Глава 1
Рафаэль
Какого черта здесь делает Доминик Капелли? Он не просто в моем элитном ночном клубе. Он - здесь, этажом ниже. В моем секс- клубе. В моем гей-секс-клубе.
Это меня беспокоит.
Это меня завораживает.
Я не могу отвести от него взгляд.
Я не единственный, кто на него пялится – он, черт возьми, горяч как адское пламя, -но я единственный, кто знает, каким он, мать его, гомофобом был всю свою жизнь.
Надо бы за ним приглядеть, это очевидно.
Никс бросает на меня многозначительные взгляды. Она прекрасно справляется с нижним баром в одиночку и явно хочет понять, почему я здесь, мешаюсь у нее под ногами и порчу ей настроение и рабочую атмосферу. При своем росте в 5 футов 10 дюймов**, с подтянутым телом и аппетитными формами, она выглядит просто шикарно с высокими розовыми хвостами в своем элегантном кожаном наряде доминатрикс.
** 178 см. – прим. переводчика
Она предпочитает работать одна, но пусть, блядь, потерпит. В конце концов, это мой бар. Да и к тому же, мои «Маргариты» вкуснее.
Однажды она спросила у меня, в чем секрет. Я ответил честно, что главный секрет - это пробка в моей заднице, ведь легкое давление на простату очень стимулирует творческие способности.
С тех пор прошло три года назад, и мы до сих пор соревнуемся, чей коктейль лучше. Она моя любимица.
- Ты явно за кем-то наблюдаешь, — замечает она, подкрадываясь, чтобы подсмотреть, что я добавляю в «Маргариту».
Слишком поздно. Она уже пропустила секретный ингредиент.
Хотя, какой уж там секрет. У нее что, интернета нет? Хреновый из нее бармен.
- Ты же знаешь, что я обожаю шибари. — отвечаю я, пока она внимательно следит за тем, сколько сока лайма я выжимаю, — Да и вообще, я всегда за кем-то наблюдаю.
Она фыркает.
- И правда, как я могла забыть.
Наблюдение - одно из многих удовольствий, которые дарит мне «Лаш». Здесь приветствуется любой кинк, любое влечение, любая фантазия. Вуайеризм * для меня — это половина веселья.
* Может кто-то забыл, напомню: вуайеризм – кинк на подсматривание (достижение возбуждения при наблюдении за обнаженными и раздевающимися людьми или людьми, которые занимаются сексом) – прим. переводчика.
Хотя, если честно, я вполне способен на многозадачность. Так что я слежу, ну хорошо – наполовину слежу, за великолепной игрой, происходящей на сцене. А там сегодня – настоящее искусство. Кэндзи мастерски владеет японской техникой эротического связывания.
Его партнер подвешен на стальной раме. Веревки изящно обвивают его тело, охватывая конечности и торс. Само плетение - это произведение искусства, но оно еще и подчеркивает самые соблазнительные части тела. Веревки красиво обрамляют ягодицы, а возбужденный член гордо возвышается между узлов.
«Лаш» славится своими шоу. Ночной клуб наверху — это сочетание чувственности и классики. Атмосфера там словно платье от кутюр, скрывающее под собой пульсирующую страсть. Я обожаю перемещаться между этими двумя мирами – между роскошной игривостью наверху и откровенной, необузданной сексуальностью, которая царит здесь, внизу, где эротические представления задают ритм ночи.
Здесь, как и наверху, диваны, кресла и столики образуют десятки уютных уголков, которые плавно перетекают друг в друга. В своих уголках посетители клуба наслаждаются шоу или предаются собственным удовольствиям.
Хотя «Лаш» предлагает несколько приватных игровых комнат, многие предпочитают открытую зону зала. Кто-то уже трахается. Две женщины играют с игрушками. Другие просто касаются, целуются, мастурбируют.
И тут вдруг среди этого всего…бац… Доминик.
Он сидит на диване в одиночестве в уединенной нише на краю зала. Его полупрозрачная черная рубашка - не такой откровенный вызов, как одежда большинства присутствующих здесь, но всё же позволяет мельком увидеть дразнящий силуэт его сильного тела. Темные, коротко стриженные волосы выглядят небрежно, будто он даже не пытался их уложить – и в этом их безупречность. Он бы прекрасно вписался в атмосферу клуба, и даже нашел бы себе компанию. Если бы не выражение его лица, говорящее: «Отъебитесь».
Его джин-тоник почти нетронут.
Я заканчиваю с «Маргаритой» и отдаю ее Никс, больше не в настроении играть в бармена. Доминик даже не смотрит в мою сторону. Я почти уверен, что он намеренно меня игнорирует. В конце концов, у него нет ни единой причины быть здесь, кроме меня.
Я направляюсь туда, где он сидит. Свет в клубе приглушен, освещение в основном состоит из оттенков красного и золотого. Ярче всего освещена сцена и несколько отдельных зон для посетителей, но Доминик устроился в одном из самых темных углов.
Я проскальзываю на красный кожаный диван рядом с ним. Его голова медленно поворачивается в мою сторону. Рассеянный золотой свет мягко касается одной половины его лица, подчеркивает натянутые сухожилия на шее, исчезающие за воротником рубашки.
Он выглядит точно таким же красивым и беспощадным, как в ту ночь, когда я застрелил его отца.
- Рафаэль, — говорит он.
- Доминик.
Когда-то он не был моим врагом. Много лет назад, когда мы оба жили в аду, наши пути едва пересекались. Доминика в основном содержали отдельно от остальных.
А потом, долгое время, нас и вовсе ничего не связывало, потому что настоящая вражда была не между нами. Кровь пролилась между его отцом и моим другом Данте.
И хотя назвать Данте другом – вопрос спорный, наши отношения слишком сложные, чтобы навешивать на них ярлыки, но мы помогаем друг другу в делах. Например, в мести.
Данте более чем заслуживал свое возмездие, потому что он тоже прошел через ад. И его туда отправил отец Доминика.
Годами Данте методично мстил Лоренцо Капелли. Он разрушал его бизнес, убивал его головорезов. Но все вышло на новый уровень, когда Капелли похитил…кого? Секс-игрушку Данте? Парня? Пусть, черт возьми, сами разбираются. В любом случае, это означало, что пришло время действовать быстро и решительно. И хотя последнюю пулю в голову Лоренцо Капелли всадил Данте, первая и смертельная – в грудь – была моей.
Так что, да. Я пристально слежу за руками Доминика. С оружием бы его сюда не пропустили, но нож он вполне мог пронести.
Его темные глаза медленно скользят вниз, с моего лица на туловище. Сегодня на мне красно-черный корсетный жилет на голое тело, плотно облегающий торс. Я затянул его потуже, чтобы подчеркнуть талию, выделить грудь и плечи. Я не зря столько работал над своим телом – и уж точно не собираюсь его скрывать. Я чертовски тщеславен и самолюбив, и наслаждаюсь этим.
Он закатывает глаза и прикрывает их веками.
- Какой же ты всё-таки блядский гей.
- Это гей-секс-клуб, Доминик. Тут ВСЕ геи.
Я жду, что он огрызнется в ответ, как-то дистанцируется от сказанного, но вместо этого он сжимает челюсти. Полные, капризно поджатые губы сжимаются в линию.
Интересно.
Может, я - не единственная причина, по которой он здесь. Он не первый мужчина, пытающийся прикрыть свою сексуальность слоем грязи. А до смерти его отца у Доминика и вовсе была веская причина делать именно так.
Я перевожу взгляд на его бокал, стоящий на столе. Его пальцы лениво обхватывают стекло.
- Ты почти не притронулся к своему напитку. Не понравился?
Не дожидаясь ответа, я выдергиваю бокал из его руки...Его брови хмурятся, делая лицо еще жестче, еще прекраснее.
Делаю глоток джин-тоника, затем ставлю бокал обратно.
- На вкус – вполне нормально, - кладу ладонь ему на бедро. - Хочешь чего-нибудь еще?
Доминик резко втягивает воздух. Под моей рукой его мускулы напрягаются и превращаются в сталь. Я начинаю медленно скользить ладонью вверх по бедру.
- Не смей, — предупреждает он сквозь стиснутые зубы.
Его темные глаза впиваются в мои. А я не могу сдержать улыбку и продолжаю. Когда мои пальцы слегка задевают его яйца, я чувствую, какие они набухшие и напряженные.
Он хватает меня за запястье. Рука сдавливает меня сильно и болезненно, и из меня вырывается тихий, довольный звук.
Свободной рукой я пробегаюсь пальцами по его груди и прихватываю сосок, едва заметный под полупрозрачной рубашкой. Его верхняя губа приподнимается, обнажая зубы. Боже, он просто секси.
Я отстраняюсь, потому что не хочу, чтобы он первый отпихнул меня и ушел. Мне слишком нравится эта игра.
Снова беру его бокал и делаю еще один глоток. Он наблюдает за мной пристально, с явной враждебностью.
А я хочу снова коснуться его яиц и его члена. Хочу дотронуться до себя тоже. Я был твердым с той секунды, как заметил его. Хотя, честно говоря, я почти всегда в таком состоянии, так что это совсем не показатель, но.. всё же. Я этого хочу.
- Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.
Доминик забирает у меня бокал, старательно избегая прикосновения к моим пальцам. Его другая рука сжата в кулак на бедре. Он отставляет бокал подальше, словно говоря «я не собираюсь это пить, но и тебе не дам».
Я прищуриваюсь. Ничто не заводит меня так, как отказ.
- Я думаю о том, чтобы убить тебя, — спокойно говорит он.
Совсем не удивил. Я ждал, что рано или поздно он придет за мной. Целых два месяца я был уверен, что он появится с намерением отомстить, но, видимо, он был слишком занят делами, унаследовав всю империю отца. Хотя вот что интересно: он пришел за мной, а не за Данте, чей выстрел оказался последним.
- Здесь тебе нелегко будет это провернуть.
- Я не говорил, что пришел, чтобы сделать это. Я сказал, что пришел, чтобы подумать об этом. Я представлял это себе весь вечер. Как бы я это сделал. Как бы ты при этом выглядел.
- О, ну же, расскажи.
- Еще рано. Сначала нужно проработать все детали. Но приятно видеть, что красный тебе к лицу.
Я улыбаюсь. Он гораздо забавнее, чем я ожидал.
- Не улыбайся. К концу будешь умолять.
- О, я очень на это надеюсь. Я совершенно не против умолять, но только если награда за это будет достойной.
Он хмурится, недовольный тем, как я повернул разговор, а я тут же меняю тему снова.
- Ты унаследовал кучу бабок благодаря мне.
Не только мне. Это была месть Данте, а не моя, но я опускаю эту деталь. Как, впрочем, и он
- Я знаю.
- И твой отец был полным мудаком.
- Я знаю.
- Так в чем же смысл?
Он пожимает плечами.
- Мне нужно поддерживать видимость.
- Папочка на тебя больше не смотрит.
Мои слова замораживают его, он застывает как статуя, а я пользуюсь моментом, чтобы наклониться ближе и снова скользнуть рукой между его ног.
- А раз он не видит - перестань думать о том, как это выглядит.
Я едва успеваю коснуться твердого бугра на его брюках, как его рука сжимает мне горло. Ярость пылает на его лице, его пальцы почти перекрывают мне воздух, давят с такой силой, что мне кажется, он раздавит трахею. Мои ресницы дрожат. И мой член пульсирует в предвкушении.
Я продолжаю гладить его напряженную, толстую длину через ткань брюк. Выражение лица Доминика не меняется – на нем только злость. Рука сжимает мое горло с той же беспощадной силой. И все же, когда я двигаюсь, чтобы оседлать его, не останавливает меня. Его свободная рука не отталкивает меня, и он позволяет мне сесть сверху.
Мои колени упираются в кожаный диван по обе стороны от него. Я хочу прижаться к нему, потереться своим членом о его, но пока это невозможно. Поэтому я изучаю его пальцами. Господи, он огромный. Он мог бы разорвать меня этой штукой, если бы захотел. Всё плывет перед глазами, мне нужен воздух, но он не собирается мне его давать. Если я хочу трогать его – я должен за это заплатить.
Его живот напряжен, ноздри раздуваются. Он злится, что хочет меня. И еще больше злится, потому что я это знаю. Он не может притворяться, что его не заводит моя рука, сжимающая выдающую его желания эрекцию.
Краем глаза я замечаю, как нервничает Большой Джон, мой охранник-вышибала. Он разрывается между верностью моему правилу «никогда не вмешиваться без моего сигнала» и желанием оторвать руку Доминика от моего горла.
Ненавижу уступать, но мне приходится. Доминик доказал свои намерения. Он не блефовал, говоря о том, что может убить меня.
Я убираю руку с его члена. Он резко скидывает меня с колен, продолжая сжимать горло, и лишь когда я глухо падаю на диван рядом с ним – отпускает меня. Я жадно втягиваю воздух, захлебываюсь кашлем – но, черт возьми, стояк никуда не делся.
Доминик встает с дивана, берет джин-тоник, залпом осушает бокал и ставит его обратно на стол. Его член заметно выпирает, натягивая переднюю часть черных брюк.
Я снова могу дышать, так что просто откидываю голову на спинку дивана, пока его темные глаза блуждают по мне, переполненные жаждой насилия. Он определенно хочет причинить мне боль.
Я улыбаюсь.
Он хмурится, резко разворачивается и уходит.
А я получаю идеальный вид на его потрясающую жопу.