Глава 19
* * *
От поцелуев Рыжего кружится голова и подгибаются колени. Он все-таки смог меня заставить забыть, где мы находимся, но отвечать ему так приятно и правильно, как будто он – это все, чего я хочу в этой жизни. Но ведь это неправда?.. Пусть он и ведет себя так, словно сам поверил в то, что мы вместе. Это не может быть правдой. Та тонкая грань, на которой балансирует Бампер в своей игре слишком острая, чтобы я перешагнула через нее, не поранившись, а он… он… он просто сумасшедший.
Мне никогда не победить его в остроумии, не удивить, не переиграть в провокации. У этого парня талант управлять чужим сознанием. Наталкивать на нужную мысль. Вон как мать заставил молчать, а ведь в голосе не было ни раздражения, ни требования, только просьба. Такие люди, как стратегическое оружие – опасны, невзирая на масштабы поражения. Дай им слово, и они отберут власть у всего мира. Заставят с собой считаться и любить. Думать о них. А завтра, не успеешь оглянуться, ты уже не сможешь без такого человека жить. Без наглой всезнающей ухмылки, без терзающих сердце глаз, без смелых рук, сцепленных в замок на моей талии.
– … дед дворянин постарался. Так что я легко могу избавить тебя от страха. От робости перед сердитыми рыжими особами. Поверь на слово, Колючка, они могут быть покладистыми и ласковыми. Любимыми. Стоит лишь убедиться.
Он говорит это, горяча дыханием висок, возвращая неожиданным, очень смелым намеком голове ясность, а ногам твердость. Только зачем? Потому, что играть со мной так легко и просто? Забавно?
Я с трудом отрываю от себя руки Бампера, стараясь сказать тихо, чтобы не обидеть хозяйку дома, хотя она и так все слышит. Аромат дорогих духов стоит между нами: изысканный, недоступный, такой же красивый, как принесшая его с собой женщина, тонко оттеняя насмешку.
Потомственный дворянин, надо же. Пусть в чертовом поколении, и все же, кто бы мог подумать, что эта случайно оброненная фраза так заденет меня. Но как же он похож на свою мать! Только выражение глаз под темными бровями хищное и сытое, соловое. Как у охотника, загнавшего в силки глупую дичь.
Отступление всегда выглядит трусостью, ну и пусть. Я отступаю сама, хмурым взглядом требуя ответа. Закусывая зацелованные им губы.
– Ты рехнулся? Или пьян, Артемьев? Что за шутки?!
Вот теперь игры точно закончились. Во всяком случае, приятный бонус с поцелуями. Только бы отдышаться и прийти в себя рядом с ним. Но близость Карловны быстро отрезвляет.
Она отвернулась и отошла. Включила чайник, открыла холодильник, зашуршала продуктами, оставив нас вдвоем. Уйдя от ее внимательного взгляда, я поворачиваюсь к Рыжему, в сотый раз про себя повторяя, что не позволю ему больше подобраться ко мне. Не так близко, как только что. Не до помутнения рассудка и слабеющих ног.
Ну, отойди же! Отойди от меня, пожалуйста! Хотя бы на шаг.
Не слышит. Стоит. Как жаль, что Рыжий не умеет читать мысли.
– Что? Не очень удачно получилось, да? – спрашивает, запуская пальцы в волосы. Глядя на меня с неожиданным сожалением.
– И это мягко сказать.
– Зато честно. Действенная прививка, Коломбина, учти на будущее.
– Артемьев, не смеши! – сержусь я. – Расскажи тем девчонкам, кому привык ездить по ушам, а я на подобную ерунду не ведусь! Мы снова с тобой забылись, вот и все. Я уйду отсюда, и страхи развеются. Мне здесь не место, и ты сам это знаешь. Все это знают. Только не пойму, почему терпят мое присутствие.
– Потому что ты со мной, этого достаточно.
– Тогда почему не достаточно твоего слова? Скажи, что ты не хочешь отношений со Светой, и будешь свободен. Зачем тебе я?
– Слова достаточно, но иногда надежды крепки, как фундамент столетней крепости. А для моей семьи интересы бизнеса далеко не последнее дело. Предпочитаю ясно дать понять, где я и с кем, нежели повторять из раза в раз одно и то же.
– Черт! Как же с тобой сложно!
– Да с тобой не легче!
– Ты невозможный!
– А ты – непрошибаемо упряма!
– Как все! Ни каплей больше!
– Вот уж не скажи. Больше! Куда больше, поверь!
– Ну, знаешь! Я тебя не заставляю меня терпеть!
– Не заставляешь? Да ты только это и делаешь! Впрочем, Коломбина, мне все равно! Кажется, я и без того…
Но что именно «без того» он так и не договаривает, потому что на кухне неожиданно появляется глава дома – свежий, выбритый, одетый в светлую рубашку и костюмные брюки, застав нас с Рыжим врасплох, и сразу же замечает, свободным шагом направляясь к жене:
– Ты только посмотри на них, Люд! Не успели проснуться, а уже ссорятся! Я не узнаю нашего Витьку. Совсем как мы когда-то! Правда, я не пугал тебя видом своей голой груди и спущенных штанов, как наш сын свою гостью, но времена меняются. Кстати, добрый день, молодежь! Как спалось? Вижу, напряженно.
Мужчина подходит к Карловне и мягко обнимает ее за плечи. Кладет на стол прозрачную коробочку с каким-то лакомством, целуя женщину в висок. Хозяйка дома нарезает сыр, умело орудуя ножом на разделочной доске, и отец Рыжего крадет из-под ее руки почти прозрачный кусочек, чтобы тут же сунуть себе за щеку.
Ссора замечена, пусть говорили мы тихо, и я цепенею, ожидая, что мать Бампера ответит на замечание мужа достаточно раздраженно, но она улыбается. Осторожно и чуть устало, словно нечаянным мыслям.
– Максим, короткая же у тебя память. Конечно, время летит быстро, не спорю, но не думала, что ты успел забыть.
– Что, пугал? – искренне удивляется мужчина. – Не помню такого.
– Еще как! Однажды ты очень постарался при своих друзьях произвести на меня впечатление. Только у тебя не было спортивной фигуры и брюк, как у нашего сына, да и ума тоже. И в прорубь ты полез в трусах и майке.
– Так это когда было, Люд! В пятом классе! На спор! Неужели помнишь?.. И потом, не в школьной же форме в воду лезть? Отец бы мне такого точно не спустил, ты же знаешь деда! Это Витька у него в любимчиках ходит, а меня он в детстве так потчевал ремнем, что я уроки стоя учил! Так и простоял под отцовской ежовой рукавицей до совершеннолетия, пока красный диплом инженера не получил!
– Мало потчевал, вот что скажу, – с укором оглядывается на мужа Карловна. – Я до сих пор со страхом вспоминаю тот день. Такой бессмысленный поступок! Ты же мог утонуть, Максим! Хорошо, что наш сын не вытворяет ничего подобного.
«Ветер играет его волосами, раздувает расстегнутую на груди рубашку… Я почти отвернулась и перешагнула порог спальни, когда улавливаю краем глаза смазанное движение и в ужасе оборачиваюсь, тут же срываясь с места, увидев, как Бампер, подтянувшись на руках, перекидывает через край ограждения ногу, усаживаясь сверху на широкие перила.
Мне хватает полсекунды, чтобы подлететь к парню, обвить руками его талию и стащить вниз с ограждения, крепко прижав к себе».
М-да. Я бы так не сказала. Но лучше родителям Рыжего о том не знать.
– Зато ты меня заметила. Хотя и крутила носом до окончания школы. И чем я тебе был плох, а, Люд? Подумаешь, ростом не вышел. Так ведь догнал же и перегнал на целую голову! Такая важная ходила, как картинка, с задранным носом между двумя бантами.
– Мне нужно было учиться. Музыкальная школа, художественная, балетный класс… Тощие глупые старшеклассники с худыми коленками и стучащими от холода зубами меня тогда мало интересовали, как, впрочем, и сейчас. Так что не наговаривай на сына. Он весь в тебя! Еще и при штанах, слава Богу!
– А я что? Я не отрицаю, – с гордостью соглашается мужчина. – Хватит Витьке охламониться, давно говорю. Правда, Таня? Я, между прочим, когда свою Люду увидел, сразу понял, что моя! Не отпущу! И сейчас, спустя двадцать пять лет брака, глаз на ней держу. Что поделать, семейный фатум, у нас в мужском роду все однолюбы! А уж ревнивцы какие, у-у, по себе сужу! Так что ты, Таня, Витьку сразу осаживай! Нечего ему на тебя почем зря рычать!
Не знаю, что отец Рыжего имеет в виду – я все равно не успеваю ответить. Где бы до этого времени ни находилась любительница Шерлока, она выбирает удачный момент, чтобы вбежать в комнату, стуча каблуками, с пакетами в руках, и застыть перед нами, виновато хлопая глазками.
– Блин, Артемьев, я что, все пропустила? Уже, да?
Появление Светы неожиданно, и Рыжий вдруг заходится в кашле.
– Э-э, Витюша, Зая, – грустнеет на глазах девушка, опуская пакеты на пол, глядя на Бампера с участием, – я так не играю. Чего это ты расхворался? Вот на кого-кого, а на тебя совсем не похоже. Снова на балконе торчал всю ночь с сигаретами?
Если Бампера и хватил приступ кашля, то так же внезапно и отпустил. А вот я, напротив, начинаю задыхаться.
– Светка, – рычит он над моей макушкой, пока я бледнею от мысли, что акула не одну ночь провела рядом с Рыжим и успела изучить его привычки. Все понимая, но не понимая себя. Категорически отвергая мысль, что сегодня на моем месте могла оказаться она, и ее глаза смотрели бы в полночь на Рыжего, засыпая. – Следи за языком!
– А я что? – удивляется гостья, прижимая ладонь к груди. – Я за друга переживаю! За очень близкого друга! – Она недовольно щурит симпатичные глазки, скашивая на меня пристальный взгляд. – Очень-очень близкого, между прочим! Можно даже сказать, крайне дорогого сердцу человека…
Бывшая подруга Бампера смотрит на меня с досадой и разочарованием, изучая наряд с мужского плеча, и мне приходится вскинуть подбородок, чтобы выдержать вопрос в ее глазах. Как-никак, а именно для такого вот «поединка взглядов» я сейчас и нахожусь рядом с парнем.
– Света! – неожиданно окликает блондинку Карловна, прерывая наш немой диалог, отворачиваясь от кухонной стойки, но девушка уже оглядывается через плечо.
– Людмила Карловна, все вопросы к нему! – наставляет на Рыжего указательный палец. – Он мне обещал! Скажи, Вить?
– Когда-то, может, и обещал, – невозмутимо замечает Рыжий. – А вот сейчас забыл. Как видишь, Света, я больше не один. У меня есть Таня.
Крепкие руки находят мои плечи и притягивают к мужской груди, а я не сопротивляюсь. Почему, не знаю, ведь только что давала себе обещание не подпускать Бампера близко. И почему-то краснею. Наверно, оттого, как честно звучат слова парня и как внимательно смотрят на меня три пары любопытных глаз. Удивляясь, как просто у него получается быть самим собой, играя ситуацией. Нами. Мной. Родителями. Но если он надеется достучаться до сознания бывшей подруги подобным признанием, то напрасно. Эту Свету так просто не убедить и не сбить с цели. Только не подобным фактом.
Девушка легко отмахивается от сказанных в ее сторону слов и заявляет, вызывающе улыбаясь.
– Ну, Витенька, это дело поправимое. Со временем разберемся! Один, не один, с Таней, без Тани… Какая разница! Я вот тоже не одна сегодня буду танцевать коронный вальс на вечере твоих родителей! Кстати, ты не забыл, что дал слово джентльмена быть моим партнером?
– Что?! – хмурится Бампер. – Не придумывай, Уфимцева! Холмса своего насмотрелась? Когда это я тебе подобную ерунду заливал?
– Было дело, не отвертишься! – настаивает девушка. – Зая, давай не будем при Тане, хорошо? Мы с тобой вечером вместе вспомним «когда», а сейчас и слышать не хочу никаких отговорок! Ви-ить, – продолжает улыбаться, глядя на озадаченное лицо Рыжего, начисто игнорируя мое присутствие. – Ради нашей дружбы – будь человеком! Что я, зря оббегала все магазины, выбирая туфли на высоченном каблуке, пока ты дрых? Мы же с тобой так подходим друг другу! И я еще не показала тебе свою татуировку. Увидишь – закачаешься!
– Людмила, не вмешивайся! – слышу я голос хозяина дома, глядя во все глаза на бесстыжую нахалку. В этот миг сочувствуя Бамперу всей душой. Куда там Лильке с ее напором и языком без костей, вот у кого бы подруге поучиться брать от жизни свое. – Наломаем дров! Я с Витьки сам спрошу, обещаю! Разберусь, что это он тут вытворяет!
– Да, пап, после поговорим! – холодно отрезает Рыжий, не отпуская меня, когда я пытаюсь отойти. – А сейчас не лезь! Света, – снова обращается к блондинке, понижая голос, – если ты не поняла, между нами окончательно все кончено. На юбилейный вечер родителей я иду со своей девушкой. Никаких нас больше нет. И не будет. Никогда.
– Расскажешь моему папе.
– Договорились. Может быть, тогда тебя, наконец, отпустит. На кой черт я тебе вообще сдался?
– Сама не знаю, – кокетливо пожимает плечом Света, стараясь, чтобы ее слышали только мы двое. – Капризничаю, я такая. Ностальгирую по нашему общему прошлому. Кстати, я заглянула в список приглашенных и в план организации вечера, в нем нет никакой девушки Тани. Во всяком случае, рядом с тобой. Это ошибка, Вить? Или Таня не приглашена? Возможно, она и вовсе не хочет идти?
Она смотрит прямо на меня, а я не знаю, что ответить. Чтобы помочь Рыжему, не загнав его в еще больший тупик. Впервые в жизни фигуральным образом проглотив язык.
– Я так и думала, что не приглашена, – акула довольно грозит пальчиком. – Отлично играешь, Зая, но я не верю. Увидимся на вечере!
– Постой, Уфимцева! – девушка едва успела подхватить пакеты и вот уже снова смотрит на нас в гордом полуобороте. – Она хочет и идет! Вопрос приглашения – дело одной минуты. Правда, Таня? – Губы Рыжего касаются моего уха. – Ну, скажи «Да», – нежно прикусывают мочку. – Пожалуйста.
– Я не… Д-да. – Че-ерт! Что я делаю?
– И мы пойдем на вечер вместе, так? Назло Светке! – а это уже совсем тихо, только для меня.
Это все несерьезно. Несерьезно. То, что и как он говорит.
– Да. Наверно.
– И будем с тобой в расчете. Ты меня здорово выручишь, Коломбина, если согласишься. Ты же видишь, какой силы атака меня ждет, пойди я один. Я даже готов остаться твоим должником после всего, лишь бы сегодня ты была со мной.
Мое сердце бешено стучит, а Рыжий все не унимается. Крепко обвивает руками под ключицами, прижимая к себе, обдавая жарким дыханием висок. Уговаривая сдаться одним прикосновением.
– Родители! – вскидывает голову, озвучивая свое решение. – Вы же не будете против, если мы с Таней придем к вам на праздник? В честь юбилея свадьбы я хочу познакомить свою девушку со всей нашей родней!
– Ох, Виктор, доиграешься. – Я и не заметила, как Карловна устало опустилась на стул рядом с мужем.
Поставила на стол в двух аккуратных тарелках легкую закуску к завтраку, фрукты в вазе, печенье. Придвинула все это ближе к чашкам с остывшим чаем. – Конечно, приходи, Таня! – улыбнулась, откидывая плечи на высокую спинку стула. – Мы с Максимом будем очень рады видеть тебя на торжестве рядом с нашим невозможным сыном. Надеюсь, девочка, ты его простишь после. Хотя бы дашь возможность все объяснить, потому что у нас с мужем объяснений его поступку нет.
Она легким жестом хозяйки приглашает всех сесть за стол, и, видя, как Света довольно улыбается, опускаясь на стул рядом с Карловной, Бампер тихо замечает, неожиданно усадив меня, замешкавшуюся, к себе на колени. Сунув в открывшийся в смущении рот дольку мандарина и сразу же следом еще одну, как будто мне и без того не стыдно за то, что мы тут вытворяем:
– А кое-кому из присутствующих не мешало бы проверить свое приглашение на наличие, – в сторону акулы. – Не затерялось ли?
– Ну, если ты обо мне беспокоишься, Витюша, то я точно буду на празднике. Ни за что не пропущу такое событие! И газетчики не пропустят! Тетя Люда у нас в городе на вес золота, да и Максима Аристарховича все знают. Нет уж, Зая, я так долго выбирала платье, чтобы не ударить в грязь лицом перед модным бомондом, что непременно явлюсь! А теперь, когда знаю, что твоя мама открыла совместный бутик с самим Сержем Лепажем и пригласила мэтра на торжество – газелью прискачу поприветствовать известного кутюрье!.. Ох, Людмила Карловна! – в искреннем восхищении вздыхает Света, заглядывая женщине в глаза. – Ваша коллекция «Весна» – просто чудо! А «Нежный апрель» – мечта любой девушки! Невероятная красота! Настоящая вершина вашего таланта! Просто счастье, что я знакома с вами благодаря Виктору…
Она продолжает рассыпаться перед матерью Бампера в комплиментах, расхваливает на все лады мастерство, а Рыжий уже хватает меня за запястье, стараясь удержать в руках.
– Таня, все будет хорошо, слышишь! Успокойся! Я тебе обещаю!
Поздно. Я уже вскочила из-за стола и отпрыгнула от парня, распахнув глаза.
– Что?! Газетчики?! Я… я не могу, Артемьев! Не могу с тобой пойти, извини! У меня, э-э, поезд. Да, поезд! И как я только выпустила поездку из виду?! Срочно! Вот прямо сейчас мне нужно ехать в деревню к тете! У меня же дела!
Я не забыла, какая широкая у Бампера грудь, но все равно удивляюсь, снова и снова натыкаясь на нее в попытке к бегству.
– Тогда в деревню мы едем вместе. Решено!
– Нет!
– Да! Одна ты не поедешь!
– Еще как поеду! С каких это пор ты мной командуешь? А ну отойди!
– Что случилось, Витя? – интересуется Артемьев-старший, и грудь Рыжего вновь останавливает меня.
Да что ж он такой сильный, что я его никак прошибить не могу?!
– Извините, родители, но, кажется, наши планы меняются. Как видите, у Тани стряслось что-то крайне важное, так что на празднике нас не будет. Очень жаль.
Если я раньше думала, что испытала в жизни все грани стыда, то ошибалась. Вот теперь он – жгучий, горячий – по-настоящему затапливает меня, как только с лица Карловны сходит румянец, и мать Рыжего вмиг теряет голос, вцепившись тонкими пальцами в край стола, поднимаясь из-за него так медленно, словно разучилась вставать на ноги.
– Как не будет?! Что значит, не будет?! Виктор, ты шутишь? Это же наша свадьба! Серебряная! А ты – наш единственный сын! Да это все, все, что мы с Максимом сделали, как прожили, чего добились, большей частью для тебя… Сынок, как же так?!
* * *
У Коломбины мягкие волосы цвета горького шоколада – непослушные на вид, отливающие на солнце темно-каштановым огнем, так и льнущие шелковыми завитками к пальцам и нежным щекам. Я знаю, какие они. Я так долго перебирал их, играя прядями, гладя, пока она спала, что почти приручил. Почти, как приручил девчонку, стоящую сейчас передо мной во дворе моего дома, понурив голову, застыв в нерешительности у открытой для нее двери «БМВ».
– Садись, Коломбина, отвезу в общежитие. Сейчас решу насущные дела и к вечеру приеду за тобой, как можно скорее. Таня, послушай, – касаюсь ее руки, когда она поднимает голову, закрывая глаза, чтобы сделать тяжелый вздох, – прекрати панику. Я обещал тебе быть рядом и буду. Не случится ничего страшного, это просто семейный вечер. Все будет хорошо. Хорошо, слышишь!
Я смотрю на бледную Коломбину и кляну себя последними словами. То, что я идиот – знал давно, но до последнего надеялся, что небезнадежный. Однако слова матери и удручающий взгляд Уфимцевой подтвердили окончательный диагноз в моем резюме законченного эгоиста: самоуверенный придурок. Права Карловна, объяснить поступок Коломбине будет сложно. И почему я думал, что все окажется намного проще? Что ввести ее в мой мир, выступая проводником, не составит труда?.. Мать с отцом удивили меня, приняв девчонку, спасибо их дальновидности, а без нее еще одного дня я бы не выдержал, слишком глубоко увяз, и слишком яркой была встреча в клубе, чтобы и дальше сомневаться. К черту ее упрямство! Мы уже не дети, я яркий представитель семейного фатума и, вновь встретив Коломбину на своем пути, не откажусь от нее, чего бы мне это ни стоило. Неожиданного удара в висок от ее друга или трепанации черепа.
И все же, надеюсь, удача не отвернется от меня, как не отворачивалась до сегодняшнего дня.
Кто бы мог подумать, что Бампер способен чувствовать подобное. Не симпатию и легкий интерес, исчезающий с новым днем, а голод, пробирающий до костей. До ломоты и острого чувства потребности в человеке. Когда не нужно жить бок о бок десять лет, чтобы понять – не насытиться, не пресытиться и не устать. Пусть ворчливая и колючая. Резкая, порывистая, открытая, растерянная и доверчивая. Настоящая. Моя, не похожая ни на кого девчонка.
А ведь отец предупреждал. Говорил, что однажды судьба найдет меня, как бы я ни куролесил, возьмет за причинное место и поставит на колени перед одной единственной женщиной. Говорил, смеясь, и я сам улыбался в ответ на его слова. Не веря и не примеряя к себе. Ерунда и бессмыслица, полнейший бред, считал, теряясь в девчонках, как в хмельном вине, не обещая никому ничего, а сейчас… А сейчас я понимаю отца, как никто, и его многолетняя одержимость матерью больше не кажется мне надуманной слабостью сильного во всех отношениях мужчины. Больше нет. Не теперь, когда рыжий паяц встретил свою Коломбину.
Она держалась молодцом до того момента, когда поняла, что угодила в капкан. Ее паника и попытка к бегству почти заставили меня признаться в глупом розыгрыше, продиктованном только лишь желанием удержать возле себя. И, возможно, желанием прогнать страх, в котором невольно или намеренно стал виновен. Но тогда мне пришлось бы сказать ей те самые слова, от которых так просто не отмахнуться. После которых я потерял бы ее окончательно. Потому что не поверила бы. Потому что я сам не поверил бы себе на ее месте.
– Ну хочешь я все отменю? К черту праздник!
– И пойдешь один?
– Нет, – предельно честно в распахнутые в надежде глаза. – Без тебя не пойду, – упрямо, пусть думает, что виной тому Светка. Без Коломбины мне на празднике делать нечего, да простят своего дурака-отпрыска родители. – Без тебя – нет.
– Но, ты не понимаешь! Не понимаешь! – еще не крик, но очень близко, откинувшись на крыло машины. – Я не смогу быть с тобой рядом, я не умею, как ты! Артемьев, ну пожалуйста, ты же видишь какая я. Ты же видел девчонок своей матери, ты был с ними…
– Не делай из меня чертового Казанову, Коломбина, это не так.
– Все равно! Ты знаешь, о чем я говорю! Я никогда не смогу быть такой, как они, мне это просто не под силу! Я все испорчу, а ты будешь жалеть. Посмотри на меня! Ну, зачем?
– Смотрю. И вижу. Поверь, я вижу тебя и отдаю полный отчет своей просьбе. Оставайся собой, Таня, мне этого достаточно. Я ничего другого не прошу.
– Но, столько людей… Света не солгала, и на торжестве, правда, будет весь цвет города?
Мне бы хотелось ее успокоить, но хоть в этом я не должен врать.
– Да, Коломбина, лучший цвет. Семья Артемьевых – не последние люди, а Карловна сама по себе известный бренд. Поздравить мать и отца придут многие, это их заслуга, ну и что? Ты ведь будешь со мной. Какое тебе дело до всех?
– Да как ты это себе представляешь? – искренне удивляется она. – Я тоже вижу тебя! Вижу себя! Каждую чертову деталь твоей понтовой одежды! Это, – она приподнимает мое запястье, на котором надеты дорогие часы. – И это, – касается рукава кожаной куртки за туеву кучу баксов. – Ты думаешь, почему твоя акула не поверила сегодняшнему представлению, хотя ты очень старался быть убедителен? Почему твоя мама была так снисходительна ко мне, терпя в твоей комнате и на твоих коленях?
– И почему же?
– Потому что это забавно для них, видеть нас рядом, только и всего. Я могу поверить, но они-то – нет! Твоя мама после больницы – нет!.. Мы с ней обе знаем, что мне никогда не стать частью вашего мира даже на один вечер! Я видела тебя на свадьбе Люковых с той девушкой, с моделью… Ты был прав, Артемьев, прав еще три года тому назад. Я не такая, как она. Не хуже, я просто другая! Ну как мне тебе еще разжевать? Это будет ошибкой с твоей стороны прийти со мной, понимаешь? Для Светы я не препятствие!
Я не знаю, почему от ее слов у меня все холодеет внутри. Наверно, я не готов поверить в её равнодушие. Не теперь, когда предельно открылся перед собой.
– Значит, тебе все равно? То, что я пойду на вечер не с тобой, с другой?
Она молчит, опустив глаза, а я напрасно жду ответа.
– Коломбина?
– Не знаю. – Неуверенно, ну хоть на этом спасибо.
– Так убеди ее. Убеди Светку. Разве это так трудно? Тем более, что я готов отвечать тебе, ты же не можешь не видеть очевидного? Со всем желанием и вниманием. С той самой нашей памятной встречи на свадьбе Люковых. Тебе, а не девушке с обложки, любимице Карловны.
– Перестань.
– Почему? Потому что меня не пугает правда? Коломбина, я не соврал тебе в клубе. Я перестал размениваться по пустякам. Пусть у меня волчий аппетит, но вкус эстета решает дело, здесь ты не ошиблась. И да, я люблю понты и дорогую одежду. Дорогие машины. Деньги, в конце концов! В этом весь я и мне это нравится. Но это не значит, что я забавляюсь ситуацией. Черт! – я чувствую, что танцую на краю. – Не значит, что ты разбираешься в людях. Ни черта не разбираешься!
Она долго смотрит на меня, прямо в глаза, словно отыскивая в них ложь, но в отличие от мыслей в глазах мне прятать нечего, и я отвечаю ей не менее открытым взглядом.
– Ты можешь отказаться. Еще не поздно.
– Поздно. Я первая пришла к тебе.
– Я пойму.
– А я нет. Я – нет! Прости мне мою трусость. Я… постараюсь справиться.
Но, словно чувствуя царапающую меня грань, когда мы садимся в машину, и я прошу Коломбину пристегнуться, она поднимает ко мне внимательный взгляд:
– Только не играй со мной, Артемьев, очень прошу. Даже если тебя не хватит надолго, не играй. Просто скажи, как есть, и я уйду.
И мне приходится ответить «хорошо», вновь чертыхаясь в душе на то, что Рыжему досталась такая упрямица.
Рука, с мягким ходом машины, привычно тянется к пачке сигарет, но тут же, сжавшись в кулак, падает на колено, наткнувшись на карий взгляд.
– Да кури уже, – замечает Коломбина, отворачиваясь к боковому окну, убирая со щеки волосы, – я же вижу, что хочешь.
– Хочу, – с сожалением вглядываясь в серьезный профиль с чуть вздернутым в гордом упрямстве носом. – Хочу, – отбрасывая пачку сигарет за спину, чтобы не мылила глаза, – и не только курить. Черт! Второе, Коломбина, хочу куда сильнее первого и желательно бы несколько раз повторить! Но иногда приходится наступать на горло собственному желанию, даже если очень хочется. Особенно, если очень хочется. Думаю, ты знаешь, о чем я говорю.
Она кусает губы, не спеша отвечать, впрочем, мне тоже – самое время следить за дорогой.
– Не уверена.
– Знаешь, – настаиваю я. – Только прячешься в панцирь, как черепаха. Пятишься каждый раз, пугаясь себя. Пугаясь того, что чувствуешь.
– Ты не можешь этого знать. Не можешь знать, что «именно» я чувствую.
– И тем не менее.
– Я не хочу об этом говорить!
Я молчу, и она отзывается сама, развернувшись ко мне, подаваясь навстречу всем телом. И тут же, опомнившись, откидываясь в кресле.
– Это не трусость, Артемьев, это совсем другое. Тебе не понять.
– Ну давай, объясни. Еще вчера я считал себя вполне смышленым парнем.
И она произносит, вскинув руку, только совсем не то, что я ожидаю услышать:
– Смотри! Это не твои родители стоят на обочине? Они ведь отъехали прямо перед нами? Кажется, у них что-то стряслось!
Она замечает их первой, когда мы покидаем двор и минуем пятый километр дороги, и первой выпрыгивает из машины, едва я сворачиваю к краю шоссе, чтобы остановить «БМВ» рядом с отцовским «Мерседесом», из-под открытого капота которого валит дым, заслоняя туманной завесой размахивающих руками отца и его водителя – совсем еще мальчишку, сына школьного друга. Слава Богу, хоть мать отошла в сторону.
– Коломбина, куда? А ну стой!.. Танька, кому сказал, только сунься!
– Сашка, сукин ты сын! Я же тебя предупреждал! Говорил, чтобы следил за машиной, как за родной! Чтобы она у меня, как часы на Спасской башне бесперебойно работала! Я тебе на кой черт ее купил? Нытья по горло наслушался? Максим Аристархович, Максим Аристархович, а давайте купим, давайте купим! Не автомобиль – конфетка! На автосалоне в Цюрихе – первая тачка! И что? Купили! Сгорит к чертовой матери – останешься без работы и без штанов, понял! Угробишь – три шкуры спущу! Выбрал такой день! Такой день! Ты же, мать твою, – прости, Люд! – «мерс» на СТО собирался загнать! Только вот говорили!
– Так я и загнал вчера! По двойному тарифу за срочность оплатил! Только утром забрал! Максим Аристархович, я не виноват! Ребята клялись, что все пучком и отлажено, что все летает, как в андронном коллайдере! Да я сам смотрел, все было отлично!
– Не нужно было твоего отца на вольные хлеба отпускать! Зеленый ты еще, Сашка, Максима Аристарховича возить!
– Но, Максим Аристархович, это же не дорога! На дороге я ас! Это – техника!
– Один черт!
– Ничего не один! Так я огнетушитель беру? Вдруг загорится?
– Бери! Все равно застряли!
– Танька!
– Отстань! – Впрыгнув между мужчинами, уже Сашке, оттесняя его от машины. – А ну отойди, как там тебя, загораживаешь!
– Виктор?! – Отец. Удивленно оглядываясь. – Сын, а ты как здесь оказался?.. Ай, неважно! – отмахивается рукой, заметив девчонку. – Таня! Ты куда под капот лезешь, девочка? А ну брось! Обожжешься!
Я тоже пытаюсь остановить Коломбину, но она ныряет в дымовую завесу, как в воду, забираясь на передний бампер джипа. Почувствовав на бедре мою руку, раздраженно снимает ее с себя шлепком, давая Сашке команду повременить с огнетушителем.
– Все! Уже! – через минуту спрыгивает на землю, помахивая перед лицом ладонью. С абсолютно счастливым видом дуя на пальцы.
– Что «уже»? – выдыхает отец, со страхом глядя на ее руку. – Что случилось, Таня?
– Обожглась! – просто сообщает Коломбина. И снова Сашке, – у тебя двигатель в машине закипел, вот что случилось. Дашь ему пять минут остыть, прогонишь на холостом ходу, проверишь электронику и можешь ехать. Говоришь, с техосмотра забрал?
– Да, практически только что, – осторожно кивает парень.
– Значит, пропустили ребята. Не досмотрели, бывает.
– А что там? Почему дымилось-то? – интересуется в искреннем возмущении водитель, мгновенно проникаясь к девчонке уважением. – Что двигатель, это я понял, но почему закипел? Это же «мерс»!
– И что? – пожимает плечом Коломбина. – Подумаешь! Прежде всего, это механизм, продукт человеческих рук. – И вновь в упрямом, незаметном шлепке сбрасывает с талии мою руку, смущая парня вопросом. – Совсем далек от механики?
– Да я… Мне больше за рулем нравится. Не так, чтобы особо разбирался. Тосол не залили, что ли?
– Нет, – задирает нос Колючка, не догадываясь, какой гордый и независимый вид это ей придает. – Тосол наверняка в норме, дело в приводе. В проводах. Ваш механик не подключил вентилятор обдува радиатора. Дело пары секунд, а погоду испортило. Сейчас система охлаждения сама устранит проблему и все придет в норму. Ничего страшного не произошло.
– Хм! – громко хмыкает отец, и она тут же оборачивается ко мне, опуская взгляд на мой подбородок, пряча руки в карманах куртки.
– Слушай, Артемьев, я вообще-то могу доехать на автобусе. Мне не трудно. Если захочешь подвезти родителей, я точно не буду против.
– А с чего ты взяла, что отец согласится?
– А разве нет? Я просто подумала, что стоит предложить.
– Конечно. Только не тогда, когда ты со мной. Я знаю его лучше, чем ты.
Ну наконец-то подняла глаза и посмотрела с удивлением.
– А что это меняет?
И я снова отвечаю предельно честно:
– Для тебя, Коломбина, это меняет все. Садись в машину, пока меня не располосовали на куски за то, что подпустил тебя к кипящему мотору. Это ты в гараже в Роднинске командир, а здесь, в семье Артемьевых, другие правила.
– Ты говоришь ведь не серьезно? – изумляется она. Да, наша игра даже для нее зашла слишком далеко. Ничего, пусть привыкает.
– Напротив, очень серьезно. Спасибо за помощь, но для всех – ты моя девушка, и я сейчас здорово оплошал в глазах родителей, как понимаешь.
– Не понимаю, – ну вот, снова выпустила колючки. – Ерунда какая-то.
Но к машине пошла. Села, оглянувшись в мою сторону, пристегнулась ремнем. И хлопнула дверью, больше никому не сказав ни слова.
Чудачка и есть. А у меня сердце до сих пор стучит набатом. Сколько еще тайн хранит эта девчонка?
– Люда, я не пьян? – Я знаю, что она удивила не только меня. – Ты тоже это видела? Вот это все?
– Да, Максим.
– И что думаешь по этому поводу?
Мать всегда могла дать трезвую оценку ситуации, но сейчас выглядит немного растерянной.
– Не знаю. Кажется, впервые в жизни я не знаю, что сказать. Определенно, девочка могла пострадать.
– Согласен! И я бы, конечно, нашему Витьке здорово всыпал, чтобы не зевал, но…
– Мам, пап, успокойтесь. У Тани отец механик. Уверен, первоклассный механик. Вы понимаете, о чем я, да?
Не понимают. И вряд ли слышат.
– … но все равно, думаю, что сыну можно позавидовать. Вот это дело! Это человек! Не то, что твои разряженные куклы! Ай да Таня! А? Правду я говорю, Сашка? Теперь я за Виктора спокоен!
И Сашка с готовностью расплывается в улыбке, отвечая отцу «ага!», а я, сплюнув под ноги, убираюсь назад к машине. Чтобы отвезти свою Колючку с обожженными пальцами к студенческому общежитию.
Я окликаю ее уже на ступенях крыльца, когда она взбегает по ним птицей, все время помня, что так и остался без ответа.
– Коломбина! – смотрю, как разлетаются на ветру темные волосы, когда она поворачивается на мой негромкий окрик, замирая в беге. – Ты так и не ответила. Так и не сказала мне, что чувствуешь?Если не трусость, то что?
* * *