chapter 17
Томину мать выписали из больницы под самый Новый год. Кто знал её до болезни, увидев теперь, ужаснулся бы. Из цветущей яркой женщины она превратилась в призрака. В чёрных кудрях появились седые пряди. И сама вся не то что похудела, прямо иссохла – остались кожа да кости.
Первое время за ней и дома требовался уход. Тому пришлось оставить работу в автосервисе. Не бросать же её, немощную, на целые сутки без присмотра.
Пётр Алексеевич всячески помогал и поддерживал её, и Том больше не противился его визитам. Иногда им даже удавалось переброситься парой фраз.
Как только матери полегчало, она заговорила об учёбе:
– Том, ты же неучем останешься. А ты ведь у меня совсем не дурак, неужто ты хочешь всю жизнь ковыряться в чужих машинах? Прошу, ради меня, вернись в школу.
– Не, я там как болван сижу, ничего не понимаю. И вообще не вижу смысла, я же давно говорил…
Но мать настаивала, просила, уговаривала. Затем подключился и Пётр Алексеевич. В конце концов пришли к компромиссу: Том будет заниматься дома, с репетиторами, чтобы хотя бы экзамены худо-бедно сдать и закончить школу с нормальным аттестатом, а не со справкой.
Репетиторов нанял Пётр Алексеевич – знакомых по университету. Откуда только таких дотошных взял?
Особенно наседал на Тома старичок математик. Грузил по полной программе. Но, надо отдать ему должное, разжёвывал каждый непонятный момент раз по двадцать, пока Том не начинал соображать. Постепенно занятия перестали казаться такими уж тягостными. И мать повеселела. Даже румянец на щеках заиграл.
После весенних каникул мать окончательно окрепла и вышла на работу. А вместе с ней и Том вернулся в школу, вечерами продолжая заниматься с репетиторами.
Уроки тоже не вызывали больше такого дикого отторжения. Особенно математика – всё же неплохо поднатаскал его старичок.
Одно мешало жить спокойно – Загорецкая. Сначала он хотел её увидеть, очень. Даже объясниться с ней в конце концов. Спокойно, без надрыва. Без всяких дальнейших прицелов. Просто чтобы между ними всё стало предельно ясно. А вошёл в класс, увидел её – и тотчас охватило волнение, горячее, острое, неуёмное. В груди сдавило до боли, до ломоты. Как же он по ней соскучился! Глаз не мог оторвать. А она ни разу не посмотрела в его сторону. Ни тенью, ни намёком не дала понять, что он ей небезразличен, хотя бы чуть-чуть, самую малость.
А дальше… дальше Том увидел, как у неё опять всё замечательно с Чепурновым. Парочка голубков. Просто-таки идиллия. Даже вон пирожки ему печёт. А ведь Вике говорила, что жить без него, без Тома, не может. Да говорила ли? Первушина и наврать может, с неё станется. Та ещё дура. В любом случае, вот она – цена её словам. И какой тогда смысл с ней объясняться? Пусть всё катится к чёрту! И Загорецкая со своим дружком. А он забудет её. Пару месяцев осталось, а там уж они разбегутся навсегда и пути их вряд ли ещё где-то пересекутся. Ну а то, что было, останется для обоих маленьким безумием, дурным наваждением, о котором они потом и не вспомнят. Уж она-то точно.
«Скорее бы всё закончилось, – думал Том, – скорее бы эти чёртовы ЕГЭ, а там – свобода». Потому что каждый день наблюдать, как Загорецкая воркует с Чепурновым, было сущей пыткой. Ведь при этом надо ещё и делать вид, будто ему без разницы, кто там её тискает и кому она улыбается.