глава 18
* * *
Я так и не смогла уснуть той ночью. Меня лихорадило, руки тряслись, как я ни старалась успокоиться. Разговоры не помогали, сигареты и холодный душ – тоже. Виолетта заварила мне чай с мятой, до горечи насыщенный, и я смогла поспать пару часов, свернувшись клубком на ее постели.
Когда я проснулась, за окном по-прежнему было темно. На часах – 3:55. В полусне я наткнулась на руку Виолетты, которая обнимала меня, но я не сразу поняла, что это ее рука. С криком я выскочила из кровати, побежала к выходу и врезалась в закрытую дверь. Виолетта вскочила, разбуженная грохотом, зажгла свет и бросилась ко мне. Но я, завидев ее, забилась в угол, закрыла лицо руками и заплакала. Один звук ее тяжелых шагов и очертания фигуры привели меня в ужас. Мне казалось, что она сейчас убьет меня. Сердце замолотило в груди, кровь зашумела в ушах. Я хватала воздух ртом, пытаясь продышаться, но в нем словно совсем не было кислорода... Такой сильной панической атаки со мной еще никогда не случалось, она просто сожрала меня полностью, живьем.
Виолетта остановилась посреди комнаты, как вкопанная, со стоном повторяя мое имя.
– Это я, Лисса, все в порядке, я здесь, это я, – шептала она. – Я принесу тебе воды, дыши, это приступ.
Она вышла за дверь и вернулась через пару минут. Но за эти пару минут я успела запереть дверь на задвижку. Виолетта постучала, но я не открыла. Позвала меня по имени, но я только попросила ее уйти.
– Я оставлю воду здесь, за дверью, – сказала она, больше не пытаясь войти. – Попробуй дышать глубже, хорошо? Все будет хорошо. Я рядом. Была и буду.
Я сидела под дверью, слушала ее голос и так сильно плакала, что болело горло. Зажимала себе рукой рот, лишь бы не издать ни звука. Лишь бы Виолетта не поняла, как мне плохо, и не пыталась войти снова. Страх просто парализовал меня. Я настолько потеряла самоконтроль, что не могла встать на ноги. Мне казалось, что стены медленно сдвигаются, а шторы шевелятся сами собой.
В голову лезли панические мысли, что Виолетта стоит за дверью и думает, как бы войти. Или у нее есть запасной ключ, и она в любую минуту может им воспользоваться. Я вспомнила, что повязка на ее руке была красной, когда она вернулась в машину, а значит, она еще сильнее Андрея.А значит, тоже опасна, думала я. Эти мысли распиливали мое сознание на кусочки. Казалось, что еще чуть-чуть, и я сойду с ума. А может быть уже сошла! Ведь я считаю угрозой того единственного человека, который спас меня.
Виолетта дралась за меня – а я записала ее в монстры. Она отдала мне комнату, кровать, свое время, свое личное пространство, свое внимание – а я позволила себе думать, что она такая же, как и Андрей. Виолетта носила меня на руках на балкон, лишь бы я глотнула свежего воздуха, – а я заперла дверь на ключ прямо перед ее носом.
Паника начала утихать, а мой стыд перед Виолеттой становился все больше и больше с каждой минутой. Рос, как волдырь, и в итоге лопнул.
Я показалась себе до того отвратительной, что на следующее утро не смогла смотреть в зеркало. Я презирала себя. За все сразу. За свой страх, за свои психические расстройства, за то, что пользовалась добротой Виолетты, но при этом в глубине души считала его животным. За то, что девушка, которая вчера дверь снесла с петель ради меня, я тоже записала в список врагов. Выперла ее из своей комнаты и так и не впустила.
Ночь была кошмаром, а утро стало и того хуже. Не в силах прогнать презрение к самой себе, я собрала в чемодан вещи и, беззвучно утирая слезы, постелила чистое белье на кровать. Пора было перестать пользоваться ее постелью. И ее добротой.
Еще я позвонила Вике и попросила приютить меня, пока я не найду себе жилье. Та согласилась и ничего не стала спрашивать, но я знала, что по приездe меня ждет шквал вопросов, на которые мне придется как-то ответить.
Собравшись с силами, я открыла задвижку на двери и медленно вышла. В гостиной было пусто и на кухне тоже. Виолетту я увидела на балконе. Она курила, опершись о перила. Я остановилась, любуясь ею, и в глазах снова начало двоиться от непролитых слез.
Что со мной не так? Почему все, с кем я живу под одной крышей, начинают однажды ненавидеть меня? Отец, Андрей, а теперь и Виолетта. В том, что Виолетта ненавидит тоже, я не сомневалась. Если бы меня за дверь выставил тот, ради кого я проливала кровь, что бы я чувствовала? Ничего хорошего.
Виолетта почувствовала мой взгляд и оглянулась. Бросила сигарету, распахнула дверь на балкон и вошла внутрь. Ее брови сошлись на переносице, когда она увидела, что я полностью одета и держу чемодан.
– Куда ты? – спросила она, даже не пытаясь подойти ко мне.
– Думаю, я должна уйти. Я позвонила Вике, она приютит меня, пока я не подыщу себе жилье.
– Почему? – выдохнула она. – Почему ты уходишь?
Я медленно опустилась на стул, сложила руки на коленях, совершенно не понимая, куда еще их деть. Виолетта ждала от меня ответа, а я все молчала.
– Мелисса, – позвала она, медленно подошла и опустилась передо мной на корточки. – Лисса, поговори со мной.
– Я не должна пользоваться твоей добротой, – сказала я, наконец подобрав нужные слова. – Я хочу уйти до того, как ты возненавидишь меня за все, что я делаю. Андрей тоже возненавидел меня за мой страх. За то, что я всегда боялась его. А теперь вот все повторяется с тобой. Я не хочу, чтобы ты...
– Остановись, – сказала она. – Давай я сделаю тебе кофе, и ты побудешь немного здесь, пока я соберу воедино свои мысли. Ладно?
– Ладно, – сдалась я.
– Давай посидим на балконе. Дай мне минуту.
Она принялась готовить кофе, пока я, подхватив табурет, побрела на балкон. День близился к полудню. Солнца не было, но и дождя – тоже. В молочной дымке на горизонте плескались деревья. Ветер стих, и можно было расслышать, как звенит колокол в какой-то далекой церкви.
Виолетта появилась на балконе и дала мне чашку. Ее рука немного дрожала. Она зажгла сигарету, глубоко затянулась и пристально посмотрела на меня.
– Послушай, – сказала она. – Ты вообще не должна обо мне думать, окей? О том, что я чувствую, чего достойна или не достойна и так далее – это все дело десятое. Все, о чем ты сейчас должна думать, – это ты сама.
Она помолчала, отвела прядь волос от моего лица и продолжила:
– Я в порядке. Я не плачу от обиды, не считаю тебя неблагодарной, не дуюсь как малое дитя, и закрытая дверь меня вообще не парит. Все, что меня парит, – это твое состояние. И если замок на двери как-то поможет тебе удержать душевное равновесие, то значит я голосую за закрытую дверь обеими руками. Я представляю, что у тебя творится в душе после нападения, и то, что ты вообще в состоянии говорить после вчерашнего, – это уже нечто. И я так горжусь тобой, как никем никогда не гордилась. Горжусь, люблю тебя, восхищаюсь тобой и никуда тебя не отпущу. Нет, отпущу конечно, если ты категорически не захочешь оставаться, но сердце у меня будет обливаться кровью.
Я отвернулась и закрыла лицо руками. На словах «люблю тебя» меня затрясло от эмоций, и они были слишком сильными для небольшого прощального разговора.
Виолетта села ближе, коснулась моей спины и принялась поглаживать меня, как ребенка, который упал и разбил колени.
– Ты не считаешь меня неблагодарной тварью? – спросила я.
– Я считаю тварями совсем других людей, Мелисс. И меня совсем не беспокоит твой страх передо мной, потому что это не проблема, это следствие. И он пройдет сам, как только исчезнет проблема.
– Он может навсегда остаться со мной, Виолетт. Я не уверена, что смогу быть нормальной, получать удовольствие от жизни, близости, отношений. И это еще одна причина, по которой мне хочется исчезнуть из твоей жизни. Чтобы ты не тратила свое время на... поломанного человека.
– Поломанного человека, – повторила она с улыбкой и притянула меня к себе. – А если я хочу тратить свое время на этого поломанного человека? Хочу склеивать его по кусочкам, соединять вместе осколки, а потом смотреть на него и наслаждаться тем, что он снова целый?
– Так бывает? – спросила я. – В разрушенных вещах нет ничего прекрасного.
– Нет, есть. Ты слышала про кинцуги? Это японское искусство склеивать золотом битую посуду. Лак смешивают с порошком драгоценного металла и заливают трещины. Такая посуда в Японии ценится даже выше, чем целая, потому что кинцуги делает ее уникальной и ни на что не похожей. Так же и с людьми, я считаю. Травмы не уродуют, а делают уникальными. Они рассказывают историю и напоминают не о трагедии, а о том, что человек выжил.
Виолетта достала еще одну сигарету – видимо слишком сильно нервничала. Какое-то время молчала, обдумывая что-то. Словно какая-то мысль не давала ей покоя, кружилась в голове и сводила с ума.
– Можно предложить тебе кое-что? – наконец сказала она. – Возможно, сейчас это не самое уместное предложение, но... – она задумалась, пытаясь подобрать нужные слова, – но оно может дать тебе опору и уверенность, что ты не одна.
– И что же это? – притихла я.
– Ты бы хотела быть моей девушкой?
Люди часто привязываются к странным вещам. Иногда диву даешься, глядя на старика, который все возится со своим «Шевроле» семидесятого года; или на ребенка, который всюду таскает за собой облезшего плюшевого медведя. И Виолетта тоже внезапно пополнила ряды чудаков, когда предложила отношения женщине, запирающей себя на ночь на ключ.
До сегодняшнего дня я была уверена, что люди никогда не предлагают отношения тем, с кем еще не спали. Как не покупают матрас, на котором никогда не лежали. Как не берут бочку вина, не попробовав бокал. Поэтому предложение ввергло меня в замешательство.
– Зачем тебе это? – спросила я, совершенно растерявшись.
– Если мы как-то обозначим наши отношения, то твои проблемы станут нашими общими, а это позволит тебе по-другому относиться к ним. Я знаю, что проблемы становятся не такими страшными, когда есть кто-то, кто хотел бы их с тобой разделить.
– Ты не будешь счастлива со мной. Я даже дать тебе толком ничего не смогу.
Она стояла рядом, облокотившись на перила. Выглядела очень уставшей, словно тоже глаз ночью не сомкнула. Рубашка на груди слегка разошлась, открывая мне узоры на ее коже и молнии в яремной ямке.
– Ты о сексе? – спросила она.
– О нем тоже.
– Что, если он уже был? – сказала она со спокойной улыбкой. – В моей голове. В твоей голове. В этой химии, что бушует между нами. В твоих прикосновениях и поцелуях, о которых я думаю снова и снова. Ты права, ты не дашь мне много, потому что уже дала больше, чем я могла просить. Ты очертишь свое личное пространство, которое я не буду пересекать. Я не против запертой двери, если твой сон будет крепче. Тебе не придется волноваться о бывшем или о том, что он может сделать. Я решу все твои проблемы, включая эту. Ты можешь рассчитывать на меня в любой момент.
– Это... Это слишком щедро, – сказала я, тронутая до глубины души.
– На самом деле это минимум, который должен быть в любых отношениях, – ответила она, и я поразилась мысли, что, возможно, она права.
– Ну а взамен что ты хочешь? – поинтересовалась я.
– Чтобы ты не думала о себе, как о человеке, не заслуживающем любви. А панические атаки и запертую дверь не воспринимала как повод презирать себя. Вот и все, что мне нужно.
Я медленно встала с табуретки, взяла сигарету у нее из пальцев и нервно затянулась. У меня кружилась голова от всего сказанного. Даже вино никогда не делало мои ноги такими слабыми.
– Почему? – спросила я и в одно это слово вложила все свое удивление.
– Почему, что? – улыбнулась она, ласково касаясь моего подбородка. – Почему я хочу быть с тобой и меня не парят любые сложности?
– Да.
– Наверно потому, что втрескалась в тебя, как девчонка, – сказала она. – Не знаю, насколько такой ответ тебя устроит, но, боюсь, это единственный, который более-менее все объясняет.
Я смотрела на нее во все глаза и пыталась запомнить этот момент в деталях: я и она стоим на балконе ее дома, так близко, что соприкасаются кончики нашей обуви. Я просто тону в ее близости и аромате духов. Ее рука гуляет по моему предплечью – вниз и вверх. Ее ясные, темно-зелёные глаза блуждают по моему лицу, но чаще всего задерживаются на губах. Она только что вывернула передо мной душу наизнанку – и теперь ждет моего решения. Мне кажется, что если я скажу «нет», то она и вида не подаст, но я точно раню ее в самое сердце.
Этот момент был настолько прекрасен, что хотелось запечатлеть его на камеру или нарисовать красками. Мне казалось, что лучшего в моей жизни уже просто не случится.
– Знаешь, это все так возвышенно, – улыбнулась я. – И что, ты совсем не будешь рассчитывать на секс со мной, Виолетта Малышенко?
– Нет, у нас будут чисто платонические отношения, как у восьмиклассников, – сказала она полусерьезно-полушутя.
– Думаешь, восьмиклассники еще не занимаются непристойностями?
– Не разрушай мою веру в этот мир.
– Ладно, не буду, – сказала я. – Когда мне нужно дать тебе ответ?
– Никакой спешки, думай столько, сколько нужно, – ответила она. – Если это случится хотя бы до моего семидесятилетия, то прекрасно. Боюсь, после я буду уже не так привлекательна, чтобы вовлечь тебя в эту авантюру.
Я смеялась во весь голос. И поверить не могла, что этот день, начавшийся так печально и невыносимо, может развернуть курс на сто восемьдесят градусов и из полнейшего хаоса и мрака вдруг вынырнуть в тихие лазурные воды.
* * *
В тот день, когда Андрей предложил мне встречаться, он сводил меня в ресторан, затем привез к себе и скрепил начало наших отношений спонтанным совокуплением на полу гостиной. Мне показалось, что все случилось слишком грубо и неожиданно, было скорее больно, чем приятно, но тогда я списала все на свою неопытность в общении с настолько темпераментными мужчинами. Потом Андрей показал мне ванную комнату и оставил «освежиться». Я встала под душ и неожиданно для себя самой расплакалась. Мне казалось, что со мной что-то не так. Мое тело словно не было приспособлено к интимным отношениям. В промежности было сухо, грудь была слишком чувствительной и болезненной на ощупь, на коже – в тех местах, где Андрей сжимал ее, – остались красные следы. Я водила мылом по коже и мечтала вместе с потом избавиться от сомнений. Решила, что мне просто нужно больше практики и опыта.
Моя семья была в восторге, когда узнала, что мы начали встречаться. И мне не хотелось их разочаровать. Я был полна решимости стать полноценной женщиной, такой, как в кино: уверенной в себе, раскрепощенной, получающей удовольствие всякий раз, когда партнер сует ей руки в трусы.
Но все шло вопреки моим планам: мне не нравился грубый секс, страсть пугала, а спонтанность и жесткость никогда не вызывали ничего, кроме желания разреветься. У меня не получалось быть горячей сексуальной партнершей, и я без конца винила себя в этом.
Не знаю, как так вышло, но я вдруг обмолвилась об этом, когда мы с Виолеттой вышли вечером прогуляться. Сумерки цвета пепла уже осыпались на землю, были тихо и почти не холодно. Феникс-парк был безумно красив даже в это время года. Виолетта обнимала меня за плечи, я поила ее кофе из своего стакана. После всего, что случилось вчера в доме отца, эта прогулка ощущалась как полет на крыльях в облаках. Меня переполняло доверие и желание выговориться.
– Не уверена, что со мной все в порядке. Я никогда не получала удовольствие от близости. Все, что он делал со мной, вызывало только желание поскорее закончить.
– Почему ты решила, что проблема в тебе, а не в нем? – спросила Виолетта, затягивая шарф на моей шее и поправляя шапку.
– Ну он-то получал удовольствие, – возразила я.
– О да, – закатила глаза Виолетта. – Только вот секс – это не столовая с самообслуживанием, где каждый сам беспокоится о том, как и чем себя насытить. В идеале это ресторан, где ты получаешь полный сервис, и если еда не вызывает аппетита, то проблема как раз не в тебе, а в умениях шеф-повара.
Я рассмеялась, чувствуя, что густо краснею.
– Думаю, он просто не водил тебя в ресторан, – заметила Виолетта, отпивая кофе и многозначительно подмигнув.
– Ви, если между нами когда-нибудь что-нибудь случится и ты посчитаешь меня... холодной, то скажи мне об этом, хорошо? – попросила я, чувствуя, как от волнения потеют ладони. – Я сама этого не пойму, но хотя бы буду осознавать свою проблему.
– Какую проблему? – улыбнулась она, останавливаясь посреди парковой дорожки.
– Холодности, – шепнула я.
– Хм, – она положила ладонь на мою щеку. – Не сказала бы, что ты холодная. Ты очень даже теплая.
– Ты поняла, что я имею в виду, – проворчала я.
Виолетта положила вторую ладонь на мою щеку и прошептала:
– С этой стороны тоже теплая. Очень.
Я рассмеялась, закатывая глаза. Виолетта смотрела на меня пристально, блуждая взглядом по моему лицу.
– Мне интересно, твой нос – какой он, – продолжила она свою игру. – Теплый или как льдинка?
– Льдинка, – буркнула я.