СРЫВ*

Черт меня дернул полезть во все это.

Зачем, за каким хреном я вообще решил избираться на должность главного прокурора? Сидел себе спокойно в своей прокуратуре, рулил детективами, выступал в суде, копал потихоньку под нечестных чиновников и приезжих олигархов, прищучивал нехороших дяденек и получал нормальный оклад. Зачем я ввязался в эту гонку за кресло? Зачем оно мне понадобилось?

Наверное, затем, что увидел список претендентов на эту должность. Список был короткий: тот самый нечестный чиновник министерства, Метцгер, которого мне никак не удавалось поймать. Он был единственным – ну, если не рассматривать всерьез кандидатуру какого-то мелкого серенького дяденьки, которого никто не знал и которого вряд ли бы выбрали. Я даже допускал, что этот серенький дяденька был наемным актером второго кандидата, изображавшего честные выборы.

И тут вдруг с чего-то решил во все это влезть и я. Из принципа. Чтобы жизнь медом не казалась. Чтобы иметь возможность поглубже копнуть. Изнутри, так сказать.

Копнул, черт побери. Теперь самому и расхлебывать...

Как приятно было приехать в горы на выходные, отключить телефон и завалиться поспать – а проснуться ночью в своем номере рядом с голым незнакомым парнем, который не дышит и явно собирается встретиться с праотцами? Суженные зрачки, синюшная кожа и голубые губы – все признаки передоза. В моей, черт возьми, кровати! Шприц на тумбочке – прекрасное дополнение к композиции из двух бокалов. Какого черта? Кто это? Откуда все эти натюрморты?

Разумеется, я вызвал врачей. Разумеется, вместе с полицией. Я же честный служитель закона, прокурор, мать его. Парня начали реанимировать прямо на моей кровати, а я у полиции оказался первым – и единственным - подозреваемым. И неважно, что у меня на одежде и смывах с рук не оказалось следов наркотиков. Я все равно был крайний: номер-то мой...

Нет, я прекрасно понимал все тонкости этой работы – это же была и моя работа тоже. При таком раскладе вариантов немного. Все было логично, я и правда должен был оказаться ключевой подозрительной фигурой. И детективов из моего ведомства, разумеется, не пустили расследовать это дело – как же, как же, заинтересованность, все такое. И хотя под контроль они весь процесс все же взяли негласно, но работать ни с уликами, ни со свидетелями не могли. Только и остается, что рассчитывать на везение, ведь если не повезет, вместо прокурорского кресла я рискую сесть совсем на другую мебель. В совсем другом казенном учреждении. Только уже без оклада. Правда, с прогулками дважды в день.

Именно в этот момент я и пожалел горько, что полез во все эти избирательные игрища. Ноги у всей этой истории росли однозначно оттуда! Удобный способ – убрать нежелательного конкурента, подставив его чем-нибудь сомнительно пахнущим. Черт меня дернул стать этим самым нежелательным конкурентом... Я не Дон Кихот, чтоб ради собственного удовольствия бороться с ветряными мельницами! Точнее, я не НАСТОЛЬКО Дон Кихот... Да, пожалуй, сомнений в том, КТО и ПОЧЕМУ это сделал, не было. Оставалось только понять, КАК, и по возможности, не только вывернуться самому, но и ухватить за хвост недоброжелателя. Вот же черт... Я даже представить себе не мог, что игра будет такой серьезной. Наивный человек не может быть прокурором – теперь-то я это понимаю. Потому, что рассчитывать на относительно честную борьбу было верхом глупости и наивности! А я почему-то рассчитывал...

А пока я сидел в своем номере отеля и давал показания.

Да, именно так: я, человек, который провел не один допрос в суде – я сидел и давал показания.

Голова шумела и невыносимо болела, просто невыносимо. Хорошо, что быстро приехал из Вены мой старый друг, адвокат Герберт Олли. Он настоял, чтобы у меня взяли кровь на анализ токсинов – пока из нее не «выветрилось» все, что там было. А оно там было, ведь не просто же так я потерял из памяти половину вечера и ночь? Если бы не он – меня бы благополучно сочли совершенно здоровым, просто водящим следствие за нос.

А голова болела.... я ничего не помнил. Ничего. И мальчика этого, который в моей собственной кровати лежал с передозом, я тоже не помнил. Вообще.

Олли сидел напротив меня и внимательно слушал, как я отвечаю. Он ничего не записывал, но я знал, что он все проверит и сделает, как надо. Все детали он запоминал, как компьютер – и я старательно пытался хотя бы что-то из своего больного мозга вытащить, чтобы помочь ему себя защитить.

Выходило не слишком хорошо. Я прекрасно понимал, что выгляжу бледно, и поверить мне сложно. Но Олли меня знал. Он знал, что не балуюсь я наркотиками, да и в любви к мальчикам никогда замечен не был. У меня сын, в конце концов, в гимназии учится. У меня жена, хоть и бывшая. А бывшая она потому, что я ей изменил. Отнюдь не с мальчиком, прошу заметить. Но с чего начать это доказывать? Факты-то налицо, и они неприглядны...

Инспектор из Зальцбурга – я так и не расслышал его фамилию! - настроен ко мне был вполне дружелюбно, хотя и с разумной долей осторожности. И я его понимал. Мой рассказ не выдерживал никакой критики, дыра на дыре, и не будь я сам прокурором, не будь рядом Олли – меня бы упекли за решетку, не дожидаясь суда. Это просто из уважения, так сказать, сделали скидку.

А сейчас этот инспектор – какая ж у него фамилия? - сосредоточенно слушает, что говорят ему по телефону коллеги, и не смотрит на меня. Плохой знак. Мы сидим уже четыре часа. Говорим об одном и том же. Но ничего не сдвигается с мертвой точки...

- Господин Штубер, давайте сначала, - инспектор вздохнул и отложил в сторону телефон, - расскажите мне по порядку, что вы делали вчера вечером.

Я не возмущался. Не кричал «сколько можно?». Я знал всю эту кухню. И понимал, что с появлением новых данных мой рассказ необходимо уточнять. Но как я мог уточнить, если не помнил ни-че-го?... Впрочем, выбора у меня не было.

- Я вышел из отеля примерно в шесть часов вечера. Поздоровался с ночным портье, он меня должен помнить... и пошел в бар, здесь, неподалеку. Поужинал. Чек... чек у Вас.

Инспектор кивнул, сверился с бумажкой.

- Да, Вы рассчитались в 18-49.

- Потом я вышел на улицу. Прошелся немного, постоял у водопада. Затем зашел в бар и присел к стойке. Взял кофе.

- Во сколько?

- Я не смотрел на часы. Наверное, начало восьмого. В баре было много народу.

- Что потом?

А что потом, я не помнил. Я помню, как пил кофе. А потом...

- Я пил кофе. Затем – провал. Темнота.

- И господин Райнер к Вам не подходил?

- Кто-кто? – я непонимающе поднял глаза на инспектора.

- Фабиан Райнер, тот самый парень, которого нашли рядом с Вами.

- Нет, я его не помню. Я не знаю, как его зовут и как он оказался в моей... в моем номере.

- И ранее Вы его никогда не видели? Ни в баре, ни на улице?

Я честно задумался. Снял с переносицы очки, потер лоб.

- Нет, инспектор, никогда. Я не слишком хорошо его рассмотрел, к тому же, он был... не в самом лучшем виде. Но я уверен, что никогда не видел его раньше.

- Может быть, в Зальцбурге?

- Я редко бываю в Зальцбурге. Нет.

- А в муниципальной гимназии города бывали?

Я недоуменно поднял глаза на инспектора.

- Зачем мне гимназия?... Нет.

- Фабиану Райнеру 17, он учится в гимназии, - пожал плечами инспектор, и Олли шумно выдохнул.

Я откинулся на спинку кресла. Приплыли... несовершеннолетний наркоман в моей кровати. Голый. С передозом. Не выкрутиться, похоже...

- Инспектор, я никогда его не видел, - твердо ответил я и посмотрел ему прямо в глаза. Он ответил мне таким же прямым взглядом. Он мне, конечно, верил. Но ему было нужно как-то объяснить случившееся. Не завидовал я ему... впрочем, самому себе я завидовал еще меньше.

- Что Вы пили вчера? – похоже, наш разговор ходил по кругу, но я не знал, как этот круг разорвать.

- Утром – кофе, здесь, в отеле. Воду. За обедом бокал красного вина. Вечером - кофе.

- И все?

- Все.

- Наркотики?...

- Нет.

- В Вашей крови обнаружены продукты распада синтетического препарата. Правда, определить его пока не представляется возможным. Может быть, все же...?

- Нет, инспектор. Мне тридцать шесть лет. Я пятнадцать лет работаю в прокуратуре, на самых разных уровнях. Я не настолько глуп, чтобы употреблять наркотики, и уж тем более, врать об этом, зная, что Вы взяли у меня биопробы. Сознательно - я подчеркиваю, сознательно! - я пил только кофе.

- Фабиан Райнер...

- Я не знаю этого парня, - нетерпеливо перебил я, - наркоманы – не мой круг общения.

- Вы не дослушали.

- Извините.

- Фабиан Райнер не наркоман. Это первая доза в его жизни. Может быть, поэтому его едва успели спасти. В его организме больше нет следов приема наркотиков – абсолютно чистые показатели, поэтому такая сильная интоксикация. Кстати, тот же препарат, что и у Вас. Доза только намного больше.

Я с силой потер руками лицо. Голова все так же оглушающе болела, но теперь я точно знал, что мне где-то кто-то что-то подмешал. Или уколол? Или...? Объяснений у меня не было. Значит, этот мальчик не наркоман... но...

- Но что он делал в моей кровати? – вслух продолжил я свой внутренний монолог, и инспектор вздохнул, покачав головой.

- Вам это лучше знать. Кстати...

Он помедлил, и я приготовился к новому удару.

- На Вашей простыне обнаружены следы биологических жидкостей.

Я вытаращился сначала на инспектора, потом на Олли, который точно так же изумленно смотрел на меня.

- Стойте, стойте... ч-что?

- Следы физической близости, - развел руками инспектор, - кого с кем – покажет экспертиза.

- Но этого не может быть... Я же отдыхал здесь один. Всего сутки. Я просто спал. Я же не умею... я не мог заниматься сексом без сознания, верно? Да и зачем бы я тогда сам вас вызывал, если бы занимался всем этим?

- Обследование показало, что Райнер имел сексуальный контакт. Без принуждения. Добровольный. Но имел.

Я потрясенно смотрел на этих двоих напротив и понимал, что шум в ушах делается все сильнее. Он заслонил все звуки, заглушил даже переговоры по рации у полицейских в коридоре. Шум сделался настолько невыносимым, что закрыл собой даже лампу под потолком – она закружилась, поплыла в сторону и погасла.

В гулкой тишине и темноте начали появляться какие-то пузыри звуков – то наплывали, делаясь ближе, то опять погружались куда-то в мягкую трясину.

Наконец, свет вернулся, и я увидел, что меня везут куда-то с иглой в руке. Видимо, в больницу.

Надо мной склонилось озабоченное лицо Олли:

- Ник, прошу тебя, скажи только одно: ты и правда его не знаешь?

- Клянусь, - выдавил я, собрав все свои силы.

И снова вырубился.