Просьба
Я открыл глаза.
- Слава Богу! - где-то прозвенел голос матери.
За несколько секунд вокруг моего исхудавшего тела собралось большое число людей: мои братья, лекари, соседи и другие незнакомые мне лица. Они налетели на меня словно на свежую выпечку; стали галдеть, гомонить. Из толпы доносилось: «Несите полотенце!»; «Кровью кашляет»; «Лихорадка да и вовсе»; «Помрёт скоро, чахоточный...». Со всех сторон протянулись ложки с пахучими микстурами; мамаша пыталась засунуть мне бульон. Я сморщился и застонал.
- Уйдите, уйдите... вы все... Ради Бога, уйдите... - с огромным трудом прошептал я, - не стоит меня лечить.
В одно мгновение все вывались из маленькой тёмной комнатки. Мать заплакала, перекрестила сына и скрылась за дверью.
Я лежал в полной тишине; не мог вдохнуть; в груди горело пламя, будто кто-то засунул мне раскалённый уголь под ребро. Запёкшиеся кровью глаза смотрели в пустоту. По голове словно били барабанной палочкой, отстукивая ровный ритм. По венам бурлила багровая кровь. Руки и ноги, переполненные алой жидкостью, онемели, и перестали подчиняться. Я забылся тревожным сном.
Открылась дверь, зашла мать с лучиной в руке.
- Ты не спишь, милый? - спросила она чуть слышно и встревожено.
- Подойди сюда... - сказал я и крепко поцеловал её горячими губами. - Дорогие мои... Пришло время... Пришло время прощаться. У меня есть последняя просьба. Вынесите меня на крышу и оставьте на ночь, я хочу попрощаться со всем на свете.
- Что же это!... Да у тебя жар!... Ты бредишь. - воскликнула мать,- Доктор!
- Прошу... - вырвалось из моей стеснённой дрожащей от слёз груди.
Я пристально посмотрел на мать грустными болезненными глазами. И понял насколько сильно она меня любит, такой любви не может быть на свете. Целый квартал сидела она подле меня не смыкая глаз; глаза её уже не могли закрыться из-за постоянно выступающих слёз. Настолько она любила меня, что исполнила последнюю мою просьбу.
Она вновь заплакала и надрывным голосом позвала сыновей. Двое крупных и здоровых юноши взяли мою старенькую кровать и потащили вверх по лестнице. Позже пришёл священник, провёл небольшую исповедь. Все оставили меня.
Я лежал совсем неподвижно, даже сердце затихло и билось беззвучно. Когда свежий воздух попытался наполнить мои лёгкие, покрытые язвами, они сжались в две маленькие изюминки. Тело перестало принадлежать мне, я словно смотрел на себя с высоты. Я больше не мог ничего чувствовать, ни о чём думать. Я просто наблюдал. Сгустившаяся кровь медленно передвигалась по телу и не могла дойти до кончиков пальцев, отчего они посинели и стали холодеть. Я сделал болезненный вдох, но лёгкие напрочь отказались принимать воздух. В тело вонзились тысячи иголок. Трепещущее сердце выскочило из груди. Душа вывернулась наизнанку и оторвалась от тела. Наконец кровь неподвижно застыла в венах.
Я закрыл глаза.
1846