Монстр

                            Глава 1.

"Павел и Хавронья родили монстра".
Вот примерно что-то такое я и услышал от соседей, когда впервые избил какого-то мальчишку. Вообще-то, я не считал себя плохим человеком, хотя, несомненно был им. Я хотел быть как отец. Он был таким сильным и властным, и постоянно говорил о том, что он - хозяин своей жизни. Видимо, настолько он был хозяином, что грохнул маминого любовника, когда узнал об измене. Мама, кстати, ушла, а отца посадили. Я тогда был совсем мелкий и ни черта не понимал. Меня оставили на попечение деду до возвращения бати, а до той поры я активно бесился, как бесятся черти в аду и вымещал свою злобу на других. Николай Карпов - отбитый ублюдок. Ну а что поделать, если у меня не было даже понимания элементарных ценностей? Я виноват? Конечно, нет. Виноват мой батя, который забыл натянуть презерватив, понимаете? В общем, как вы уже поняли, я был тем еще ублюдком отнюдь не потому, что чем-то болен или из-за дерьмового детства, на которое, кстати, мне было максимально фиолетово, а просто потому, что мне это нравилось. Так я чувствовал себя полноправным хозяином моей жизни. Я чувствовал себя крутым. Впервые я стал задумываться о моральных ценностях, когда встретил Машку Рябкину. Она была красива, вот только вечно меня избегала. Подозреваю, что это из-за того, что я, в мои двенадцать, избил до полусмерти мальчишку из нашего класса. Причины избиения я, кстати, не помню. Зато я помню Рябкину и её осуждающий, высокомерный взгляд, который жутко меня бесил на тот момент. Я, в такие моменты, старался сосредоточиться на чём нибудь другом и фокусировался на её смешных тёмных хвостиках или на пухлых, поджатых губах и пересчитывал трещинки и болячки на них. Где-то в седьмом классе я стал смотреть на её губы иначе. Мне хотелось её поцеловать. Утянуть в тягучий, чувственный поцелуй, изучить рельефы трещин и испробовать на вкус все болячки. Меня влекло к ней и я очень хотел ею владеть, но не смел. Она меня боялась, потому что мне нравилось чинить разгром и хаос всюду. Я, по-прежнему, считал забавным причинить кому-нибудь боль, упивался тем, как легко бьёт мой крепко сжатый кулак по чужому лицу, а ещё наслаждался хрустом ломающихся костей. Вечером, после школы я уходил в игровой зал и утыкался в компьютер. Я любил ездить на танке в виртуальном мире и расстреливать и давить всех, кто попадался мне на глаза. Это продолжалось до тех пор, пока в восьмом классе я впервые своими глазами по-настоящему не увидел, как угасает жизнь.
- Эй, Карп! Зацени, чё откопали, - ко мне подошёл Серёга, мой, на тот момент, лучший друг и соратник, и показал коробочку с каким-то странным веществом, - идём, опробуем его в действии! Мои глаза расширились. Я узнал крысиный яд. Серёжа шёл впереди и смеялся, а я думал о том, что, должно быть, мы будем травить крыс. Когда я увидел загнанную в угол, худую белую собачонку, моё сердце сжалось. Я узнал её. Это была любимая собака Маши Рябкиной. Если присмотреться, напуганная собака и Машка были ужасно похожи. Знаю, вы скажете, что грубо сравнивать девушку с собакой, но я никак не мог избавиться от мысли, что Рябкина и эта псина смотрят на меня одинаково. И во взгляде Маши, и во взгляде собаки я читал животный страх, недоверие и желание убежать. Я стоял перед псиной и поигрывал коробкой с ядом, барабанил по картонке пальцами и улыбался. Мальчишки держали животное, а я подошёл и увидел в отражении собачьих глаз большого и страшного монстра. Я с силой разжал собачью челюсть и высыпал всю коробку ей прямо в глотку под свист и улюлюканье остальных. Я стоял и наблюдал как корчится в предсмертных конвульсиях собака и силился вспомнить дурацкую кличку, которую ей дали местные жители. В этот момент кто-то взял меня за ворот рубашки, я ошалело уставился на наглеца и замер. Это была Рябкина.
"Ты подонок! Какой же ты подонок, Карпов! Почему просто нельзя быть человеком! ? Неужели подобное действительно приносит тебе удовольствие! ?"
Я подумал лишь о том, что сейчас мне приносит удовольствие быть так близко к ней за столь долгое время. Мне не нравилось лишь то, что Маша плакала и злилась на меня. Ненавидела и презирала. Я смотрел в её глаза и с ужасом осознавал, что не могу прочесть в них даже разочарования. Я ничего не смог прочесть. Глаза Маши были красивыми, но я не видел в них своего отражения, не видел отклика своего имени. Я видел лишь всепоглощающую боль и страх. Я для неё, наверное, даже не человек. Особенно теперь. Осознание этого пришло ко мне не сразу, а когда я открыл глаза было уже поздно. Маша была далеко. Она была зашуганной собакой, а я был ублюдком, который её отравил.

                           Глава 2.

Я ушёл после девятого класса, а Маша осталась учиться вплоть до одиннадцатого. Экзамены я сдал абы как, мне не было резона поступать в колледж. У меня никогда не было планов. Я туда попросту не смотрел. А зачем? Я жил моментом, и мне было плевать на то, что, возможно однажды, я проснусь сорокалетнем пьяницей где-то под забором и пойду драться с бродячими котами за ошмётки тухлой сельди на помойке. Сегодняшний день был куда более радужным. Я собрал целую банду беспризорных мальчишек и чувствовал себя Питером Пэном. У меня была своя страна, она называлась "Нетинебудет", и более точного названия подобрать было просто нельзя. Я не хотел взрослеть, я давно перестал быть человеком. Меня нет. И никогда не будет. Вообще-то, я очень любил эту дурацкую сказку. Это, к слову, была чуть ли не единственная нормальная книга, которую я прочёл. Мы с моими мальчишками по-прежнему чинили разбой и воровали, а ещё мы постоянно с кем-то дрались. Я был главным на этом празднике жизни, мной восхищались и гордо величали Карпом. Единственное, о чем я действительно жалел, это то, что больше не мог видеть Машу Рябкину. Она полностью погрузилась в учёбу и даже во дворе с подружками не гуляла. Моя Дарлинг продолжала взрослеть, а я маячил где-то позади и оставался полным придурком. Постепенно детские забавы становились слишком скучными. На смену им в мою жизнь пришли алкоголь и секс. Неизменными оставались только драки. Впервые я переспал с девушкой на какой-то очередной гулянке. Мы сидели в заброшенном гараже, пили водку и пиво, обсуждали какую-то новую компьютерную игру, а потом Серёга внезапно привёл девчонок. Вот, знаете, есть такие девчонки, которые стремятся выглядеть старше своих лет, красят брови чёрным карандашом и глушат алкашку как не в себя, лишь бы казаться крутыми? Малолетние шлюхи, одним словом. Я позволил одной из них усесться мне на колени, позволил ей зарываться в мои волосы и слушал её, на удивление, нежное мурлыканье. Её звали Ксюша. Она была похожа на кошку. Липла ко мне, тёрлась об меня костлявой задницей, а я смотрел на неё и пытался сравнивать её и Машку. С каждым новым глотком алкоголя, мой пьяный мозг находил всё больше схожестей. Я сам начал зарываться в мягкие тёмные волосы и оставлять горячие поцелуи на тонкой шее. Я позволял себе многое, я кромсал девчонку на части и знал, что она была не против. Я целовал её так, словно хотел, чтобы она задохнулась и лишь когда я отстранился, а взгляд упал на обнажённое тело, меня как обухом по голове ударило. Это была первая чертовски правильная мысль, которая пришла в мою дебильную голову за все шестнадцать лет: аморально представлять её. У меня просто нет на это права. Секс был хорош, Ксюша тоже, мы стали уединяться чаще, и, я бы с удовольствием продолжал встречаться с ней на регулярной основе. Однако, в один из удивительно солнечных дней, я встретил на улице рябкину. Забавно, она совсем не изменилась. Шла, сунув руки в карманы, всё такая же напряжённая и серьёзная. Не знаю, что мной двигало на тот момент, но я её окликнул. Она застыла, как вкопанная, даже не обернулась. Я заметил, что она стала чуточку выше.
- Эй, Маша, не вежливо старых друзей игнорировать! - Почему-то мои слова прозвучали очень грубо. Маша обернулась, я увидел её лицо. Знакомые трещинки и болячки на губах, ровный нос и большие глаза, в которых я по-прежнему читал безразличие к моей персоне.
- Мы не друзья, - у неё был всё такой же пустой голос. Должно быть, она всё ещё злилась из-за собаки. Она будет злиться всю жизнь. Мне стоило уйти, отпустить Машу рябкину и больше никогда не появляться в её жизни, но эгоист внутри меня так не вовремя взбунтовался.
- Как это, не друзья? - Я сделал два шага вперёд, а она-два шага назад.
- Ты что, тупой? - Ого. Это что-то новенькое. Мой внутренний эгоист ликовал, продолжая наступать. Я вжал её в каменную стену ближайшего дома и взял её за тонкие плечи. Я получал ни с чем не сравнимое удовольствие, просто стоя рядом с ней и слушая её прерывистое дыхание. Разве такое возможно? Возможно, если ты влюблён. Я до чёртиков любил эту девчонку, я хотел как можно чаще касаться её, я стоял бы так вечность в немом молчании, я бы смотрел ей в глаза, я бы отдал ради этого всё. Но Маша дрожала. Я вспомнил дурацкую собаку, которая смотрела на меня так же, как Рябкина смотрит сейчас. Наверное, стоило извиниться. Я уткнулся девчонке в шею. Она пахла чем-то свежим, наверное, так пахнут все адекватные люди. Этот запах был мне не знаком, поскольку и я и моя жизнь давно пропахли чужими духами, алкоголем и сигаретным дымом. Иногда от меня почему-то несло костром и пылью. Это был, наверное, самый приятный вариант.
- Маша, - хрипло прошептал я ей в шею, стараясь говорить как можно более нежно, - Маша, прости. Я бы выдавил из себя что-то ещё, но я был так очарован ею. Как же звали собаку? Я лихорадочно перебирал клички у себя в голове. "Пирожок, Дружок, Лизунья? "
- Отойди, - Маша говорила так тихо, я едва её услышал. Ты боишься? - Мой голос дрогнул, я почему-то вспомнил, как засыпал смертельный яд в пасть собаки.
"Лизунья, Корица, Бублик"
- Маша, я извиняюсь за Лазанью. Прости меня, слышишь? Я извинялся, а она дрожала и плакала.
Я помню момент из мультика. Питер Пэн прилетает под окно к повзрослевшей Венди Дарлинг, а она улыбается, несмотря на то, что у неё давно есть семья, новая жизнь и даже дети. А моя Дарлинг с силой захлопнула окно, давая мне понять, что я жалкий. Я ничего не добился, я грубый, я жестокий, я, в конце концов, загубил живое существо и мне это понравилось. Мне было противно думать цитатами и внезапно романтизировать этот момент. У Маши была паничка, ещё немного и она бы упала на землю и свернулась в клубок. Такое романтизировать нельзя. Я в последний раз позволил моему внутреннему эгоисту вырваться наружу и обнял её, тут же отстранившись.
- Ты боишься меня настолько сильно, что готова упасть в обморок, - я хотел уйти, однако думал ещё о том, что если я больше никогда не увижу Машу рябкину, то стоило бы добавить ещё немного. Ещё пару слов.
- Знаешь, Маш, а ведь я тебя люблю. Люблю с класса, наверное, седьмого. Наверное, если бы я был девчонкой, я бы разревелся. Я не смог донести до неё своих чувств, мои слова ушли в пустоту. Но я просто не умел реветь. Я был Колей Карповым, чудовищем, которое бьёт слабых и травит собак, грязным эгоистом, не благодарным сыном, а ещё я был слабаком. Трусливым гандоном, который просто не захотел ни в чём разбираться. - Иди домой, Маша, - Я сказал эти слова как-то сухо, небрежно, а потом просто развернулся и ушёл. Эгоист внутри меня сопротивлялся, я его заткнул, сжав руки в кулаки и пошёл к Ксюше. А когда тем же вечером я брал эту девчонку на кровати её родителей, я думал о том, что было бы, если б я всё-таки родился человеком.