Глава 1
Утро в особняке Фальконе было как выстрел в тишине: резкое, чёткое, без промедлений. Пока остальные только начинали просыпаться под ароматы крепкого кофе и звуки шелестящих страниц утренней прессы, Киана уже выходила на лёд.
Каток был её убежищем. Здесь она могла быть не наследницей, не частью клана. Только она, ледяная гладь и вымеренные повороты под музыку в наушниках. Каждое движение было выучено до автоматизма, каждый поворот — результат тысяч попыток. Её дыхание вырывалось белым паром, прилипая к стеклянным стенам.
— Ты не умеешь отдыхать, — раздалось за спиной. Голос был хрипловатым, с утренней ленцой.
Киана не обернулась. Она узнала Грету сразу. Тонкая, словно нарисованная, с равнодушным
взглядом и всегда в мягких, объёмных свитерах. Единственная, кто не лгал. Даже молча.
— Я отдыхаю, когда катаюсь, — отозвалась Киана, замедляя шаг и выкатываясь к бортику. — Ты опять проснулась раньше всех?
— Конечно. Кто-то же должен следить за тобой. — Грета натянула рукава свитера до кончиков пальцев и подошла ближе. — Мама говорит, что мы с тобой упрямые, как старшие Фальконе. Даже если не старшие.
— Мама просто переживает, — мягко сказала Киана. — Она всегда переживает. Но и всегда рядом. Всегда знает, когда мне нужно просто молчание и чай.
Грета усмехнулась: — Нам повезло с родителями. Как бы странно это ни звучало. Они не давят, просто держат за руку, когда мы спотыкаемся. Я бы не справилась без своей матери.
— А я — без своей, — кивнула Киана. — И без тебя тоже.
Они молчали, глядя на лёд, на отражение их фигур в стекле. Затем Грета вдруг сказала:
— Знаешь, иногда я завидую тебе. Ты умеешь двигаться свободно. Я тоже танцую, но каждый раз, когда партнёр берёт меня за руку — я замираю. Меня буквально сковывает. Я не могу... не могу терпеть прикосновения. Особенно чужих мужчин.
— Это не делает тебя слабее, — уверенно сказала Киана. — Это просто твой способ чувствовать. Ты балерина. Ты летаешь одна — и это красиво. Без партнёра. Потому что ты не нуждаешься в поддержке, чтобы быть на высоте.
— А ты — на льду. Всегда одна, и в этом что-то... похожее. — Грета улыбнулась. — Наверное, поэтому мы близки.
— Мы близки, потому что я могу быть с тобой собой, — сказала Киана. — И потому что ты всегда рядом, даже если ничего не говоришь. Это редкий дар, Грета. Не теряй его.
Грета кивнула, и в этот момент между ними снова воцарилась тишина — но уже не холодная. Напротив — тишина, в которой было место принятию и пониманию.
Молча, они продолжали смотреть на лёд. В какой-то момент Киана почувствовала, как их связи стали ещё крепче, как в этом мире, полном ожиданий и правил, они были друг для друга чем-то настоящим.
Позже, уже за завтраком, Киана вошла в столовую, где царила тёплая атмосфера, за длинным столом , утро продолжалось своим чередом — неспешно, по-семейному. В комнате витал аромат свежеиспечённого хлеба, лимонного чая и лёгких духов.
Слева, в дальнем конце стола, женщины сгрудились ближе друг к другу. Серафима, с идеальной укладкой и точёными жестами, что-то рассказывала с притворной и серьёзностью, и рядом с ней Джема вдруг тихо рассмеялась — неожиданно живо, даже искренне. Динара подливала чай в чашки,
как всегда заботливо, с мягкой улыбкой на лице. А Киара-спокойная, собранная, красивая в своей простоте — слушала, иногда вставляя короткие фразы, иногда просто наблюдая, как будто всё уже знает заранее.
Разговор был лёгкий, почти воздушный: последние показы мод, кто и в чём пришёл на недавний благотворительный вечер, чьи туфли не выдержали напора дождя. Шутки, полушёпотом, блестели между ними, как драгоценности — тонкие, изящные, не для чужих ушей.
Киана вошла почти бесшумно. Тонкие подошвы её балеток скользнули по мраморному полу, и она, не торопясь, подошла к ним. Киара уже повернулась — с тем особым взглядом, который бывает
только у матерей. Ни удивления, ни строгости. Только спокойное, безусловное тепло.
— Мы как раз вспоминали один вечер в Венеции, — сказала она, слегка подвинув стул. — Сядешь рядом?
Киана кивнула и устроилась сбоку. Перед ней уже стояла чашка — тонкий фарфор, дымящийся жасминовым чаем.
— Ты так молчишь, как будто весь каток растопила, — пошутила Динара, улыбнувшись.
— Возможно, — отозвалась Киана, прикасаясь к чашке. — Сегодня лёд был упрямым.
— Тогда ты — упрямей, — сказала Киара, мягко. — Лёд поддаётся только тем, кто его не боится.
Киана чуть улыбнулась. И на мгновение — среди звона ложек, лёгкого смеха и шелеста тканей — она почувствовала себя в безопасности. В доме, где всё ещё дышит любовью.
— У тебя встреча с учителем танца в шесть, — тихо напомнила Киара, аккуратно наливая чай в фарфоровую чашку. Её голос звучал как музыка из детства — тёплая, мягкая, но с тем оттенком, что не позволял забываться.
Киана взяла чашку, обхватила её пальцами.
— Я знаю, — кивнула она. — Хочу отточить поворот в конце композиции. Он всё ещё получается слишком резким. Как будто я в бою, а не в танце.
Киара посмотрела на дочь с лёгкой грустью в глазах.
— Ты всегда спешишь быть лучше. Даже когда уже — совершенна.
— Я не совершенна, мам. Я просто не хочу подвести.
— Ты никого не подводишь, Киана. Ни меня. Ни отца. Ни себя. — Киара подняла глаза и улыбнулась.
— Ты слишком строга к себе. И слишком взрослая для своих восемнадцати.
Киана опустила взгляд, делая глоток.
— Иногда мне кажется, будто я всё время на сцене. Даже здесь, в доме. И только ты... только ты умеешь снимать с меня этот свет.
Киара накрыла её руку своей, осторожно, будто касалась хрупкого стекла.
— Потому что я — за кулисами. И всегда буду там. Чтобы ты знала: если оступишься — я поймаю.
На мгновение всё внутри Кианы стихло. Ни обязанностей, ни титулов, ни ледяных правил. Только мать. Тёплая. Надёжная. Живая.
После завтрака она направилась в игровую — туда, где всё было проще. Без правил, без политики, без тонкостей дипломатии.
Комната встречала привычным шумом. На большом экране мигала игра, вспышки мелькали по стенам. На полу, в беспорядке — пульты, коробки, подушки. В углу бил по груше Массимо, хмуро подражая приёмам из фильмов. Аллесио развалился на диване, держа геймпад, и вполглаза следил
за боем на экране.
— Ты опоздала, — не отвлекаясь, бросил он. — Мы уже выяснили, кто самый сильный.
— Не сомневаюсь, — фыркнула Киана. — Наверняка тот, кто думает, что скорость роста его мышц — это мировая новость.
— Эй! — возмутился Массимо. — Я между прочим тренируюсь. А не сижу, как овощ!
Из тени появился Невио. Высокий, с тёмным взглядом, словно всегда знавший больше, чем говорил. В руках — коробка с остатками пиццы, капюшон — наброшен до глаз.
— А я тут главный, — сказал он спокойно, садясь на край кресла. — Так что все вы — овощи.
— Особенно ты, — парировала Киана, садясь рядом. — Ты слишком... странный, чтобы быть
нормальным.
Невио усмехнулся, не глядя на неё:
—Нормальность — это для тех, кто хочет вписаться. А я — не вписываюсь. Я впечатываюсь.
Он бросил на неё взгляд из-под капюшона — спокойный, но с чем-то тревожно глубинным. Как будто внутри него бурлило что-то, о чём он сам предпочитал не говорить.
— Иногда мне кажется, что в тебе больше тьмы, чем в подвалах этого дома, — сказала Киана вполголоса, с полуулыбкой, но без насмешки.
— А ты всё равно садишься рядом, — тихо ответил он.
Киана прикусила губу, ощутив, как по комнате прокатилась лёгкая дрожь. Она знала, что Невио — это не просто темные глаза и молчаливое присутствие. В нём было нечто большее. Он не только не вписывался, он был темным пятном.
— Ты же знаешь, что ты следующий, да? — спросила она так, словно это не было тайной.
Невио кивнул, не притворяясь.
— Я знаю. Но ты — сердце этого дома.
Аллесио, не отрывая взгляда от экрана, тихо свистнул.
— Ребята, вы оба слишком умные. Мне страшно. Кто-нибудь, включите мультики, пока мы не погрузились в философию судьбы и жизни.
Все засмеялись. Даже Грета, появившаяся на пороге, еле заметно усмехнулась, прежде чем снова спрятаться в свой свитер.
И в этой комнате, среди подушек, шума, шуточек, еды и хаоса, Киана чувствовала себя собой. Не ледяной принцессой. Не той, кого выдают. Не наследницей. Просто сестрой.
Просто частью. Просто живой.