***
— Так... ты себе это представляешь?
Мужчина огляделся по сторонам, будто впервые осознал помещение, в котором находится. Потолок был таким высоким, что говорить хотелось тише, лишь бы не провоцировать эхо.
— А ты? — он улыбнулся едва заметно, переводя взгляд на раненого на постели. — Они всегда умели создавать ад, не так ли? Я лишь выбрал одну из интерпретаций.
— Они? — булькнул в ответ раненый. — Они — это врачи, или военные, или диктаторы? Кто?
— Люди. Военный госпиталь времён второй мировой — ты ведь уже бывал здесь ранее, всякое повидал, чем не ад?
Раненый хрипло усмехнулся, отчего повязки на лице натянулись, сместились, бередя раны и напитываясь новой порцией крови.
— Здесь ещё чисто и тихо, знаешь ли, не так, как я помню — крики, стоны, вонь, хаос, кровь. Не везде, правда, но на рай во время войны — любой войны — ни одна больничка похожа не была. В одном ты прав — тот ещё адок они устроили. Они становятся всё хуже.
Мужчина присел на скрипнувшую металлическую кровать, побеспокоив своего собеседника и вовсе этого, казалось, не заметив.
— Подозреваю, что ты сейчас скажешь, что моя жертва была напрасна.
Раненый помолчал, поджал обожжённые губы. Потом внезапно глубоко вдохнул и выдал, как на духу:
— Фуфло эта твоя жертва, вот что. Один раз умер, ладно, принял мученическую смерть. Давно хотел спросить, что ты хотел этим доказать?
Мужчина закрыл глаза так легко, будто собрался пропустить в них частичку света, в какой-то медитации покоя.
— Хотел показать им, что жертвовать собой — правильно, — тихо и нараспев произнес он.
— А это разве правильно? — раненый сделал жест левой рукой, предполагавший объять весь мир, однако предупредительно осторожный — больно. — Видишь же, что не помогло. Они себе на уме, поступают, как хотят.
— Ну, свобода — это по твоей части! — мужчина взглянул на него, улыбаясь. — Кто ж хотел, чтобы все во Вселенной были свободны?
— Не так ты понимаешь свободу. Свобода — она тут, — он с трудом поднял руку, сколько смог, и указал забинтованным пальцем на свой лоб. — Свобода принимать решения и их последствия. Свобода отвечать за свои действия. А они что? Они только сваливают вину — на себе подобных, да на нас с тобой. Вернее, на меня. Ты ведь у нас неприкосновенный. Ну и тот ещё, которого ты тоже погубил... Слушай, ведь я предлагал тебе: давай бросим всё, бросим людишек с их злом, бросим папашу твоего сумасшедшего. Сидели бы сейчас не здесь, а на берегу моря, беседовали о жизни и смерти. Так нет же. Ты всё это устроил. Театр этот с плохими актерами.
— Я ведь не человек, — грустно проговорил мужчина, — я в своих решениях не так уж и свободен.
— Что ты говоришь, а. Всё равно люди без нас сейчас справляются. Вот прошло две тысячи лет, и так бы прошло, и, знаешь, мир бы оказался точно в той же точке, где и сейчас. Разница только в нас.
— Не скажи. Слова важны. Думаешь, они просто так молятся? Это акт творения каждый раз. Так мы и живём, а то бы давно уж исчезли, как те божки, имён которых они не помнят.
Раненый снова усмехнулся:
— Невелика беда, знаешь ли. Как же меняются приоритеты за вечность в аду!..
— Ведь у тебя и хорошие дни бывают, — заметил мужчина и поднялся с кровати.
— Редко. Меня только клянут. Все, кроме тебя.
— Такой уж я. Добрый и всепрощающий. Читал? — он поднял руку, показывая ему книгу на коптском. Евангелие.
Раненый кивнул.
— Будто я не знаю историю этого мальца... За что ты так его? Ему, поди, хуже, чем мне. Нарекли его именем предателей всего мира, вечность припоминать ему будут то, чего он не делал.
Мужчина пожал плечами:
— У него был выбор. Он согласился. Помогать тому, кто просит о помощи, — я ведь этому учил, верно?
— Верно... А мне поможешь? Твое слово миллиона других стоит, только скажи — встану и пойду, пока снова меня в пучину не ввергнут твои последователи с их молитвами.
Мужчина глядел на него непроницаемо, как на обречённого.
— Ааа, — падающим голосом проговорил раненый, — ты ради него, ради мальца этого заглянул к нам на огонёк. А на двоих твоей благодати сегодня не хватит?
— Исцели я тебя, зароню зерно сомнения. Пусть в одной душе, но всё же, а так нельзя. Для людей всё должно быть простым и понятным. Добро и зло. И зло пока что символизируешь ты. Не обессудь.
Мужчина развернулся и пошёл к свету, шелестя белым одеянием.
— Иешуа! Хотя бы посиди подольше. Иешуа!!!
Раненый звал его, пока на него снова не обрушился ад. Самый настоящий.
7. 12.2022