chapter 13
Вика сдержала слово. Не прошло и трёх дней, как она позвонила Лине:
– Есть инфа! Не знаю, выгорит из этого что-нибудь или нет, но я сегодня случайно услышала, как Семакин разговаривал по телефону с твоим Каулитцем. В общем, как я поняла из разговора, у Каулитца сегодня день рождения. И отмечать он будет в каком-то кафе, правда, в каком – я не поняла. Но Семакин точно туда пойдёт. Короче, надо поговорить с Семакиным. Всё у него выяснить! Если хочешь, я у него постараюсь выведать. Я даже придумала как. Скажу ему, мол…
– Не надо. Я сама его спрошу.
– Ты же говорила, что он тебя терпеть не может.
– Ну и что? Он всё там же живёт?
– Да. Только ты меня в курсе держи! Кстати, как только ты ушла в прошлый раз, сразу прилетел твой Игорёк.
– Он не мой.
– Ну неважно. Тем более он так не думает. Пытал меня, что с тобой, куда ты ходишь и всё такое. Но я ему ничего не сказала, хотя он чуть душу из меня не вытряхнул. Кричал, что тебя надо спасать. Спрашивал, не употребляешь ли ты наркоту… Слушай, а ты не… это самое?
– Дура, что ли?
– Ну просто по школе такие слухи ходят. И вообще, чего только про тебя не говорят!
– Плевать…
Лину и в самом деле ничуть не волновало, что о ней говорят или думают другие. Люди, которые для неё не значили ровным счётом ничего. А как она прежде тряслась за свою репутацию! Как дорожила общественным мнением! Теперь сама удивлялась, отчего такая мелочь казалась ей неимоверно важной. Может, потому, думала Лина, что тогда она ещё не знала, что действительно важно, а что – нет?
По пути к Семакину Лина молила об одном: чтобы тот оказался дома. Она уже устала без ответа стучаться в закрытые двери. К счастью, Семакин не подвёл: открыл почти сразу. Правда, увидев Лина, не выказал ни малейшего желания с ней разговаривать. Поначалу даже впускать не захотел.
– Что тебе? – недовольно буркнул он.
Лина подметила, что волосы у него мокрые, видно, он только что из душа. И этот запах туалетной воды… Словно полфлакона на себя вылил.
«Ко дню рождения готовится», – с горечью подумала она. Его недоброго, исподлобья взгляда Лина не заметила, не обратила внимания и на тон. Всякие прелюдии, даже самое простое приветствие, опустила, не стала вдаваться в объяснения, зачем пришла, хотя Вика надавала ей кучу советов, как лучше вызнать то, что нужно.
С ходу спросила в лоб:
– Где?
За спиной громыхнула железная дверь. На площадку вышел сосед покурить. Лина оглянулась. Затем, ни слова не говоря, откинула руку Семакина, преграждающую вход в квартиру, и втиснулась в прихожую, захлопнув за собой дверь. Семакин от удивления аж онемел.
– Где он будет?
– Кто? – не понял Семакин.
– Где будет день рождения? – Лина смотрела мрачно, в упор. От её взгляда Семакину даже стало не по себе.
– А тебе зачем?
– Мне надо с ним поговорить.
– Зато ему не надо.
Он поразился, как от этих слов в одно мгновение изменилось её лицо. Только что угрюмое и точно каменное, оно вдруг исказилось, как от удара. А глаза наполнились такой безысходной тоской и отчаянием, что у Семакина что-то дрогнуло внутри. Лина больше ничего не говорила, не требовала, не упрашивала. Отвернулась и уткнулась лбом в стену.
Семакину не доводилось оказываться в подобных ситуациях. В первый раз он так явственно увидел в человеке неприкрытое горе и растерялся, не зная, что сделать, что сказать.
– А ты почему в школу не ходишь? – спросил он тихо.
Она, не поднимая головы, простонала:
– Да, Господи, далась вам это школа! Что вы все ко мне с ней лезете?! Тут жить не знаешь как, а вы – школа, школа…
Постояв ещё с минуту, она молча, не глядя на него, вышла. Семакин выглянул следом. Она, сутулясь, тяжело спускалась по лестнице, точно старушка.
– Подожди, – окликнул он. Лина остановилась, но назад подниматься не стала. – Саня сказал приходить к семи в «Старый мельник». Это в районе порта.
«К семи… "Старый мельник"», – стучало в голове. Лина внимательно взглянула на себя в зеркало, пожалуй, впервые за много-много дней. В другой раз она бы ужаснулась, впала в отчаяние, слёзы бы лила, сейчас – лишь поморщилась:
«Боже, в какое пугало я превратилась. Нельзя в таком виде показываться ему на глаза. Нельзя».
Она сходила в душ, сделала укладку феном. Под глазами, где пролегли тёмные круги, положила тональный крем. Нанесла немного румян, коснулась губ помадой. Ещё раз оглядела себя критически: «Не фонтан, но всё же…»
У «Старого мельника» Лина была к восьми. Долго топталась у входа, с тревогой поглядывая на двух охранников за стеклянными дверями, на развесёлую публику, постепенно наполнявшую зал.
Страшно было до жути, до дрожи в коленках. А что если он не станет её слушать? Что если и сказать ничего не даст? Прогонит опять, наговорит гадостей, опозорит? Переживёт ли она это? Лина зажмурилась, пытаясь хоть немного успокоиться. Затем решительно шагнула в холл, сдала шубу. К ней подскочила улыбчивая девушка-администратор:
– Добрый вечер. У вас заказано?
– Я на день рождения… к Тому.
– Проходите, пожалуйста, это во втором зале.
Лина направилась туда, куда ей указали, стараясь не замечать, как колотилось сердце, как потряхивало всё тело.
Их стол она нашла сразу. Именинник сидел в торце, к ней лицом. И, хотя он смотрел совсем в другую сторону, Лина знала, что он увидел её. За столом сидели ещё человек десять. Рядом с Каулитцем – Настя.
«Просто знакомая, чёрт бы её побрал. Да и плевать. Я пришла поговорить с ним – и поговорю».
Лина, немного помедлив, устремилась к их столику, не сводя глаз с Тома. Пятнадцать шагов… десять… пять…
И вдруг произошло немыслимое. Он, взглянув на Лину лишь мельком, даже не подав виду, что узнал её, вдруг наклонился к Насте, обнял и поцеловал в губы. Не чмокнул по-приятельски, а именно поцеловал! Медленно, долго, страстно.
Лина остановилась, ни рук ни ног не чуя, словно её парализовало. И такая боль пронзила, словно сердце у неё вырвали и в груди разверзлась огромная кровоточащая рана.
«Уходи отсюда, идиотка, дура безмозглая! Убирайся прочь! Не позорься! Уходи же!»
Но тело оцепенело и не слушалось. Даже взгляда не могла отвести. Лишь когда он наконец оторвался от Насти под всеобщее улюлюканье, не выпуская её из объятий, и откинулся на спинку дивана, такой довольный, опьянённый, почти счастливый, Лина почувствовала, как снова начала дышать. Как по телу побежала кровь, заливая жаром лицо.
– А эта что здесь делает? Она что, так и будет стоять и пялиться? – спросила Настя.
Каулитц наклонился и шепнул ей что-то на ухо, она прыснула. Настины слова и смех подействовали на Лину отрезвляюще. Она тихо развернулась и пошла прочь. Не было ни всхлипа, ни слезинки, ни трепета ресниц. Оказывается, даже у душевной боли есть предел. Вот и сейчас эта боль достигла пика. Теперь или умереть, или, собрав все силы, постараться отринуть её. Потому жить с ней невозможно.
Уже дома, ночью, Лина, как мантру, твердила сама себе: «Всё кончено. Надо забыть. Надо жить дальше. Я справлюсь. Я должна справиться».