глава 19
Тай
Прошло несколько дней с тех пор, как мы с Рэйвен убили ту парочку, и я смотрю на свой телефон, просматривая новое сообщение.
[Тебе повезло, что у тебя есть я. Что у тебя есть мы. Иначе твоя задница уже давно была бы в этом гребаном сумасшедшем доме.]
Слова светятся на экране как угроза, резкая и насмешливая. Я сжимаю крепче телефон, края впиваются в ладонь, пока я смотрю на это дурацкое сообщение, и яма в моем животе становится глубже. Кто это, блядь? И какого черта они прикрывают мне спину, если я об этом не просил?
[Кто это?]
Сообщение отправляется прежде, чем я успеваю дважды подумать. Я впервые потрудился ответить.
Ответ приходит почти сразу, как будто они ждали.
[Или, может быть, тебе там самое место, как и всем нам, Слэшер.]
Слэшер? Мои брови хмурятся, пока мой разум крутится вокруг этого, пытаясь понять, кто пытается играть со мной в игры. Мои мысли в беспорядке от замешательства, но они обрываются, когда в комнату входит Рэйвен.
Она только что из душа, полотенце обернуто вокруг тела, ее рыжие влажные волосы прилипли к плечам. Я бросаю на нее быстрый взгляд, отмечая едва заметное беспокойство, отразившееся на ее лице, прежде чем засовываю телефон поглубже в карман джинсов.
— Ты снова уходишь? — спрашивает она, в ее словах сквозит беспокойство, которое невозможно не заметить.
Я поправляю ремень сумки, перекинутой через спину, проверяя ее вес, и ничего не отвечаю.
— Эй, что случилось? — давит она, ее голос теперь мягче, ее беспокойство пробивает мою защиту.
Моя челюсть сжимается, когда мои мысли возвращаются к тому, к чему я направляюсь. Я не могу объяснить ей этого - ни особняк, выжженный в моей памяти, ни мужчина, которому он принадлежит, ни годы, которые я потратил, разыскивая это место, как будто это гребаный ключ ко всему. И это может быть так. Он принадлежит мужчине, который похитил ее, последнему, у кого была моя сестра. Ублюдок прячется за крепостью богатства и власти, но я видел, что под ней. Бизнес, связи - все указывает на кого-то высокого в цепочке. Слишком высокого, чтобы дотронуться. Выше, чем большинство людей.
Ее рука касается моей руки, легкая и неуверенная, пытаясь удержать меня. Я отстраняюсь, прежде чем она успевает приклеиться. Она не понимает. Я ввязываюсь не в драку - это гребаный шторм, и есть большая вероятность, что я не выберусь оттуда целым и невредимым. Я знаю это. Я смирился с этим. Но она этого не сделает. Она попытается остановить меня.
Слова, которые я хочу сказать, застревают у меня в горле. Я смотрю на нее, всего на секунду, беспокойства в ее глазах достаточно, чтобы нож вины вонзился глубже.
Я медленно поворачиваюсь к ней лицом, мои руки скользят по бокам ее шеи. Мои ладони прижимаются к ее теплой коже, большими пальцами я провожу по линии ее подбородка, когда откидываю ее голову назад. Я наклоняюсь, прижимаясь своим лбом к ее, и когда ее маленькие ручки обвиваются вокруг моих запястий, ее прикосновения успокаивают меня так, как я и не подозревал, что мне нужно. Мои большие пальцы нежно скользят по ее щекам, обводя линии ее красивого лица.
Я заглядываю ей в глаза - в эти красивые, цвета океана, глаза, подернутые крапинками беспокойства и чего-то нежного. Мой взгляд опускается ниже, рассматривая веснушки, рассыпанные по ее коже, и эти розовые, пухлые губы, которые слегка приоткрываются, притягивая меня. Она здесь, настоящая, и впервые, кажется, за целую вечность, чертов хаос в моей голове утихает. Но на смену ему приходит странная грусть. Реальность, с которой я не думал, что столкнусь. Потерять ее.
— Ты так много значишь для меня, — бормочу я, тихие слова вырываются сами собой.
Выражение ее лица меняется, в глазах появляется замешательство, но она не отстраняется. Она просто ждет, пока я продолжу.
— Спасибо тебе, моя прекрасная девочка, за то, что понимаешь меня.
Ее губы приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но слова не приходят, и я чувствую, как сжимается мое горло, как подступает острая боль эмоций, а слезы обжигают глаза.
— Ты видела меня, и это все, чего я когда-либо действительно хотел, — шепчу я, когда мои слезы текут по моему лицу и падают на ее кожу, как хрупкие признания. — Ты видела все это насквозь - гребаную тьму, диагноз, убийства, безумие, крушение поезда в моей гребаной жизни.
Мой взгляд снова опускается к ее губам, мой большой палец скользит по мягкому изгибу нижней, и ее руки слегка сжимаются на моих запястьях.
— Ты, Рэйвен. Ты - то, каким должен быть дом. Безопасный. Любимый.
Я вижу эмоции в ее глазах - разбитое сердце, понимание, тихую боль. Это чертовски много.
Мои глаза крепко зажмуриваются, как будто я могу заблокировать это, как будто так будет хоть немного легче.
— Прости, что заставил тебя пройти через то, что я сделал. — Слова горькие у меня на языке, извинение, которое кажется слишком незначительным за то, что я с ней сделал. Я шмыгаю носом, заставляя себя открыть глаза и снова встретиться с ней взглядом, чтобы сказать ей правду. — Ты просто… все, что я когда-либо, блядь, хотел. Все, в чем я когда-либо нуждался.
Слеза скатывается из уголка ее глаза, стекая по щеке, и что-то в ней смягчается - ее защита, ее обида, возможно, даже ее подозрение. Она ничего не говорит. Ей и не нужно. Я чувствую ее ауру, то, как она удерживает меня, даже когда я разваливаюсь на части.
— Сначала я хотел приглушить твой свет, котенок. Я ненавидел, как он конфликтовал с моей гребаной тьмой, — я качаю головой. — Но, пожалуйста, никогда не переставай сиять для меня.
Прежде чем она успевает ответить, я прижимаюсь губами к ее губам, жестко и отчаянно, мои руки дрожат, когда я обхватываю ее лицо, большими пальцами смахиваю влагу с ее слез. Я целую ее снова и снова, каждый раз, как будто этого будет достаточно, чтобы объяснить то, чего не могут объяснить мои слова.
И затем, прежде чем я позволю себе погрузиться еще глубже, я отстраняюсь. Мои руки убираются с ее лица, тепло ее тела ускользает, как нечто, чего я, черт возьми, не заслуживаю.
— Тай... — Ее голос позади меня слабый, почти умоляющий, но я не оглядываюсь.
Я хватаю свой топор, распахиваю дверь и выхожу в ночь, впервые оставив ее незапертой.
…
Особняк вырисовывается передо мной, монолит из гладкого черного камня на фоне бесконечной пустоты ночи. Похоже, он принадлежит гребаному главарю в законе.
Мои мысли возвращаются к Рэйвен - ее невинному лицу, этим пронзительным глазам, которые видят слишком много, даже то, как она будоражит во мне что-то, о чем я и не подозревал, что когда-либо смогу почувствовать. Как она продолжает копаться в пустотах внутри меня, вытаскивая то, о чем я даже не подозревал.
Я был так близок к тому, чтобы остаться. Так близок к тому, чтобы остановить себя от этого.
Но я не могу.
Мой разум, моя душа - если они у меня вообще есть - зашли слишком далеко. Мне не будет покоя, пока это не будет сделано. Пока я не получу ответы. Пока эта дрянь не сдохнет, и я наконец не смогу перестать задыхаться от вопросов, которые преследуют меня каждый раз, когда я закрываю свои гребаные глаза.
Сейчас я сжимаю их, всего на мгновение, и ее лицо снова появляется передо мной, смягчая грани моего гнева. От этого мне, блядь, хочется кричать.
Я резко качаю головой, тихо рычу себе под нос, выталкивая ее из своих мыслей.
Это закончится сегодня вечером.
Я приседаю за деревом на краю участка, чувствуя шершавую кору под моими перчатками, и осматриваю заднюю часть дома. Бассейн неподвижен, жутковатое зеркало под слабым светом садовых фонарей. Где-то вдалеке резкий лай собак прорезает тишину.
Мой взгляд фиксируется на движении в широких окнах нижнего этажа. Мимо проплывает фигура - он. Одетый в бархатный красный халат и шелковые брюки, он выглядит так, словно ему наплевать на весь этот гребаный мир. Между его пальцами дымится сигара, дым лениво вьется в воздухе, в то время как в другой руке поблескивает стакан виски. К его боку прижата книга, как будто для него это просто еще одна тихая ночь.
Я сжимаю зубы. Это он. Ошибки быть не может. Я помню это уродливое лицо. Рикко.
Ночь кажется слишком тихой для жестокого убийства, которое вот-вот произойдет. Я медленно расстегиваю молнию на сумке, не сводя глаз с его силуэта. Моя рука в перчатке нащупывает рукоять топора, прежде чем я поднимаюсь, и вытаскиваю его. Теперь он направляется к креслу, устраиваясь перед ревущим камином, видимым через стекло. Он бездельничает, ничего не замечая. Мой пульс учащается, кровь стучит в ушах.
Вот и все. Момент, на который я, блядь, рассчитывал. Пути назад нет.
Я оставляю свою сумку и крадусь к особняку, прижимаясь к стенам, как призрак, скользящий между тенями. Мои шаги по влажной траве звучат бесшумно, прежде чем я иду вдоль стены особняка, осматривая окна и двери в поисках слабых мест.
Стеклянная дверь, которую я замечаю первой, заперта. Мой взгляд перемещается вверх, ловя балкон с французскими дверями, не слишком высоко для меня.
Я поднимаюсь на цыпочки, скольжу топором по полу балкона, прежде чем ухватиться за гладкое лезвие, затем подтягиваюсь, мои ботинки слегка царапают стену, когда я поднимаюсь. Мышцы моих рук напрягаются, но я справляюсь, перекидывая ногу через перила и приземляюсь, низко пригнувшись. Французские двери тоже заперты, но защелка старая, скорее декоративная, чем функциональная.
Я наклоняюсь, хватаю свой топор, просовываю лезвие между швами и поворачиваю, пока защелка не открывается со щелчком. Я тихо толкаю дверь и проскальзываю внутрь, как призрак.
Воздух внутри теплый, а коридор впереди тускло освещен, единственным источником света является слабое свечение внизу. Я крепче сжимаю свой топор и бесшумными шагами двигаюсь по дому, пока не достигаю верха парадной лестницы, и когда я смотрю вниз, то вижу, что это огромный открытый кабинет. Свет камина мерцает, пока я всматриваюсь в тишину, пока не замечаю его, сидящего в кожаном кресле спиной ко мне.
Моя челюсть сжимается, когда я выпрямляюсь, затем делаю шаг вперед. Я скольжу по мраморному полу, бесшумно, даже несмотря на потрескивание огня. Когда я спускаюсь по лестнице, свет из кабинета заливает меня, но я не останавливаюсь.
Обе руки сжимаются на рукоятке топора, когда я подхожу ближе, быстрее, мое внимание сосредотачивается на человеке, сидящем в кресле.
— Аааа, Тай Истон... — Голос Рикко разносится по комнате, мягкий и насмешливый, и я замираю. — Я так долго ждал тебя.
Он медленно поднимается, не торопясь, и поворачивается ко мне лицом. Его глаза - ледяные, жадные, бесчувственные - впиваются в мои, и каждая капля крови в моем теле приливает к голове. Гнев вибрирует во мне, скручиваясь в моем теле, умоляя взорваться.
Он рассматривает меня, лениво оценивая, сигара все еще дымится у него во рту, а другая рука спокойно остается рядом.
— Ты ничуть не изменился, малыш. Сакред-Хайтс как я погляжу, на тебя никак не повлиял.
— ЗАТКНИСЬ НАХУЙ! — Мой рев разносится по комнате, грубый и резкий, отражаясь от высоких потолков, как физическая сила.
Он даже не двигается. Просто смотрит на меня, его черствый взгляд почти забавляет.
— Где она, черт возьми? Куда ты ее дел?
— Пенни? — Его губы кривятся в ухмылке, и звук ее имени на его языке заставляет меня покраснеть.
Я не отвечаю. Слова ниже моего достоинства.
Он лениво указывает на дверь в дальнем левом углу, его тон небрежный, незаинтересованный.
— О, она позади.
Такое ощущение, что из комнаты выкачали воздух. Мои брови хмурятся, сердце камнем падает вниз. Я почти качаю головой, отрицая его слова, но слабый скрип открывающейся двери привлекает мое внимание.
Мои глаза устремляются на звук, кровь стынет в жилах, когда в комнату входят трое массивных мужчин. Их костюмы безупречны, каждая пуговица отполирована, начищенные ботинки зловеще постукивают по мраморному полу.
Мой разум вращается, подсчитывая. Их четверо. Мне придется сразить всех четверых или умереть. Моя хватка на топоре усиливается, костяшки пальцев белеют под кожей перчаток.
Но все это не имеет значения. Все это не имеет значения.
Все, что меня волнует, - это Пенни.
Он щелкает пальцами, резкий звук прорезает напряжение, как нож. Один из мужчин в костюме делает шаг вперед, прежде чем передать что-то Рикко, и моему мозгу требуется секунда, чтобы осознать, на что я смотрю.
Урна.
— Она прямо здесь, — говорит он с самодовольной, ядовитой ухмылкой, протягивая ее, как какой-то гребаный трофей.
Моя кровь превращается в лед, замерзая и кипя одновременно. Грудь сдавливает, легкие забывают, как втягивать воздух. Мир переворачивается, в поле моего зрения не остается ничего, кроме урны и его садистской ухмылки.
Тогда это происходит.
Я не думаю. Я не планирую. Я просто двигаюсь.
Из моего горла вырывается рев, грубый и болезненный, когда я делаю выпад вперед, занося топор высоко над головой. Мои ботинки грохочут по полу, когда я бросаюсь в атаку, каждый мускул в моем теле напряжен от кровожадного намерения.
Первый мужчина в одно мгновение оказывается на мне, толкая в бок, но я не двигаюсь с места. Удар едва ощущается, когда я разворачиваюсь, размахивая топором со всей силой, на которую способен. Лезвие проходит сквозь его горло, брызгая кровью, когда он падает, булькая на полу.
Я не останавливаюсь.
Еще один бросается на меня, но он слишком медлителен. Мой топор рассекает воздух, ударяя его поперек живота, и острое лезвие вонзается глубоко, разрывая ткань, плоть и кости. Его крик эхом разносится по комнате, когда он падает на колени, хватаясь за вываливающиеся кишки.
Внезапно раздается оглушительный треск.
Боль взрывается в моей ноге, раскаленная добела и обжигающая, словно раскаленную кочергу вонзили прямо в мышцу. Мое колено подгибается, и я с шипением падаю на пол, топор выскальзывает у меня из рук, когда я хватаюсь за ногу. Подо мной лужа крови, густая и теплая, растекающаяся по холодному мрамору.
Я изо всех сил сжимаю зубы, отказываясь позволить агонии поглотить меня, и тянусь за топором, но один из парней отбрасывает его ногой. Когда я поднимаю голову, меня встречает холодная сталь пистолетного ствола, плотно прижатого к моему лбу.
Рикко нависает надо мной, его ухмылка теперь шире, более торжествующая, и пистолет дрожит в его руке, но не от страха, а от возбуждения.
— Ты действительно думал, что сможешь прийти сюда и убить меня, не так ли? Ты знаешь, кто я, черт возьми? — Его тон самодовольный, как будто он наслаждается моментом своей мощной жалости. — Я увидел это в тот момент, когда взял ее - этот огонь в твоих глазах. Ребенок, жаждущий мести. — Его ухмылка становится шире. — И мне это чертовски понравилось.
Моя челюсть сжимается так сильно, что кажется, зубы вот-вот сломаются, когда он подходит ближе. Он наклоняется.
— После того, как примерно десять из нас трахнули ее девственную киску, она все равно была всего лишь безжизненным гребаным трупом, Тай.
Его слова - кислота в моих венах, едкая и резкая, и слезы, которые я с таким трудом сдерживал, кажется, обжигают мои сухие глаза. Мое зрение затуманивается, и я опускаю голову.
— Я оказал ей услугу. Она была похожа на раненое животное. Я избавил ее от страданий.
Я вскидываю голову, сквозь слезы пробивается ярость, и мои глаза встречаются с его, широко раскрытыми и безумными. Прежде чем я могу остановить себя, я плюю. Густой комок попадает ему прямо в лицо, скатываясь по щеке.
Мужчина рядом со мной рычит, хватая меня за ворот рубашки, но я смеюсь - психически неуравновешенный звук, который эхом разносится по огромной комнате, высокий и внезапный.
Рикко решительным движением вытирает слюну со своего лица, его ледяной взгляд не отрывается от моего.
— Ты думаешь, это смешно? — шипит он, его внешнее спокойствие дает трещину, когда сквозь него проскальзывает первый намек на гнев.
Мой смех становится только громче, мои плечи дергаются, звук превращается во что-то маниакальное, во что-то безумное.
— Ты мертв, — шепчу я сквозь смех, прежде чем мои губы растягиваются в вызывающей усмешке. — Ты уже, блядь, мертв.
Внезапно пистолет с тошнотворным треском врезается мне в лицо, от удара моя голова откидывается назад, а скулу пронзает боль. Кровь заливает мой рот, скапливаясь на языке и стекая с разбитых губ, но это меня не останавливает.
Я сплевываю кровь на пол, прежде чем наружу вырывается еще один надломленный, скрипучий пузырь смеха, горького, сочащегося безумием. Я ухмыляюсь ему, обнажая блестящие от крови зубы, продолжая издеваться над ним.
— Я убью тебя, маленькая сучка! — Рикко рычит, его лицо искажается от раздражения, когда он приставляет дуло пистолета к моей голове.
Его грудь вздымается, когда он смотрит на меня сверху вниз, вены вздуваются на его шее. Затем, без предупреждения, он разворачивается на каблуках, все еще сжимая урну в руке. С громким ревом он подбрасывает её в воздух.
Время, кажется, замедляется, пока урна не разбивается о край камина, осколки керамики дождем сыплются вниз, когда пепел Пенни попадает в пламя. Жар превращает ее останки в спиралевидные струйки дыма, поднимающиеся и закручивающиеся в воздухе.
Я смотрю размытым, залитым кровью зрением, как комната вращается вокруг меня. Все обрушивается на меня одновременно, сокрушая своей тяжестью: лицо Пенни, ее смех, ее крики. Годы планирования в Сакред-Хайтс, каждое мгновение, ведущее к этому, ложь, кровопролитие. Голос Рэйвен, ее мягкие стоны и прикосновения. Все это кружится вокруг меня, как гребаный пепел, кружащийся в свете костра.
И тут что-то щелкает.
— ТАК СДЕЛАЙ ЖЕ ЭТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — Я реву, звук вырывается из моего горла.
Рикко замирает, его рука сжимает пистолет.
Я хватаюсь за ствол обеими руками, сильнее прижимая его к своему черепу. Мои пальцы сжимаются вокруг холодной стали, костяшки побелели и дрожат, но мне все равно. Моя голова наклоняется, дикие глаза встречаются с его злобным взглядом.
— Давай, Рикко. Не будь сейчас гребаной киской. — Мой голос сочится ядом, низкое рычание вибрирует в моей груди. — Вышиби мне гребаные мозги. Сделай это. Покончи с этим, больной ублюдок!
Он смотрит на меня, его ярость перерастает во что-то другое. Беспокойство, нерешительность. Его рукопожатия, совсем легкие, но достаточные, чтобы я заметил. Слезы текут по моим щекам, я яростно дышу, моя грудь вздымается, как у зверя в клетке, готового растерзать своего похитителя.
Его губы кривятся в усмешке, но глаза выдают его.
— Нет, — шепчет он, его охватывает леденящее спокойствие. — Мне не нравятся сумасшедшие взрослые мужчины-психопаты, — говорит он. — Но я знаю нескольких, кто с удовольствием съел бы тебя живьем и выплюнул твою задницу. Давай закончим то, что начали твои родители, хорошо? — Он срывается на крик и наклоняется ближе, его губы кривятся в безумной улыбке, когда он шепчет: — Только тогда ты найдешь свое место с красоткой Пенни. В моем очаге, где я поджариваю свой гребаный зефир, думая о том, как она чувствовала себя на моем члене той ночью.
Внезапно из темноты за огромным окном справа от меня что-то привлекает мой взгляд - два вращающихся черно-белых круга. Они парят там, совершенно неподвижные. Сначала я думаю, что, черт возьми, мне померещилось или это обман света от камина, отражающегося от стекла, но нет.
Они спокойны. Наблюдают за мной.
Затем, словно по мановению волшебной палочки, прямо над ними появляются две красные спирали, слабо светящиеся, почти пульсирующие. Красный становится темнее, кружась быстрее, а затем внизу появляются зеленые спирали, завершающие причудливое трио.
Спирали впиваются в меня, их гипнотическое притяжение невозможно было игнорировать. Каждый цвет кружится подобно бесконечному вихрю, черно-белые центры медленно вращаются, в то время как красный и зеленый зловеще светятся, мерцая в ночи.
Что это, блядь, такое? Мой разум пытается осмыслить то, что я вижу - глаза. Это, блядь, глаза?
— Или, может быть, мне стоит взять… Как ее зовут? Рэйвен?
Мой взгляд мгновенно останавливается на Рикко, и он ухмыляется. Мое сердце сильно колотится в груди. Не Рэйвен. Не мой котенок.
— Отведи его в темницу, — рычит Рикко, прежде чем его кукла-придурок хватает меня за шиворот и тащит по мраморному полу.
Прежде чем я успеваю спланировать свой следующий шаг, окно справа от меня взрывается, и что-то невероятно быстрое проносится в воздухе, как вспышка молнии.
Мужчина надо мной задыхается, его хватка ослабевает, когда из него вырывается влажный булькающий стон. Струи теплой крови падают на меня, разбрызгиваясь по лицу, прежде чем его тяжелое тело с тошнотворным треском ударяется о мрамор, его мертвый вес рушится рядом со мной.
Все снова замедляется, и мое зрение сужается. Мое сердце бьется о ребра, но инстинкты кричат громче. Я вытягиваюсь, хватаясь пальцами за свой топор, и как только нащупываю холодную стальную рукоять, крепко хватаюсь за нее и перекатываюсь на спину.
Рикко двигается как кобра, дуло его пистолета нацелено прямо мне в череп. Он стреляет, оглушительный звук отдается эхом, как гром, но прежде чем пуля достигает меня, воздух прорезает еще один резкий свист.
Нож вылетает из разбитого окна и глубоко вонзается в запястье Рикко. Он воет в агонии, его прицел промахивается. Пуля врезается в пол в дюйме от моей головы, рикошетом разлетаясь по комнате.
Рикко кричит, схватившись за запястье, когда из раны хлещет кровь, а пистолет выскальзывает у него из рук и падает на пол.
Моя кровь бурлит, адреналин заглушает все остальные ощущения. Без колебаний я вскакиваю на ноги с топором в руке и реву, размахивая им. Лезвие проходит насквозь по его ноге, отсекая ее до середины бедра. Он с воплем падает, его крики эхом разносятся по комнате, но я не останавливаюсь. Я, блядь, не остановлюсь.
Я снова поднимаю топор и опускаю его с дикой силой, пока не отсекаю ему вторую ногу, а кость не трескается, как хрупкое дерево. Под ним лужа крови, но этого недостаточно.
Я еще не закончил. Этого недостаточно. Ей нужно почувствовать это и за гранью могилы.
Я взмахиваю топором снова и снова, отрубая каждую руку по плечо, брызги теплой, липкой крови окрашивают меня с каждым ударом, и я тону в этом гребаном чувстве. Его крики превращаются во влажное бульканье, его конечности превращаются в подергивающиеся культи.
Наконец, я встречаюсь с ним взглядом. Он захлебывается собственной кровью, слабо сплевывает, на его лице маска боли и ужаса.
— Еще один в аду. Ты, черт возьми, не сможешь причинить вред невинным там, Рикко. Будешь страдать только ты, — рычу я, слезы текут по моему лицу, смешиваясь с кровью, стекающей с моего подбородка.
С последним ревом я поднимаю топор высоко над головой и опускаю его со всей силой, оставшейся в моем дрожащем теле. Лезвие рассекает его лицо посередине, разрубая пополам кость и мякоть, вскрывая его, как спелую, мать ее, дыню.
Я не останавливаюсь. Я продолжаю раскачиваться, снова и снова, мое зрение затуманивается от ярости и горя, его останки превращаются в неузнаваемую кашицу подо мной. Я продолжаю до тех пор, пока у меня не начинают болеть руки, пока от Рикко не остается ничего, кроме резни.
Только тогда я, наконец, падаю на колени, топор с глухим стуком выскальзывает у меня из рук. Я учащенно дышу, когда сижу так, опустив голову и крепко зажмурив глаза, пытаясь заглушить крики, все еще отдающиеся эхом в моем черепе.
Затем я слышу это - низкий гул, становящийся все громче. Мотоциклы.
Я прислушиваюсь, каждый мускул напрягается, когда в ночи раздается слабое рычание. Я вскакиваю на ноги, чуть не поскользнувшись на скользком окровавленном полу подо мной. Пошатываясь, бреду к разбитому окну от пола до потолка, волоча за собой раненую ногу, прежде чем мой взгляд останавливается на линии деревьев.
Сквозь тени непроглядно-черного леса со свистом проносятся три мотоцикла, удаляясь прочь, их задние фары мигают в темноте. Звук их угрожающего смеха доносится до моих ушей даже сквозь рев двигателей, леденящий и ненормальный.
Мой взгляд сужается, я чувствую смесь замешательства и подозрения. Отдаленный звук мотоциклов растворяется в ночи, оставляя меня наедине с последствиями. Я медленно оборачиваюсь, окидывая взглядом царящий позади меня хаос.
Я шаркаю вперед, мои ботинки хлюпают в густой луже, растекающейся под останками Рикко. Мой мозг лихорадочно соображает, пытаясь собрать воедино то, что, черт возьми, только что произошло.
Что-то блестит. Нож.
Я присаживаюсь на корточки, мои мышцы дрожат, когда адреналин покидает меня, и протягиваю руку с дрожащими пальцами. Лезвие кажется холодным и чужим, когда я поднимаю его на свет.
Это метательный нож с закрученными гравировками на лезвии и рукояти, почти гипнотизирующий своим дизайном. Точно так же, как глаза, смотрящие на меня в ответ.
Я хмурюсь, пока изучаю его, вертя в руках. Он необычный, не такой, который можно просто купить. Он создан для точности, для мастерства - для того, кто, блядь, знает, как убивать.
___
https://t.me/lolililupik799 это мой тгк,там я говорю когда бубут выходить новые главы