elegy influences

Из-за горы ящиков вышел ещё один человек. Молодой, лет двадцати пяти, в модной, не по-советски яркой куртке, с бесстрастным, пустым лицом. В его руках был не пистолет, а длинный, с сужением на стволе, револьвер. И он был направлен не на Вадима, а на Анну.

Это был не «молотобоец». Это был кто-то другой. Холодный, профессиональный и смертоносный. Тень, о которой все забыли.

Цыган, стоявший у выхода, метнулся было в сторону, но молодой человек лишь качнул стволом в его направлении, не отводя цели от Анны.

—Не советую, — сказал он безразличным тоном.

— У меня трясучка от холода. Может чиркнуть.

Вадим замер. Его пистолет был всё ещё направлен на человека в пальто, но вся его воля была теперь прикована к Анне. Он видел, как она побледнела, как широко раскрылись её глаза, но она не закричала. Она смотрела на него, и в её взгляде был не страх, а предупреждение. «Не сдавайся».

— Интересная ситуация, — бархатный голос антиквара вновь обрёл уверенность. Он поправил воротник пальто.

— Кажется, патовый. Вы можете застрелить меня. Но ваш юный друг… он не промахнётся. Он воспитанник совсем других спортивных школ. Не заводских.

Молодой человек ухмыльнулся, но глаза его оставались пустыми.

—Отставить стволы на пол, — скомандовал он.

— Все. И отойти. А то у барышни ноги откажут. Худые такие.

Лапоть, всё ещё державший «молотобойца», посмотрел на Вадима. Тот медленно, не отводя взгляда от Анны, опустил пистолет и положил его на бетонный пол. Костя и Цыган, скрипя зубами, последовали его примеру.

— И ты, — кивнул молодой на Лаптя.

— Отпусти моего коллегу. Он, может, и урод, но свой урод.

Лапоть отпустил «молотобойца». Тот, потирая шею, злобно посмотрел на него и отошёл к своему патрону.

Антиквар с наслаждением выпрямился. —Вот и прекрасно. Теперь давайте договоримся по-хорошему. Вы уходите. Мы уезжаем. И все остаются живы и… относительно здоровы.

— Ты отпустишь её, — сказал Вадим. Его голос был тихим и плоским, как лезвие ножа.

—Конечно, конечно. Как только мы погрузимся и отъедем на приличное расстояние. В качестве гарантии.

— Нет, — твёрдо сказала Анна. Все взгляды устремились на неё. Она смотрела на антиквара, её подбородок дрожал, но голос не сдавал.

— Вы не возьмёте это. Вы не имеете права.

Молодой человек с револьвером рассмеялся.

—Слушай её! Права! Ты в какой стране живёшь, девочка?

— Я живу в стране, где это — наше! — она резким движением руки указала на ящики.

— Общее! Украденное когда-то и снова украденное вами! Вы не торгаши. Вы… могильщики.

Вадим смотрел на неё, и в его глазах, помимо ярости и страха, вспыхнула странная гордость.

Антиквар вздохнул, как уставший учитель.

—Пафос. Очень мило. Но непрактично. — Он кивнул своему молодому охраннику.

— Вяжи их. Всех. Разберёмся на месте.

Молодой человек двинулся к Анне, доставая из кармана стяжки. В его движениях была уверенность хищника, знающего, что добыча уже в капкане.

Вадим видел, как палец Анны непроизвольно дёрнулся. Как её взгляд упал на его пистолет, лежащий на полу в двух метрах от неё. Безумие. Она никогда не держала оружия в руках. Кроме того раза, в квартире.

И он понял, что она это сделает. Она попытается. И её убьют.

Время замедлилось. Вадим видел, как молодой убийца протягивает руку, чтобы схватить Анну за запястье. Видел, как её рука тянется к пистолету. Видел, как пустой глазок револьвера направлен на неё.

Он действовал не думая. Единственный возможный способ.

Он резко, с силой, которую давала лишь адреналиновая ярость, рванулся вперёд — не к антиквару, не к пистолету. Он бросился наперерез молодому человеку, подставляя себя под выстрел.

Грохот выстрела оглушительно грохнулся о стены цеха.

Вадим грузно рухнул на колени, хватая рукой за плечо, из которого сочилась алая кровь. Второе ранение за неделю.

— Нет! — крик Анны прозвучал пронзительно и дико.

Молодой убийца на мгновение опешил, его бесстрастная маска сползла, сменившись удивлением. Он не ожидал такой жертвы.

Это мгновение стоило ему всего.

Лапоть, находившийся ближе всех, с рёвом ярости обрушился на него. Не было никаких приёмов — была лишь слепая, животная сила. Он выбил револьвер из руки молодого человека и свалил его на пол, нанося тяжёлые, тупые удары.

Цыган и Костя, как по команде, рванулись к своим стволам.

В цеху начался ад.

Анна не видела ничего, кроме Вадима, оседающего на пол. Она бросилась к нему, скользя по бетону, и прижала ладони к его новому ранению.

—Нет, нет, нет… — бормотала она, чувствуя, как горячая кровь заливает её пальцы.

Он смотрел на неё затуманенным взглядом.

—Дура… — просипел он. — Не… не лезь под пулю…

А вокруг гремели выстрелы, крики и звуки борьбы. Их война наконец-то вышла из тени и превратилась в громкую, жестокую и беспощадную битву за то, что по праву принадлежало памяти.

Выстрелы, крики, лязг металла — всё это смешалось в оглушительный гул. Но для Анны мир сузился до одного человека, истекающего кровью у её ног.

— Ну вот, нужно было ехать с нами? — тихо, почти шёпотом, спросила она, срывая с себя лёгкую кофту. Ткань с треском поддалась. Она сложила её в несколько раз и с силой прижала к его плечу, стараясь остановить кровь.

Вадим пытался что-то сказать, но из его горла вырвался лишь хрип. Его лицо было белым как мел.

— Я сделаю всё сама, — сказала Анна, и в её голосе не было ни страха, ни сомнений. Только ледяная, всепоглощающая решимость.

Она наклонилась и быстро, почти грубо, поцеловала его в губы. Это был не поцелуй нежности. Это была печать. Обещание. И прощание.

Потом её пальцы нащупали на полу тот самый нож, что выронил «молотобоец». Рукоятка была шершавой и холодной. Она сжала её так, что кости побелели.

Она поднялась. И огляделась.

Цех был похож на поле боя. Лапоть громил молодого убийцу, Цыган и Костя, прикрываясь ящиками, вели перестрелку с людьми антиквара. А сам он, человек в драповом пальто, пытался проскользнуть к чёрному ходу, прижимая к груди тот самый кожаный фолиант — древнее Евангелие.

Она пошла к нему. Не бежала. Шла ровно, с поднятой головой, сжимая нож. Её волосы рассыпались по плечам, в глазах стояли слёзы ярости и горя, но она не обращала на них внимания. Она видела только его.

Он заметил её, и на его утончённом лице впервые мелькнуло нечто, похожее на страх. Он попятился, прижимая книгу к груди, как щит.

—Детка… не надо глупостей… Это же просто вещи…

Она не слушала. Она слышала только голос Кати. Видела её улыбку. Видела кровь Лёши-бухгалтера. Видела боль в глазах Вадима.

Первый удар был стремительным и точным. Она не целилась — её рука повиновалась какому-то древнему инстинкту. Нож вошёл глубоко, чуть ниже рёбер, в мягкие ткани. Не в сердце. В печень. Чтобы было больно. Чтобы он чувствовал, как уходит жизнь.

Антиквар ахнул, больше от неожиданности, чем от боли. Его глаза округлились от неверия. Книга выпала из его ослабевших рук и с глухим стуком упала на пол. Он медленно, как подкошенный, осел на колени, хватая ртом воздух.

Анна стояла над ним. Её дыхание было ровным. Слёзы текли по её лицу, но выражение его было каменным. Она смотрела на него стеклянными, невидящими глазами.

— Это… не… твоё… — просипела она.

И вторым движением, коротким и резким, она вонзила нож ему в щеку. Острое лезвие вошло сбоку, пройдя насквозь, и с хрустом упёрлось в зубы.

Он не закричал. Он издал лишь короткий, пузырящийся звук и замер, уставившись на неё пустыми, удивлёнными глазами. Потом медленно повалился набок.

Тишина.

Анна стояла над ним, вся в крови, с ножом в руке. Вокруг будто замерли и свои, и чужие. Все смотрели на эту хрупкую девушку, которая только что совершила акт абсолютной, беспощадной мести.

Она выдернула нож. Кровь хлынула на пол. Она не смотрела на тело. Она повернулась и пошла обратно к Вадиму.

Она упала на колени рядом с ним, выронила окровавленный нож и снова прижала руки к его ране. Её плечи тряслись, но голос был твёрдым.

— Всё кончено, — сказала она ему.

— Я всё сделала. Теперь держись. Ты должен держаться.

Она не была больше просто скрипачкой. Она стала воином. И её война только что закончилась. Ценой, которую она никогда не забудет.