Наследие Теней.

Мир был мягким, как зефир. Он укрывал меня тёплым одеялом, щекотал лодыжки утренними лучами и укачивал остатками сказочных снов. Подушка пахла солнцем, а за окном стояла та тишина, в которой даже птицы ещё не проснулись. Я не сразу поняла, что за звук шуршит по полу. Потом услышала шаги. Слишком быстрые. Слишком резкие для этой ленивой тишины.

— Альба! — раздалось у самой двери. — Вставай. Быстро.

Сон прервался, как плёнка, рванувшаяся в проекторе. Я лишь перевернулась на другой бок, зажмурившись от яркости, и что-то пробормотала.
Адриано не дал мне шанса вернуться в сон.

— Альба, вставай, — он подошёл ближе, зашевелил одеяло. — Чёрт возьми, проснись!

Я приоткрыла глаза и уставилась на него в полном замешательстве. Он был растрёпан, босиком, в той самой рубашке, которую вчера накинул на футболку. Лицо серьёзное. Даже испуганное. Я моргнула.

— Что?.. Что происходит?.. — спросила я сонным голосом и потянулась, всё ещё не понимая, на каком я свете.

В ответ мне в лицо плеснули холодной водой.

Я вскрикнула.

— Ты с ума сошёл?! — задыхаясь от холода и шока, оттолкнула его руку.

— Соображай, Альба! — он почти закричал. — Собирайся. Быстро.

— Да скажи мне уже, чёрт возьми, что происходит! — не выдержала я, соскочив с кровати и вытирая лицо рукавом.

Он подошёл ближе. Его голос стал глухим, низким:

— Они узнали, где ты.
Они уже едут.

Пауза.

Тишина.

И потом — как будто в грудь мне ударили током.

Родители. Узнали.
А значит... Карлос тоже.

Сны разбились в осколки. Тёплая подушка, сказочная тишина — всё стерлось. Я подскочила, начала лихорадочно натягивать джинсы, искать носки, в спешке закинула на себя тёплую толстовку — ту самую, что когда-то была Адриано. Рукава были длинны, плечи — почти до локтей, но в этом был смысл. В этом была семья, которая была со мной, а не против.

— Вот. Держи, — Адриано всунул в мою руку ключи от машины.
— Едешь в горную резиденцию, помнишь её? Там давно никто не был. Сама знаешь, дорога плохая, туда не каждый сунется. Там будет безопасно хотя бы на время.

Он замолчал, потом вытащил из кармана чёрную карту и вложил в мою ладонь.

— Тут немного денег. Надеюсь, хватит на экстренное. Я попробую купить тебе билет в Нью-Йорк. Но пока тебе придётся исчезнуть. Поняла?

Я кивнула. Не сразу. Неуверенно. Как будто всё это происходило не со мной, а в каком-то фильме, который я не заказывала.

Он смотрел на меня, и в его взгляде была боль. Он не хотел, чтобы я уезжала. Он не хотел, чтобы всё шло так. Но он — помогал мне бежать. А это было важнее всех слов.

— Поехали, — выдохнула я.

И уже через минуту, с дрожащими руками, я вжимала педаль газа. Адриано остался стоять на дороге. Один. За спиной — полуразвалившийся дом, где когда-то мы были детьми. Передо мной — дорога в никуда.
Я не знала, сколько у меня времени. Я не знала, что ждёт дальше.
Но я знала одно:

Если я хочу жить своей жизнью — я должна сначала её спасти.

                                           ***

Я ехала быстро. Не как обычно — с радио, с мыслями в облаках, с улыбкой на устах. Сейчас было иначе.

Дорога впереди то исчезала в тумане, то ныряла в густую тень деревьев, то резала склоны острыми поворотами. Где-то позади оставалась вилла, ужин, этот проклятый Карлос с его самодовольной ухмылкой и... мои родители. Те, кого я любила больше всего.
Те, кто только что предали меня без слов.

Руки на руле дрожали. Не от страха — от злости. От разочарования. От ощущения, что ты — не человек, не дочь, не врач... а фигура в чужой игре.
"Ты станешь его женой", — эхом повторяло внутри.
А я-то думала, что вернулась домой. К людям, которые скучали по мне. А не к тем, кто планировал обручить меня в тени оливковых деревьев, пока я ещё была в самолёте.

Я машинально утирала слёзы, которые всё никак не хотели высохнуть. Дорога уже взбиралась в горы. Гравий шипел под колёсами, обрывы приближались опасно близко. Но это было единственное направление, которое имело смысл.

Горная резиденция.

Я не была там шесть лет. И не из-за расстояния. Из-за воспоминаний. Из-за тишины, которая там слишком громкая.

Когда ворота скрипнули и я въехала на запущенный участок, сердце пропустило удар.

Дом был... всё такой же. С тёмными ставнями, облупленными стенами, треснувшей плиткой на веранде и поблекшей черепицей на крыше. Ни сигнализации, ни фонарей. Только ветви, качающиеся под ночным ветром, и сухие травы, шуршащие у дороги.

Здесь давно никто не жил.
И именно поэтому я чувствовала себя в безопасности.

Я припарковалась, выключила фары. Посидела немного в полной тишине, чувствуя, как собственное дыхание звучит слишком громко.

Внутри было прохладно. Запах пыли и старого дерева. Я включила фонарик. Луч света пробежал по лестнице, по мебели, накрытой простынями. Всё стояло нетронуто.
Как будто этот дом вымер, выдохнул, и ждёт, пока в него вдохнут жизнь.

Я прошла внутрь, захлопнула за собой дверь и заперла на засов. Нашла в одной из старых комнат плед, кинула его на кресло. Переобулась, достала телефон: "Я добралась."

Ответа от Адриано всё не было.

Всё казалось странно... тихим.
Слишком.

Я пошла на кухню. Нашла бутылку воды. Выпила почти залпом — горло пересохло.

И вдруг — звук.

Не шаги. Не ветер.

Слабый стон. Мужской.
Как будто где-то внизу. Приглушённый, едва уловимый, но... настоящий.

Я замерла. Всё внутри сжалось.

Опять.

Стук.

И снова — стон. Уже ближе. Где-то из-под пола. Из старого подвала, который когда-то был винным.
Но туда не спускались годы.

Свет фонаря заскользил по полу, и я сделала шаг назад. Сердце било в груди, как барабан. Я не сразу решилась подойти к двери, ведущей вниз. Но потом...
Я всё же подошла.

Я не знаю, что заставило меня открыть эту дверь.

Может, стон. Может, тишина после него. Или просто необъяснимое ощущение, что в этом доме я не одна.

Подвал был темным, воздух — влажным, с привкусом сырости и чего-то... ржавого. Я спускалась осторожно, луч фонаря плясал по ступеням, пока не коснулся чего-то живого.

И я замерла.

Он был привязан.

Мужчина.
Полуголый.
Его руки были подняты вверх и зафиксированы на старой железной балке. Тело — всё в крови. Глубокие порезы, ссадины, синие гематомы. Кожа тянулась по рельефу мышц, и оттого раны выглядели ещё страшнее.
Он висел, как сломанный крест. Без точки опоры. Без возможности дышать свободно.

Я ахнула, инстинктивно подбежала ближе, светя фонарём ему в лицо. Он чуть прищурился — свет, наверное, резал глаза — и тяжело задышал.

— Эй... — Я опустилась на колени перед ним. — Господи... Кто ты? Кто тебя так?..

Он не сразу ответил. Только глаза.
Глубокие, чёрные. Глаза, в которых не было ни страха, ни боли, ни надежды. Только ярость, спрессованная в молчание.

— Не трогай меня, — прохрипел он глухо. Голос был сиплым, как будто выжженным изнутри.
— Ты истекаешь кровью, — я поднялась, дотрагиваясь до его запястий. Кожа была горячей. Лихорадка.
— Я не просил помощи.
— И не получишь, если продолжишь быть идиотом, — отрезала я.

Он посмотрел на меня, прищурившись.
А потом — что-то мелькнуло. Не то усмешка, не то удивление. Он ожидал чего угодно, только не это.

— Кто ты? — спросил он после паузы.

— Я врач— я достала из кармана перочинный нож, руки дрожали, но я прицелилась к ремню. — Точнее,я учусь на хирурга. А ты сейчас ни больше ни меньше как ходячий учебник по травматологии.

— Повезло тебе, — выдохнул он, — ты можешь сдать экзамен прямо сейчас.

Сухая, ироничная подача. Как будто он не был на грани. Как будто это всё — просто шутка. Но в его голосе сквозила боль. Такая, что мне захотелось заткнуть уши.

— Мне нужно тебя снять. Это будет больно, — предупредила я, когда один из ремней с трудом поддался.

— Всё, что здесь происходит, больно, — его глаза не отрывались от меня.

Я разрезала второй. Он рухнул прямо на меня — тяжёлый, сильный, пахнущий потом, кровью и металлом. Я подставила плечо, насколько могла, чтобы не дать ему упасть лицом в бетон. Он почти не сопротивлялся, только зубы стиснул.

— Ты... ты сможешь встать? — Я тяжело дышала, обхватив его под плечи.
Он застонал, выпрямляясь, и чуть не выронил фонарь. Я увидела его руку — вся в шрамах, и вдоль бицепса тянулась татуировка: два тигра, изуродованные кровью и свежими разрезами.

Он хрипло выдохнул.

— Ты... из этого дома?

— Что?

— Ди Лоренцо... — он сжал зубы, поднимая глаза. — Это... их резиденция?

Я не ответила.

Он знал, кто тут хозяева.

Я хотела задать столько вопросов — кто он, кто его привёл сюда, кто так его пытал — но сейчас... Сейчас я знала только одно: он не враг мне.

Он просто человек, которого кто-то пытался сломать.

— Ты не умрёшь здесь, — пообещала я ему, перебрасывая его руку себе на плечо.

— Вот это поворот, — хрипло усмехнулся он, — спасена мужчиной, похищенным на частной вилле.
— Женщиной, — я сжала его крепче. — Женщиной, которую не спросили, хочет ли она быть частью всего этого дерьма.

                       ***

Он был холоден. Не от температуры — от усталости, недоверия и чего-то, чего я не могла назвать.
Сидел, ссутулившись на кровати, одной рукой держась за бок, на котором я наложила швы, а второй — водил по лбу, будто прогоняя мысли, боль, или и то, и другое. Глаза его были острыми, но уставшими.

Я поставила перед ним воду и несколько таблеток.

— Обезболивающее. И антибиотик. Лучше выпить, пока не поздно.
Он даже не посмотрел.

— Я же не прошу ничего странного, — сказала я спокойно. — Просто хочу, чтобы ты не умер у меня в доме.

— Не твой это дом, — хрипло бросил он.
Я замерла.

— Здесь всё пропитано тобой, — продолжил он. — Но ты не живёшь тут. Видно по пыли. По порядку. По пустым рамкам. По тому, как ты поставила аптечку. Это не твой дом.

Я тихо опустила взгляд.

— Ты прав. Я здесь временно. Как и ты.

Он впервые посмотрел на меня прямо. Внимательно. Словно проверял.

— И зачем ты это делаешь?

— Что именно?

— Спасаешь. Ухаживаешь. Рискуешь. Ради кого?

— Разве это имеет значение?

Он ничего не сказал. Ни "да", ни "нет".
Я чуть пожала плечами.

— У тебя порезы, рёбра, температура. Я — почти хирург. Я умею оказывать помощь. Всё просто.

— Ничего не просто, — отрезал он. — Особенно в Сицилии. Особенно, если ты Ди Лоренцо.

— Ты много знаешь обо мне, — заметила я, — но я даже не знаю твоего имени.

Он молчал.

— Как тебя зовут? — спросила я снова.

— Тебе это не нужно.

— Всё, что мне нужно, — это понять, в порядке ли ты.
Он отвёл взгляд.

Я вздохнула.

— Я не враг, — тихо произнесла я. — И ты можешь не говорить мне ничего. Просто... прими помощь. Отдохни. Не отбивайся от меня, будто я стреляю.

Он снова не ответил. Лишь посмотрел на мои руки, когда я сняла перчатки и села на стул у окна. Мы молчали. Несколько долгих минут. Потом он хрипло сказал:

— Я всё равно не задержусь.

— Я и не просила.

Он посмотрел на меня так, будто не мог понять — в чём подвох.

Но его веки начали опускаться. Усталость брала своё.

Я осталась рядом. Молчала. Не задавала вопросов. Просто следила, чтобы температура не поднялась слишком высоко. И когда он уснул — так глубоко, что плечи расслабились, а дыхание стало спокойным, — я укрыла его пледом и впервые за вечер позволила себе тоже закрыть глаза.

И подумала:
"Кто ты?
Что ты скрываешь?
Почему мне страшно, и всё же я не могу уйти?"

Я давно не чувствовала себя так странно.

В доме было тихо — слишком тихо для того, чтобы я могла игнорировать мысли. Они, как назло, были громче, чем шёпот ветра за окнами. Громче, чем кастрюля, тихо бурлящая на плите. Даже громче, чем всё, что я слышала от него за день.

А он, между прочим, не сказал ничего.
Вообще.

Ни "спасибо", ни "как тебя зовут", ни "почему ты это делаешь". Он просто лежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами, будто даже не хотел, чтобы я его спасала.

Но я всё равно это делала.
Потому что иначе не умею.

Моя ладонь легла на ручку кастрюли, и я чуть приподняла крышку. Из-под неё вырвался аромат — густой, тёплый, немного пряный. Минестроне. Один из тех супов, которые я готовила в Нью-Йорке, когда болела, уставала или просто скучала.
Это был мой способ сказать себе: «Ты дома. Всё будет хорошо».
Сейчас я desperately нуждалась в этом ощущении.

Я поставила крышку на место, выключила плиту и подошла к окну.

Сквозь занавески проглядывал сицилийский вечер — небо чуть подёрнулось дымкой, но всё ещё золотилось от заходящего солнца. Тут, в этой части острова, всё выглядело немного иначе, чем в поместье. Меньше глянца. Меньше правил. Больше правды.

Кто он?

Сколько ни перебирай в голове варианты — ни один не сходится. Его лицо... его взгляд... что-то в нём будто кричало, даже когда он молчал.

И вдруг...

— "Отец, ты слышал? Приехал Маттео Ривера."

Слова Марселя, сказанные тогда, за тем столом, будто отрезали что-то внутри.

"Пусть продаёт и катится отсюда."

Ривера. Это имя всплыло так резко, что у меня перехватило дыхание.

Я медленно подошла к столу, взяла чистую тарелку. Суп лился мягко, чуть-чуть парил. И всё же мои пальцы дрожали.

Если это он...

Мои губы плотно сжались.
Моё сердце стучало так громко, что казалось — он услышит, даже находясь этажом выше.

Зачем он здесь? Почему весь в шрамах и ранах?
Что с ним сделали? Или — кто?

Почему в его глазах было столько тишины и ярости?

Я глубоко вдохнула.
Я не знала, что он здесь делает. Но знала, что не смогу отвернуться. Даже если он ненавидит меня. Даже если он бы хотел видеть меня мёртвой.
Я врач. Почти врач.
Я человек.
Я — не их война.

Я взяла поднос, поставила на него суп, хлеб, воду.

— Я не враг, — прошептала себе. — И ты это узнаешь. Рано или поздно.
— Вот уж точно, жизнь в мафии, — пробормотала я себе под нос и выдохнула.

Я не знала, кто он. Я не знала, стоит ли ему доверять.
Но знала, что он сейчас голоден. И что ни одна рана — физическая или внутренняя — не заживёт, если ты лежишь в темноте и молчишь.

И если он не скажет мне, кто он такой — я найду способ узнать это сама.

Утро начиналось, как странное продолжение сна.

На кухне царила тишина. Чистая тарелка стояла в раковине. Посуда вымыта. Стол вытерт.
Я машинально прошлась пальцами по гладкой деревянной поверхности и хмыкнула про себя.
"Ну что ж, примем это за «спасибо»."

— Эй! — крикнула я, резко выскочив из своей комнаты. — Куда ты собрался?

Он обернулся, и я, в который раз, поймала на себе этот тяжелый взгляд. Он изучал меня. Не как человека, которому обязан жизнью. Как врага. Как угрозу.
— Ты что, собрался уйти? Ты даже не объяснился. Я тебя вытащила из... — я запнулась, вспоминая то, как его руки были связаны, как на коже были рваные порезы, следы ожогов и синяки. — ...из ада. А ты...

— Я тебя не просил, — оборвал он меня.

— Ну извини, что не прошу разрешения, когда вытаскиваю умирающих из подвала! — вспылила я. — Знаешь, я вообще-то врач. Почти. На пятом курсе. И когда вижу кровь и полумертвого человека — я не задаю глупых вопросов.

— Вот и зря, — холодно бросил он, не сводя глаз. — Спросила бы хоть, кого вытаскиваешь.

— Кто ты вообще такой? — Я сделала шаг к нему. — Ты даже имени своего не сказал. Кто ты, черт тебя побери?

— Маттео. — Наконец он ответил. — Маттео Ривера.

Это имя не прозвучало страшно. Оно не было знакомым. Оно не было ничем... пока не стало всем.

Ривера.

— «Отец, ты слышал? Приехал Маттео Ривера...»
— «Что он тут забыл?» — резкий голос отца, злой и раздражённый.
— «Сказал, что соскучился по Родине. Хочет продать дом и уехать.»
— «Пусть катится отсюда.»

...И мать. Странный взгляд мамы, будто её что-то дернуло внутри.
Будто имя Ривера — это рана, которую она всегда прятала под шелком и вином.
Имя, от которого отец сжимал кулаки, а брат знал: обсуждать это вслух — опасно.
Я медленно отступила.
— Ривера... — переспросила я почти шёпотом. — Ты... Ты связан с моей семьёй?

Он кивнул. Медленно.
— Я — тот, кого твоя семья стерла из истории.

— Я... — я снова сделала шаг назад, по инерции. — Что ты имеешь в виду?

Он отвернулся.

— Неважно.

— Нет, ты скажи. Что значит "стерла"? Что ты здесь делаешь? Почему ты был в том подвале весь в крови? — Я чувствовала, как грудь наполняется тревогой. — Я не понимаю, Маттео.

— Ты не должна понимать. — Он снова взглянул на меня. И в его глазах впервые мелькнуло... сожаление? Или всё же ненависть? — Я не пришёл за тобой, Альба.

— Тогда за кем ты пришёл?

Он не ответил.

И это было страшнее любого ответа.

— Кто ты для моей семьи? — Я шагнула вперёд, не отводя взгляда. — Скажи мне.

Он чуть улыбнулся.
— Разве ты не догадалась?

Я хотела закричать, что нет, не догадалась. Что я не знаю ни про какие Ривера, не знаю, что сделала моя мать, и почему её имя сжимает тебе челюсти.
Но не закричала. Потому что в этой секунде я поняла: он не скажет.

Потому что я — Ди Лоренцо.
И всё, что связано с моей фамилией, для него — ненависть.
А я, кажется, просто не вовремя протянула руку помощи.

— Почему ты не сказал раньше? — тихо спросила я. — Что ты связан с моей семьёй?

— А ты бы спасла меня, зная это?

Я не ответила.
Потому что не знала.
Наверное, да.
Наверное... нет.

— Я не враг, Маттео. — Голос мой сорвался. — По крайней мере, я не хочу им быть.

Он кивнул.
— И я не герой, Альба. Запомни это.

И развернулся.

Маттео Ривера.

Имя, которое ничего не значило для меня всего час назад... теперь пронзило грудную клетку, будто игла.
Я стояла в кухне, не в силах пошевелиться, не в силах дышать.

Я спасла Маттео Ривера.Господи.

Он просто исчез. Тихо. Как тень.
Оставив после себя только пустую тарелку, едва слышный запах мыла на посуде и туман в моей голове.

А потом — резкий рёв мотора.
Шины. Громкий голос.

Я замерла.
Сначала был только гул. Потом он стал ближе. Узнаваемее. Слишком реальным.

— Она не могла далеко уйти! Проверяйте каждый угол!

Марсель.
Я узнала его голос с первого же слова.

— Альба! — голос Карлоса. Резкий, напряжённый. — Милая, выйди, не бойся!

Чёрт.
Они нашли меня.

Только тогда я поняла, что у меня колотится сердце так сильно, что мне кажется — его слышно за сотни метров.

Если родители здесь... значит, Карлос тоже.
Если Карлос здесь... значит, это конец.
Они не допустят второго побега. Не дадут мне выбора. Не объяснят.
Они наденут кольцо на мой палец — со словами "так надо".

Механизм в голове сработал инстинктивно:
Беги, Альба. Беги, если хочешь жить своей жизнью. Беги, если хочешь быть свободной.

Я сорвалась с места.

Дверь хлопнула за спиной.
Осталась только я — и воздух, напоённый запахом сосновых веток и приближающейся беды.

Я бежала босиком, задевая ногами сухие иглы. Лес вокруг резиденции был густой, знакомый, но в то же время — будто другой. Зловещий.

Я слышала голоса.
Громче, ближе.

— Она где-то здесь!
— Проверить реку!
— Она не уехала, машины все на месте!

Где-то справа слышался голос отца. Сдержанный, но злой.
Где-то слева — мама. Она говорила с кем-то по телефону.
Наверняка инструктирует охрану.

Словно я преступница.
Словно я — угроза их планам.

Я перескочила через упавшее дерево, ухватилась за ветку, чтобы не упасть.
Глаза слезились — от ветра, от ярости, от обиды.

Слева показался просвет — река. Быстрая, холодная. В детстве мы с Адриано здесь ловили форель.
Я хотела свернуть туда, спрятаться в кустах...
Кажется, сердце в груди двигалось быстрее меня — оно било в висках, горло стянуло так, будто я кричала, хотя в реальности я не издавала ни звука. Я бежала между деревьев, спотыкаясь, хватая воздух, как утопающая. Лес казался не таким, как прежде. В нём не было покоя — только эхо голосов и гул шагов за спиной.

Они шли за мной.

— Альба!

Я резко свернула в сторону, пытаясь обойти овраг, когда услышала этот голос.

Карлос.

Я ускорилась. Ноги дрожали, но я не остановилась. Земля была влажной, корни выступали из-под мха, будто пытались схватить за щиколотки. Я задела веткой лицо, но боль не почувствовала — всё слилось в одну чёрно-зелёную кромку.

И вдруг — рука схватила меня за талию.

Я вскрикнула.

— Ты что творишь, с ума сошла?! — Карлос развернул меня на себя. Его лицо было искажено злостью. — Ты не ребёнок, Альба! Что ты делаешь в этом лесу, как последняя психопатка?!

— Отпусти. — Голос мой дрожал, но я смотрела прямо в глаза. — Ты не имеешь права меня трогать.

— Я твой жених. — Его пальцы сильнее вжались в мои плечи. — Ты не будешь вести себя, как сбежавшая невеста. Тебе не пять лет. Вернёмся домой — и всё обсудим.

— Мне нечего с тобой обсуждать! Я не собираюсь за тебя выходить! — Я билась, вырываясь, но он навалился всем телом, повалив меня на землю.

Мир перевернулся. Мои руки оказались прижаты к грязной, мокрой листве. Тело Карлоса — сверху.

— Ты не уйдёшь! — прошипел он, и на миг я увидела что-то опасное в его глазах. Не то раздражение, не упрямство — одержимость.

Он взял меня за горло. Дышать стало трудно.
Он душил.
Карлос меня душил.

— Ты станешь моей. Хоть на коленях приползай, но станешь.

Сердце ухнуло вниз.
Это был уже не Карлос, которого я знала. Это было чудовище, которому дали мою руку, как пустую сделку.

Я попыталась выдохнуть, но вместо воздуха — комок страха. И слёз.

Нет. Только не так.

Моя правая рука шарила по земле. Пальцы зацепили камень — увесистый, с острым краем. Не думая, не целясь, удар.

Карлос отшатнулся с глухим стоном.

Я отползла, срываясь на ноги, задыхаясь. Всё лицо было в грязи, волосы прилипли ко лбу, колени болели. Но я бежала. Снова.

Позади слышалось:
— Схватите её! Она могла пораниться!

Как мило. Они вдруг решили, что заботятся.

Впереди мелькнули силуэты.
Чёрные рубашки. Радары. Радиосвязь.

Охрана.

— Она здесь! Держите!

Я закричала, когда две руки резко схватили меня за локти. Меня подняли, развернули. Один из них держал меня за талию, другой — за плечи. Они вели меня, будто я преступник. Я кричала, визжала, вырывалась, ногами била воздух.

— Пусти! Вы не имеете права! Папа! Папа, скажи им! Я не хочу!

И тогда — я увидела лицо отца.
Он стоял у машины. Молчал. Смотрел. Глаза были тёмные.
Рядом мама. Как всегда — безупречная. Холодная. Улыбающаяся.

Никто не остановил это безумие.

— Я вас ненавижу! — закричала я, захлёбываясь слезами. — Вы предали меня! Все! Вы решили мою жизнь за меня!

Они всё равно не слушали.
                              ***

Я не помню, как доехала домой. Кажется, я оказалась в своей комнате, едва сделав шаг за порог, словно меня волокли по воздуху сквозь туман. Всё, что я знала, — это горячее укачивание движения, гул мотора, который глушил голос моего сердца, и тупую боль в грудной клетке.

Проснулась я от того, что кто-то говорил внизу.
Голоса. Говорили о свадьбе. «Завтра...», «Обручение...», «Невеста должна быть готова...».
Но я их не слышала. Не хотела слышать.
В моей голове звучал только один вопрос: «Почему?»

Я повернулась на чужой мне столький раз подушке, съёжилась в простынях и закрыла глаза, словно вернулась бы в Америку, в свою крошечную, но уютную квартиру. Представила, как ложусь под мягкое одеяло, как наутро надеваю джинсы и худи, бегу на пары и потом на практику в больнице, где меня ждут пациенты, а не эта... эта тюрьма из стекла и власть имущих.

Но проснуться здесь я не могла.
Графин с водой стоял на тумбочке, бокал пустой, зеркало отражало жалкую тень моей фигуры. Я попыталась вспомнить дорогу: мосты, туннели, знакомые улицы Нью-Йорка — но память молчала.

Вдруг ключ повернулся в замке. Я подрыгнула. Дверь открылась, и внутрь вошли знакомые силуэты — отец, мать, Астрид. Они молча стаяли на пороге, и каждый из них выглядел так, будто несёт на плечах тяжесть собственного решения. Никто не сказал мне «привет». Они просто смотрели — ожидая.

Я поджала губы, будто пыталась проглотить горечь, что стояла в горле.
— Завтра свадьба, — сказал кто-то из них, но слова дрогнули и повисли в воздухе, отравив его.

У меня защипало в глазах. Я поднялась на локте, схватила подушку и прижалась к ней губами, чувствуя, как слёзы, отложившиеся где-то глубоко, наконец полезли по щекам.

— Я... я не хочу этого, — прошептала я, но они уже отошли — тихо, будто не смеялись меня разбудить. Они закрыли за собой дверь.

В комнате стало холодно. Я поняла, что они заперли меня здесь навсегда.
И тогда — я заплакала.

Наверное, я выплакала все слёзы на этом свете: от обиды на мать, от ужаса перед смертью свободы, от страха за то, кем я стану завтра. И не чувствовала больше ни боли, ни страха, ни надежды — только мокрое тепло, которое текло по лицу, смывая остатки надежды на сон, где я проснусь в Америке, где за окном будет суета большого города, а не это тесное убежище, из которого нет выхода.

Спустя несколько часов я так и не смогла уснуть.
Слёзы высохли, но внутри — всё было натянуто, как струна. Я сидела на кровати в темноте, обнимая колени, в той самой позе, в которой, казалось, можно хоть как-то защитить себя от всего мира. Платье, в которое меня заставили переодеться, теперь валялось в углу, как унизительная насмешка. Я не чувствовала себя невестой. Я не чувствовала себя дочерью. Я вообще ничего не чувствовала, кроме гулкой пустоты.

И вдруг...
Щелчок.
Треск.
Шорох за окном.

Мгновенно всё похолодело.
Может, это ветер? Сквозняк? Или уличный кот пробрался через балкон?
А если... если это кто-то другой?
Карлос?
Я чуть не задохнулась от паники, когда поняла, что не заперла чёртову балконную дверь. Браво, Альба, будущий хирург, забывший элементарное.

Я оглянулась в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить оружием.
Никаких ножниц, никаких тяжёлых предметов.
Только мягкая игрушка — единорог, тот самый, который я когда-то получила от Адриано на день рождения, когда мне исполнилось десять.
Я сжала его в руке. Это был абсурд, но другого оружия у меня не было.

Медленно, на цыпочках, я подошла к двери балкона. Сердце билось так громко, что я почти не слышала шорохов.
Шаг.
Ещё шаг.
Пальцы на ручке.

Я распахнула дверь, выставив вперёд единорога как копьё.

— Стоять! — выпалила я дрожащим голосом, почти выкрикнула, надеясь, что в темноте это прозвучит хотя бы немного угрожающе.
— Что... — донёсся глухой, хриплый голос из темноты.
— Кто ты, чёрт побери?! — Я вжалась в косяк двери, всё ещё держась за игрушку.

И тут из тени появился силуэт.
Он шагнул ближе, и лунный свет осветил его лицо.

Балконная дверь так и осталась открытой после моего недавнего испуга, и прохладный ночной воздух разрезал комнату, словно нож. Я только повернулась к ней спиной, как вдруг кто-то резко втащил меня обратно внутрь, прижал к стене и грубо, но молча закрыл рот ладонью. В глазах от страха потемнело.

Маттео.
Мокрый от дождя. Бледный. Уставший.
Он тяжело дышал, в глазах отражалась тревога.

— Тсс... не ори, — прошептал знакомый голос у самого уха.
— Я спасу тебя. Как ты спасла меня. Но ты должна кое-что пообещать.

Я дышала тяжело, глядя в его тёмные, пронзительные глаза. Узнала его сразу.
Маттео.
Опасность. Буря. Рана, которую сама же перевязала.
И всё равно — он пришёл.

— Обещай не кричать, — повторил он, глядя в упор.
Я суматошно закивала, не в силах произнести ни слова.
Он медленно отпустил моё лицо, и я жадно вдохнула, будто снова научилась дышать.

— Я спасу тебя. От этой свадьбы, — сказал он уже спокойно, но с такой решимостью, что у меня по коже побежали мурашки.

— Зачем тебе это? — выдохнула я. — Почему ты...
Он резко перебил:

— У меня свои счёты с твоим отцом.
— Да уж, я заметила, — пробормотала я, вспоминая тот ужин. Те взгляды. Ту злость.

Он шагнул ближе, теперь между нами не было и полушага.
— Ты выйдешь за меня замуж.

Я отпрянула, как от удара.
— Что? — выдохнула я. — Это абсурд!
— Спастись от одного брака, прыгнув в другой? Ты серьёзно?!

— Абсолютно.
Он смотрел спокойно, будто это деловая сделка.
— Я рассчитаюсь с твоим отцом. А ты — получишь свободу.
Когда всё закончится, я переправлю тебя через границу. Нью-Йорк, Штаты — куда захочешь.
Там мы разведёмся. Без следа. Без обязательств.
Он замолчал.
— Ты снова станешь просто Альбой. А я получу то что принадлежит мне.

Я смотрела на него, а слова застряли где-то в горле.
Что я могла сказать? Это безумие. Всё происходящее — один сплошной абсурд. Но...
Я вспомнила цепкие руки Карлоса. Бесконечные разговоры о свадьбе. Запертую комнату. Отчаяние.

Если уж мне и суждено выйти замуж — пусть это будет на моих условиях.

— Я согласна, — прошептала я. — Но ты не командуешь мной, Ривера. Всё будет по моим правилам.

— Договорились, сеньорита Ди Лоренцо, — в его голосе мелькнула усмешка. — Добро пожаловать в сделку.

Он молча посмотрел на единорога в моей руке, а потом — прямо мне в глаза.
— Ты серьёзно собиралась напасть на меня игрушкой?

— У меня не было ножа, — пролепетала я, опустив единорога.

— Слушай внимательно, — сказала я, глядя ему в глаза. — Там будут дети. Мои племянники. Моя семья. Они могут поступать отвратительно, но они мои. Я не допущу, чтобы хоть кто-то пострадал.

Он на секунду опустил взгляд, затем пожал плечами.
— Не обещаю, куколка.

Я замерла.
— Что ты сейчас сказал?
— Куколка. Привыкай, если хочешь стать моей женой.

Я прищурилась.
— Я тебе не куколка.

— Пока нет. — Его губы едва заметно дёрнулись в усмешке. — Но скоро станешь.

Я всмотрелась в его лицо. Ни намёка на шутку. Он был предельно серьёзен.

Может, я сошла с ума. Но с этим человеком — мне было хотя бы страшно по-настоящему. А не от бессилия.
— Хорошо, — выдохнула я. — Но я выйду за тебя только на своих условиях.
Он склонил голову:
— Назови их.

— Первое. Никто из моей семьи не должен пострадать. Ни слова о пулях, крови и огне.
— Не люблю деликатные побеги, — пробурчал он, но кивнул. — Постараюсь.

— Второе. До свадьбы ты называешь меня по имени. Ни куколок, ни девчонок, ясно?
Он ухмыльнулся:
— Хорошо, Альба.

И когда он произнёс моё имя, в голосе его не было ни насмешки. Ни нежности. Только твёрдость.

— И последнее, — я сделала паузу. — Ты не трогаешь меня, пока я не разрешу.

— Ни поцелуев. Ни постельных игр. Ничего.
Он приподнял бровь.
— Ты уверена, что нам вообще нужна свадьба?

— Это же твоя идея, Ривера.
— Тоже верно, — вздохнул он.

Мы замолчали. Где-то вдалеке пела цикада.
— Завтра, — произнёс он, уже стоя на балконе. — Будь готова. За минуту до «согласна».

Он исчез так же, как и появился.
А я осталась в комнате с бешено стучащим сердцем.
И впервые за всё это время — с искрой надежды внутри.