядя... — прохрипел он.

— Что у него? —
— Ветка. — ответил Луис.

Дядя усмехнулся.
— Потрясающе. Они расстреляли весь лес, а его ранила чёртова ветка.

— Надо отвезти его. Недалеко стоит машина. Сможешь дойти?

— Мы его отнесём. — сказал Луис, уже готовясь поднять.

— Сначала — обработать. — резко сказала я, таким тоном, от которого даже дядя кивнул молча.

Я в отчаянии прошептала себе под нос:
— Где же ты, Диего... быстрее...

И вот, наконец, он появился — запыхавшийся, с аптечкой в руках.

Я взяла её, вытащила ножницы, антисептик, салфетки.
Руки тряслись. Но я не могла себе позволить дрожать.

— Готов? — спросила я.

Маттео слабо кивнул.

Я взялась за край ветки.
Он смотрел на меня.
И только тогда я поняла, насколько он бледен.

— Считаю до трёх. Один... два...

Я резко выдернула ветку.
Он согнулся, но не закричал. Только зубы стиснул так, что хрустнуло.

Я сразу прижала рану бинтом, заливая антисептиком, потом быстро наложила повязку.
Но знала — этого мало.

— Нужны швы. Срочно.

Мы встретились глазами. Он всё ещё был с нами.
Но недолго ещё сможет держаться.
Мы ехали молча. Только гул двигателя и дыхание Маттео, сбивчивое, с каждым поворотом всё тяжелее.
Я сидела рядом, держала его за руку, сжимала крепко.
Он почти не говорил — только раз или два прошептал:
— Я в порядке.

Но я видела — он теряет силы.

Когда мы подъехали к дому, нас сразу встретили.
На крыльце стоял Акира.
Он выглядел встревоженным, как будто почувствовал — что-то не так.

— Чья это машина?! — спросил он резко, делая шаг к нам.

— Маттео ранен! — крикнул Диего, уже выскакивая из салона.

— Что?! Как ранен?! Что случилось?! — лицо Акиры изменилось — ни тени прежнего равнодушия.

— Что случилось, дядя? — спросил он, подбегая к задней двери.

Я открыла её и села первой, чтобы помочь Маттео выйти.
Поддержала его под руку, с противоположной стороны от раны.
Он зашатывался. Я прижалась к нему всем телом, будто могла своим теплом залечить его бок.
Почувствовала, как он стиснул зубы — больше от стыда, чем от боли.

— Я в порядке, брат. Всё хорошо. — пытался выдавить из себя Маттео.

— В тебя стреляли?! Что произошло?! — Акира уже стоял рядом.
Я заметила, как на крыльце стояли женщины. С тревогой, с недоверием.

— Нет, не стреляли. Успокойся. — прошептал Маттео.

— Лучше бы я остался с вами. — пробормотал Акира себе под нос, опуская взгляд.

Когда мы вошли в дом, я сказала первое, что пришло в голову:

— Посадите его. Срочно.

Мы усадили его на старый диван. Он тяжело дышал, закрыл глаза, как будто пытался сконцентрироваться, чтобы не потерять сознание.
Я аккуратно приподняла его рубашку — повязка, которую я наложила в лесу, вся пропиталась кровью.
Рана снова начала сочиться. Быстро.

— Принесите горячую воду. Нужны бинты, антисептик. Надо всё обработать и зашить. — скомандовала я.

Женщины кивнули и сразу ушли, будто знали, что спорить со мной бессмысленно.

— Нужно ехать в больницу... — раздался мужской голос рядом. Пожилой, усталый.

— У нас получится. — отрезала я.
Я не кричала, но в голосе был металл.
— Я разберусь.

— Конечно получится, дядя. — подхватил Луис. — Альба у нас почти хирург.

— Меньше болтай, лучше помоги. — буркнул другой мужчина, поправляя куртку.

Я посмотрела на одного из них:
— Есть иголка с ниткой? Обычная. Только прочная.

— Принесу. — раздался голос из кухни.

— Акира... — прохрипел Маттео. — Где София? Где Ноа?

— Они в безопасности. Всё хорошо. — быстро ответил тот, наклоняясь к брату.

Когда всё принесли — миску с водой, бинты, спирт, иглу и нить — я выдохнула.
Пальцы дрожали. Я села перед Маттео на колени, вытерла кровь с края раны, осмотрела место прокола.

— Ты готов? — спросила я, глядя ему прямо в глаза.

Он кивнул.
Неуверенно. Но достаточно, чтобы я начала.
                      ***

Солнце только поднималось над горизонтом, но в доме уже царила жизнь.
Я вышла из комнаты, где спал Маттео, и ощутила запах кофе, тёплого хлеба, и тихие голоса за столом.
Все уже проснулись. Кухня была заполнена людьми, но несмотря на утреннюю суету, царила какая-то... напряжённая тишина.

Я прошла ближе, не зная, куда себя деть. Луис жестом указал на свободное место:

— Иди, Альба, садись. Поешь.

— Спасибо. — я присела, оглядываясь.
Рядом сидели две женщины и двое мужчин.
Я была им незнакома, но они смотрели с тёплой заинтересованностью.

— Ты — Альба, да? — первая заговорила женщина с тёмными волосами и мягким лицом.
— Я — Мерве, а это мой муж, Пабло. — она кивнула на мужчину рядом. — Мы... родители Акиры. Приёмные.

— А я — Мария. Это Алехандро. — сказала вторая женщина, улыбаясь, — мы воспитатели. В том приюте, что открыл дядя Маттео. Выросли с ребятами, практически как семья.

Я кивнула, опуская взгляд в чашку с кофе. Не знала, что сказать.
Они смотрели на меня по-человечески. Без осуждения. Без страха.
Словно знали, что это утро даётся мне так же тяжело, как и им всем.

— Когда они сказали, что едут в Италию... — начала Мерве, — мы просто не могли остаться. Мы воспитывали этих мальчиков. Любили. И не могли отпустить на смерть.

— Вот и поехали. Следом. — добавил Пабло, пожимая плечами.

В этот момент дверь открылась.
Вошла Ноа — с порога всё было ясно. Что-то привезла. Весть. Что-то важное. И явно не хорошее.

Я поднялась, подошла к ней.

— С тобой говорил Серве, Ноа? — спросила я.

Она кивнула.
— Да, Альба. Сам.

— Больше никого не было? Никого, кто мог слышать? — уточнила я.

— Нет. Только он. — спокойно ответила она.

— Альба... — вмешался Луис, — не знаю, насколько этот Серве надёжен. Мне он не нравится. Он — Ди Лоренцо.А этим нельзя верить. Нужно думать о мире, да, но мы не можем снова попасться.

— Как можно им доверять, я бы не стал. — закончил он, уже чуть громче.

Ноа резко повернулась к нему. Взгляд её был острым, будто нож.

— Луис.
Больше она ничего не сказала, но смысл был понятен всем.

Я посмотрела на обоих.
— Нет. Луис прав. Я могу доверять только брату. А всё остальное — под вопросом.
— Но пока... никто никому не звонит. Ни слова. Пока не поговорим с Маттео. — сказала я, уже направляясь в сторону комнаты.

— Я проверю, проснулся ли он.

Я уже почти вышла, как услышала за спиной глухой разговор.

— Дочка, пойдём. Надо поговорить. — сказала Мерве Ноа тихо, почти шёпотом.

Акира отреагировал мгновенно. Громко. Злобно.

— Не нужно, мам. Пойдём проверим отца, а вы тут сплетничайте, сколько влезет.

Я остановилась на секунду.
Посмотрела через плечо.
Акира шёл в мою сторону, резко, почти сердито, и — впервые за всё утро — не отводил от меня взгляд.

Я не знала — заходить мне или нет? Может, он спит. А может, уже проснулся. Несколько долгих минут я стояла у двери, сжимая в ладонях поднос с супом, хлебом и водой. Мне нужно было поговорить с ним, но предчувствие того, что этот разговор не понравится ни ему, ни мне, сковывало грудь тревогой.

Я глубоко вдохнула, постучала. Ответа не последовало. Не услышав ни слова, ни даже движения, я всё же приоткрыла дверь и шагнула внутрь. Комната была тихой. Маттео лежал, кажется, спал. Его лицо было бледным, но уже не таким измождённым, как вчера. Я приблизилась, стараясь не звенеть посудой, поставила поднос на тумбу рядом с кроватью и присела к нему. Тревога всё ещё сидела в груди.

Я не знаю... Он правда женится на мне? А главное — хочу ли я этого сама?
Мои мысли сновали, как испуганные птицы, сбиваясь в стаю.

Я медленно наклонилась, чтобы проверить его лоб. Тепло. Но не обжигающее, как вчера. Слава Богу. В этот момент — внезапно — Маттео резко подскочил, как будто очнулся от кошмара.

Я отшатнулась с коротким вскриком, поднос чуть не полетел на пол. Он сел, дыхание было тяжёлым. Мы оба испугались — каждый по-своему.

— Температура немного спала, — выдохнула я, не зная, куда смотреть.

Он слегка кивнул и, приподнявшись, жестом указал, чтобы я села на край кровати. Я опустилась, всё ещё не решаясь смотреть ему в глаза.

— Поешь суп. Потом дам тебе лекарство, — произнесла я тихо, ставя поднос перед ним.

Он взял ложку и начал есть молча, размеренно. Время тянулось, как сироп. Я знала, что нужно говорить. Нужно, пока он не закрылся.

— Есть новость, — выдавила я наконец, почти шёпотом.

— Кто её принёс? — спросил он резко. Голос был низким, строгим. Почти холодным.

— Ноа, — я сглотнула.

Он на секунду перестал есть. Его взгляд, тяжёлый и внимательный, упал на меня — первый раз за всё утро.

— Что случилось?

— Астрид попросила Серве связаться с нами. Она... — слова сливались, будто я боялась, что он прервёт меня на полуслове, — она убедила родителей. Сказала, что если ты согласишься, мы можем заключить мир.

— Мир? — повторил он, почти усмехнувшись. — После всего, что случилось?

Я не могла понять — в нём была злость, усталость или просто усталость от надежды. Казалось, он прятал настоящие чувства за маской безразличия.

— Я не знаю всего, — призналась я, запинаясь. — Но Серве сказал: можно позвонить Марселю. Договориться о встрече.

— Новая ловушка, — бросил Маттео и снова взглянул на меня, будто пытался прочесть по губам, вру ли я.

— Брат бы не устроил ловушку, Маттео, — выпалила я с отчаянием. — Речь идёт обо мне. Мои братья, моя сестра — они бы не подвергли меня опасности.

— Альба, твоя семья не умеет держать слово, — сурово проговорил он.

Я опустила взгляд. Он был прав. Это злило. Бесило. Он всегда был прав.

— Я знаю, — прошептала я. — Но я не хочу, чтобы из-за нас пострадали другие. Даже Самьено уже не следят сложа руки. Мы рушим жизни, Маттео. Так нельзя.

Я повернулась к нему, мои пальцы непроизвольно сжались. Я смотрела в его карие глаза — искала в них хоть каплю боли, похожей на ту, что была у меня внутри. Я хотела, чтобы он увидел — прочувствовал. Но не видел. Его взгляд был ровный. Каменный.

— Может, мы ещё можем всё исправить, — сказала я. — Ещё не поздно.

Он продолжал смотреть на меня. В молчании. А потом начал медленно сдвигать поднос с колен.

— Чего ты хочешь? — спросил он наконец. Тихо. Почти устало.

— Позвони моему брату. Если он скажет, что никто не пострадает, значит, так и будет. Конечно... у него будут условия, — я нервно сжала ладони.

— Какие условия?

Я покачала головой. Я не знала. Марсель всегда был непредсказуем. Слишком умен, слишком расчётлив. Он мог потребовать что угодно.

— Не знаю. Но он — не враг, — сказала я.

Мы снова замолчали. Мысли были громче, чем слова. Мысли, и... ожидание.

— Хорошо, — сказал Маттео.
Я не удержалась. Улыбка вспыхнула на моём лице, как солнце после долгой грозы. Маленькая, победная, детская.

Альба — 1. Маттео — 0.
***

Старую заправку давно никто не использовал. Крыша, перекошенная под весом времени, казалась готовой рухнуть от любого шороха. Ржавые колонки стояли, как призраки прошлого, в ожидании встреч, которых никто не ждал.
Мы приехали туда спустя несколько часов — Акира, Луис, Диего, Маттео и я. Каждый молчал. Слова застревали в горле, не находя выхода. Казалось, все чувствовали: впереди что-то очень важное. И страшное.

Мы не обсуждали план. Никто не говорил "если", все просто ждали.

Сидели в кузове пикапа — он был открыт, и сухой ветер время от времени поднимал пыль, заставляя жмуриться. Я чувствовала, как потеют ладони. Сердце стучало тяжело и глухо, как молот в груди. Маттео сидел рядом, и хотя он ничего не говорил, его напряжение было ощутимым. На шее проступили вены, скулы были сжаты.

Я не могла больше молчать.

— Откуда у тебя эти шрамы? — спросила я. Вопрос сорвался сам, как будто подсознание искало хоть что-то, что отвлечёт от нависающей опасности.

Он медленно повернул ко мне голову.

— Несчастный случай, — отозвался ровно.

Я нахмурилась.

— Это пулевые ранения, — сказала я, не в силах скрыть скепсис.

Он усмехнулся, чуть повернул голову, смотря прямо в мои глаза.

— Пуля — тоже случайность, кукла, — подмигнул. Может, он хотел меня успокоить. А может, прятался за шуткой.

— Ты шутишь, что ли? — спросила я серьёзно. Его легкость не облегчала тревогу, а наоборот — злила.

Он медленно выдохнул. Снял с колен ладони, положил их на металл кузова.

— Альба... если что-то пойдёт не так... если всё полетит к чёрту — не беги к брату. И не прячься за меня.

Я напряглась.

— Ну а что мне делать, Маттео? — в голосе дрогнула нота страха. Узел в груди затянулся туже, я с трудом дышала.

Он посмотрел вперёд, туда, где на горизонте медленно двигался чёрный внедорожник.

— Беги в другую сторону, — сказал он тихо. — Здесь никто не хочет причинить тебе вред. Но в пламени... не спасай никого. Спаси себя.

— То есть... пусть мои близкие страдают, а я просто спасаюсь? — голос сорвался. — Ты хочешь, чтобы я бросила их? Это не я, Маттео. Я так не могу.

Он повернулся ко мне. В глазах мелькнуло что-то — тревога? Привязанность? А может, сожаление.

— Иногда именно поэтому хорошие люди умирают первыми, — сказал он. — Потому что не могут бежать.

Молчанье повисло между нами. Вдалеке остановился чёрный внедорожник. Дверь открылась. Вышел Марсель.

Брат.

Высокий, уверенный в себе, в чёрной водолазке, без оружия в руках, но с таким видом, будто вся армия мира стоит за его спиной.

Я почувствовала, как всё внутри застыло. Маттео медленно встал, протянул руку мне. Я схватила её — крепко.

Теперь мы были на одной стороне.
Я увидела, как Маттео молча достаёт пистолет и с чётким движением заряжает его. Внутри меня всё сжалось. Я посмотрела на него — умоляюще, без слов, надеясь, что он откажется от этого, что передумает.

— Это предосторожность, — сказал он спокойно и убрал оружие за пояс брюк.

В тот же миг подъехала машина. И ещё до того, как она полностью остановилась, из неё вылетел мой брат. Он выскочил, будто не мог больше сидеть внутри, будто сам воздух там стал для него ядовитым.

Я не сдержалась — шагнула вперёд. Сердце бешено заколотилось. Я была безумно рада его видеть. По-настоящему. Это было как вдох после долгого погружения. Но в груди по-прежнему сидел тугой узел, который не развязывался, а наоборот — становился крепче, тяжелее, сдавливая дыхание.

— Брат... — с облегчением прошептала я и выпустила из своей руки ладонь Маттео.

— Альба, — сказал он. В его голосе звучало волнение, тревога. Он выглядел напряжённым, взволнованным, как человек, только что вырвавшийся из кошмара, и теперь боящийся снова в него попасть.

Я бросилась к нему, обняла. Как же мне не хватало этого. Не хватало его самого. Я нуждалась в брате, как ребёнок нуждается в старшем, сильном — чтобы защитил от всего. От назойливых требований матери, от холодности отца, от уговоров, приказов, от брака с Карлосом. Хотелось, чтобы он спас меня от всего этого... но увы. Он не мог.

— Слава Богу, ты в порядке, — прошептал он, и я уловила в его голосе настоящее облегчение.

— Я в порядке, правда, — ответила я, заставив себя улыбнуться. Но брат осмотрел меня с ног до головы, будто не верил ни единому моему слову. Его взгляд задержался на Маттео — хмурый, оценивающий. Он словно пытался убедиться, что тот безоружен, что не опасен.

— Альба, отойди с Серве. Мы с ним должны поговорить наедине, — сказал брат строго, и это прозвучало почти как приказ.

— О чём бы ты ни хотел поговорить с ним — говори при мне, — вмешалась я. Голос у меня был спокойный, но внутри всё дрожало.

— Альба, прошу тебя, сестрёнка... — он сказал это почти ласково. Почти. Если бы не сталь, сверкавшая в его голосе, я, может быть, и поверила бы.

Он повернулся к остальным — Акире, Диего и Луису:

— Вы тоже, если можно.

Они посмотрели на Маттео. Ждали его решения. Но Маттео лишь коротко кивнул, словно говоря: всё в порядке, я справлюсь.

Мы отошли, но не слишком далеко. Я всё равно слышала, что они говорят. Не могла не слышать.

Они стояли напротив друг друга, как два разъярённых петуха, готовые вцепиться друг другу в глотки.

— Прежде всего, — начал брат, — спасибо, что не обидел мою сестру.

— Твоя сестра храбрее всех вас, — спокойно ответил Маттео. — Я не причиняю вреда тем, кто честен, храбр и верен своему слову.

— Спасибо, — повторил брат. Я видела, как тяжело ему было произнести это. Видела, как слова давались ему с трудом. Но он всё же сказал их — ради меня.

— Полагаю, ты говоришь о вчерашнем нападении шакалов, — продолжил брат. — К счастью, они получили по заслугам.

— Получат. Все. По заслугам, — жёстко ответил Маттео. В его голосе не было ни тени сомнения.

— Да, конечно... — тихо отозвался брат, а потом прищурился. — Но меня интересует другое. Почему ты не убил Карлоса?

— Это он выстрелил в голову сыновьям Сакуро— спокойно сказал Маттео.

Брат тяжело выдохнул, покачал головой.

— Так это он... Честно говоря, стоило ожидать.

Повисла тишина. Они просто стояли и молча смотрели друг на друга. Пока, наконец, не заговорил Маттео:

— Если ты так сильно хочешь смерти Карлоса... почему сам не убил его? Ты обрёк свою сестру. — Голос Маттео был хрипловатым, сдержанным, но в нём чувствовалась ярость.

— Слушай, Маттео, ты приехал из Испании. Очевидно, ты не знаешь этих мест. Здесь свои порядки. И если их нарушить — всё полетит к чертям. Всё перевернётся с ног на голову. Никто не поймёт, кто теперь враг, а кто друг. — Брат говорил с нажимом. — Сейчас мы стоим лицом к лицу. Мы думаем. Мы взвешиваем каждый шаг. Действуем осторожно. Но если нарушим порядок — мы не сможем даже смотреть друг другу в глаза.

Они снова замолчали. Казалось, даже ветер стих. И вдруг Маттео задал вопрос:

— Чего ты хочешь? Какие у тебя условия?

Брат не сразу ответил. Но потом, глядя прямо в глаза Маттео, сказал:

— Я хочу, чтобы эта война закончилась. Я хочу, чтобы моя сестра вернулась домой. И чтобы ни ты, ни твоя семья не пострадали — ни сегодня, ни в будущем.

Брат резко поднял подбородок. Его голос был твёрдым:

— Слушай. Твои родители погибли. Не дай погибнуть своей семье. Я знаю, у тебя есть младшая сестра. Подумай о ней.

Их взгляды снова встретились. Острые, как лезвия. Я вздрогнула — от напряжения в их голосах, от невидимого сражения, которое происходило между ними прямо сейчас. Маттео был спокоен. Но его спокойствие было ледяным.

— Как я могу тебе доверять? — вдруг спросил он.

Я судорожно вздохнула. В этом голосе была угроза. Недоверие. И что-то ещё... что-то пугающее.

— Что мы будем делать, если завтра твой отец скажет, что это были слова его сына, а не его самого? — продолжил Маттео. — Я знаю решение, Марсель. Я стану вашим зятем.

— Что? Прости, что ты сказал? — брат будто не сразу понял. — Я пришёл не от себя. Я передаю слова отца.

— Кровные узы покончат с враждой, — жёстко сказал Маттео. — Я похитил Альбу. Люди будут говорить, пойдут слухи. Но если мы поженимся, никто не сможет причинить вреда — ни ей, ни мне, ни моей семье.

Значит, вот так он решил обыграть всё это...

Но прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, мы услышали приближающийся звук — полицейские сирены. Становилось ясно: нас нашли.

Сирены всё приближались, раскалывая воздух пополам. Их вой резал уши, превращая тревогу в панику. Диего уже потянулся к оружию, Акира щёлкнул предохранителем, но тут раздался голос Маттео:

— Не доставать оружие! — он крикнул так, что все замерли.

Полицейские окружали нас, выстраивая плотное кольцо. Из машины вылезли вооружённые люди, и казалось, весь воздух вокруг сгустился в предчувствии ареста. И тогда Маттео посмотрел в лицо Марселя.

— Вот что стоит твоё слово?! — закричал он, срываясь.

— Это не я! — Марсель выглядел растерянным. Он и правда, казалось, был в шоке. Может... действительно не он?

— Как ты мог, брат?! — я смотрела на него, как на чужого. Гнев, разочарование, обида — всё смешалось.

— Альба, клянусь, я ни при чём! — умолял он, но его слова тонули в шуме шагов и грохоте полицейских ботинок.

И тогда я увидела его.

Карлос.

Он шёл спокойно, с мерзкой самодовольной ухмылкой на губах, будто не происходило ничего страшного.

— Так вот вы где! — весело бросил он, делая вид, что просто застал нас на пикнике. — Держите его.

— Маттео Ривера, вы арестованы. Передайте оружие. — полицейский подошёл сзади, глаза — холодные, равнодушные.

Маттео снял пистолет с пояса и медленно передал. Без сопротивления. Без слов. Глаза его были устремлены прямо вперёд — на Карлоса. Он не моргнул. Даже не дрогнул.

— За что вы его арестовываете?! — кричала я, выбегая вперёд, вставая между ними. — Он ничего не сделал! Он спас мне жизнь!

— На нём достаточно преступлений, сладкая, — хмыкнул Карлос, делая шаг ближе. Его голос был как яд. — Но самое ужасное — он тебя украл.

Меня чуть не вырвало.

— Меня никто не крал! — выкрикнула я. — Я сама ушла! Я САМА!

Но их уже сковывали. Один за другим. Маттео. Акиру. Луиса. Диего. Всё происходило быстро, грубо, без права на слово. И вдруг... я поняла, что не могу просто так смотреть, как его уводят.

Я не позволю, чтобы он ушёл без меня. Не вот так.

И тогда я подошла ближе. Очень близко. Он стоял с наручниками на запястьях, руки за спиной, но взгляд был всё таким же — прямым и сильным.

Я обхватила его лицо ладонями. И, не думая, не взвешивая, не боясь — поцеловала его.

На глазах всех.

На глазах Карлоса, Марселя, полицейских, друзей, врагов, старых шин и ржавых колонок.

Это был поцелуй, который кричал: "Ты — мой выбор. Я — не жертва. Я — не девочка, которую можно увести за руку."

Он сначала замер, словно не верил. Потом прижал лоб к моему, насколько позволяли наручники. И только прошептал:

— Ты же знаешь... я бы всё сделал иначе, если бы мог.

Я не ответила. Просто смотрела ему в глаза, запоминая.
Полицейские оттащили его грубо. Я не сопротивлялась — я всё уже сделала. Он уходил, но он знал — я не отреклась.

И пусть весь мир это видел.

Пыль от полицейских машин ещё клубилась в воздухе, как будто само небо пыталось скрыть то, что только что произошло. Всё стихло. Сирены, крики, шаги — всё растворилось в этом тягучем и опустошённом молчании. Маттео увезли. Его силуэт исчез за поворотом, но я продолжала стоять на месте, не в силах сдвинуться. Будто застывшая между двух миров: прошлого, где я была дочерью, сестрой, невестой Карлоса, и настоящего, в котором я — женщина, поцеловавшая мужчину, которого все считали врагом.И которая только что его потеряла.

Я машинально держалась за левую руку — та, которой прижимала к себе Маттео в последние секунды, когда его уводили. Там ещё оставалось тепло. Иллюзия присутствия. Но внутри уже воцарилась ледяная пустота.

И тогда, как нож по стеклу, прорезался голос, который я надеялась никогда больше не услышать.

— Ну вот, спектакль окончен. Ты наигралась, Альба, — проговорил Карлос, подходя ближе, с той самой сытой ухмылкой, от которой у меня сжимался желудок. — Теперь возвращайся со мной. Всё это — глупость, недоразумение. Он — преступник. А ты — моя будущая жена.

Я медленно обернулась. Он стоял прямо передо мной, с небрежно закинутой на плечо курткой, как будто только что сошёл со сцены дешёвой постановки. В его глазах не было ни сострадания, ни удивления — только злость, притворённая в собственничество.

— Ты ошибаешься, — сказала я, ровным, тихим голосом, который саму меня удивил своей уверенностью. — Маттео не крал меня. Я ушла с ним сама. И не потому, что хотела кому-то что-то доказать, а потому что я его... люблю.

Его лицо исказилось. На миг я увидела, как эта фальшивая маска самодовольства треснула.

— Что ты несёшь? — прошипел он. — Ты не знаешь, что такое любовь. Ты просто испугалась, растерялась. Но это скоро пройдёт. Тебе нужна стабильность. Сила. Семья. И ты будешь моей женой, хочешь ты этого или нет.

Я сжала челюсть, поднимая на него спокойный, холодный взгляд.

— Нет. Я не поеду с тобой, — твёрдо произнесла я.

— Что ты сказала?

— Я не поеду с тобой, Карлос. Потому что всё, что вы думаете о Маттео — ложь. Он меня не похищал. Я ушла с ним сама.

Карлос прищурился, делая шаг ближе.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Этот тип — преступник. Он манипулировал тобой. Очаровал. Запугал. Но это скоро пройдёт. Тебе нужна стабильность. Ты будешь моей женой. Ты — моя.

Я выпрямилась. Мне было страшно. Но ещё страшнее было молчать.

— Ты ошибаешься. Я сама поехала с ним. Я сама осталась с ним. Я сама его... — я тяжело выдохнула, не веря, что говорю это вслух. — Я его люблю.

Эти слова обожгли меня изнутри. Я чувствовала, как они предают мою суть, предают мои мысли. Но это был единственный способ не дать Маттео превратить в козла отпущения.

— Ты что, с ума сошла? — голос Карлоса сорвался. — Ты его любишь? Этого типа? Ты с ним даже не знакома толком! Ты...

— Я сама. Поехала. С ним, — повторила я твёрдо, с нажимом, проглатывая горечь и бессилие. — Он не виноват. И если вы думаете обвинить его в похищении — не выйдет. Потому что я никуда не ехала против своей воли.

Он сделал шаг вперёд, и я невольно отпрянула, но он схватил меня за руку — резко, грубо. Его пальцы с силой вжались в моё запястье, словно хотели оставить на нём клеймо. Я вскрикнула, почувствовав, как кожа под его хваткой мгновенно наливается болью.

— Хватит. Ты поедешь со мной, ясно? — его голос стал низким, почти звериным. — Я больше не собираюсь терпеть этот цирк. Всё решено. Ты не понимаешь, что творишь.

— Пусти меня! — закричала я, пытаясь вырваться, но хватка становилась только сильнее. — Ты мне больно делаешь!

— Ты со мной поедешь. И будешь делать то, что говорят твои родители и я! — прошипел он, всё ещё держа мою руку.

— Пусти, — прошептала я, сдерживая крик.

— Ты не понимаешь, с кем играешь. Ты пожалеешь об этом, Альба.

И тут всё произошло стремительно. Рядом раздались тяжёлые шаги. И в следующий миг Карлос получил громкую, резкую пощёчину, от которой едва не рухнул на колени. Его голова откинулась вбок, а лицо стало ярко-красным.

— Ещё раз дотронешься до неё — я тебя похороню, — проговорил Марсель, вставая между нами.

Он был выше Карлоса почти на голову. В этом было что-то до абсурда комичное: как будто взрослый отчитал дерзкого подростка. Карлос инстинктивно отступил, потирая щёку, не зная, куда себя деть.

— Ты думаешь, ты можешь так обращаться с моей сестрой? — продолжал Марсель, не повышая голос, но каждая фраза звучала, как приговор. — При мне? При живом брате? Кто ты, Карлос, чтобы говорить ей, что делать?

Он резко шагнул вперёд, и Карлос отшатнулся, будто столкнулся с чем-то неизбежным.

— Исчезни, пока у тебя ещё есть ноги, — добавил Марсель. — И пока я не передумал сломать тебе челюсть.

Карлос бросил на меня взгляд — смесь боли, обиды и поражения. Но ничего не сказал. Развернулся и ушёл прочь, хромая от унижения.

Марсель подошёл ко мне и мягко взял за здоровую руку.

— Пойдём, Альба, — спокойно сказал он. — Мы едем домой.

Я посмотрела на него, на Карлоса, стоящего с прижатой щекой, и на опустевшую дорогу, по которой увезли Маттео.

— Я поеду на его машине, — сказала я негромко. — На машине Маттео.

Марсель ничего не ответил. Только кивнул. Он понимал.

Я не люблю его.
Но он не заслуживает этой участи.
И если моя ложь его спасёт — пусть будет так.

Я даже не заметила, как доехала до дома. В голове всё гудело. Мысли скакали от одного к другому — как будто кто-то гонял внутри стадо испуганных лошадей. Я боялась за Маттео. Боялась, что теперь, когда его посадили, меня опять попытаются отдать Карлосу. Боялась, что всё это закончится хуже, чем началось. Что если я сейчас ничего не сделаю — люди пострадают.

Как только я вошла в поместье, ко мне бросилась Астрид. Она что-то говорила — что именно, я не поняла. Я кивнула ей, не глядя, прошла мимо, поднялась наверх и закрылась в своей комнате.

Я поднялась в комнату, села в кресло, поджала ноги. Минут десять просто молчала. В голове было пусто, но грудь сдавливало так сильно, что дышать было трудно. Хотелось кричать, но даже на это не было сил.

Стук в дверь.
— Альба... можно?

Я узнала голос — это была Анна, моя подруга с детства. Её голос был тихим, будто она боялась, что я взорвусь.

— Заходи, — сказала я устало.

Анна вошла и закрыла за собой дверь. Она села рядом со мной на диван, вздохнула.

— Я впервые вижу Марселя таким... злым, — проговорила она, опуская взгляд на свои тонкие пальцы, сцепленные в замок. — Это было страшно.

Я слабо кивнула.

— Видела бы ты его лицо, когда ему пришлось оправдываться перед Маттео. Он оказался между огнём и водой... — произнесла я чуть тише, вспоминая, как брат бросался словами, будто мечами, и сам же терял контроль.
Помолчала немного. Потом снова заговорила, уже с нарастающим напряжением в голосе:

— Я в первый раз вижу Марселя таким злым, — тихо проговорила она.

— Видела бы ты его, когда он оправдывался перед Маттео, — ответила я. — Он реально не знал, что делать. Словно сам не понимал, на чьей он стороне.

Мы немного помолчали.
Я опустила голову, посмотрела на свои руки.
— Честно... меня это уже не волнует, — сказала я. — Меня волнует другое. Из-за меня могут посадить Маттео. И его друзей. И я ничего не делаю.

Анна смотрела на меня внимательно.
— Альба... ты ничего не могла сделать, это не твоя вина.

— Неправда. Я могла уйти. Могла не ехать. Не втягивать его.
Но если я сейчас ничего не сделаю, тогда это будет уже моя вина.

Она напряглась.
— И что ты собираешься делать?

— Отправлю Астрид к отцу. Скажу ему прямо: если он не вытащит Маттео, я пойду в полицию и расскажу всё.
Про Карлоса. Про угрозы. Про то, как меня хотели выдать замуж без моего согласия.

Анна округлила глаза.
— Ты с ума сошла?

— Ты не сделаешь этого. Это же... ты же себе жизнь сломаешь. Тебя же вычеркнут.
— Может. А может — впервые кто-то перестанет страдать вместо меня.

Мы замолчали. Она смотрела на меня так, будто не верила. Я смотрела в пол.
Говорить больше не хотелось.

Я сидела у окна, босыми ногами касаясь холодного пола. Комната была погружена в полумрак. Ничего не болело, но всё внутри будто вибрировало от усталости. Ни сна, ни слёз. Только пустота. Только страх, что теперь, когда Маттео в камере, меня снова толкнут в ту же клетку, из которой я недавно сбежала.

не повернула голову — сразу поняла, кто это.
Шаги тихие, знакомые. Слишком аккуратные.
Как всегда.

Астрид зашла без стука. И в этом была вся она: не требовать разрешения, но всё равно быть мягкой.
В руках — чашка с ромашковым чаем. Старая привычка из детства. Когда мне было плохо, она всегда приносила его, будто это могло всё вылечить.

— Тебе надо успокоиться, — прошептала она. — Ты выглядишь... опустошённой.

— Я и есть опустошённая, — не оборачиваясь, ответила я.

Она поставила чашку на столик и подошла ближе.

— Я слышала, что ты сказала Анне.

— Хорошо. Значит, мне не придётся повторяться.

— Альба, — её голос стал строже. — Мы с тобой сёстры. Я выросла рядом с тобой. Я знаю, когда ты говоришь то, что чувствуешь, а когда просто хочешь доказать что-то миру.

Я медленно обернулась и посмотрела на неё.
— А ты уверена, что знаешь, кто я? Или ты знаешь только ту версию, которая удобна вам всем?

Она немного опешила, но быстро взяла себя в руки.

— Мне больно тебя видеть такой. Ты как будто воюешь не с Карлосом, не с отцом... а со всеми сразу. С нами. Со мной.

— Потому что вы сдались. Вы все просто сдались и называете это «разумом». Но на деле — это страх. Привычка. Смирение.

Астрид чуть повысила голос:

— Нет, это ответственность! Я делаю то, что должна. Ради семьи. Ради мира. Ради тебя тоже, между прочим.

Я рассмеялась — коротко, горько.
— Ради меня? Ты серьёзно сейчас?

— Я каждый день думаю о тебе! Думаю, как тебе больно, как ты мечешься, как не находишь себе места.
Но ты не ребёнок, Альба.
Ты должна понимать, что если ты сейчас сломаешь то, что строилось годами — начнётся хаос.

— Тогда пусть будет хаос! — выкрикнула я. — Лучше правда в огне, чем ложь в тишине!

Астрид подошла вплотную. Смотрела на меня снизу вверх — она была ниже, но сейчас казалась сильнее. Или, наоборот, пыталась казаться.

— Ты не выйдешь замуж за Карлоса по любви.
Но ты должна выйти за него ради мира.

— Знаешь, что самое страшное? — прошептала я. — Что ты, моя сестра, всерьёз говоришь мне это. Как будто любовь — не важна. Как будто моё тело и жизнь — товар в вашей сделке.

Астрид сжала губы.
— Если бы у нас был другой выбор, я бы первая вытащила тебя отсюда. Но у нас нет.

— Ты была на той заправке? — голос мой сорвался. — Ты видела, как Карлос вцепился в мою руку, как будто я вещь? Ты видела, какие у меня синяки?
— Видела, — прошептала она. — И мне больно от этого. Но... — она замялась. — Иногда то, что нам причиняет боль, спасает остальных.

Я встала. Подошла к ней ближе. Смотрела прямо в глаза.

— Астрид, ты правда думаешь, что я стану женой человека, который считает меня товаром?

Она поднялась. Руки дрожали, но взгляд оставался ровным.

— Я думаю... что ты умная. И сильная. И если ты решишь, что это единственный способ остановить кровь — ты сможешь это пережить. Ради мамы.Ради папы. Ради всех нас.

— А ради себя? — спросила я.

Тишина.

— Я люблю тебя, Альба. Очень люблю. Но это... — она покачала головой. — Я не пришла спорить с тобой. Я пришла поговорить.

Я молчала.

— Ты умная девочка. Ты всегда всё чувствовала раньше других. Но сейчас ты как будто забыла одну простую вещь — всё, что мы делаем, мы делаем не потому что это легко. А потому что иначе будет хуже.

— Хуже для кого? — резко спросила я. — Для меня? Или для тех, кто боится потерять лицо?

Она вздохнула.

— Для всех. И ты это знаешь. Война — это не кино. Если Карлос обидится, если его семья сочтёт себя униженной — это будет не просто драма, Альба. Это будет кровавая бойня. Не только Маттео, не только ты — все, кто рядом, окажутся в опасности.

— А если я выйду за него, мне что — жить с ним всю жизнь и улыбаться за ужином? Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Это компромисс, — мягко сказала она. — Горький, страшный, но компромисс. Иногда — единственный путь к тишине.

— Ты уедешь? — спросила Астрид. В её голосе — ледяное спокойствие, будто ей всё равно.

— Да, — ответила я, не оборачиваясь. — Уже через два дня.И, пожалуйста, не пытайся остановить меня.

Пауза. Потом тихий шаг.
— Ты даже не попрощаешься?

— А с кем прощаться? — я повернулась. — С теми, кто был готов отдать меня Карлосу ради мира?

— Ради семьи, Альба. Ради жизни! Ты никогда не думала о том, сколько людей могли бы погибнуть, если бы...

— НЕ НАЧИНАЙ! — крикнула я, перебивая. — Ты всё время говоришь "ради семьи", "ради порядка".
А где была ты, когда я просила тебя встать на мою сторону? Где ты была, когда он хватал меня за руку, как за поводок?!
Ты видела синяки на мне, Астрид!
И всё, что ты сказала — "это компромисс".

Её глаза метнулись в сторону, но она быстро собралась.
— А ты всё превращаешь в драму. Всё для тебя — крик и борьба. Ты не умеешь проигрывать.

— Я не хочу проигрывать себя.
Но, похоже, ты давно уже это сделала.
Только вот, Астрид, я не вещь. И не подпись на бумаге.
Я человек. И больше не позволю вам решать, с кем мне спать, за кого выходить и ради кого молчать.

Астрид покачала головой. На губах у неё — презрительная усмешка.

— Знаешь, что самое жалкое во всём этом, Альба?
Ты думаешь, что одна против всех — это сила.
Но ты просто испугалась остаться в тени.
Ты всегда хотела быть центром — даже если из-за этого сгорит весь дом.

Мои пальцы сжались в кулаки.

— Лучше гореть, чем тухнуть в вашем болотном мире.
Я хотя бы буду жить честно.
А ты?
Ты будешь жить по правилам. Но каждый вечер засыпать с ощущением, что ты продала сестру.

Она резко шагнула ближе.
— Я пыталась тебя защитить, глупая!
Я пыталась сделать всё, чтобы ты не погибла в этой мясорубке!
Но если ты так хочешь — иди!
Сожги всё к чёрту! Пусть тебе похлопают бандиты и мафиози! Пусть поставят медаль "за истерику года".

— Лучше так, чем быть живым трупом, как ты, — прошипела я.

Тишина.
Она посмотрела на меня. Без слов. Без слёз. Только с болью, спрятанной глубоко.
Потом выпрямилась.

— Уезжай, Альба. И больше не возвращайся.
Для меня тебя больше нет.

Она ушла, не хлопнув дверью. Тихо. Глухо.