9 глава.
Прошло два дня.
Рита не слышала от Пети ни слова. Ни стука в окно, ни шороха под дверью, ни сигнала со двора. Только тишина, резкая, как надломанный ноготь, как выстрел по стеклу, который вроде не случился..но всё равно дрожит в ушах.
Кассета с "Альянсом" заела, и теперь она больше не вставляла её в магнитофон. Музыка вдруг стала чужой, как будто всё, что происходило в ту утреннюю кухонную сцену, было не с ней. Как будто это был не Петя с чайной пачкой, не она в растянутой кофте, не октябрь за окном.
А ведь всё было по-настоящему. Даже взгляд. Даже чай. Особенно пацан за окном, который звал: "Карась, мы ждём".
Куда он ушёл?
Куда возвращаются такие, как Петя, когда исчезают?
⸻
На третий день Юра пришёл без предупреждения. Просто ввалился, как всегда со своим холщовым рюкзаком, банкой колы и лицом, на котором сразу было видно: знает что-то.
— Рит... - он сел на подоконник и замолчал.
Она уже знала, что сейчас будет что-то неприятное. С Юрой всегда было видно: если он мнёт кепку в руках — значит, новость плохая.
Сейчас он мял кепку так, что та чуть не лопнула.
— с Карасёвым что-то?
Юра кивнул.
— вчера ночью его утащили в отдел. Говорят за кого-то вписался. Гаражи, железный лом, скорая, ментура. Я толком не понял. Кто-то нажаловался, кто-то стуканул. Словом, его теперь держат.
У Риты будто земля под ногами хрустнула. Не упала, не провалилась — просто дала трещину.
— сильно?
— не знаю. Видел только, как его в «пирожке» везли. Голова разбита, но жив.
Она молчит. Просто молчит.
Юра смотрит на неё.
— он просил сказать, если что, только тебе. Больше никому.
— где его держат?
— в «десятке», у промзоны. Неофициально пока. Типа на допросах. Оформить толком не могут, потому что парень, которого он отмутузил...брат одного из «шишек», а тот, кого спас, — вообще "ничто", даже не прописан.
— он заступился?
— да. Как всегда. Но в этот раз, Рит... он знал, что за это будет.
________
Вечером она поехала. Села в автобус, нацепила шапку по самые брови, застегнула куртку до горла. В кармане пачка сигарет, в другой термос с тем самым "Краснодарским", что Петя оставил. Смешно. Но вдруг пустят. Вдруг...
"Промзона" воняла мазутом, ржавчиной и отчаянием. Всё вокруг казалось серым даже воздух.
Когда она подошла к проходной, охранник посмотрел на неё, как на дурочку.
— к кому?
— Карасёв. Его привезли.
— а вы ему кто?
Она сделала паузу. А кто она ему?
Подруга? Девушка? Никто? Или та, чью стену он оставил пахнуть собой?
— сестра... - спокойно сказала она. — Я принесла ему чай. Он без сахара. Он любит горький.
Старик посмотрел. Потом вздохнул.
— он внизу. Сидит. Морда разбита. Если что не я тебя пускал.
_____
Он сидел на деревянной лавке в крохотной комнате без окон. Куртка снята, рубашка порвана. Под глазом — сине-фиолетовый отлив, губа разбита. Он поднял глаза, когда услышал шаги.
Рита вошла. Молча. Поставила термос на стол.
— горький. Как просил.
Он молчал. Только кивнул. А потом резко, будто не веря вскочил.
— ты пришла?
— да.
— с ума сошла?
— а ты?
Они оба смотрели друг на друга. Словно война уже была, но выжили только они. Без лозунгов. Без флага. Просто двое.
Петя шагнул ближе. Неуверенно.
— Рит... ты не обязана была.
— я знаю.
Она села рядом.
— но я хотела.
Он опустился на пол. Облокотился на её ноги. Голова его тяжело легла ей на колени. Она провела пальцами по его волосам. Они пахли табаком и дешёвым шампунем.
— я думал, ты не придёшь, - тихо сказал он.
— Я тоже думала.
Он вдруг вздохнул.
— живыми не становятся просто так. Только через боль, Рит. Через эти дурацкие гаражи, эти разборки, этот район. Только когда всё болит, ты вдруг понимаешь — ты жив. Потому что можешь почувствовать.
Рита молчала. Ей нечего было сказать. Всё уже было здесь в тишине этой комнаты, в чайной крышке, что лежала под ногами, в том, как он просто положил голову — не как пацан из района, не как "Карась", а как человек, у которого больше нет сил держаться на плаву.
Только она и чай. И это, возможно, и было спасением.
⸻
Когда охранник вернулся, чтобы выгнать её, она уже ушла. Оставила термос, записку на крышке: «Я рядом. Даже если не рядом. Найду.»
На улице моросил дождь.
Осень, наконец, стала похожа на себя.