Subman2

Я забралась на стул и смотрела через решетку на разбушевавшуюся стихию.

Шторм набирал обороты, и брызги воды вылетали из-за дамбы, рассыпались в воздухе вспенившимися снопами воды, черные тучи низко нависли над морем и, казалось, сливались с ним всклокоченными, пронизанными венами молний облаками.

Примерно то же самое происходило внутри меня, словно ураган, разбушевавшийся снаружи, отражал мой внутренний апокалипсис.

У меня до сих пор дрожали руки, и я почти двое суток не спала — перед глазами стояло лицо несчастного мальчика, который был виновен лишь в том, что решился спасти меня… Я убила человека. Думала ли я об этом?

Думала… только Чон превратил его в подобие этого самого человека, и то, что я сделала, было гуманно. Но я раз за разом слышала этот чавкающий звук входящего в плоть лезвия и расширенные застывшие глаза мальчика.

Нет, Чонгук, это не я убила его… это ты убил его, это твоя жажда мести, это взращенное в тебе жуткое чудовище убило его.

Твоя ревность и больная страсть. Ты можешь сколько угодно отрицать ее, но я знаю, что ты чувствуешь. Только не знаю, хочу ли я ее… я была бы счастлива, если бы всее случилось иначе. Но да. Сходи с ума. Страдай. Только других в наш ад не вмешивай.

Сейчас я ненавидела свою мать еще сильнее, чем всегда. Я ненавидела ее так люто, что могла бы убить собственноручно. То, что она сделала с ним, было чудовищно по своему масштабу, то, во что она его превратила и что вырастила внутри мальчика, который был всего лишь ребенком…

Я часто задавала себе вопрос, откуда он? Откуда мать привезла этого ребенка. Она держала все в строжайшей тайне. Нигде не было сказано о происхождении Чонгука и о его родителях. Но ведь они были… и, может, они все еще живы.

Это не просто преступление, это сродни тем ужасам, которые творили нацисты. Я смотрела на Чонгука, на чудовище, в которое он превратился, и содрогалась от ужаса и жалости. Я даже представить себе не могла, что происходит внутри него. Там ведь нет души больше, нет сердца, там тьма, жуткая, липкая чернота без единого просвета.

Жестокость, не знающая границ и жалости, он страшнее и кровожаднее своих палачей, но все же ему не сравниться с Манобан (я уже давно не называла ее матерью), потому что он не желал себе такого, потому что у него не было выбора изначально.

А она выбрала выращивать смерть и создавать таких, как он. Мне жутко, что во мне течет кровь такого монстра. Может, это и правильно, что у меня никогда не будет детей. Говорят, гены передаются через поколение или два. Таких, как Манобан, надо стерилизовать.

Взгляд застыл на дергающейся панели дамбы. Сколько ей лет? Что это вообще за остров такой, и у какого дьявола Чон его выкупил?

Это место снаружи мертвое и похоже на склеп. Мне кажется, здесь совершенно нет жизни и не было очень много лет. Наверное, какой-то военный объект или убежище маньяка-психопата. Волны становились все злее и выше, они обрушивались изо всех сил на дамбу…

Мощные, страшные, как сама судьба, дождь вместе с песком бился в окно и почти скрывал от меня обзор побережья. Но я все равно не могла оторвать взгляд от этого сумасшествия, пока вдруг мои глаза не расширились от ужаса: одна из волн пробила дыру в дамбе, за ней ударила другая, вымывая камни, и вода хлынула по песку в мою сторону. Я хотела закричать.

Громко, оглушительно громко заорать и биться в камеры, но потом передумала. Я смотрела, как рушатся стены дамбы по бокам, как смешивается крошево с водой и мощный поток выливается на берег.

Наверняка, сейчас все снаружи. Никто не будет сидеть перед камерами в тот момент, когда берег заливает водой. Наверное, начали эвакуацию людей или что там положено начинать. За мной никто не приходил… а может быть, никто не знает?

Сейчас ночь, а вечером, я слышала, сверху доносилась музыка. Я уже заметила, что, если Хозяина не было на острове, его подчиненные устраивали здесь пиршество плоти.

И сейчас, когда рассвет едва наступил, они могли отсыпаться после вчерашнего. Вот почему здесь настолько тихо.

Сердце забилось быстрее. Оно забилось еще до того, как разум принял решение. Там, в пыточной, когда я упала на пол, содрогаясь в истерике, я нашла ключи.

Мальчик обронил их, а его палачу было не до этого, он наслаждался кровавой расправой. Я тогда взяла их, сунула за пазуху. Чон не заметил, он был перевозбужден, он, как дикое животное, втягивал запах крови, и ему было не до таких мелочей.

А сейчас, когда стихия готовилась поглотить все подвальные этажи этого проклятого замка, или что это за чудовищное сооружение, так похожее на средневековые тюрьмы. У меня есть шанс бежать.

Вода затопит здесь все, в том числе и камеры наблюдения… а может быть, и первые этажи. Если об этом не позаботились заранее. Они ведь могут решить, что я мертва. Если план замка внутри на этом ярусе точь-в-точь повторяет лабораторию моей матери и клинику, я выйду отсюда с закрытыми глазами.

Можно спрятаться в любом подсобном помещении, или найти убежище на острове и переждать, пока закончит бушевать стихия. А потом попытаться выбраться на судне, которое завозит на остров продовольствие. Я видела одно такое из своего окошка. Если все решат, что я утонула, меня не будут искать.

И тут же кольнуло прямо в мозгу — еще как будут. Он лично каждую развалину своими руками разгребать станет, чтобы убедиться. Но на это уйдет время.

Я решительно открыла клетку и осмотрелась по сторонам, потом обернулась назад и вздрогнула — вода начала затекать через щели в окошке. От одной мысли, что она может подняться выше моих колен, стало страшно. С того раза, как я едва не утонула, я смертельно боялась воды.

Несколько секунд я смотрела, как увлажняются стены и собирается лужа на полу. К черту. Это мой шанс, и либо я выберусь отсюда, либо сдохну. Что в принципе одно и то же. Какая разница, если Чонгука больше нет. Вместо него я вижу лишь зверя, потерявшего человеческий облик, и мне до него не достучаться… а еще страшно, скольких он убьет за это время.

Тяжело дыша, всмотрелась в пустой коридор. Снова обернулась на клетку, и глаза невольно расширились — вода стекала по стенам со скоростью света. Опустила взгляд и попятилась назад, лужи разбегались по кафельному полу. Развернулась, приподнимая подол платья, точно такого же, как у меня было когда-то.

Да, не важно, что я была в клетке, меня одевали каждый день в новый наряд, думаю мой палач любил смотреть на меня именно в такой одежде, он сам же ее и выбирал.

Если мне не изменяет память, то именно вот этот этаж повторяет подвальное помещение клиники. Значит, если повернуть налево, там будет дверь с лестницей на первый этаж, и я буду молить Бога, чтобы там не оказалось охраны.

Я не ошиблась, дверь оказалась именно там, где я думала, и за ней лестничный пролет. А на двери круглый диск, чтобы герметизировать нижний этаж. Я крутанула его изо всех сил. На какое-то время это сдержит воду, а я успею найти выход из этой ловушки.

Я уже хотела взбежать по лестнице, как вдруг услышала то, чего здесь быть совершенно не могло. Детский голос. Плач. Какой-то ребенок плакал внизу. Я тряхнула головой и прижала пальцы к вискам. Нееет, о Боже нет, только не сейчас. Не надо. Не сегодня. Приходи потом, маленькая… потом, пожалуйста. Я давила на виски, терла их, повторяя про себя:

"Тебя нет… ты мне кажешься. Ты умерла, моя девочка, нету тебя… нетуууу. Пожалуйста, не надо сегодня… я прошу тебя".

Но плач не смолкал. Он доносился с подвального этажа, только с другой стороны, где были подсобки охраны.

— Спаситеее…

Я посмотрела наверх и снова на дверь. Мне это кажется. Там не может быть ребенка. Ему нечего здесь делать.

— Папочкааа… я не могу выйти, дверь не открывается, папаааа.

Тяжело дыша, закрыла глаза, напрягаясь всем тело, пытаясь избавиться от наваждения, но потом не выдержала, повернула диск и толкнула дверь обратно.

Вода тут же хлынула на лестницу, ее набежало уже выше чем по щиколотку. Содрогнувшись от панического страха, я постаралась успокоиться и шагнуть обратно в коридор. Вверху замигали красные лампочки и сработала сирена.

Она заверещала неожиданно, заставив меня вскрикнуть. Теперь громкий вой заглушал голос ребенка. Я слышала только обрывки плача.

Хорошо… если я сошла с ума, значит, это моя могила, и я здесь умру, значит, моя девочка этого хочет и зовет меня.

Я пошла на звук, содрогаясь от холода, удерживая одной рукой мокрый подол платья, а другой придерживаясь за стену, чтоб не поскользнуться.

Свет периодически выключался, трещал и снова включался. Я дошла до еще одной двери.

Хотела дернуть ручку, но дверь оказалась закрытой, я подергала ее еще раз и шумно выдохнула, к стеклу прижались детские ладошки, а затем я увидела девочку. Она с ужасом смотрела на меня… такая красивая, с кудрявыми волосами.

Наверное, моя девочка сейчас была бы точно такой же, только чуть постарше. Я опустилась на корточки, чувствуя, как слезы текут по щекам, провела обеими руками по стеклу. Если я схожу с ума, почему мое безумие настолько реально.

— Спаситеее, — голос ребенка заставил тряхнуть головой и всмотреться в силуэт за стеклом, — дверь закрыта. Я папу искала…

Я продолжала плакать… но уже поняла, что это не безумие. Это тот ребенок… та девочка. ЕГО дочь.

Встала с корточек и попятилась назад, глядя на ребенка, чувствуя, как сердце колотится в груди, а вода прибывает все больше и больше, достает мне почти до колен, я вижу, как она плещется там за стеклом. Я ударила по нему руками, но раздался лишь глухой звук.

Что это… это дежавю? Еще одно испытание на прочность, только теперь по-настоящему? Там, за стеклом чужой ребенок, и, скорей всего, никто не знает, что она здесь… разве это не расплата за смерть моей малышки? Жизнь его дочери. И тут же отрицательно качаю головой. Нееет.

Дети не должны умирать, только потому что их родители такие звери. У детей должен быть шанс стать другими. Я не Бог… я всего лишь мать, потерявшая своего ребенка, и я не позволю этой девочке погибнуть.

— Сейчас, маленькая, сейчас.
Черт. Как мне ее вытащить оттуда? Как? Где взять ключи?

Бросилась обратно в сторону лестницы. Здесь должно быть хоть что-то. Хоть какая-то палка, не знаю, что-нибудь. Добежала обратно до своей клетки и снова к двери, дернула ее на себя. Снова погас свет, и крик девочки зазвенел в ушах.

Сейчас, моя хорошая… сейчас. Преодолела один лестничный пролет и увидела за стеклом огнетушитель. Разбила щиток, схватила огнетушитель и топорик, побежала обратно. Несколько раз упала прямо в воду, которая поднялась намного выше колен, а девочке доставала выше пояса.
Ударила огнетушителем по стеклу, но оно не поддалось, пошла всего лишь маленькая трещина. Ударила снова и снова.

Где-то сзади раздался треск, и я увидела, как разбухают и дергаются двери, наверное, под напором воды.
Девочка за стеклянной дверью плачет и стучит ладошками.

— Сейчас… я стараюсь, мама что-то придумает — бессвязно, скорее, себе, чем ей, — я придумаю.

Бью и бью по стеклу с дикими криками, рыданиями. Ничего не получается. О Боже, что ж это за ад такой нескончаемый? Ударила снова, хрустнул палец, сломала, и черт с ним. Обессиленно осмотрелась по сторонам, замахала руками перед глазками камер вверху.

— Не уходиии.

— Что ты, я не уйду. Никуда не уйду. — опустилась на колени и начала дергать ручку, — Не уйду.

Выдернула шпильку из своих волос, сунула в замок и сломала ее там. Закричала от отчаянного бессилия. Снова схватилась за огнетушитель и начала бить что есть силы, беспрерывно, с истерическим криком. И глаза расширяются по мере того, как вода поднимается ей до плеч, все выше и выше.

Позади раздался сильный треск, и я поняла, что сейчас здесь все затопит. Ударила еще раз, и трещина вдруг разошлась тонкой паутинкой, а потом стекло разлетелось вдребезги.

Я схватила девочку на руки и побежала обратно к лестнице, поднимая ребенка выше, чтоб ее ножки не опускались в воду.

Спотыкаясь, не чувствуя от холода своих ног. Толкнула изо всех сил дверь плечом, выскочила на ступеньки и тут же замерла: на меня наставили автоматы охранники, я прижала девочку сильнее к себе, а она обняла меня за шею и спрятала лицо на плече, дрожа всем телом.

— Немедленно поставьте ребенка на пол и поднимите руки.

Я отрицательно покачала головой, глядя на эти одинаковые лица. На них пропали все черты. Они мне казались сплошными белыми масками, жуткими до ломоты в костях. У меня опять хотят забрать мою девочку, когда я нашла ее. Не отдам.

Не знаю, как они меня схватили, я кричала и держала ребенка до последнего, не отдавая им.

— Не трогайте… это моя девочка… моя. Уберите свои лапы.

— Она же чокнутая, давайте, отбирайте ребенка. Не то нам за него головы открутят.

— За нее тоже.

Когда малышку все же выдрали из моих рук, я пошатнулась, обводя их всех затуманенным взглядом и чувствуя, как темнеет перед глазами, как расплываются круги и как больно сжимается сердце.

— Это моя… моя девочка…

И провалилась в черную бездну, или это вода все же накрыла меня с головой.