НаруСаку

В Конохе наступила летняя ночь, тихая и теплая.
Пятилетний Шиначику, старший сын Наруто и Сакуры, уже давно лежит в своей кроватке и крепко спит. Ханами же, плачущая уже больше часа, через каждые пять минут переходит из рук Наруто на руки Сакуры и обратно для укачивания и успокоения.
Любящие родители быстрыми темпами подходят к обморочному состоянию.
Сакура, бледная и очень сонная, но по-прежнему несдающаяся, держится уже кое- как, когда Наруто, вспомнив проверенное средство, перехватывает инициативу: аккуратно кладет малышку на пеленальный столик, мягко прикасается рукой к животику дочери и начинает потихоньку греть его посредством чакры.

Прошло пять минут. Молодые родители замерли в ожидании. Средство подействовало :  колики прошли, и Ханами, блаженно улыбнувшись, наконец, засыпает.

— Подгузник менять будем? — состроив жалостливое лицо, Наруто умоляюще смотрит на Сакуру. Такой его взгляд попадает у женщины под категорию «лучше прибей меня, и все», и с усталой, но понимающей улыбкой она подходит к мужу, легонько целует в кончик носа, шепча: «Ты мой герой!»

Наруто самодовольно улыбается и хмыкает, но потихоньку — не дай бог разбудить Ханами!
Сакура же аккуратно заворачивает малышку прямо у него на руках в теплое и мягкое одеяльце, забирает и осторожно перекладывает в небольшую светло-бежевую люльку с милыми зверушками, стоящую рядом с их кроватью, накрывает дочь пледом, подтыкает поплотнее: чем теплее, тем больше вероятность, что Ханами поспит подольше. Ласково погладив мягкие волосы и чмокнув в лоб уснувшую дочку, Сакура распрямляется и замирает, уставившись в одну точку: час — два у них есть, а потом кто-нибудь из детей обязательно проснётся, их надо будет покормить и переодеть; надо проверить, все ли в порядке у Шиначику. Еще нужно подумать, что приготовить завтра на завтрак…

— А как же я? А меня поцеловать? — Наруто уже стоит позади, обхватывает ее за талию обеими руками и, качнувшись, падает вместе с ней на стоящую рядом кровать.

— Эй!
— Попалась!

Все звуки, эмоции и слова — максимум шёпотом, потому что на другое сил не осталось, да и долгожданную тишину очень хочется продлить, но от такого падения затылок Сакуры врезается Наруто в нос, он сдавленно охает, но супругу не отпускает и утыкается ей в макушку.

— Больно?
— Нет.
— Знаю, что больно. Дай погляжу.
— Не-а, лежи.

Сакура даже не пытается устроиться удобнее в совсем некрепких сейчас объятиях мужа, а просто расслабляется, перекатывается на живот и утыкается лицом в подушку.
На несколько минут в комнате наступает тишина, прерываемая только тихим, размеренным дыханием. Надо бы выключить свет, но желания и сил встать нет ни у одного из родителей. Но спать почему-то вообще не хотелось.

Сакура уже готова пролежать так два — три года, но Наруто приподнимает голову, убирает нежно-розовые пряди, упавшие на её лицо, и склоняется ближе.

— Спишь?
— Да.
— Точно?
— Наруто, не мешай. Я страшно устала.
— Не могу. — в голосе Наруто сквозит лукавство и желание поиграть.— Раньше надо было думать.

«Кто бы говорил!» — хочется съехидничать в ответ Сакура, но она подавляет смешок и желание дать ему хорошую затрещину — для весёлой потасовки не очень подходящее время и место.

А Наруто уже по-хозяйски тянет её поближе, нащупывает бока, тыкает — несильно, но чувствительно, сильный ведь, — щекочет, залезает под футболку. Сакура дергается, улыбается, хрипло шипит:
-Наруто, уйди! … Хватит!.. Сколько раз тебе повторять — соизмеряй силу! Детей разбудишь!..
-Не, это ты их разбудишь, — Узумаки целует ее в шею, мычит преувеличенно страстно, но, опять же, негромко, снова ухмыляясь:
— Жена у меня пылкая, страстная… Может, сделаем еще кого-нибудь, мальчика или девочку?

Сакура уже представляет эту глумливое выражение его лица, гнев придает энергии, и она разворачивается к нему лицом и несильно, но чувствительно щелкает мужа по носу:

— Хватит играться! Только что умирал здесь! Откуда такая резвость? — говорит она тихо, но возмущенно: сон у детей чуткий.

— Хм, — в ответ Наруто только довольно улыбается — своего он добился, и теперь спокойно преступает к дальнейшему пункту своего плана: начинает целовать ее лицо, спускается по шее к груди, повторяет те же действия там, куда дотягивается.

-Узумаки, хватит. — строго говорит Сакура и снова расслабляется, запуская пальцы в его волосы. — Я не помню, когда нормально высыпалась — у меня сейчас уже синяки под глазами, с утра не успела привести себя в порядок, и поправилась еще…

— Зато ты больше не требуешь салат из дыни, лука и лимона. Ночью. — тихо бормочет Наруто.

— Что?

— М-м? — муж увлеченно исследует её тело губами, пальцы постепенно забираются под одежду. — Моя жена — самая замечательная женщина на свете… Ты разве этого не знаешь?

— Дурак. — смеется Сакура. Всё она отлично слышала, просто не решила: остановить его, или оставить, как есть?

— Эх, — почти сдаётся она, — ты не меняешься, Наруто…

В объятиях мужа тепло и уютно, а прикосновения дарят покой.

— А должен? — его ладонь скользит по нежной коже. — И я — Узумаки, не забыла? — шепчет он ей на ухо уже довольно хриплым, но уж довольным голосом.

— И когда ты уже повзрослеешь? — Сакура закрывает глаза, отдаваясь течению: кажется, он снова выиграл — несносный мальчишка…

— Хм, никог…

— Тихо! — Сакура резко поднимается и прислушивается. В соседней комнате слышен то ли скрип, то ли шорох.

Наруто вскидывает голову, и они с Сакурой встречаются взглядами — ни сна, ни расслабленности. Они превратились в слух. Шум повторяется, и Сакура недвусмысленно улыбается.

— О, нет… — разочарованно стонет Узумаки, делая страдательческое лицо. Сейчас он похож на обиженного медвежонка, которого хочется пожалеть, крепко обнять и не отпускать. Кто бы знал, что именно так будет выглядеть Хокаге, сильнейший шиноби Конохи, спустя несколько лет супружеской жизни?

— Твоя очередь, — довольно подтверждает Сакура, поправляет одежду, накрывается одеялом и добавляет, с улыбкой добавляя:
— А ещё у нас нет ничего на завтрак, молоко почти закончилось и подгузник остался последний…

— Не добивай меня, бессердечная женщина! Я ещё вернусь! — громко шепчет Наруто, выбегая из комнаты и, подгоняемый вполне слышным ревом Шиначику.

Сакура улыбается, кутается в большое одеяло и тут же проваливается в чуткий сон с мыслью, что нет никого замечательней, чем этот нежный, немного дурашливый и заботливый оболтус, отец её детей.

* * *

Возня, вопли, тихое дыхание и возмущённые возгласы прерываются едва слышным хлопком, громким: «Ой!» и внезапной тишиной.

Когда утром Сакура, одевшись и приведя себя в порядок, выходит на кухню, то застает завтракающих Шиначику и Ханами, которые бросаются друг в друга кукурузными хлопьями и отбирают друг у друга бутылку с молоком. Наруто, сидя на стуле неподалеку от стола, опустив голову, мирно спит под устроенный детьми кавардак.

— А папа спал рядом со мной на полу! — громким шёпотом заговорчески сообщает Шиначику и Ханами, пользуясь ситуацией, все- таки отбирает у брата молоко. Мальчик насупился, пытается не заплакать.
«Обижать девочек, а особенно маленьких, нельзя!» — это железное правило, внушаемое отцом. А что тогда делать с сестрой, приходящей и отбирающей у него завтрак каждое утро?!

— Кто умоется первым — будет выбирать мультфильм, — успокаивает детей Сакура, вытирая пролитое молоко и подхватывая другой рукой падающую коробку с хлопьями.

Ребята бегут в ванную, Сакура споласкивает тряпку, водружает хлопья на полку, но повернуться и выйти из кухни не успевает, — руки Наруто смыкаются на её талии и притягивают. Рефлекс у него такой, что ли?

— Доброе утро, — Сакура целует ещё не до конца проснувшегося Наруто в щеку и пытается разнять хватку, но не тут-то было.

— Я всё помню, — бормочет сонный Наруто.

— Сейчас прибегут Шиначику и Ханами. — сразу производит контрольный выстрел Сакура. Может сработает?

— Ну минутка у меня еще есть, — глаза Наруто уже начинают хищно блестеть. Он заставляет ее наклониться, притягивая ближе.

— Надежда умирает последней? — успевает иронично сказать и улыбнуться Сакура, до того, как муж целует ее.

— Наши дети — лучшее доказательство, — усмехается Наруто, когда отпускает её. За что тут же получает легкий щелчок в лоб.

Похоже, очень мало шансов на то, что эта борьба когда-нибудь прекратится.