Коптокмия

(Откладывание неприятных дел на потом)

Лёню разбудила сестра, чуть не задушив в объятьях. Этой ночью она специально приехала из санатория, куда её для отдыха пригласили подруги из колледжа. Мама встречала Лену сама, хотя Лёня тоже собирался поехать, но его никто не разбудил. Парень глянул на часы: одиннадцать утра. Очень поздно, даже для лета.

– С днём рождения! – объявила Лена, положив ему на ноги лёгкий, как пушинка, пакет. – Открывай!

– Можно мне хотя бы встать и одеться? И позавтракать?

– Нельзя!

Лена вышла, прикрыв дверь, чтобы не смущать брата. Лёня раскрыл пакет. В нём покоилась ещё одна клетчатая рубашка. На этот раз преобладал белый, на фоне которого встречались голубые и красные полосы.

– Спасибо, Лен! – крикнул парень, про себя вздыхая. – Почему мне не дарят футболки? Эх, пора взрослеть, – сказал он себе шёпотом.

Он поднялся с постели, надел домашние шорты на тот случай, если маме, как всегда, вздумается залететь к нему в комнату как вихрь, а затем, встав перед зеркалом в прихожей, примерил рубашку. Просторная, с классическими длинными рукавами, она, как и та, красная, которую Лёня предпочел выкинуть, скрывала чрезмерную широту его плеч и делала линии тела плавными.

– Красавец, – сказала мама, стоящая в дверях на кухню с лопаточкой для жарки в руках.

– Ма.

– Эта лучше первой. Не такая яркая. Ты же не любишь яркое.

– Ма, – повторил Лёня, вложив в интонацию как можно больше смысла.

– Надеюсь, эту ты будешь чаще надевать, – продолжала женщина, не обращая на намеки сына внимания.

– Он не носил мой подарок? – услышал Лёня голос сестры из кухни. – Больше ничего от меня не получишь!

– Носил.

Лена выглянула вслед за мамой.

– О, и с шортами смотрится.

– Ну уж нет, – усмехнулся парень. – Пойду переоденусь.

Когда он вошёл в кухню, где на столе его ждала порция омлета с сыром и крепкий кофе (его Лёне разрешали только в особенные дни из-за конфликта с успокоительными, которые он принимал), мама спросила:

– Есть какие-то планы на сегодня?

– Никаких. Мне повезло родиться летом, так что позвать хотя бы одноклассников на день рождения нет ни желания, ни возможности.

– Возможность есть.

– Я только смирился, что мне ещё два года смотреть на этих идиотов. Не хочу видеть их до первого сентября.

– И как училка уговорила тебя остаться до одиннадцатого? – удивлялась Лена. Никто в их семье, даже сам Лёня, не сомневался, что он будет поступать после девятого класса.

– Я просто... решил пока не волновать себя лишний раз поступлениями, экзаменами и новыми людьми.

– И правильно, – заметила мама и села, наконец, за стол, разобравшись с приготовлением завтрака. – Кстати, из-за кофе советую выпить лишнюю таблетку.

– Ма, – холодно отозвался Лёня, и на секунду за столом воцарилось тяжёлое молчание.

После того, как Лёня увидел в подвале Никиты синий, местами успевший разложиться труп Ники, уложенный в большой морозильный шкаф, какие обычно стоят в магазинах, и накрытый кружевной белой простыней, словно для погребения, он посещал психотерапета. 

И как раз сейчас, перед учёбой в школе, она, психотерапевт, перевела Лёню на успокоительные природного характера. От бесконтрольного применения предыдущих довольно сильных препаратов у него начиналось привыкание. К тому же, он уже чувствовал себя гораздо лучше и впервые в жизни смог признаться, что терапевт в самом деле помогает, а не качает деньги из семьи.

– Я забыла про подарок, – сказала мама и подскочила из-за стола, так и не притронувшись к своему омлету.

– Мам!

Но она уже выбежала из кухни, и минуту спустя, после шумных приготовлений, вошла с внушительной коробкой в руках. На столе не было места, чтобы её поставить, так что Лёне пришлось принять её из рук в руки. Он сразу догадался что это, но не верил до последнего.

– Ноут? Ноут? – развернув упаковку и открыв коробку, вопрошал парень, округляя глаза.

Лена, еле сдерживая себя, пищала, будто этот подарок ей. Свой она получила ещё год назад, когда поступила в колледж. И Лёня знал, что мама ещё не разобралась с кредитом за Ленин ноутбук.

– Пользуйся на здоровье. Но компьютер мы продадим. Мне надоел гул по ночам, – предупредила мама.

– Да запросто. Но ты же понимаешь, что дорого мы его не сплавим? Ему ж сто лет.

– Ничего. Думаю, на покупку канцелярии перед учёбой хватит, – улыбалась мама.

– Ты лучшая, – Лёня, передав коробку сестре, встал и обнял маму, чего не делал уже много лет, не считая той ночи в мае, когда капитан Шрайбер привез его домой с дачи Никиты. Но там скорее мама обнимала его, а он сидел в полном оцепенении.

Он до сих пор не мог понять, какие силы дали ему возможность не заорать как сумасшедшему, а вытащить смартфон и написать Шрайберу СМС: «Остановка Петушки, прим. 18 км от города до Союза. Через тополь быстрее. Белый старый дом на третьей улице. Скорее. Она тут, мёртвая». Подняться обратно к Никите и как ни в чём не бывало пить с ним чай, пока полиция не приехала. К счастью, они догадались не включать мигалки и не спугнули Никиту.

Пока Лёня отрешенно хлебал крепкую заварку из грязной чашки, чего бы он никогда не сделал в обычных обстоятельствах, Никита поведал ему, почему покрывало в районе живота Ники всё в крови. В полумраке Лёня и не понял, что это за чёрное коркообразное пятно выделялось на то ли синем, то ли коричневом одеяле, под которым покоилась Ника.

– Она опять это сделала, понимаешь? Всё не хотела семью нормальную, – грустно вещал Никита, прикладывая горячую чашку ко лбу. – Первый раз я сам ей помог, потому что она была совсем ещё девочкой. А во второй она знала, что я не дам ей убить его... И сделала это без моего ведома. Но когда она перестала приезжать и отвечать на звонки, я понял, что она это сделала. Убила моего ребёнка, опять. Как такое простить? Она знала, что я никуда не выхожу отсюда, – он грустно обвел взглядом свою очередную тюрьму. – Знала, что в конце концов я умру здесь от голода, и поэтому, наконец, сжалилась, или осмелилась, – не знаю, и приехала. Но ей было так плохо. Она вся была в поту. Я думал, простудилась. Уложил её, напоил чаем с малиной. Она уснула, я лег рядом с ней, а когда проснулся, ночью, она уже холодела.

Лёня смотрел в одну точку, в глубине души надеясь, что Никите вдруг не вздумается убить его.

– Но она ведь притворяется, да? – продолжал Никита. – Ты ведь тоже слышишь, как она разговаривает со мной? Ругает за бардак... Спрашивает, где её рисунки.

– Ты оставил мне записку? – вдруг спросил Лёня.

– Рисунок? Да, нашёл в её папке, с которой она приехала. Она первенца нашего Львом назвала, ты знаешь?

– Да. Сегодня узнал, – безразлично отозвался Лёня.

– Видимо, ты ей очень нравился. Не из-за имени, ведь она с тобой после познакомилась. Подобный льву*. Наверное, хотела свою любовь нерастраченную на тебя перенести. Ты не замечал?

– Мы дружили. Не сказал бы, что она вела себя как моя мама...

– Она такая хорошая... Но почему она не хотела семью?

Потом капитан Шрайбер ворвался в домик и самолично скрутил Никиту. Лёня показал лейтенанту Ходко лестницу в подвал, не осмелившись спуститься туда ещё раз. Парня вывели, накрыли чужим кителем (Поскольку рубашка всё ещё была у него на голове) и усадили в машину. Долго капитан и лейтенант кому-то звонили, кого-то ждали. Затем подъехало ещё две машины. Люди в голубоватых халатах поверх формы устремились в домик; Никиту, страшно прихрамывающего и согнутого почти пополам, усадили в другой полицейский автомобиль.

Потом Шрайбер и Ходко сели в машину к Лёне. Он и забыл, что поставил смартфон на беззвучку, чтобы случайный звонок матери не напугал Никиту. Оказалось, она уже миллион раз ему позвонила.

– Не перезванивайте, – сказал Шрайбер, увидев действия трясущегося паренька. – Я уже с ней связался. Сейчас поедем домой.

Лёня кивнул, посмотрел на безразличное щекастое лицо Ходко, и только это его выражение лица не дало парню раскиснуть и заплакать.

– Его опять упекут? – спросил Лёня, смотря в зеркало заднего вида на хмурого Шрайбера.

– Только если в психушку.

– Он же её совращал. Это его дети были.

– Он сам сказал?

– Да.

Шрайбер тяжело вздохнул. Опять кому-то ответил по рации, и завёл мотор.

– Всё, домой. Ты там успокаивайся, чтобы маму сильно не волновать.

– Хорошо, – кивнул Лёня, вдруг поняв, что его очень сильно тошнит.

Но за всю дорогу до дома, не занявшую и двадцати минут, Лёня не опозорился, тихо и спокойно обсуждая детали дела, пересказывая разговор с Никитой следователям. Ему пришлось рассказать и об Альтаире, иначе картинка не сходилась. Когда он упомянул о сводном брате Ники, Шрайбер и Ходко переглянулись.

– Ты был прав, – шёпотом обратился первый ко второму. Ходко закивал, бледнея.

Лёня и не мог подумать, что у лейтенанта в голове есть ещё мысли, кроме тех, как бы что-нибудь съесть.

Вот так Леонид испортил матери отпуск, и ей пришлось бо́льшую часть денег потратить на лекарства, выписываемые психотерапевтом, а также в течение двух месяцев сопровождать Лёню на суды. Никиту, в конце концов, признали вполне вменяемым, оправдав содержание трупа в подвале тем, что из-за инвалидности он бы не смог его закопать. Так что бедный мужчина получил ещё один срок за отношения с несовершеннолетней без согласия и заведомое оставление её в смертельной опасности. Лёне такая формулировка не сильно нравилась. А за инцест, как он узнал, даже статьи никакой не было в законе.

На выходе из суда Кристина подозвала его к себе и обняла, на глазах у своих родителей и его матери.

– Спасибо, – шептала она ему в шею, не доставая до уха. – Спасибо.

Спустя пару дней она написала, что извинилась перед Альфредом Эдуардовичем, и что он хочет поговорить с Лёней. Лёня попросил не давать его контакты учителю. Он не видел смысла в разговоре с ним. Он не хотел узнавать какие-либо ещё подробности из жизни Ники. Психотерапевт советовала ему закрыть эту главу своей жизни. И только спустя месяц Лёня, наконец, смог спать не на столе компьютера, а в постели, быстро отключаясь благодаря снотворному.

Завтрак продолжился за обсуждением того, как праздновать пятнадцатилетие Лёни. Мама хотела посидеть дома, позвать Ивановых с детьми, а Лена непременно решила вытащить Лёню в кафе или кино, или и туда и туда, и желательно, без взрослых. Она допытывалась, кого из знакомых Лёни можно позвать с собой, но он был до такой степени мезантропичен, что не мог представить ни одного из одноклассников рядом с собой на праздновании дня рождения.

– Ну уж нет, – отозвался парень на предложения матери и сестры. – С меня хватит торта, и можно покупного. Я хочу заняться ноутом...

– Всегда успеешь, – укоризненно взглянула на него мать.

– Лёнь, кажется, к тебе гости, – сказала Лена, посмотревшая в окно.

Лёня глянул через её плечо. Во дворе возле их подъезда стоял знакомый уже всей семье автомобиль Ала (в нём он возил свою семью на суд, уже ничего не скрывая), а его хозяин, высокий стройный брюнет, разговаривал с соседскими старушками, облокотившись о капот.

– Мам, я спущусь, пока он не выведал номер нашей квартиры у этих «кэгэбэшниц», – сказал Лёня нервно, вылетая из-за стола.

– Ты куда? – напугалась мама.

– Уж кто-кто, а он ничего плохого мне не сделает. Успокойся. Смартфон при мне. Если что, Ленка уже записала номер машины, – хохотнув, заметил Лёня.

Он натянул джинсы и, за неимением лучшего быстрого варианта, подаренную Леной рубашку, впрыгнул в кеды и вылетел из квартиры.

Альтаир встретил его на первом этаже. Он ждал лифт. Так что Лёня похоронил мысль не дать ему узнать свой адрес. Тётя Нина уже всё ему разболтала.

– Привет, – бархатным голосом начал тонкий, поистине эфемерный, парень, к его большой беде, имеющий огромные влажные почти чёрные глаза и женские губы.

– Привет, – ответил Лёня, заметив, как голос ломается.

– Прокатимся до семнадцатого километра?

– Зачем?

– Хочу, чтоб ты кое-что забрал.

Они молчали и смотрели друг на друга. Лифт приехал и открылся, пронзительно скрипнув дверцами в образовавшейся тишине.

Лёня молча проследовал к машине Ала, дождался, пока тот разблокирует двери, и сел на переднее сиденье. Ал завёл мотор и выехал из двора.

– Разговаривал с Эдуардовичем?

– Нет. Зачем оно мне надо...

– Правильно. У него какая-то болезненная привязанность была к Нике.

– Как у тебя к Кристине? – осмелился спросить Лёня, не поворачиваясь к собеседнику.

– Нет, – через время ответил парень, сдвинув на переносице свои идеальные угольно-чёрные брови.

Через город ехали молча. Выезжая на трассу, Лёня нервно посмотрел на смартфон. Что бы он ни говорил маме, а снова ехать на отшиб, да ещё и с печально знакомым человеком, было неприятно.

– Не беспокойся. Мы не надолго.

Ал добрался до столбика семнадцатого километра, ставшего популярным после оглашения некоторых фактов о пропаже Ники. Здесь теперь, слоясь и накладываясь друг на друга, лежали открытки и мягкие игрушки, придавленные камнями, чтобы не унесло ветром. На табличке, явно самодельной, значилась фраза: «Никуль – мы тебя помним», и подписи всего её класса.

– Как странно, – заметил Ал.

– Тотемизм, – отозвался Лёня.

Они прошли мимо столба и направились к тополю. О дереве в газетах не сообщалось, так что здесь было тихо и чисто. Ал засунул руки в карманы клетчатых тонких брюк и обошёл короля деревьев. Лёня погладил толстую тёплую кору.

– Забери её, – попросил Ал.

– Кого?

– Коробочку, которую закопал здесь. Ники тут нет. И вообще, это место показал ей он. Оно осквернено его грязными мыслями... и поступками, думаю, тоже.

– Откуда ты знаешь о коробочке? – спросил Лёня, удивляясь, что для человека такой профессии, как у Ала, есть понятия о скверне.

– Он сказал. Я слышал от мамы, что он сказал ей, как ты тут... кхм, сидел над могилкой...

Ал не стал говорить, что Лёня плакал на этом месте.

– Каждый раз, когда у них это случалось, она страдала. Она знала, что это противозаконно, но ничего не могла с собой поделать, – говорил парень, пока Лёня, найдя толстую палку, искал меж корней тополя подарок, оставленный здесь Нике. – Я не знаю, нравилась ли ей его история, или её привлекали особенности его тела... Я видел, как она рисует шрамы своим героям, но... Кто же знал тогда? Каждый раз, когда это случалось, в последнее время всё чаще, она просила утешения у Альфреда. Он не знал подробностей, просто понимал, что ей плохо. А когда её не удовлетворяли его нытье и советы, она шла ко мне...

Лёня вскинул на него голову, но Ал смотрел на небо сквозь густую крону дерева. Лёня давно уже выкопал коробочку и теперь, стряхнув с неё землю, держал в руках.

– Выплёскивала на мне свой гнев. По правде же она злилась на себя. Я постоянно покупал ей презервативы. В машине их были пачки, целые склады... Почему она была так неосторожна? Я не понимаю такой любви...

– У тебя с Кристиной не так?

– Кристина знает, что делал со мной папа. Я ей отвратителен, вот и всё. В остальном же я хороший человек.

– Ты про Ашота?

– Да. Вообще-то он мне отчим, но Кате нравится, когда мы все притворяемся одной большой семьёй. Ашот женился на моей матери только из-за меня. Его никогда не привлекали женщины. Поначалу он не приставал ко мне, ждал, чтоб я вырос. Но когда мне стукнуло пятнадцать – мы уже давно жили с семьёй Ники, – это случилось. Кристина знала, почему её мать и Ашот не спят вместе. Но молчала. И я долгое время не знал, в чём причина ее неприязни. А когда узнал, даже сделал Милану. Я не думал, что Лиза забеременеет, просто хотел показать Кристине, что мне нравятся девушки, что я нормальный.

– Никита говорил что-то о Кристине, что есть какая-то тайна ее рождения, – начал Лёня, просто чтобы отвлечься. Или чтобы выяснить всё до конца и «закрыть все главы этой истории». – Ты что-нибудь знаешь?

Ал отвернулся и склонил голову. Куда он смотрел, Лёня не видел, но почему-то ему захотелось отвести взгляд, будто он заметил что-то постыдное, как если бы нечаянно застал молодую мать за тем, как она кормит своего малыша грудью где-нибудь в людном месте.

– Ладно, он все равно после всей этой истории заболел и скоро отойдёт на тот свет...

– Кто?

– Не перебивай, – серьёзно попросил Альтаир. – Это тяжело. И кстати, Кристина не знает, так что не вздумай ей сказать.

– Я и не собирался.

– Замечательно. – Но Ал не продолжил. Он протяжно вздохнул, оглянулся на Лёню, снова отвернулся. – Ладно. Кристина от деда.

– Чего?!

– Он... алкашом он был страшным, когда был помоложе. Маме, ну, то есть, Кате, не нравился он никогда. Она знала, что не отец он ей, и всячески пыталась мать уговорить развестись... И-и-и... – протянул парень и снова надолго замолчал. 

Лёня боялся нарушить молчание. Он таки отвернулся, чтобы не смущать Ала.

– Короче... Катя дождалась, пока матери не будет, и пристала к деду. Ну, к отчиму своему, то есть. А он пьяный был... Надеюсь... По ее рассказам, пьяный. И вот, забеременела она. Матери нажаловалась, что он якобы изнасиловал ее, но она не поверила. И стали они дальше жить, как раньше. Мать Кати её проституткой считала. За то, что она не знала, от кого Ника. Ну и вообще, поведение у Кати в молодости было... своеобразное. Так что не поверила она ей, да и деда любила сильно. А он и не помнил. По его словам.

– А ты веришь его словам? – дрожа, спросил Лёня.

– Не знаю. Не думал об этом. Стараюсь не думать. Но Катя еще пыталась кое-что делать. Вообще идиотизм. Она себе целью поставила родить от деда, и когда он бабке, тогда еще не бабке, конечно, они все молоды были, в общем, когда он ей изменял, а он ещё тот кобель был, Катя находила его использованные презервативы и в себя совала, чтобы забеременеть. Мама Кати про измены знала, но глаза закрывала, а Катя надеялась, что если он её саму изнасилует, мать таки обозлится на него. Ясное дело, я не знаю, правда это или нет. Но Кристина, если Катя не врет, дочка деда. Да и похожа, если честно.

– Как так вышло, что она не знает? Кристина.

– О, это тоже веселая история. Мы что-то вроде воюем против Кати. Все: и дед, и Ашот, и я. И мы сказали, что если она ей когда-нибудь, даже пьяная, хоть слово ляпнет, ей не поздоровится.

– И она поверила?

– А ты думаешь, мы совсем не опасные? Ничего сделать не можем?

Лёня похолодел. Альтаир заметил его реакцию и, притворяясь безучастным, бросил:

– Оставлю тебя на пару минут. Буду в машине.

Лёня, обнимая коробочку, лишь кивнул. Отбросив все стереотипы, ему стало жаль парня. Ал был виноват лишь в том, что родился очень красивым. Таким, что невозможно было поверить, что он может себя защитить. Неприятное, наверно, чувство. Получается, что всё, случившееся с ним в жизни, произошло не по его вине. У Ники всё обстояло не так.

– Можно узнать? – Ал, отойдя всего на пару метров, оглянулся и посмотрел на парня в упор.

– М? – откликнулся Лёня.

– Что в ней? – он кивнул на коробку.

– Подарок на Новый год. Просто украшение с метеоритом.

– Догадался, когда она повела тебя смотреть на звёзды?

– Да. Ты знал?

– Это я её подвозил. Думал, она Никиту выгуливает... Злился тогда как чёрт...

Леониду вспомнилось, но он не мог сказать точно, так как прошло много времени, что Ника говорила, будто потратила последние деньги на такси той ночью. Зачем она соврала? У Лёни была только одна догадка – его подруге просто нравилось лгать. Он надеялся, что это не так. Но выяснить теперь не получится никогда.

У Лёни пискнул смартфон. Мама спрашивала, жив ли он. Ал спокойно смотрел, как Лёня набирает СМСку.

– Поехали, – сказал он, когда парень спрятал смартфон в карман.

– Куда?

– На кладбище.

Лёня кивнул, и они направились к машине. До кладбища ехать ещё полчаса. Лёня точно знал, потому что каждый год ездил туда на годовщину смерти отца. Ал очень быстро нашёл место, где находилась могилка, вполовину меньше стандартного размера, потому что мама Ники настояла на кремации. Памятник устанавливать было рано, но в незаросшей травой земле торчала табличка: «Тесёмкина Вероника Никитична, 24 мая 2000 – 27 декабря 2016», а ниже значилось: «Тесёмкин Лев, 20 августа 2014 – 21 августа 2014».

– Лёву официально никто не оформлял, но мы не смогли просто выкинуть его, – сказал Ал, проследив за взглядом Лёни.

– Никитична?

– На памятнике будет Кирилловна. Он же доказал, что всего лишь дядя. Как будто это его оправдывает.

– Не говори, – неожиданно согласился Лёня.

Он присел у могилы, сделал небольшую ямку и установил туда коробочку, решив её не закапывать. Украдут так украдут. Всё равно она Нике уже не нужна.

– С днём рожденья меня, – сказал Лёня тихо и встал. – Мне домой нужно. У мамы истерика, – повернулся он к Алу.

– Пошли.

В машине Ал начал другой разговор:

– Я хотел тебя кое о чём попросить.

– Интересно.

– Поговори с Кристиной. Ты, вроде, хорошо с ней общаешься.

– Тебе показалось.

– Пожалуйста, – Ал вперил в Лёню ярко-чёрные, будто светящиеся, глаза. – Я собираюсь уехать. И хочу забрать Кристину с собой.

– Ей тринадцать.

– Я знаю. С Катей я уже договорился. Ашот тоже говорит, что не против. Да и что он может сказать при маме, – усмехнулся парень. – А Кристина не хочет. Я хочу забрать её из этого ада.

– А Милану ты не хочешь забрать «из этого ада»? – вдруг напомнил Лёня.

– Докажу, что она моя дочь, и заберу, – твердо ответил Ал. Создалось впечатление, что он не раз об этом думал. – Пока нашей семье достаточно судов...

– Резонно, – вздохнул Лёня. – Но Кристина меня не послушает. Она тебя боится.

– Я тогда был пьян. С тех пор вообще не пью.

– А травой балуешься?

– Никогда этого не делал. Не хочу быть похожим на него.

Лёня сразу понял, что Ал говорит об Ашоте, и подумал, что этому парню никогда не светит стать как его отчим. Уж слишком он симпатичный, чтобы превратиться в такую старую развалину.

– Позвоню ей сегодня вечером, – пообещал Лёня, вдруг сжалившись над Алом.

– Спасибо.

Ал довез Лёню до подъезда. Он так чётко припарковывался, будто таксовал годами, и Лёня не исключал такого факта. 

Паренёк вышел из машины и глянул на свои окна. Обеспокоенное лицо Лены исчезло, и через секунду появилось лицо мамы. Лёня помахал им.

– С днём рождения, – поздравил Ал, опустив стекло.

– Удачи тебе на новом месте.

– Спасибо. Правда, спасибо. И, что ли, прощай, – смущённо улыбнулся Ал.

– Прощай, – Лёня небрежно махнул ему, будто не зная, к месту этот жест или нет, и скрылся за дверями подъезда.

_______

Леонид – от др.-греч. Λεωνίδας, букв. «подобный льву».